– Эх, мамань, не отговоришь ты меня, – обняв старушку за мягкие плечи, сказал Никола. – Душа на части рвётся. Надо мне ту ткачиху повидать.
– Да на что ж тебе? – утирала слёзы мать. – Дед, на что ему, а?
Отец пожал сухими плечами, вложил сыну в руки мешочек со сбережениями, флягу в меховом чехле и дал наставление:
– Коли чуешь, что надо, значит, так тому и быть. Ступай с миром, только нас с матерью не забывай.
Мать, поняв, что на её сторону встать больше некому, забегала по кухне, собирая сыну в дорогу съестного.
– Вот тебе, Николенька, пирожки картофельные, вот мясные. Тут блиночки, тут маслице. Да солонинку не забудь!
Она завернула всё в тряпицы и, передала Николе. Он сложил всё в сак и направился к выходу.
– Ах, чуть не забыла! – Мать всплеснула руками. – Вот тебе новые носки Валиной работы.
Никола утеплился, как в зиму положено: валенки, тулуп, рукавицы да шапка-меховушка. У ног вился Заяц.
– Ну, дружок, не забывай мышей гонять, – Никола погладил котёнка, ткнул пальцем в мокрый нос. Тот мурлыкнул и отправился по своим делам.
– А вы, родители, не скучайте, не тоскуйте. Я только с ткачихой свижусь да на гобелен её взгляну, а там уж будь что будет: найду ответ на свои вопросы – ладно, не найду – значит, так тому и быть, всё одно – домой ворочусь. Ждите меня к Смене года.
– Это ж через тринадцать деньков, – всхлипнула мать в платок.
– Дак ведь и путь не близкий, – отозвался отец. – Ступай, сынок, не тревожься за нас. Пусть тебе дорога скатёркой стелется, да пусть добро тебя в дороге стороной не обходит. И ты не забывай про добро-то.
Обнялись на прощание, и вышел Никола из дому с рассветом.
Шёл бодро, улыбался зимнему солнцу, проходящим мимо людям, пробегающим собакам. Птицы чирикали над головой – пели прощальную песню. Пение их было не печальным, а напротив – радовало сердце, подбадривало.
– Счастливо оставаться, пташки! – кричал Никола, задрав голову к ветвям деревьев, откуда раздавалась трель. – Я вернусь! Вернусь и буду знать, что я умею!
Одна особо смелая пташка закружила вокруг головы, задержалась на уровне глаз, весело прощебетала что-то на своём птичьем и взмыла к ветвям. Никола помахал рукой и вышел из Градолесья на лесную дорогу.
Топал через лес до высокого солнца, а как стало оно скатываться, остановился у пенька, присел пообедать материнской стряпнёй. Проглотил пяток блинов, два пирожка с картошкой и снова в путь.
Как сумерки спустились, стал думать, куда ж его понесло, где заночевать, сколько еще идти до ночлега и будет ли вообще подходящее место или под деревцем прикорнуть придётся. Да и где ж его, деревце-то, сыскать – вон поле сплошное, до горизонта один снег. Опечалился. Остановился съесть мясной пирожок, а пока в саке копался, наткнулся на клубок. В ладонях его сжал. Тепло даже без рукавиц стало, что хоть и вовсе из рук не выпускай. Да и сердце оттаяло, печаль отступила. Перекусил Никола и припустил вперёд. Идёт, слышит, лошадь гогочет. Ускорился.
Вскоре сравнялся с лошадкой, что плясала рядом с телегой. Всё бы ничего да телега с дороги съехала, в снегу увязла, а вокруг мужик копошится.
– Доброго звёздного! – поприветствовал Никола.
– И тебе, – вынырнул мужик из сугроба. – Да только сам видишь, хорошего мало.
– Чего приключилось-то?
– Да ехали себе спокойно, а тут собака. Лошадёнка моя испугалась да и свернула с дороги. Собаку-то я лопатой отпугнул, она погавкала да убежала, а мы в снегу увязли, ни туда, ни сюда. Вот помаленьку откапываю.
Никола погладил лошадку по гриве, та фыркнула.
– Ничего, глядишь, вдвоём побыстрее управимся, – Никола натянул рукавицы и принялся вручную откапывать телегу.
И правда, вместе вскоре откопали, вытянули на дорогу. Перекусили. Никола Сергея пирожками угостил, а тот его – сыром.
