Лодочная флотилия «Алаунии» уже достигла берега, насколько того позволяло мелководье. Офицеры и матросы, по пояс в воде, переправляли раненых и медсестер, некоторых несли прямо на руках или на карачках, на шлюпки. Особенно сложно пришлось с носилками и капельницами. Как это часто бывает, столкнувшись лоб в лоб с людским горем, матросы начисто забыли о своем недавнем «бунте» и не жалели сил, помогая несчастным.
А канонада грохотала все ближе и ближе.
– Скорее же, скорее! – вырвалось у Доу.
Капитан молчал, стиснув зубы. Как тогда, в уже кажущемся далеком апреле 1912-го, он вновь поставил на карту безопасность своего судна ради спасения терпящего бедствие «Титаника». И как тогда, он надеялся на Провидение – и на себя.
Наконец, переполненные шлюпки начали грести назад, к кораблю. Все, кроме одной, порожней: на берегу все еще оставались Биссет с Риганом и старшая медсестра Робертсон. С «Алаунии» было видно, как медсестра, жестикулируя, что-то объясняет офицерам, и как все они бегом возвращаются к госпиталю.
В это самое время пушечное ядро разрезает ближайший холм надвое, и густая дымовая завеса поглощает береговую линию. Сквозь взорванный грунт с трудом можно было различить лишь большой красный крест на посеревшем полотне полевого госпиталя. Гребцы в шлюпках отчаянно заработали веслами.
– Да что же это такое! – снова не выдержал Доу. – Почему они вернулись?!
– Кто-то остался, – тихо ответил капитан.
Минут через десять, когда дым и пыль несколько рассеялись, из палаточного госпиталя появилась маленькая процессия: Биссет и Риган бегом тащили на носилках только что прооперированного солдата, а на плечо медсестры опирался седовласый, изможденный хирург. Стойка с капельницей угрожающе раскачивалась.
Доу подпрыгнул от нетерпения, но осекся под строгим взгядом капитана:
– Ваши конвульсии, мистер Доу, не придадут скорости нашим товарищам. Лучше используйте излишек энергии по назначению и займитесь организованным подъемом раненых. Первые шлюпки вот-вот подойдут.
– Айэ-айэ, сэр! – Доу был благодарен капитану за поручение. Следить из бинокля за последней шлюпкой было сущей агонией!
Наконец, шлюпка Биссета и Ригана отчалила от берега. Она шла налегке и поэтому быстро, повинуясь мощным взмахам весел, и ей удалось нагнать аръергардную часть «флотилии».
Рострон облегченно вздохнул.
Ворота всех четырех сходен «Алаунии» были широко распахнуты, и матросы ловко спускали в подошедшие шлюпки подвесные носилки. Из нескольких лодок раненых уже приняли на борт, и матросы стали было поднимать порожние шлюпки, как прямым попаданием ядра полевой госпиталь превратился в прах.
Второе ядро взорвалось уже в море за спинами все еще остававшихся на плаву шлюпок, почти что на полпути к кораблю. Стреляли явно не по наводке, так как бухту все еще отгораживали невысокие холмы, но беспорядочная пушечная стрельба была не менее опасной.
Из нескольких сотен глоток вырвалось громкое «Ах!»
В мгновение ока, капитан Рострон оказался у левого борта с мегафоном в руках.
– Все руки – на эвакуацию раненых и медперсонала! Шлюпки бросить!
– Есть бросить шлюпки!
Корабельный колокол пробил три часа.
***
КТО-ТО ЛЕГОНЬКО ПОТРЕПАЛ МАКСА ПО ПЛЕЧУ. Оказывается, от усталости, бессонной ночи и переживаний он задремал тревожным, беспокойным сном.
Перед ним стояла секретарша Альфреда Бута. Ее обычно суровые глаза светились материнским участием.
– Что?! – вскочил на ноги Макс.
– Ничего, все в порядке, мистер Рострон! То есть, по-прежнему, никаких вестей, – поправилась она. И добавила поспешно, – а это уже само по себе хорошая новость! Мистер Бут попросил напоить вас кофе с галетами.
И, улыбнувшись, она поставила на скамью рядом с Максом небольшой поднос с фарфоровой чашечкой ароматного кофе, миниатюрным графинчиком молока и песочным печением.
