Аметисты Серафимы Суок

1917 г. Одесса

В свои восемнадцать Ольга Суок выглядела красавицей. Яркие, живые глаза под широкими черными бровями, лицо греческой богини, черты мягкие, гармоничные, как с портрета Леонардо да Винчи. Плавная, женственная походка и величественная стать.

Симочка по-прежнему оставалась невзрачным лягушонком с по-детски щуплой фигуркой. Все настолько привыкли видеть в ней неказистую дурочку, что ни у кого не возникало и мысли о наличии у юной девушки хоть какого-то потенциала. Разве что Сима хорошо рисовала, но куда применить это умение, особенно без художественного образования?

Лидия вышла замуж за уважаемого человека, военного врача. Правда, ее семейное счастье продлилось недолго. Муж Лидии Густавовны погиб на фронте Первой мировой войны. Молодая вдова вернулась в родительский дом, где по старой памяти вновь взяла на себя роль наперсницы сестер.

Страну трясло от волнений. Война – всем надоевшая и бессмысленная – вносила дополнительную сумятицу и истощала едва трепыхавшуюся экономику. Голод и нищета все увереннее обосновывались в Одессе. В столь нелегкое время уроки музыки стали никому не нужны, и Густав Суок, чтобы прокормить семью, брался за любую посильную работу. Играть на скрипке около памятника Ришелье, положив перед собой шляпу, австрийцу не позволяла гордость. Он предпочитал таскать грузы в порту, после чего подолгу отлеживался с больной спиной. Девочки как могли помогали родителям. Как ни странно, несмотря на несправедливое распределение семейных благ, сестры дружили. Особенно Оля с Симой, в то время как Лидия держала марку строгой старшей сестры, но и то лишь для вида – она чувствовала свою ответственность за младших.

Одесса стремительно нищала. Из доступных развлечений были лишь бесплатные творческие вечера неизвестных молодых дарований и море. Черное море – единственное, что оставалось неизменным вне зависимости от обстановки в мире. Оно то шумело, поднимая высокие волны, то чуть слышно шептало, серебрясь на солнце или мерцая в лунном свете.

Сестры Суок любили проводить время на Ланжероне. Казалось, здесь, среди теплого песка и шелеста прибоя, время приобретало свойство застывать, и можно было выбирать любое на свой вкус. Эту способность времени Серафима впервые обнаружила в свои неполные десять лет и тут же поделилась открытием с сестрами.

– Волна бьется о мои ноги точно так же, как когда мне было четыре года! Помните, мы тогда всей семьей отдыхали в Отраде? Нам еще купили леденцы! – Сима даже почувствовала смородиновый вкус петушка на палочке и зажмурилась от удовольствия.

– Волны всегда бьются одинаково, на то они и волны, – авторитетно заметила Лида.

– Когда я вот так стою у кромки воды, я ощущаю себя так же, как и в тот день! Как будто бы мне четыре года и рядом папа и мама. – Сима любила тот свой период жизни из раннего детства, когда дела их семьи шли хорошо и они считались почти богатыми.

Лида с Олей переглянулись. Глупышка – чего от нее ожидать.

С тех пор, всякий раз бывая у моря в теплую погоду, Сима разувалась и заходила по щиколотки в воду. Она стояла, закрыв глаза, и вспоминала то свое лучшее время, где не было голода, тревог и неопределенности. Как будто бы она снова маленькая девочка – веселая и беспечная, с леденцом за щечкой.

Серафима устроилась на валуне, чтобы очистить прилипший к ступням песок, перемешанный с мелкими камешками. Девушка с сожалением отметила, что туфли совсем прохудились и на подошве вот-вот появится дыра. Других в этом году ей не видать, остается ждать ноября, когда похолодает и можно будет носить валенки. У Оли обувь на два размера больше, а то бы можно было уговорить сестру носить ее туфли по очереди.

Ветер нагонял тучи со стороны города, значит, с утра будет пасмурно. Сима задумчиво водила пальцами по песку, рисуя непонятные фигуры, ее сестры сидели поодаль, щурясь в лучах закатного солнца.

