– Вы хотите сказать, что одиночество нужно воспринимать как свободу?
– Именно! Тогда море, в котором ты тонешь, перестанет быть враждебным, оно становится морем возможностей, где можно плыть в любом направлении. Возможно, я бы и сам отдал своего ребенка в детский дом, если бы он у меня был.
– А Вам не кажется, что за всеми этими философскими выкладками скрывается нежелание брать на себя ответственность за другое существо?
– Ты прав. Пора ложиться спать.
Рано утром они позавтракали, и Малгил отправился на поиски своего отца, которого, к счастью, он так никогда и не отыщет. Провожая сына, Мякишев почувствовал какое-то странное волнение. Неужели успел привязаться к мальчугану, думал он. На прощание Мякишев подарил Малгилу книгу Ильина «О воспитании национальной элиты». Это лучшее, что мог дать сыну промотавшийся отец.
Прошла неделя, но мысли о загадочном отроке не покидали голову Мякишева. Эти мысли стали центром, вокруг которого крутилась вся остальная его жизнь. Иногда Мякишев просто ходил по квартире и повторял имя «Малгил», как будто оно обладало каким-то магическим смыслом, до которого было очень сложно, но необходимо добраться. Мякишев чувствовал необъяснимую тревогу. Ему казалось, что он совершил непоправимую ошибку, так просто отдав Малгила на съедение дикому городу. Почему он не помог ему по-настоящему? В сознании возникали ужасные картины. Мякишев воображал, как Малгил лежит сейчас в грязной подворотне с финкой в боку и тяжело дышит, сжимая окровавленными, холодеющими пальцами книгу «О воспитании национальной элиты». Мякишев представлял, как Малгила рвут на части голодные уличные псы, как его заставляют ублажать богатых любителей мальчиков и тому подобную мерзость. Мякишеву становилось плохо от лицезрения этих картин. Но он все-таки надеялся, что в один прекрасный день Малгил снова окажется на пороге его квартиры. А пока Мякишев пытался как-то заглушить чувство вины. Он выпивал шесть бутылок пива и шел бродить по улицам в надежде встретить Малгила. И это ему почти удалось. Как-то он шел по обочине широкой дороги мимо спортивного центра, где когда-то в юности тягал штанги, и глядел себе под ноги. Когда же он на мгновение поднял голову, то вдалеке на противоположной стороне дороги заметил мальчика, шагающего по направлению к Собору Пресвятой Девы Марии Фатимской. Мякишева будто обожгло. Он был уверен, что этот мальчик – Малгил. Мякишев без оглядки бросился через дорогу. Оставалось немного, когда Мякишев, оглушенный автомобильным гудком, повернул голову влево и уперся взглядом в фары грузовика. Их слепящий свет был последним раздражителем в жизни этого человека. Полет его тела напоминал полет сдувающегося воздушного шарика. Мякишева отшвырнуло далеко за обочину в поросший тамариском овраг. Привыкший часами размышлять о смерти, он встретил ее без единой мысли в голове. И это прекрасно.
Когда Мякишев с трудом разлепил глаза, то увидел над собой лица каких-то людей. Их было трое. Яркий свет лампы, направленный на него, мешал ему в деталях разглядеть эти лица, и он попытался закрыться от света рукой. Одно лицо тут же исчезло, и раздражающий свет погас. Теперь он мог хорошо разглядеть неизвестных людей. Лица людей были одинаковы, поэтому Мякишев сначала решил, что у него троится в глазах, но движения лиц убедили его в обратном. Разве бывает на свете больше двух близнецов? Такой была первая мысль Мякишева за время отсутствия на земле. Все трое внимательно смотрели ему в глаза, потом стали быстро ощупывать его лицо, обсуждая что-то между собой, но Мякишев еще не совсем пришел в себя, чтобы расслышать, о чем они говорят. И все же слух постепенно возвращался. К своему удивлению, Мякишев обнаружил, что его руки и ноги на месте, и он даже может шевелить ими. Мякишев ничего не понимал. После столкновения с грузовиком могло произойти все, что угодно, но только не это.
