– Знаю, что не хотел. – прищурилась девушка, – Да и не смог бы, если б я не захотела. Мне, видишь ли, гобелен твой доделывать надо, а нитка нужная закончилась, вот и заждалась.

Она отмотала пряжу, приладила конец к работе и продолжила ткать.

– Мой гобелен? – удивился Никола.

– Твой-твой. Сам погляди.

Никола подошёл рассмотреть работу, а сам от ткачихи взгляда оторвать не может. Кожа гладкая да румяная, ресницы длинные, улыбка милая – так бы всю жизнь и любовался.

– На гобелен гляди, – промолвила девица, – здесь ответы на твои вопросы.

Посмотрел Никола и ахнул – вот он в погребе мышку отчитывает, вот по лесу с котёнком за пазухой идёт, вот волка свечой отгоняет, а вот и с медвежонком в сарае возится.

– Это что же означает?

– Сам ведь понял, не дурак. Звери тебя слушают, силу твою видят и признают, за это тебе свою историю открывают. А скоро, глядишь, отвечать тебе станут.

– Как же? – задумался Никола и вспомнил, что действительно у мишки в глазах прочёл скорбь и одиночество, будто тот ему сам об убитой медведице рассказал, у волка – страх и голод – тот тоже каким-то родным показался, жалко его стало. Котёнок всеми своими делами будто разговор с ним вёл. А мышка? Та один хвост показала, зато все его слова уразумела – не поспоришь.

Присел Никола на скамью, снял шапку – в жар его бросило. И таким он себя счастливым почувствовал, будто и впрямь впервые на себя настоящего взглянул, а потом вдруг опечалился.

– Всё это здорово, да только что мне теперь с медведем-то делать? Куда его, бедолагу? В сарае не оставить, в лесу ему одному не выжить, домой тоже не забрать – какая ему там жизнь, да и всех посетителей распугает, чего греха таить.

– А ты раньше времени не кручинься, голова у тебя на месте, сердце – тоже, к ним и прислушайся.

Голос её будто мёдом облил – так бы и слушал.

– Верю тебе, хозяйка, да только конца твоей работе не вижу. Когда завершишь-то? – спросил Никола, а сам думает, пусть подольше плетёт, а я буду каждый день ходить да поглядывать.

Задумалась ткачиха, на руки свои посмотрела, потом на Николу и сказала:

– А ты меня не подгоняй, я свою работу знаю. Как доделаю, так и заберёшь.

– Как угодно, – обрадовался Никола. – А чем закончится-то?

– Я руками плету, не головой, – блеснула глазами хозяйка. – Что они покажут, то и суждено.

– Тогда я завтра зайду?

– Коли будет, что смотреть, так найдёшь дорогу.

У самого порога Никола обернулся и спросил:

– Звать-то тебя как?

– Прасковьей.

Медвежонок в сарае набезобразничал – бочки с мёдом опрокинул – благо, что накрепко их вчера заколотили, деревяшки разные разбросал, тряпьё когтями изорвал.

– Маешься, ты, бедолага, – почесал Никола мишку за ухом, – тебе бы размяться.

С разрешения хозяев Никола поиграл с медвежонком в огороде. Тот бегал и катался по сугробам, радостно рычал. На ночь Никола снова повёл его в сарай, накормил, прибрался там и наказал зверю вести себя прилично, чтобы хозяева не обиделись. Мишка лизнул руку Николы и плюхнулся на солому.

За ужином Маша играла с новенькой деревянной лошадкой.

– Зря вы, Николай, ярмарку сегодня пропустили, – сказала ему Лизавета. – Столько там интересного – глаза разбегаются!

– Да, Никола, завтра сходи обязательно, – посоветовала Лидия Васильевна.

– Схожу, – пожал плечами Никола. – Надо же что-то делать, пока мастерица работает.

Прямо с утра и отправился. Торговцы раскладывали на прилавки выпечку, пряники, карамель. Разливали горячие пряные напитки: чай, медовуху, сбитень, компоты. Рассаживали мягких, связанных из разноцветной пряжи зайцев, медведей, волков, лисиц. Рослый, широкий мужик с лохматой бородой подошёл к такому прилавку, остановился, промокнул глаза платком.