– Сыра такого нигде в округе не сыщешь, – нахваливал новый знакомец. – Сестрица моя – мастерица. Еду этот сыр на ярмарке в Градолесье продавать.
– А я оттуда иду, – отозвался Никола. – Доберёшься, загляни в харчевню «Терем», там родители мои живут, они тебе и кров, и пищу дадут. Только скажи, что Никола-Бок им весточку шлёт – рады будут.
– Спасибо тебе, Никола-Бок, загляну, – обрадовался Сергей. – А сам куда путь держишь?
– В Сусеки я иду, – вздохнул Никола, – к ткачихе за гобеленом. Больно уж мне её расхвалили.
– До Сусек далёко будет. Ни сегодня, ни завтра тебе не дойти. Зато часа через три доберёшься до моей родной Еловой, там сестрица моя Дарья с мужем Волькой живёт. К ним-то на ночлег и попросись, скажи, что от Серого. Они тебе рады будут.
– Что ж, спасибо, друг!
– И тебе спасибо. Без тебя бы полночи я тут копошился, а так вон как мне свезло. Ну бывай! Сестрице привет!
– И моим родным!
Попрощались и разошлись в разные стороны.
Вскоре стали попадаться Николе ёлочки да всё больше, да всё выше. А дальше огоньки замелькали, знать, домики там промеж ёлок-то. Так и есть, дошёл до Еловой. И собаки его уж заслышали, лай подняли. Из окна высунулся мужичок, глянул на пришельца.
– Доброго звёздного! – крикнул ему Никола. – Мне бы дом Вольки найти.
– Шагай до первого поворота, налево уйдёшь, а там третий дом у тебя по правую руку как раз его и будет.
Деревня пахла морозом и дымом. Снег хрустел под ногами и поблёскивал в мягком свете, льющемся из окон. Кое-какие избушки уже уснули, погрузились в темноту, иные подмигивали Николе двигающимися внутри тенями. Такой была и Волькина.
Никола остановился у ровного деревянного забора, поздоровался, повысив голос. Из нутра собачьей будки вытекло ленивое бурчанье. Калитка была не заперта, и Никола вошёл во двор, укрытый снежным одеялом. Три идеально вычищенные дорожки вели к дому, к бане и к сараю. У дома сторожем стоял снеговик с ведром на голове, намотанным шарфом и лопатой в руках-ветках. Никола прошёл мимо, вздрогнул: подмигнул ему глаз-пуговица или показалось? Кошкин-йод! Ноги будто обмякли, но то ведь от усталости – целый день же в пути.
Поднялся Никола на крыльцо, отряхнул снег с валенок, постучал.
Дверь открыл высокий жилистый паренёк с всклокоченными отросшими ниже ушей волосами и торчащей во все стороны широкой бородой. Прищурил слегка жёлто-зелёные глаза.
– Извиняюсь за беспокойство, – улыбнулся гость, – меня Николой зовут, брата вашего Сергея в пути встретил, он сказал, что вы в ночлеге не откажете.
Густые брови хозяина расслабились, в усах заиграла острозубая улыбка.
– А как же! Проходи! – воскликнул он, спотыкаясь о звук «р». – Жена, неси на стол, у нас гости.
Так Никола оказался за столом у Вольки и Дарьи. Круглолицая хозяйка в момент разогрела похлёбку, вскипятила самовар, нарезала сыр. Никола достал остатки своей провизии. Волька не отказался попробовать стряпню, хоть уже и поужинал. Нахваливал пирожки, а Никола наслаждался Дарьиным сыром – нежный, чуть солоноватый, он таял во рту, оставляя молочный привкус на языке.
– Дарья моя мастерица, – нахваливал Волька. – Такого сыра по всему краю не сыщешь! А как она его помешивает да чего-то шепчет-приговаривает – засмотришься.
Никола представил легко да мать вспомнил.
– Как ты с нашим Сергеем-то свиделся? – спросил Волька.
Никола рассказал, как помог вытащить телегу из снега.
– Вот бы мне с ним тогда оказаться, вмиг бы снежок его телегу сам и вынес из сугроба, – всплеснул руками хозяин.
– Ты что ль снег умеешь заговаривать? – удивился Никола, вспоминая идеально ровные дорожки во дворе.
– Угадал! – кивнул Волька. – Всё надеялся Серёгу обучить! А у него один ветер в голове.
– Если б то от человека зависело, – вздохнул Никола.
– А ты, чего? Тоже что ль о себе ничего не ведаешь? Не разглядел ещё?