– С возвращением, Отрюгг! – неожиданно обратился к Мякишеву один из близнецов.
– Моя фамилия Мякишев, – смутившись, произнес Мякишев.
– Знаю, но мы называем тебя Отрюгг, – с улыбкой сказал близнец.
– Кто «мы»? – недоумевал Мякишев. – И что вообще происходит? Разве я не умер?
– Мы понимаем твою растерянность, Отрюгг, мы все объясним. Наверное, ты не можешь поверить, что остался в живых, да в это никто из людей не поверит, кроме нас, ведь мы знаем о тебе больше остальных. Скажу сразу, что ты не в больнице, а мы не врачи. Меня зовут Хроар, а это мои братья Эцур и Эйольв.
– Так где же я и кто вы такие? – жалобно спросил теряющий чувство реальности Мякишев.
– Спокойно, Отрюгг. Ты находишься в Убежище Силы, где мы восстанавливаем потерянную энергию. А твоей энергетической оболочке сегодня порядком досталось. Ты бы никогда не узнал о нас и не увидел это место, если бы не угодил под грузовик. Тебе, вероятно, будет сложно принять то, что я намереваюсь открыть тебе. Хотя открыть тебе все до конца не входит в наши планы. Мы не люди, да и ты не совсем человек, Отрюгг. Ведь огромная груда металла не смогла убить тебя. Мы связаны друг с другом одним предназначением, миссией, которую на нас возложили чораны.
– Что еще за чораны? – непонимающе произнес Мякишев.
– Чоранами зовутся истинные хозяева этой планеты, – продолжал Хроар. – Давным-давно они покинули свой дом, но не навсегда. Они возвратятся. И чтобы с их домом ничего не случилось, они оставили на Земле трех Хранителей и Проводника, которые должны следить за ее сохранностью и невредимостью. Эти Хранители – мы.
– А Проводник это я? – спросил Мякишев.
– А ты догадливый, – усмехнулся Эцур.
– Но почему именно я? И как вообще можно выполнять какую-то миссию, даже не зная о ней?
– В этом и есть специфика Проводника. Он не должен вмешиваться в естественный ход вещей, не должен привлекать внимание, а тем более пользоваться сверхчеловеческими способностями в своих целях. Для этого есть мы. Проводник же – наши глаза. Через его сознание мы подключены к сознанию всего человечества и можем контролировать мировой процесс, не допуская глобальных катастроф.
– А Проводник значит этакий Лао Цзы, сидящий вдали от мира и жующий рис? – игриво сросил Мякишев.
– Совершенно верно! – засмеялся Эцур. – Тем более Лао Цзы тоже когда-то был нашим Проводником.
– Правда? – изумился Мякишев. – Вот это да! Значит я не единственный Проводник?
– Из каждого поколения людей нами выбирался Проводник. Уверен, что все, кто служили Проводниками, в списке твоих кумиров. На этот раз выбор пал на тебя. Твое трагическое мироощущение идеально подошло для миссии Проводника. Мы увидели твое желание бежать от мира и использовали его на благо этого мира. Ты антенна, через которую проходят все беды мира, ты пропускаешь сквозь себя весь ужас земной жизни. Твоя судьба тяжелее любой другой человеческой судьбы.
Мякишев тяжело вздохнул.
– Я всегда знал, что моя тоска иного порядка, – прошептал Отрюгг.
Хроар похлопал его по плечу:
– Ничего, Отрюгг, скоро все кончится.
– Как кончится? – встрепенулся Мякишев. – Что вы имеете в виду?
– Чораны уже летят домой. Скоро твоя миссия закончится.
– Тогда я имею право получить от вас ответы на мучавшие меня вопросы. Откуда появились люди? В чем смысл нашего существования?
– Чувак, ты думаешь, мы ходячие энциклопедии? – набросился на него Эйольв. – Откуда нам знать о ваших долбанных тайнах? Нам велено только следить, чтобы вы не наделали глупостей, будучи в гостях у наших хозяев.
– Почему в гостях? Это ведь и наш дом.