Макс почувствовал, как проголодался.
– Большое вам спасибо, миссис Эдвардс, за заботу и участие!
Секретарша ушла, и Макс с волчьим аппетитом вонзил зубы в галеты, с наслаждением запивая их обжигающим небо кофе. И тут его взгляд упал на рисунок, изображенный на элегантной, и, по-видимому, дорогой фарфоровой чашечке. Рука замерла на полпути.
На чашке была нарисована рождественская звезда, точно такая же, которой они украшали каждый год елку. Его любимая! Вот он, Макс, трехлетним карапузом, восседает на плече отца, и они вдвоем надевают звезду на самую верхушку елки, под веселый хохот мамы. Вот они вдвоем с Робом оккупировали оба отцовских плеча. А вот уже отцовское плечо досталось маленькому Арни. Но честь поставить точку в украшении – водрузить рождественскую звезду на верхушку елки, всегда принадлежала ему, Максу.
Глаза наполнились непрошенными слезами. Макс всхлипнул, и тут же огляделся. Еще не хватало, чтобы старшего сына капитана Рострона увидели плачущим в коридоре пароходства! Убедившись, что его минутной слабости никто не заметил, Макс попытался подбодрить себя.
Отец не верил в совпадения. Он считал, что жизнь полна знаков, которые мы получаем от Провидения, нужно только их подмечать. Провидение всегда здесь, рядом с нами, подсказывает как поступить, какой выбор сделать, надо только смотреть на мир широко раскрытыми глазами, а не замыкаться в своем материалистическом высокомерии. Мать подшучивала над отцом и дразнила его религиозным мистиком. Но сейчас Максу очень захотелось поверить, что его любимая рождественская звезда на чашечке с кофе – это счастливое предзнаменование тому, что все закончится благополучно, что впереди их ждет счастливое семейное рождество!
***
ПОСЛЕДНЮЮ ПАРТИЮ РАНЕНЫХ на борт «Алаунии» принимали уже под бесконечный, оглушающий грохот канонады. Пушечные ядра беспорядочно ложились все ближе и ближе к кораблю. Наконец, на борт подняли только что прооперированного солдата и хирурга со старшей медсестрой. Биссет и Риган ловко вскарабкались по подвесной лестнице, и Биссет занял свое место на мостике рядом с капитаном.
– Отличная работа, мистер Биссет! – Рострон пожал руку своему первому офицеру. Ответить тот не успел: на мостик бегом поднялся Доу.
– Сэр, сходни задраены!
Рострон кивнул.
– Два узла, разворот на пять градусов, малый ход!
– Есть, два узла, пять градусов, малый ход!
Ядра уже плюхались совсем рядом, поднимая грязно-зеленые гигантские фонтаны. Обычно послушная рулю «Алауния», неуклюже разворачивалась кормой к враждебному берегу, постепенно набирая ход. Раненых развести по каютам не было времени, и они заполнили всю палубу, сжавшись в островки человеческого страдания. Молоденькие медсестры-добровольцы, некоторым на вид было не больше шестнадцати, вскрикивали от взрывов, прижимаясь к видавшим виды солдатам.
Рострон почувствовал небольшой крен, заметный лишь опытным морякам.
– Мистер Доу, перераспределите людей на оба борта, у нас нарушена центровка.
– Айэ-айэ, сэр!
– Прямо по курсу, малым ходом!
– Есть, прямо по курсу малым ходом!
– Сохранять полную радиотишину!
– Айэ-айэ, сэр!
– Старшина, передайте мистеру Гринвеллу прочесывать радиочастоты и докладывать каждые полчаса!
– Айэ-айэ, сэр!
От холмов, окружавших останки полевого госпиталя, остался один грунт, и ядра продолжали взрываться в опасной близости от «Алаунии». Рострон вел «Алаунию» «зигзагом», увертываясь от смертоносных фонтанов и постепенно увеличивая скорость судна. Еще четверть часа, и корабль покинул зону обстрела.
Нежданные пассажиры «Алаунии» перевели дух. Медсестры и врачи начали обход раненых, некоторых увели в корабельный госпиталь. Стюарды носились из кухни на палубу и в каюты, разнося еду и воду.