Вдруг палец наткнулся на что-то скользкое и блестящее, и Сима его одернула: не стекло ли? Она живо вообразила сочащуюся из раны кровь, отчего ее передернуло. Нечто маленькое, сиреневого цвета, лежало, присыпанное песком. Преисполненная любопытства, осторожно, будто бы боясь спугнуть, девушка стала откапывать находку.

Один, второй, третий… друг за другом стали появляться фиолетовые камешки. Это были бусы из… конечно же, из драгоценных камней!

В глазах Симы полыхнул огонек радости и надежды на лучшую жизнь. Вот оно – богатство, которое все изменит! Перепачканное в песке сокровище у нее на ладошке.

Девушка вообразила, как накупит себе новой одежды, а то надоело ходить в обносках! Ольге уже с шестнадцати лет покупают новую одежду не только потому, что их с Лидией фигуры отличаются. Ольга расцвела и заневестилась. И, как считали родители, Оле надо выглядеть прилично, чтобы показать «товар лицом». А она, Сима, донашивала гимназическое платье с чужого плеча. И еды! «Много-много еды!» – мечтала всегда голодная Сима.

Девушка бережно положила находку в карман и принялась рыть песок в том месте, где лежали бусы, – там определенно должно быть что-то еще. Сундук с сокровищами! Или кувшин с золотыми монетами. Как в сказке про трех братьев.

Найденной поблизости палкой Серафима перерыла песок вокруг счастливого места и, если бы валун не был таким тяжелым, заглянула бы и под него. От этого увлекательного занятия ее отвлекла Лида.

– Симочка, нам пора! Довольно в куличики играть! – голос старшей сестры звучал насмешливо, как обычно, когда она заставала Симу за каким-нибудь «глупым» занятием.

Солнце уже скрылось за большой плоской тучей. Начинались холодные сумерки. Серафима окинула взглядом перерытый участок, чтобы лучше его запомнить и продолжить поиски клада на следующий день.

– Смотри, что у меня есть! – не выдержала Сима перед сном.

Она показала свою находку Оле. Очищенные от песка, тщательно вымытые и вытертые камни играли фиолетовыми гранями в свете настольной лампы.

– Какая красота! – ахнула сестра. Ее рука тут же потянулась к бусам, чтобы их потрогать. – Откуда они у тебя?

– На пляже нашла! – гордо сообщила Сима.

– Надо отнести назад. Может, их кто-то потерял и теперь ищет.

– Вот еще! – не пожелала расставаться со своим сокровищем Серафима. – Я их в песке откопала. Небось сто лет прошло с тех пор.

– И что ты собираешься с ними делать? – продолжала допрос Ольга.

– Носить! – Сима нацепила на свою тонкую шейку бусы.

Сиреневый цвет отлично смотрелся с ее светлыми, как море, глазами, неизвестные камни приятно касались загорелой кожи, будоражили воображение и обещали нечто восхитительное. У девушки никогда не было никаких украшений, а тут сразу целые драгоценные бусы! Серафима даже усомнилась, стоит ли продавать такую прелестную вещицу.

– Вы еще не спите?! – в комнату заглянула Лида.

Прежде чем заметить бусы на младшей сестре, она увидела ее сияющий взгляд.

– Откуда взяла? – строго спросила Лидия.

– Клад нашла! – засмеялась Симочка.

– Какой еще клад? – нахмурилась старшая сестра.

«Никак кавалер завелся. Опять с этой глупышкой морока. Что за наказание!»

– Сима их на Ланжероне в песке откопала, – объяснила Ольга. – Как ты думаешь, Лид, что это за камни?

Узнав, что никто никаких видов на ее несовершеннолетнюю сестру не имеет, Лида смягчилась. Она с интересом принялась разглядывать бусы.

– Самоцветы какие-то. Похожи на аметисты, – выдала свое заключения Лидия, важно поправив очки.

– Как?! – сердце Симы упало.

Она рассчитывала минимум на александриты, то и дело рассматривала свою находку при разном освещении. Ей даже казалось, что бусы меняли цвет.

– Давай завтра сходим к Арону, спросим, – предложила Оля.