– Ошибаешься, Отрюгг. Поведение людей убеждает нас в обратном. Для чоранов люди – это необъяснимая случайность, потенциальная угроза, головная боль и все в таком духе. Люди слишком агрессивны и непредсказуемы. Для чоранов этих знаний о людях достаточно. Да, у тебя великая миссия, но она не выходит за рамки наших интересов. Нравится тебе это или нет. И мы ничем не можем помочь твоему вопрошанию. У каждого своя беда.
– Да это же тупой произвол! Я вообще могу отказаться от этой проклятой миссии! – закричал Мякишев.
– Каким образом? – иронично поинтересовался Эцур. – Ты же теперь знаешь, что не умрешь, пока не исполнишь предназначения. Да и сомнительно, что у тебя хватит сил сопротивляться. За что мы тебя и ценим. А теперь закрой глаза.
Хранитель был прав, у Мякишева не хватило бы сил сопротивляться этим прирученным чоранами демонам. Он закрыл глаза.
Мякишева разбудил телефонный звонок. Он вскочил с постели и осмотрелся. Он находился в своей квартире. Все было так же, как и до ухода на прогулку. Даже шесть пустых бутылок из-под пива стояли на прежнем месте в углу. С пивных этикеток на него с прищуром смотрели одетые в генеральские мундиры собаки. Телефон продолжал звонить. Мякишев взял трубку, но слишком поздно, до него доносились только гудки. Теперь Мякишеву предстояло решить, была ли сном встреча с Хранителями или все было наяву. Человеку, живущему между сном и реальностью, и вправду могло все привидеться.
Был один способ проверить это. Мякишев быстро переоделся и выбежал из дома. Через двадцать минут он стоял на том месте, где его сбил грузовик. Какие-то следы должны были остаться. Он шел вдоль дороги и внимательно ее осматривал. Вдруг он заметил, что в придорожных кустах кто-то копошится. «Эй!» – крикнул Мякишев. Из кустов вышел мужчина с усами и пошел навстречу Мякишеву. Но в трех шагах от него он неожиданно остановился как вкопанный. Лицо его исказила судорога, усы зашевелились. Дрожащей рукой он указал на Мякишева и забормотал: «Это ты…это ты… я же сбил тебя… как это?.. ты труп…». Услышав это безумное бормотанье, Мякишев задрожал всем телом. Он стал пятиться назад, а потом резко развернулся и побежал прочь от своего убийцы. Дома Проводник по имени Отрюгг выпил бутылку коньяка и отключился.
Конференц-зал Организации Объединенных Наций был под завязку набит народной массой. Те, кому не хватило места, толпились в проходах и у дверей, изредка кто-то из них падал в обморок, но его не замечали и просто становились ногами на бездыханное тело. Некоторые падали с балконов, вытесненные оттуда более любопытными и сильными согражданами. Толпа ожидала зрелища. А заседание и вправду обещало быть просто сенсационным. Заявление, которое генеральный секретарь готовился озвучить, касалось всех людей без исключения.
Наконец сухонький кореец взошел на трибуну и поприветствовал всех присутствующих. Толпа начала успокаиваться. Когда шум полностью стих, генсек начал говорить: «Дамы и господа! Мы все с нетерпением ждали ответа на вопрос, есть ли разумная жизнь во вселенной, кроме жизни на планете Земля. Сегодня с позволения ученых я готов дать ответ: МЫ НЕ ОДНИ ВО ВСЕЛЕННОЙ!».
Толпа с восторгом начала рукоплескать. Кто-то в очередной раз свалился с балкона. Никто не ожидал такой новости. Люди глазели по сторонам и что-то орали, удивленно разводили руками, пускали волну, и бог знает что еще вытворяли в знак одобрения. Генсек снова взял слово.
– Так как моя должность подразумевает только читку трафаретных резолюций, красивых лозунгов и таких вот общих мест типа «мы не одни во вселенной», я с чувством выполненного долга (опять речевое клише!) удаляюсь и передаю слово специалистам по освоению космоса, которые посвятят вас во все детали.