– Дай-ка мне, дружок, вон того медведя, – попросил он.

Румяный мальчишка подал товар, мужик зажмурился, сунул игрушку за пазуху, отсчитал колобашки и ушёл.

Никола у соседнего прилавка присмотрел для матери шаль, для отца – нарядный меховой жилет. Потом купил Маше сахарную мышку на палочке, пошёл дальше. Бродил среди раскрасневшихся от мороза ребят и девчонок, весёлых старушек и улыбчивых стариков. Всё приглядывался, нет ли здесь чего-то вроде Захаровых изобретений. Для этого прихватил с собой разноцветный фонарик – глядишь, покажет местным купцам, будут к ним в Градолесье за Захаровым мастерством ездить.

Подошёл к свечному прилавку, да так и прирос к земле – в рыжей шубке спиной к нему стояла сама Прасковья. Белыми ручками перебирала она свечки, осматривала лампады.

– Доброго светлого! – поздоровался Никола.

Чуть раскосые глаза её глянули на него с интересом.

– Доброго, – она улыбнулась, поправила выбившиеся из-под вязаной шапочки рыжие локоны.

– Ищешь чего-то?

– Ищу, – согласилась она, рассматривая высокую тонкую свечу. – Не хватает мне светового дня для работы, вот выбираю для глаз помощников.

– Есть у меня вещица, которая тебе поможет.

Прасковья повернулась, посмотрела на него снизу вверх.

– Мне подарки не нужны, – сказала она без улыбки.

– Тогда пусть это будет плата за гобелен, – нашёлся Никола.

– Справедливо, – прищурилась Прасковья.

Никола достал лампадку, пристукнул, показал разноцветные огоньки.

– Вечером светит как надо, – объяснил он.

Огонёк отразился в глазах Прасковьи.

– Коль прав ты, завтра твой гобелен доделаю. Приходи после полудня работу принимать.

Долго ещё Никола глядел ей вслед, не мог наглядеться. А после брёл по заснеженной улице и думал, как завтра заберёт гобелен и домой воротится, а Прасковья здесь останется. И что же, никогда он её больше не увидит? Сердце завыло одиноким волком.

До поздней ночи Никола с медвежонком играл, а на следующий день кое-как полудня дождался и чуть не бегом к Прасковье бросился. Добрёл до той тропинки, что в дверь упиралась, а по ней парень незнакомый ходит да всё высматривает. Притаился Никола за деревом и следил, найдёт ли парнишка дверь, а у самого кулаки так и сжимаются.

Походил незнакомец туда-сюда, потом пнул снег сапогом и удалился восвояси. Никола вышел на тропу, поднял взгляд, а дверь тут как тут. Постучал, заглянул и вошёл.

Прасковья стояла у окна спиной к нему, прямая и стройная.

– Здравствуй, – проговорил он.

Хозяйка повернулась так, что коса её хлыстом в воздухе стеганула. Бледное лицо, тёмные круги под глазами. Даже черты как-то заострились. Она протянула лампаду.

– Не достойна я этой платы, – сказала Прасковья. – Забирай.

Никола в недоумении смотрел на неё.

– Всю ночь над гобеленом просидела, но закончить так и не смогла.

– Ничего, я подожду.

В сердце Николы будто огонёк загорелся – значит, теперь он её ещё хоть разок да увидит.

– Могу завтра прийти.

– Нет! – Прасковья шагнула вперёд, протягивая лампаду. – Не получается у меня. Не заслуживаю я.

Досада, с которой она произнесла потушила весь свет в Николином сердце.

– Заслуживаешь, – он осмелел, подошёл ближе, обхватил её маленькую ладонь, что сжимала лампадку, прижался губами. – Ещё как заслуживаешь. Без твоего гобелена как бы я свой дар разглядел?

В глазах Прасковьи разливался уже не мёд, но озеро. Переполнилось и вышло из берегов, потекло слезами по бледным щекам.

Она высвободилась из его ладоней, отошла к станку.

– Не получается, – повторила она, поглаживая гобелен.

– Получится, – сказал Никола, сам не зная, откуда такая уверенность. – Я завтра приду.

– Послезавтра, – возразила Прасковья. – К утру.

Ужинал Никола с соседями.