Ей стало жаль мгновенно сникшую сестренку.

Арон Фишман закрыл свой ювелирный магазин еще в прошлом году, когда Одессу охватила волна погромов. В тот раз он едва уцелел, укрывшись в доме сердобольных соседей. Его магазин на Софийской разграбили, разбили витрину и сломали все, что подвернулось под руку. Но кое-что у Арона осталось, и теперь он вел свой гешефт осторожно, совершал сделки по предварительному договору и лишь по протекции. В смутное время люди чаще обычного продавали и покупали драгоценности, не доверяя никакой валюте. Так что дела у Фишмана шли хорошо. Сестер Суок он знал давно, поскольку их отец Густав Генрихович обучал музыке его сына Мойшу.

– За эту вещь могу предложить два рубля, и то из уважения к вашему папе, – сходу назначил цену владелец ломбарда.

– Всего два? – дрогнули обветренные губы Симы.

– Они же красивые! – вступила в спор Ольга.

Она понимала, что бусам цена не слишком высока, но не настолько же низкая!

– Милые барышни, это аметисты. Самые обыкновенные. Они и раньше стоили сущие копейки, а теперь и подавно ничего не стоят. Людей интересуют драгоценности, чтобы сохранить свои капиталы, а безделушки вроде этих бус сейчас никому не нужны.

По залитой солнцем мощеной улице напропалую гуляло бабье лето. Обдуваемые морским бризом платаны величественно покачивали своими широкими кронами.

Ссутулившись и уткнувшись взглядом в землю, Сима понуро ковыляла вслед за сестрой. Если бы не гимназическая форма, то со спины ее можно было бы смело принять за старушку.

В это утро мир Серафимы Суок рухнул. Теперь никакого богатства, ни вкусной еды, ни нарядов. Ничего ей не видать как своих ушей!

Сиреневая нитка аметистов больше не радовала, а скорее вызывала досаду, как вызывают досаду поманившие в сказку и растворившиеся в дымке алые паруса.

Артём

Жена раздражала своей тупостью и ограниченностью, убогими интересами мамы в декрете, а теперь еще и склочностью – слова ей не скажи, огрызается. Хоть сыновья уже выросли и декрет, соответственно, давно остался позади, Катя из него так и не вышла.

Дело не в ее домоседстве, а в мышлении квочки, соответствующем кругозоре и характере словно из воска, в который в последнее время будто бы колючек подсыпали. Хотелось ее встряхнуть, исправить, чтобы стала с огоньком, как раньше.

Артём нападал – Катя защищалась. Защищалась, как могла, на излете моральных сил с оголенными нервами и выгоревшей душой. А он на подъеме карьеры, как натренированный боксер на ринге.

Разговоры Бобковых напоминали жаркие дискуссии на рабочих совещаниях в «Ампире», где убедить красноречием, обойти, прогнуть, высмеять – в порядке вещей, в бизнесе все средства хороши. Там такие же зубры, достойные соперники, с ними спорить азартно и интересно. А Катя размазня, кроме раздражения ничего не вызывает. Только и остается, что припечатать ее ко дну, чтобы оттолкнулась.

Никакого конструктивного разговора при таких позициях быть не могло. Результатом разговоров супругов становилась их все большая отстраненность.

Парадокс состоял в том, что, стань Катя другой, такой, какая ему понравилась бы, – уверенной, знающей себе цену и требовательной, Бобков не прожил бы с ней и недели. Семейный союз тогдашнего Бобкова был возможен лишь с домашней, покладистой женщиной. Увы, этого первый заместитель директора «Ампиры» не понимал.

Сидя в кухне, Артём Бобков хлестал коньяк и решал дилемму. Ему предстоял нелегкий выбор: с одной стороны – заторможенная и вечно всем недовольная Катя, с другой – слишком активная Ада со своей болезненной любовью, от которой порой хотелось бежать со всех ног.

Артём бежал. Несколько раз говорил: «Все кончено, расстанемся друзьями», удалял ее контакты, но Ада писала снова и снова. Она неистово стенала: «Жить без тебя не могу» – и разводила словесные сопли. Раздражало это неимоверно, как будто бы ему вручили ответственность за чужую жизнь.