Мякишев ближе придвинулся к экрану телевизора. Камера следила за тем, как генсек в сопровождении трех человек уходит со сцены. Мякишев без труда опознал сопровождающих генсека. Конечно, это были Хроар, Эцур и Эйольв. Паршивцы, уже тут как тут.
К микрофону подошла рыжая женщина в шляпе из рыбьей чешуи. Лицо ее было полно решимости.
Какие-то люди в костюмах-тройках испуганно делали ей знаки руками, размахивали бумажками, пытаясь привлечь ее внимание. Но женщина просто отмахнулась от них и приблизила пухлые губки к микрофону.
– Скажу прямо. Сегодня впервые от общественности не утаивают информацию о контакте с внеземной цивилизацией. Потому что грядущее просто невозможно скрыть от людей за стенами каких-то лабораторий и бункеров. Скоро мы все станем свидетелями самого важного события в истории человечества. Но начну по порядку. Два месяца назад мы получили первый сигнал из открытого космоса. Без сомнения, это был текст на неизвестном нам языке. Декодировать сообщение не удалось. Дальше сигналов приходило все больше. На сегодняшний день мы насчитали двадцать сообщений. Ужасает то, что текст сообщения каждый раз один и тот же. С такой настойчивостью обычно произносят только предупреждения.
Оператор крупным планом взял слайд с сообщением чоранов. Для обыкновенных людей оно представляло собой бессмысленный набор звуков. Мякишев вдруг понял, что знает этот язык. Он прочитал послание чоранов. «Хорошо, что лингвисты-земляне оказались несостоятельны, – подумал Мякишев. – Это самые ужасные слова, которые я когда-либо слышал. Никакие человеческие признания и проклятия не сравнятся с чорановскими». Мякишев почувствовал, как от ужаса на голове зашевелились волосы.
– Нас предупреждают, – продолжала рыжая. – Но о чем? И кто? На ум приходят мифологические рассказы о встрече с богами, прилетевшими из глубин космоса проведать своих тварей дрожащих. Гипотез мы накопили множество. Но известно одно: сейчас к Земле движутся десятки неопознанных объектов в форме плошки. Скоро они будут здесь, и я не склонна воспринимать это оптимистично. Да хранит нас Бог!
Мякишев выключил телевизор. Он и так знал все, что уготовано людям. Он вышел на балкон. Сделав глубокий вдох, он ощутил, как свежий весенний воздух проникает в его легкие. Он выдохнул и посмотрел вверх. По небу летели даосы. Они летели на Юг. «Все-таки я буду скучать по этой жизни», – подумал Мякишев и пошел последний раз в жизни погрузиться в сон.
В полдень небо над поселком Малое Кротово наполнилось множеством космических кораблей. Какое-то время они висели в воздухе. Люди, приехавшие со всех концов земли, задрав головы, молча наблюдали за вполне опознанными летающими объектами. Их даже никто не фотографировал. К чему теперь вся эта журналистская суета? Грош цена теперь всем этим сенсациям. Будто удостоверившись в том, что огромная масса людей внизу не представляет опасности, корабли чоранов медленно пошли на снижение. Окрестности Малого Кротово огласили рыдания женщин и крики детей. Многие пали на колени и стали яростно молиться. Перепуганные солдаты передернули затворы автоматов. Только коровы продолжали мирно ходить по полю и задумчиво жевать траву, им было все равно, кто отныне будет их доить. Из толпы то и дело доносилось: «апокалипсис», «суд божий», «спаси и сохрани», «капец всем», «за что», «блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые», «твари», «давай на посошок», «прям как в кино», «смотрите, один корабль отделился от остальных», «там их главный, наверное», «прям на чей-то дом сел, урод», «без крова людей оставил», «да мы все скоро без крова останемся», «смотрите, дверь открывается», «кто-то выходит».
Из корабля вышло несколько существ. Они были похожи на огромных взъерошенных бабушек. Одно из существ медленно направилось к людям, которые в приступе страха стали инстинктивно жаться друг к другу. В десяти метрах от присутствующих существо остановилось и обвело всех печальным взглядом. В этом взгляде читалась тысячелетняя усталость от бремени бытия. «Классический взгляд шизоида-аутиста», – подумал Вадим Петрович Руднев. Навстречу существу неуверенно вышел генсек ООН с заготовленной фразой «Добро пожаловать!», которая в данном контексте прозвучала как-то нелепо и жалко. Пришелец даже не обратил на него внимания. Смущенный генсек сразу затерялся в толпе.