– Я в цирк пойду! – хлопнула в ладоши Маша. – Любишь клоунов?

– Я фокусы люблю, – улыбнулся Никола.

– Пойдёшь со мной? – протянула руки девочка.

– И правда, Никола, идём с нами, – сказал Рудольф. – Грех пропускать веселье, раз уж ты здесь.

Никола согласился.

Покупая билет, Никола заметил того бородача, что на ярмарке вязаного медведя купил. Сидел он с жалким видом, сжимал в ручищах ту игрушку и смотрел перед собой красными слезящимися глазами.

– Что это с ним? – спросил Никола у продавщицы билетов.

– А-а, – протянула женщина. – Это дрессировщик. Горюет он. На той неделе медведь его от старости помер, а он с ним с молодых когтей возился, всё равно что с братом младшим. Который уж день несчастный ходит, боюсь, как бы горе его не сгубило.

Представление Никола пропустил. Зато радость, с которой смотрел дрессировщик на мишку в сарае, развеселила его по-настоящему. Медвежонок, правда, поначалу испугался, забился в угол, но Никола его убедил, что так будет лучше.

– Позаботься о нем.

– А как же! – сиял дрессировщик. – Если Михалыч мне братом был, то эта уж как дочка будет.

– Дочка?

– А то! Смотри, какая девица-красавица.

– Красавица, – согласился Никола.

Все в тереме обрадовались, что у мишки новый хозяин появился. Рудольф с Лизаветой и Машей рано утром съезжать собирались. Никола тоже, видать, завтра свой гобелен заберёт да назад в Градолесье направится. Скоро уж и праздник, а он матери обещал вернуться.

Да только разлука с Прасковьей покоя ему не давала. Как же он жить будет дальше, зная, что она есть, а увидеть её никак нельзя? Что же это за жизнь-то будет? До первых лучей он в кровати проворочался, а как заслышал, что хозяева зашевелились, тоже больше уж лежать не стал. Соскочил на ноги и принял решение – пойду за гобеленом и руки Прасковьи просить буду.

Проводил он друзей, выпил чаю с хозяевами и к Прасковье направился.

Шёл уже знакомою тропою, сердце скакало от волнения, а что, если не примет предложения, что, если посмеётся? Ай, будь что будет! Да чуть не сел в сугроб.

Тропка привела к терему. Возвышался он красивый, резной, с балкончиком, со ставнями расписными. А дверь всё та же, что раньше в воздухе висела, на этот раз приоткрыта была, будто войти приглашала. Никола и вошёл.

В пустой горнице было темно и холодно. Печь не топилась, окошки ставнями прикрыты. Ковриков у порога след просты, а ткацкого станка будто и не было никогда.

– Кошкин-йод! – топнул Никола ногой от досады и выбежал прочь.

Полдня слонялся от дерева к дереву, а вдруг не по той тропе пошёл, заплутал, домом ошибся, а Прасковья ждёт. Потом одумался, умылся снегом, сбросил пелену – в дверь-то зашёл знакомую, горница та же была. Нет ошибки. Обманула. Ушла Прасковья. Пора и ему.

Пошёл Никола с мишкой прощаться. Хозяин расчёсывал бурую шёрстку и угощал рыбой.

– Завтра ещё выступление, а потом тронемся в путь, – сказал дрессировщик. – Если с нами по пути, подбросим.

– Спасибо, друг, но я уж завтра с утра пойду. Дома заждались, да и дела мои здесь закончились.

Он погладил мишку по голове и сказал одновременно и ей, и хозяину:

– Будете в Градолесье, обязательно свидимся!

Маленькая медведица заглянула в глаза, лизнула ладонь. Так и попрощались.

Проходил Никола мимо ярмарки. Люди веселились, делились новостями.

– Ткачиха-то наша ночью укатила, – сказала одна девица другой. – А я не успела ей заказ сделать.

– Куда же это она? Может, вернётся ещё?

– Кто её знает.

Остался Никола до утра, чтобы в ночь не выходить. Помог Зиновию в сарае прибрать да снег во дворе расчистить. За работой понял, как по дому и по родным соскучился. А ещё подумал, что теперь ему всегда будет о ком скучать. Ново это было, непривычно, да только что уж тут поделаешь.