Заблокировать любовницу Артём не мог. Во-первых, они вместе работают, а во-вторых, это не по-пацански. Хотелось расстаться нормально, без заламываний рук и вражды, но любой его позитивный жест Ада расценивала в качестве примирения и тут же развивала бешеную деятельность в сторону устройства их совместного будущего.

Артём еще колебался: Ада писала «люблю», тем самым создавала в его душе иллюзию эфемерного счастья. Ада нащупала ту самую кнопку, нажимая на которую можно манипулировать Артёмом Бобковым, первым заместителем директора «Ампиры».

Артём до сих пор сомневался, что за всю жизнь его хоть кто-нибудь любил, включая маму. А тут любят. Любят! Хоть и так невротично, но любят. Или нет?

Чтобы отвлечься, Артём прибегнул к известному способу – вышибить клин клином. «Надо увлечься какой-нибудь красоткой – решил он, – переспать с ней для закрепления эффекта, но уже без дурости, как с Адой».

Красотка нашлась довольно быстро. Она по субботам вела группу леди-дэнс в фитнес-центре, куда Артём ходил на бокс. Красотку звали Зоя.

Это же надо сделать стеклянные стены в зале групповых занятий! Идешь себе спокойно в раздевалку после тренировки, а за стеклом, как на витрине, дамы тянутся в асанах йоги. Или вращают бедрами на восточных танцах. Качают пресс тоже интересно. Но самый отпад – это группа стриптиза. Занимаются в тренировочной одежде – тут все пристойно, но движения…

Артём старался не глазеть, но шаг замедлялся сам, и взгляд невольно останавливался на занимающихся. Как тут не пялиться! Он нормальный мужик, и природа берет свое.

Артём так и завис у стекла до конца занятия. Кошачья пластика, манящие жесты, распущенные летящие волосы, взгляд с поволокой и даже пятна пота на ее трико выглядели сексуально.

Выключив музыку, девушка, проводившая занятие, посмотрела сквозь стеклянную стену и одарила его легкой улыбкой, а он, не будь дураком, бросился помогать ей собирать инвентарь.

Фролова

Это было что-то невероятное! Лариса охотнее поверила бы в то, что Рынду назначили директором или она вышла замуж за олигарха и живет с ним на Сардинии, чем в такое преображение Зоськи. Точеная фигура, грациозные движения, рыжие, как львиная грива, волосы, узкое с высокими скулами лицо… Походка, осанка, взгляд!

Зося даже не посмотрела в ее сторону. Она, Лариса, как дура, сказала ей «привет» в раздевалке, а та прошла, словно мимо пустого места. Не заметила ее! Фролову!

Они с Рындой, как две идиотки, с изумлением таращились на Зоську, когда она проплыла мимо на своих высоченных босоножках-платформах. Пошлейшая пошлятина и безвкусица эти ее босоножки, дичь и деревенщина, прошлый век, но Зоське идут.

Потом Рында сказала, что нужно Зоську проучить, – стала ее донимать в бассейне. Нарочно зачерпнула широкой, как лопата, ладонью воды и окатила ею Зосю.

Не помогло. Тогда Рыдалова перегородила своей объемной фигурой дорожку, на которой нарезала круги Сапожникова, – при всем желании не разминуться.

Зоська сделала вид, что они незнакомы, лишь надменно произнесла: «Женщина, вам лечиться надо!» – и уплыла.

Рында здесь, конечно, перегнула палку: понимать должна, что ее гопнические заходы уместны не везде, но Сапожникова-то какова! Делать вид, что не узнала своих одноклассниц, – верх тупости. Или высокомерия. По-любому Зоська неправа, и ее надо проучить, чтобы не задавалась.

Зоя

В это тихое кафе Зоя Сапожникова приходила каждые выходные. Оно находилось на одном этаже с фитнес-центром. С влажными после бассейна волосами она садилась за свой любимый столик около широкого окна. Заказывала обычно одно и то же: жаркое с овощным салатом и латте. На диетах она не сидела и могла себе позволить любое блюдо. В латте добавляла много сахара, под настроение брала десерт со сливками.