– Мы чораны, хозяева этой планеты, – заговорило существо зычным голосом. – А кто вы такие, нам хорошо известно. В связи с этим ваше дальнейшее присутствие на нашей планете абсолютно неприемлемо. Мы просим вас в течение суток освободить все занятые вами территории. В случае неподчинения мы будем вынуждены применить силу.
Земляне безмолвствовали. Объятые ужасом, они напоминали каменные изваяния. Из толпы вышел президент какой-то великой державы.
– Позвольте, – пролепетал он, – как же мы покинем планету, не имея необходимой для этого техники? Да и с какой стати мы должны покидать свой дом? Заметьте, что это вы прилетели сюда, а не мы. Как же вы можете быть хозяевами Земли? По данным нашей науки, мы живем здесь уже десятки тысяч лет.
– Вы ошибаетесь, называя планету своим домом. Вы всего лишь воры, которые в отсутствие хозяев забрались в чужой дом и, возомнив себя законными владельцами, начали все переделывать в нем на свой лад. Мы не знаем, откуда вы здесь взялись. Покидая на время свой дом, мы не могли представить, что в нем заведутся такие опасные паразиты.
– Что? – возмутился президент другой великой державы. – Как вы смеете называть нас паразитами? Мы разумные существа с богатой историей и самобытной культурой!
– Вся ваша история – это цепочка кровавых преступлений, а ваша культура зиждется на костях и слезах вам подобных!
– Но мы развиваемся! Просто нужно время, чтобы стать лучше.
– Ваше развитие – это иллюзия, рожденная вашим больным сознанием. Благодаря вашему развитию, планета оказалась на краю гибели. К счастью, теперь мы вернем себе свой дом и приведем его в порядок. Только вы этого уже не увидите.
– Но разве мы не можем жить добрыми соседями? Ведь и мы, и вы разумные существа, а разум должен служить идеалам гуманизма, свободе, равенству, братству.
– Только не надо заговаривать нам зубы. У вас только в теории все красиво звучит, а реализация сильно хромает. Да и ваш разум с нашим сравнивать не стоит. Для вас разум всего лишь орудие преобразования мира, нашего, кстати, мира. Он вам нужен, чтоб получше здесь устроиться, пожрать посытней да поспать покрепче. Копошитесь в одном своем примитивном измерении, просто мерзость! Да откуда вам и знать о гранях реальности, об уровнях сознания, если вы постоянно жрете.
– Но мы хотим учиться у вас! У нас есть потенциал!
– Учить? Вас? С чего вы взяли, что мы заинтересованы в вашем духовном росте? Вы же, например, не обеспокоены духовным ростом клопов, их соседство может вызвать только отвращение. Понимаете что к чему? Мы просто хотим, чтобы вы исчезли.
– Но мы хотим жить!
– Зачем? Большая часть вашей жизни проходит в страдании. Ваше тело такое слабое и недолговечное. Вы мучаетесь больными вопросами: откуда вы пришли и куда идете? Вы ставите себе цели и не достигаете их, придумываете идеалы и разочаровываетесь в них. Так что мы окажем вам великую услугу, освободив вас от бремени существования. Вас просто не станет, а потому не станет и бесконечного круга ваших земных страданий. Обещаем, что вы не почувствуете боли. Вспышка белого света мгновенно поглотит и растворит ваши тела.
– Ну тогда хотя бы ответьте, зачем нас создали?
– Мы не можем ответить. Мы не ваши создатели, и мы прибыли сюда не для того, чтобы открыть вам Истину. Ибо мы сами не ведаем ее.
Народ заволновался. «Мочи их!» – раздался голос из толпы, и разъяренные земляне кинулись к чоранам. Солдаты открыли беспорядочный огонь, но пули пролетали сквозь пришельцев, не нанося им никакого вреда. Схватить их тоже не удалось. Изумленная толпа отхлынула от пришельцев.
