– Вот именно, Ярик. Сильнейшие заботятся о вашей совести, пока вы заботитесь об их спокойном сне, с каждым днем отучаясь давать отпор, с каждым днем становясь все более безопасными.

– Бедняга мой хорек! Вижу, как глазки твои крохотные блестят. Может и не понимаешь, но чувствуешь. А я тебя понимаю. Ты это будто я год назад.

– Ебанат!

Ночь вторая

– Таков, Рик, план организованного побега: ты подговариваешь енота и лису из соседних. В ночь на 30-е декабря, вы пробираетесь, каждый через дыру, которую я предварительно расшатаю плоскогубцами, и перекусываете провода сигналки. С неделю я обрабатываю попугаев. В момент, когда откроются клетки, они первыми вылетят, будут кружить над зоопарком, и, что есть мочи, орать: «Бегите! Бегите! Свобода, свобода!». Понял?

– Ты, Ярослав Иванович, проспись. Я должен сейчас все бросить, и пойти искать «таких как я, сумасшедших и смешных, сумасшедших и больных»? Да ни один зверь не выбежит из своего отапливаемого вольера в ночь на 30-е декабря. Я, по твоему, желаю себе холодной смерти в лесах сибирских? Нет выхода из зоопарка!

– Договорились, значится. И я тоже с вами уйду. Уйду в леса сибирские, сколочу домик. Не могу я, здесь мне одна синь непролазная. Свободы хочется. Надрываюсь. Разум мой уже не выдержит разлитый стакан воды или заевшую молнию, а должен выдержать месяцы и годы труда.