Пока готовили заказ, Зоя смотрела с высоты седьмого этажа на суматошный проспект. Перед ней лежал открытый ноутбук и записная книжка с ручкой.

Зоя настраивалась, чтобы написать очередную статью для архитектурного журнала «А».

Писать в журнал было ее хобби, ставшее обязанностью, после того как возникла договоренность с редактором. Зое было интересно делиться своими мыслями в профессиональной среде, к тому же эта деятельность неожиданно оказалась полезной для карьеры. Это и другое свое увлечение – тренерство в фитнес-центре – не обремененная семьей Сапожникова легко совмещала с основной работой в «Луче». Когда не надо спешить домой, чтобы проверить уроки, приготовить ужин, прибрать, постирать, организовать, эмоционально обслужить, находится куча свободного времени.

Как Зоя ни старалась гнать мысли о сегодняшней встрече, они ее не покидали. Как обычно по субботам, взмыленная, с растрепанными волосами, в вызывающих босоножках на высокой платформе, Зоя после занятия вошла в раздевалку и направилась к своему шкафчику, чтобы переодеться для бассейна.

На нее смотрели. К пристальным взглядам Зоя привыкла: она была тренером. Там, в зале, только что на нее было направлено множество глаз. За ней внимательно следили, стараясь перенять танцевальные движения. Зоя повторяла снова и снова одни и те же элементы. Во время занятий на Зою смотрели не только из зала. Проходившие по коридору клиенты фитнес-центра часто останавливались у стеклянной стены и наблюдали, как она танцует. Стрип-дэнс завораживал. Грациозная и подтянутая, с длинными тонкими ногами и руками, с разбросанными по плечам рыжими от природы волосами, плавными, энергичными движениями, она походила на красивого дикого зверя.

Зоя не заметила бы сидящих около зеркала девушек, если бы одна из них – расплывшаяся, с выпуклыми венами на отекших ногах, с неестественными, словно маркером нарисованными, бровями, – не рассмеялась бы в голос. Она высоко запрокинула голову, тряся остатками пережженной шевелюры, открывая желтоватые никотиновые зубы. Ее смех звенел на всю раздевалку так, что привлек внимание не только Зои.

Зое казалось, что прошлое давным-давно стерлось из памяти, но этот смех вернул ее в ушедшие школьные годы.

«Рында!» – вспомнила Зоя. А рядом – она украдкой пригляделась через зеркало – Фролова. Лариса выглядела намного лучше своей подруги, но отнести ее к стану красавиц можно было едва. Фролова и в юности не блистала красотой, брала обаянием и лидерскими качествами, что, несомненно, ценнее хорошенькой внешности.

Тонкие лодыжки, аккуратный маникюр, но уставшее лицо и фигура, требующая долгих тренировок, а также крупный вертикальный шрам на животе безнадежно ее портили.

Зое показалось, что они встретились взглядами в широком во всю стену зеркале.

Фролова не скрывала изумления: она Зою тоже узнала и поэтому откровенно ее разглядывала.

В бассейне Рында попыталась к ней цепляться, облила водой. Что-то сказала, Зоя из-за воды в ушах не расслышала. Когда та совсем охамела, Зоя одарила бывшую одноклассницу сочувственным взглядом и порекомендовала сходить полечиться.

Чтобы не портить себе настроение, Зоя дистанцировалась. Рында последовала за ней на скоростную дорожку, где попыталась повторить маневр, но ей помешали плавающие в быстром темпе мужчины. Потерпев фиаско, Рыдалова вернулась к своей подружке Фроловой.

«Какое мне до них дело!» – злилась на себя Зоя, делая глоток сладкого напитка из высокого бокала.

Сегодняшнее происшествие выбило ее из колеи, даже латте казался невкусным.

Зоя старалась сосредоточиться на написании статьи, но не думать о бывших одноклассницах у нее не получалось. Память унесла ее в непростые школьные годы.

Когда-то давно. Кириши

Из всех уроков для Зоси самым нелюбимым был урок физкультуры. Гибкая и ловкая, она любила бегать и без труда сдавала все нормативы.