– Все-таки мы были правы насчет вашей агрессивности и слабоумия, – сказал чоран. – Поэтому мы перестраховались. Перед вами лишь наши голограммы, мы же сами находимся в другом месте, недоступном для вас. Пора заканчивать. Слово для оглашения приговора предоставляется Хранителям, под чьим неусыпным наблюдением находилось все человечество.
Рядом с чораном появились Хроар, Эцур и Эйольв. Все трое произнесли слово «смерть». После этого чоран попросил подойти к нему Проводника. Мякишев вышел из толпы и приблизился к чорану.
– Твоя миссия закончена, Отрюгг, – торжественно произнес чоран. – Твое участие в гибели своего мира и возрождении нашего заслуживает особой награды. Мы дарим тебе право выбора, которого лишено все остальное человечество. Либо ты выбираешь смерть наравне с остальными людьми, либо ты выбираешь жизнь в идеальном обществе чоранов.
Мякишев недоверчиво оглядел ряды чоранов. Все они широко улыбались и дружно махали ему, приглашая вступить в новую жизнь.
– Это поистине царский подарок, – значительно сказал Хроар и похлопал Мякишева по плечу. – Не упусти свой шанс.
Мякишев оглянулся назад. Там были только рыдания, стоны и проклятия. Он оказался на границе света и тьмы, жизни и смерти. Он не любил старый мир, исчезающий у него на глазах, и все же он принадлежал к этому миру. Мякишева пронзило острое чувство сострадания к этим жалким, замордованным человеческим существам. Они заслуживали гибель, но Мякишев не имел морального права судить их. По его щекам потекли слезы. Лишь оказавшись по ту сторону человеческого, Мякишев, наконец, ощутил ценность жизни. Он захотел хоть чем-то помочь своим братьям и сестрам, прекрасно понимая безвыходность их положения. Проводник по имени Отрюгг мог сделать для людей только одно: снова стать человеком и разделить общую для всех судьбу.
– Я выбираю смерть, – сказал Мякишев.
– Что ж, это твой выбор, – сказал чоран.
Семейство Романьковых как всегда собралось за столом к обеденному часу. Присутствовали все: пузатый отец, чинно поглаживавший усы и глубокомысленно изрекавший в поучение сыновьям классические тривиальности; хлопотливая мамаша, суетившаяся у плиты и внимательно следившая за тем, чтобы главное блюдо не успело остыть до того, как благополучно попадет в желудки семейства; младший брат с угрюмым лицом и не менее угрюмой манерой отвечать односложными репликами на любые вопросы, исходившие от двух ранее упомянутых персонажей.
Отсутствовал только старший сын, который по обыкновению читал, запершись в своей комнате.
– Сынок, спускайся, пора обедать, – пропела звонким голосом мамаша.
– Опять поди небось читает, – пробурчал отец.
– Далбан, – вставил свою реплику младший брат.
Старший сын закрыл книгу, состояние которой могла бы адекватно передать идиома «зачитанная до дыр». Имя автора на обложке тоже сильно затерлось, можно было различить только последние три буквы «бек», а первые – уже прочитывались не столь ясно: то ли «али», то ли «уэль».
Когда старший сын сел за стол, отец не преминул возможностью пожурить его за опоздание. Но дело не ограничилось претензиями к непунктуальности. Отца понесло, и в его гневную тираду начали вплетаться типичные элементы недовольства сыновней тенденцией к тунеядству. Мать, в силу материнской любви, понуждавшей ее принимать сына таким, какой он есть, заступалась за него перед отцом. Но это раззадоривало того еще больше.
– Ты посмотри, какой он жирный! – орал он, захлебываясь слюной, – Только и знает, что читать свои поганые книжки! Нет бы пойти поработать, как нормальный человек!
– Угу, угу, – мыча, поддакивал младший брат.