– Не разглядел, как ни старался. Оттого-то меня сюда и занесло.
Так рассказал Никола, куда и зачем путь держит.
– Думаешь, кто-то сможет ответить тебе про тебя лучше, чем ты сам?
– А ты всех по себе не равняй, – вмешалась Дарья. – У каждого свой путь. Тебе твой дар сам открылся, ты его звать не звал, а он тут как тут. А кому-то совет нужен.
– Как ни крути, а в путь я уже вышел, назад дороги нет.
– Это тоже верно, – согласился Волька. – Раз уж пошёл – иди до конца. Я, кстати, до рассвета ещё в Амбарное выезжаю, сыр Дашкин на ярмарку повезу. Нам с тобой по пути, коли встанешь пораньше, вместе поедем.
– Чего ж не встать, – обрадовался Никола, – вместе-то веселее.
– Тогда отдыхай, путник, и мы пойдём.
– А что же вы на ночь дом не запираете? – поинтересовался Никола.
– Нужды нет, – пожал плечами Волька, – видал, какой у нас стражник во дворе стоит? Некого нам зимними ночами бояться.
– Я-то прошёл, – возразил Никола.
– Значит, хороший ты человек, – хмыкнул Волька, – дурного он бы не пустил. Добрых снов.
– Добрых снов.
Улёгся Никола на печку, сак под голову подложил и лишь сейчас понял, как сильно устал.
Только моргнул, а тут уж Дарья горшками загремела к завтраку. Накормила пшённой кашей, свежим хлебом с маслом и сыром, проводила в дорогу.
Рассвет Никола с Волькой встретили в дороге. Травили байки, смеялись, болтали о родных местах. Погода была безветренной, а, может, просто лес густыми соснами охранял путников от холодных порывов. Оно и хорошо, да только и солнце проникало сквозь этот заслон лишь изредка. Так, за разговорами, и не заметили друзья, как сумерки окутали лес синеватым тулупом. Да только сразу зябко стало да уныло, как свету поубавилось. А тут ещё и лошадка зафыркала, заозиралась.
– Устала, видать. Пру, – притормозил Волька. – Давай-ка ноги разомнём, пока Снежинка передохнёт.
– Разумно ли в потёмках останавливаться? – спросил Никола, сам всё же спускаясь с телеги. – Ну-ну, милая.
Он погладил лошадку по белой шее. Почуял её напряжение.
– Это не усталость, она напугана! Поедем-ка отсюда.
Никола рванул к телеге, опёрся руками, чтобы запрыгнуть, да не успел.
– У-ух! – заорал Волька под ржание лошади.
Никола так и повис на телеге.
– А ну пошёл! – Волька схватил ружьё, нацелил вперёд.
Лошадь плясала, неумолимо ржала. За вздыбленной гривой её сверкнули две жёлтые точки, обрисовался оскал. Никола рухнул в снег, соскочил, схватился за сак.
– Не стреляй! – крикнул он Вольке, шаря руками в вещах.
Где же, где? Ага, вот! Холодная гладкая – сейчас мы тебя. В два прыжка обошёл лошадь и чуть не утонул в этих злобных горящих огоньках. Опомнился и как дунет на фитиль Захаровой свечки. И охотник в момент сделался жертвой. Волк дёрнулся, отскочил назад. Пламя жарким дыханием отогнало зверя назад. Взгляд его погас, страх и отчаяние проявились на месте потухших злобных огоньков. Лошадь всё приплясывала и фыркала.
Не гася огня, вставил Никола свечу в сугроб. Волк попятился. Никола выудил из сака остатки солонины и два мясных пирожка.
– Вот тебе, – он осторожно обошёл огонь, положил еду на снег, – Забирай и иди своей дорогой, понял? Нечего добрых путников пугать.
Волк смотрел сурово, с осторожностью. Никола отступил назад, поднял свечу и, пятясь, вернулся к лошади.
– Не бойся, – шепнул ей, запрыгнул в телегу. – Но!
Волк остался позади, а Волька так и не выпустил ружья из рук.
– Складно ты поёшь, – процедил он спустя время. – Во даёшь!
Оставшуюся дорогу ехали молча, только всё прислушивались. Волька нет-нет да и хватался за ружьё, а Никола погонял лошадку. Так и добрались к ночи до деревни Лукошко, там и заночевали у добрых людей – Вольке тут не впервой останавливаться.