Для преподавателей физкультуры такая ученица находка, ее перед любой комиссией выставляй – не подведет. Но преподаватель физкультуры, худая, с прокуренным голосом Наталья Петровна, Зосю не любила.

И было за что. Весь класс как класс: пусть с ленцой, с шалостями, но ходят гурьбой, если хулиганят, то вместе и предсказуемо, если занимаются, то тоже вместе. А эта Сапожникова вечно одна, болтается как не пришей кобыле хвост.

Все разобрали ракетки, играют. Красота! Сапожникова же сидит на лавочке. Все в волейбол – Сапожникова опять одна на лавочке. Если урок на улице, опять же: вот гурьбой класс – а вот, в стороне, Сапожникова. Бегут кросс. Толпа девочек плетется по стадиону, с охами и причитаниями, но вместе. Сапожникова отдельно от всех, как сайгак, наматывает круги. За нормативы Сапожникова получала «отлично», а за все остальное выше трояка Наталья Петровна поставить ей не могла.

Физкультура. Здесь наиболее ярко проявлялась школьная иерархия, в которой Зося занимала последнее место.

Крохотная, как кухня в хрущевке, конура с одной скамьей вдоль стены и крючками над ней – вот типичная школьная раздевалка для физры. В классах примерно по пятнадцать девочек и мальчиков. Пятнадцать человек никак не умещаются на одной скамье, и восьми крючков (не считая сломанных), чтобы повесить одежду, на всех не хватает. А еще у школьников есть сумки, которые тоже надо куда-то складывать. Архитекторы, словно извиняясь за свой промах при создании раздевалок, в качестве дополнительных мест для переодевания предусмотрели в них длинную батарею.

Во всех классах перед уроком физкультуры наблюдается одна и та же картина: скамейку занимают несколько человек – верховодящая группка, остальные ютятся где придется.

В Зосином классе скамейку, конечно же, заняла Фролова со своими приближенными. Это был наиболее удобный угол, не обозреваемый при открывании входной двери. Часть скамейки удалось отвоевать Быстровой и ее наиболее близкой фрейлине Вике. Не мудрено догадаться, что самое неудобное место – кусочек батареи перед входной дверью – досталось Зосе, и то девочке пришлось за него побороться с такими же, как и она, аутсайдерамии, своими «как бы подругами» Светой Хлудковой и Лидой Мекнасси.

Зося не могла понять, почему все молча оставляют скамью Фроловой, словно та подарена ей на день рождения. Никто ни разу даже не попытался сесть на «ее» место. Кроме Зоси. Она не сомневалась, что ее оттуда выдворят, но все равно это сделала. Зося и сама не знала, что на нее тогда нашло.

Фролова опешила от такой наглости, ведь даже фактурная Быстрова со своей свитой не посмела покуситься на ее территорию, а тут эта мелкая клуша. Одна!

Лариса быстро нарисовала на своем лице снисходительную улыбочку и взглядом приказала: «Взять!» Рыдалова, или, как ее прозвали за зычный голос, Рында, мгновенно схватила Зосю за руку. Сзади на нее набросились Фаня и Иванючка. Силы были не в пользу Зоси. Рано сформировавшаяся Рында давила всем своим весом. Она и в одиночку могла справиться с субтильной Зосей, так что содействие крупногабаритной Феофановой было лишним. Ну а Настя Иванючина – невзрачная, лишенная малейшей детской миловидности, с по-мужски грубыми чертами крестьянского лица, которую Фаня держала при себе для мелкой черновой работы, – прыгала вокруг, чтобы выслужиться и одновременно выместить на Зосе злобу за собственное низкое положение в школьном коллективе. Не будь Зоси, Иванючка вполне могла стать изгоем. Но, в отличие от Сапожниковой, Настя была бы изгоем жалким и унылым – такую и травить скучно.