Старший сын медленно закипал. Ему уже порядком надоели все эти семейные сцены, разыгрывавшиеся на его памяти чуть ли не каждый день. Конечно, глубоко внутри он признавал правомочность отцовских слов, но от этого было только еще обиднее. Старший сын тяготился своим уродством, которое заключалось в его неизбывной страсти предаваться метафизическим размышлениям. Правда, таковыми их считал только он сам. Его друзья наотрез отказывались признавать метафизикой музыку «Audioballeys» и ироничные книжонки Бегбедера, хотя они легко сходились на метафизической почве алкоголя.
Отец не унимался и принялся за самое больное.
– Да у него даже бабы нет, – эту фразу отец произнес с особой садистской жестокостью, и это было последней каплей.
Старший сын наконец-то решился дать отпор, пускай только словесный (по другому он и не умел, как никак по образованию он был филолог), но все же отпор. Годами копившаяся злость подступала к горлу, готовая излиться вербальной желчью, матерной инвективой, которая изобличила бы ханжеское лицемерие отца. На минуту старший сын почувствовал себя Кафкой, но вспомнив, что у того так и не вышло одержать победу над батей, поморщился и отказался от подобной культурной параллели. За секунду до того как старший сын, Владимир Романьков, начал бы свой квазигамлетовский монолог, за окном послышался шум и замерцал белый свет, который почти сразу поглотил семейство Романьковых, в том числе и пресловутого старшего сына, так и не высказавшего вслух своей заветной и бессильной мечты, что надо было мутить в 90-х.
Е. безумно нервничал. В эту ночь ему предстояло лишиться девственности. Он судорожно дышал и трясущимися пальцами листал «Этюды о симметрии» Вигнера. Но автор основ теории симметрий в квантовой механике мало чем мог помочь юному шизоиду, который не имел совершенно никакого опыта в подобного рода делах.
О. тоже нервничала. Сегодня она позволит Е. сделать важный шаг в их отношениях. Она дала понять ему это во время беседы за чашкой кофе в столовой университета. Конечно, ее волнение не шло ни в какое сравнение с мандражом, охватившим Е. Все-таки у нее это был не первый раз.
Вечером они встретились.
Е. неловко болтал о Лакане, стараясь умными разговорами замаскировать свою неуверенность.
О. начала позевывать. Она не любила тянуть кота за яйца и поэтому сразу перешла к делу:
– У меня дома никого нет, – сообщила она Е. как раз в тот момент, когда он говорил про перверсивный субъект политики.
Е. сглотнул.
– Ну так как? – деловито осведомилась О.
Е. нервозно кивнул.
– Ну ты и невротик, – заразительно засмеялась она, и ее смех малость успокоил юного лакановца.
«Ну, с богом, точнее с богами», – подумал Е. и принялся расстегивать бретельки на бюстгальтере О.
Когда он все же справился с почти непосильной задачей, его взору предстали восхитительные перси третьего размера. Огромные розовато-коричневые соски призывно манили его. Е. потянулся губами к этим ассиметричным сфероидам, но в этот момент за окном раздался странный шум и внезапно вспыхнул белый свет, который поглотил нагие тела двух юных студентов, так и не ставших любовниками.
Гиренок торопился. На часах было 8.30. В 9 он должен был быть в главном корпусе, чтобы прочитать первую лекцию своего авторского курса негативной антропологии. Недавно он опубликовал книгу на базе своих исследований, которая называлась «Человек – это хрень». Теперь ему предстояло пройти апробацию своих идей.
Гиренок сел в автобус и в сильном волнении начал обдумывать, как лучше всего начать лекцию. Когда он перебирал в голове 4 вариант, визгнули тормоза и автобус остановился напротив здания университета.
В дверях его остановил охранник.
– В чем дело? – спросил Гиренок, – я очень спешу.
Охранник смотрел на него растерянными глазами и силился вымолвить что-то осмысленное, но вместо этого у него выходило какое-то полумычание.
Да уж, – подумал Гиренок, – и вправду, человек – это хрень.
В аудиторию набилось огромное количество народа. Они пыхтели и тихо стонали, варясь в месиве собственной телесности и несовершенства.
Гиренок критическим взглядом окинул аудиторию и попросил тишины.