Капитан Рострон продолжал сосредоточенно отдавать команды, уверенно ведя «Алаунию» к выходу из пролива Дарданелл: он знал здесь все морские рельефы, скалы и подводные камни наизусть, и прежде отказываясь от услуг лоцмана.
Настроение у спасенных поднялось, то тут, то там были слышны смешки, шутки. Кто-то заиграл на губной гармошке. Они не знали, что настощая опасность была все еще впереди, поджидая невооруженный, перегруженный корабль в Эгейском море. Страшная, незримая смерть, притаившаяся в морской глубине – германская субмарина.
Капитан Артур Рострон, Джеймс Биссет и Герберт Доу готовились к схватке с неведомым, заняв места на мостике – в центре, по левому и по правому борту. Все напряженно молчали, не отрываясь от биноклей. Тишину прерывали лишь короткие, отрывистые команды капитана рулевому.
Рострон знал, о чем молчали его старшие офицеры. Все шлюпки «Алаунии» остались там, в бухте. Если корабль получит фатальную пробоину, спасаться будет не на чем. Военных катеров и крейсеров союзников, скорее всего, в Эгейском море не было, рассчитывать на их защиту не приходилось, равно как и на гуманитарные намерения германских субмарин не топить гражданские судна, покидающие территорию военных действий, в коих они до сих пор замечены не были.
Сохраняя радиотишину, оператор маркони Гринвелл напряженно вслушивался в эфир. Вдруг он подскочил на стуле, ахнул и выскочил из рубки.
– Сэр! – и без того зеленоватое лицо радиста стало мертвенно-бледным.
– В чем дело, Гринвелл? На вас лица нет! – воскликнул Биссет.
– Сэр! Имперским кодом в адмиралтейство передано сообщение с крейсера «Неуязвимый», который стоит в Александрии, – Гринвелл внезапно осип.
Капитан Рострон вопросительно смотрел на радиста.
– Два часа назад`германскими субмаринами потоплены «Роял Эдвард» и «Британик»!
– «Британик!» – ахнул Доу, а Биссет только крякнул.
Артур Рострон почувствовал, как сердце наполняется гневом. Гневом и азартом. Врешь! Не возьмешь!
– Мистер Гринвелл, совершено страшное преступление, таково лицо войны! Как только выберемся отсюда, отслужим молитву. А сейчас возвращайтесь в радиорубку и продолжайте отслеживать сообщения, – сурово но спокойно, распорядился он.
– Айэ-айэ, сэр! – растерянно ответил Гринвелл, хотя ему, как гражданскому лицу, не полагалось пользоваться этим приветствием.
– Мистер Биссет и Мистер Доу, не отрывайтесь от биноклей. Отслеживайте перископы. Сообщите мне, когда пройдем Критию, – голос капитана звенел от злости.
– Айэ-айэ, сэр!
Офицеры приободрились. Боевое настроение капитана передалось и им.
***
МАКС СИДЕЛ В КОРИДОРЕ УЖЕ НЕСКОЛЬКО ЧАСОВ и сильно продрог. Секретарша генерального успела покормить его дважды и даже легонько намекнула, что, мол, не лучше бы подождать вестей дома, в тепле. Но юноша наотрез отказался.
Чтобы согреться, Макс стал вышагивать по длинному коридору взад и вперед.
«Интересно, если Роб вернулся домой, что он там наплел маме и тете Элис?» – подумалось ему. – «Ничего, вывернется, он у нас изобретательный!»
Макс улыбнулся. Роберт был самым ловким из них троих, настоящий сорвиголова. Когда «шкипер», во время коротких отпусков, учил их лазать по деревьям, на заборы, ездить на велосипеде или играть в теннис, у Роба это получалось лучше всех. Зато в инженерии Максу не было равных! Они с отцом иногда запирались в небольшом сарайчике, приспособленном под мастерскую, на целый день, вытачивая модели кораблей, поездов, а иногда и делая что-то более полезное для дома: ремонтировали домашний электрогенератор, провода для ламп, столярничали, по просьбе мамы. Роберт в этих занятиях не участвовал – у него не хватало терпения. Арнольд был на побегушках – принеси молоток, подай гвозди, зажги свет, выключи свет! Арни выпячивал нижнюю губу и грозился отыграться на «следующем брате», когда тот родится.