Переодевалась Зося очень быстро, чтобы как можно меньше времени оставаться раздетой и наиболее уязвимой и тем самым привлекать к себе внимание. Ее фигура называлась одноклассницами «сисек нет, жопа с кулачок». А еще «ножки как столбы после бомбежки». Если, говоря о ногах, девчонки сгущали краски, то про грудь была чистая правда: грудь Зоси только-только начала развиваться, в то время как сверстницы давно щеголяли лифчиками, умудряясь выставлять их напоказ из-под любой одежды. В раздевалке устраивались дефиле нижнего белья. Кто из одноклассниц еще не обзавелся бюстгалтером, носили топы. И только Зося, как маленькая, ходила в маечках-футболках.

Зося появлялась в раздевалке ближе к концу перемены, ставила свою сумку на пол, одежду складывала на два ребра батареи. Скрючившись и наклонившись, как будто бы поправляя носки, она быстро снимала блузку и влезала в мешковатый, считавшийся у нее спортивным, джемпер. Для школы она собственноручно пошила блузку с кокеткой и множеством складок, чтобы скрыть под ними отсутствие груди. Но это не спасало от насмешек. Активнее всех к Зосе цеплялась Феофанова, Иванючка, как водится, подгавкивала.

Однажды во время переодевания Зосю вытащили в центр раздевалки, вырвали из рук джемпер, отобрали штаны, которые она не успела надеть.

Зося осталась в трусах и футболке. Она скрючилась, словно стремилась сделаться невидимой. Девчонки резвились, отпуская язвительные замечания по поводу ее неразвитой фигурки. Зося совсем сникла.

В этом учебном году визуальная разница между ней и одноклассницами стала заметна особенно. Ровесницы одна за другой превращались в девушек – юных, притягательных, с округлостями в положенных местах, с плавной походкой и неторопливыми движениями. Они все носили одинаковую модную в подростковой среде прическу – длинные распущенные волосы с пробором «елочкой», красили губы и ресницы, демонстрировали декольте.

Зося никак не дотягивала до своих неполных пятнадцати, выглядела максимум на одиннадцать. Она даже на Новый год загадала желание – носить лифчик.

Желание сбываться не торопилось. Вата, напиханная в бюстгалтер размера «А», сбивалась комьями, делая из Зоси дочь Квазимодо, и от этой идеи пришлось отказаться.

– Какие шары!

– Где пластику делала? – «острили» одноклассницы.

– Покажи, не стесняйся! Народ хочет видеть!

Без одежды, окруженная со всех сторон, Зося не знала, куда деться. Ее лицо приобрело пепельный оттенок, на глаза навернулись слезы.

Фаня вошла в раж, она попыталась стянуть с Зоси футболку, но та сумела ее удержать. Но слез девочка сдержать не смогла – они полились предательским потоком. Чтобы скрыть слезы, Зося отвернулась и закрыла лицо руками.

– Довели! – бросила с упреком Катя.

Веселье как-то само закончилось. Словно ни в чем не бывало, девочки продолжили переодеваться и со звонком потянулись в зал. Ни Света, у которой Зося была накануне в гостях, ни Женька, с которой они иногда вместе ходили домой, ни Маринка, которой Зося на предыдущем уроке решила задачу, ни «правильная» Лида – никто из «подруг» не посчитал нужным поддержать ее хотя бы словом.

Все молча ушли на урок, оставив Зосю утирать слезы. Лишь Фролова, будто сочувствуя, спросила:

– Зойка, почему ты такой плакунчик?

Зося их не боялась. Разве могла быть страшна стая зверенышей ей, пережившей в своей семье столько несчастий? Оттого ее психика и надломилась. Часто на давление Зося против своей воли реагировала потоком слез. Ее голос дрожал, она заикалась и всхлипывала, лицо становилось меловым. Это было ужасно. В таком состоянии Зося не могла ничем ответить на нападки.

Ее слезы одноклассники считали победой. Стая ликовала, видя такой быстрый и удачный результат подлых поступков.

Их класс в этом плане не был уникальным. Почти в каждом классе находился изгой. Зося не раз видела, как мальчишки из параллели гоняли своего очкастого одноклассника. Однажды она застала в туалете разборку девочек из десятого. Кучка девиц, наподобие фроловских гопниц, отбирала у своей одноклассницы обувь.