– Попытка определить природу человека, – безо всякого приветствия начал он, – предпринималась различными мыслителями еще с давних времен. Но антропология, как специальная дисциплина о человеке, появилась лишь в начале 20 века.
– Это мы знаем, – пробубнил кто-то с последнего ряда.
Гиренок сделал вид, что не заметил.
– Но даже будучи выделенной из корпуса философского знания, антропология все равно осталась сегментированной. Иными словами, несмотря на необходимую целостность рассмотрения человека, антропология продолжала членить его, как и прежде, исследуя отдельные аспекты, на которых фокусировали свои внимание те или иные авторы.
– Бу-бу-бу, – донеслось с того же ряда.
Гиренок и глазом не повел.
– Наиболее показательными являются следующие концепты человека, – Гиренок развернулся к доске и принялся что-то писать, – Человек-кукла Платона, Человек-Пловец в лодке Декарта, Человек– Ночь Гегеля. Из современных можно привести Человека-Безумца Фуко, Человека-Симулякра Делеза и Человека-Роль Бодрийяра.
Аудитория немного оживилась. Кто-то даже достал тетрадь и начал конспектировать лекцию.
– Это общефилософские концепты человека, – продолжал Гиренок, – соответственно внутри самой антропологии, которая, как я уже сказал, является сегментированной, можно выделить Антропологию Нонсенса Шеллинга, Антропологию Действия Фихте, Антропологию Субъекта Фейербаха, Антропологию Символа Кассирера, Антропологию Другого Бубера, Антропологию Духовности Бердяева и Антропологию Души Франка.
Аудитория в тишине внимала откровениям Гиренка.
– Теперь я перейду непосредственно к изложению моей собственной концепции. Передо мной стояла задача преодоления разрозненности антропологических конфигураций и нахождения наиболее общей формулы человека, связующей воедино все возможные смыслы, связанные с этой проблемой. Я остановился на тезисе «Человек – это Хрень».
Гиренок не успел договорить, белый свет поглотил его и поддавшуюся его обаянию аудиторию.
Бледно-золотой луч утреннего солнца пробился сквозь пыльное стекло занавешенного окна комнаты Конкордии Евгеньевны, заставив ее разлепить свои огромные веки, слипшиеся после продолжительной ночной оргии, организованной ее самым любимым любовником по имени Джасмухин.
Она выскочила из постели и понеслась по просторам своей квартиры, с легкостью перемещая двухсоткилограммовое тело в пространстве. На ее гигантском секретере лежал внушительный том Майринка, раскрытый на 666 странице. В окно стучался западный ангел. Но Конкордии Евгеньевне было не до него. Она приводила себя в порядок, совершая утренний туалет. Как всегда что-то мурлыкая себе под нос, она извлекла из своего тела пневму и закинула ее в стиральную машинку. Поставив режим деликатной стирки, она занялась делами по кухне. Через полчаса пришел ее муж. Грузный господин в черной шляпе. Не говоря ни слова, он уселся за стол и принялся пожирать яичницу. После того как он все съел, он слегка поморщился и с неудовольствием произнес:
– Дорогая, ну сколько раз тебе говорить, не готовь завтрак без пневмы, без души, понимаешь, выходит, а это не вкусно.
Конкордия Евгеньевна в такие минуты всегда преисполнялась печалью. И этот раз не был исключением. Громко запыхтев, она запахнула халат и обиженно отвернулась.
Грузный господин в черной шляпе растерялся.
– Ну, гомункул ты мой ненаглядный, не обижайся, прошу тебя, – принялся он увещевать ее, но она была непреклонна.
Обернувшись птицей, Конкордия Евгеньевна выпорхнула в окно, и ее поминай как звали.
Она летела над городом, и в сумерках он казался ей огромным аттракционом, который облепили бестолковые дети. Эти дети были большеголовыми и мелкотелыми, страдающие то ли гидроцефалией, то ли дебилизмом. Конкордия Евгеньевна спикировала прямиком на лоток с мороженым в парке. Парочки, совершавшие моцион в тот вечер, отметили огромную белоснежную птицу, которая величественно восседал на лотке с мороженым, озирая всех взглядом, в котором читалась надменность царских кровей.