Роль морских сил в мировой истории

Уже указывалось, что Война американских колоний за независимость вынудила Англию отойти от ее традиционной и реалистичной политики. Англия ввязалась в военные действия на отдаленной территории, в то время как сильные противники искали удобного случая атаковать ее с моря. Подобно Франции в недавней войне с Германией, подобно Наполеону в более поздней войне в Испании, Англия в силу излишней самонадеянности вознамерилась превратить друга во врага и подвергнуть реальную основу своей мощи тяжелому испытанию. С другой стороны, французское правительство избегало ловушки, в которую оно так часто попадало. Воздерживаясь от вмешательства в европейские дела, обеспечив себе нейтралитет на континенте и гарантию союза с Испанией, Франция продвинулась в усилиях по созданию эффективного флота и формированию блестящего, хотя и, возможно, сравнительно неопытного офицерского корпуса. На противоположном берегу Атлантики она пользовалась поддержкой дружественного народа и собственными или союзными портами, как в Вест-Индии, так и на побережье Европейского континента. Разумность такой политики, благотворное влияние этих усилий правительства на становление морской силы Франции очевидны. Однако подробное рассмотрение этой войны выходит за рамки данного раздела. Для американцев основной интерес в этой войне ограничивался сушей, но для морских офицеров он распространялся на море, потому что война носила, по сути, морской характер. Просвещенные и систематические усилия двадцати лет принесли должные плоды. Хотя война на море завершилась крупным поражением (имеется в виду Доминикское морское сражение 12 апреля 1782 года, в котором английская эскадра (36 линейных кораблей) разбила французскую (30 линейных кораблей, 3 корабля было потеряно до этого, в бою 9 апреля). Французы потеряли еще 5 кораблей, захваченных англичанами, но главное – не смогли соединиться с испанской эскадрой (17 линейных кораблей) и захватить Ямайку. Однако автор совершенно «забыл», как французский флотоводец Сюффрен в 1782–1783 годах бил англичан в прибрежных водах Индии. – Ред.), соединенные усилия французского и испанского флотов, несомненно, подорвали мощь Англии и лишили ее части колоний. В ходе различных морских предприятий и сражений Франция полностью восстановила свой престиж. Хотя трудно, в свете основной темы книги, не прийти к заключению, что ряд факторов помешал французским адмиралам не просто добиться успехов, но также извлечь выгоды, неоднократно вполне достижимые. Среди них – неопытность французских моряков по сравнению с британскими, кастовая враждебность офицеров знатного происхождения к коллегам из низших сословий, и кроме того, пагубные традиции трех четвертей столетия, которые уже упоминались. Это также пагубная политика правительства, которое сначала учило офицеров в первую очередь беречь корабли и экономить сопутствующие материалы. Когда Монк говорил, что страна, господствующая на море, должна всегда придерживаться наступательной стратегии, он формулировал основной принцип морской политики Англии. И если бы рекомендации французских властей постоянно выдавались в том же духе, война 1778–1783 годов могла бы завершиться скорее и выгоднее (для Франции. – Ред.), чем это случилось. Видимо, неэтично критиковать оказание услуги, которой наша страна, США, по Божьей милости, обязана тому, что ее рождение оказалось удачным. Но сами французы довольно часто высказываются об этом в критическом духе. Французский офицер, проходивший действительную службу в ходе этой войны, в своем спокойном и рассудительном исследовании пишет: «Что должны были подумать молодые офицеры, которые находились с д'Эстеном при Санди– Хуке (мыс к юго-западу от Нью-Йорка, встав у которого в июле 1778 года, д'Эстен не решился атаковать английскую эскадру Хоу. – Ред.) и с де Грассом при Сент-Кристофере, даже те, которые ходили к Род-Айленду с де Тернеем, когда они узнали, что их начальники по возвращении не были преданы суду?»^[11]

Опять же другой французский офицер, гораздо позднее, оправдывает выраженное мнение, когда говорит о Войне американских колоний за независимость в следующих выражениях: «Необходимо избавляться от пагубных предрассудков времен Регентства и Людовика XV. Но наши министры слишком рано позабыли их сплошные провалы. Из-за их жалких колебаний флот, который не без оснований встревожил Англию, свели к пропорциям мирного времени. Настроив себя на неуместную бережливость, министерство заявило, что по причине перерасхода средств на содержание флота адмиралам следует приказать соблюдать «величайшую осмотрительность», словно во время войны полумеры не ведут всегда к катастрофам. Также поэтому приказы, адресованные командующим нашими эскадрами, требовали от них как можно дольше воздерживаться от боевых действий, которые могли привести к потерям кораблей, с трудом поддающимся восполнению. Так что не однажды полноценные победы, которые могли бы увенчать искусство наших адмиралов и мужество наших капитанов, превращались в частные успехи. Этот метод был возведен в принцип. Адмирал не должен использовать имеющуюся в его распоряжении мощь, когда его посылают против врага с заранее поставленной целью отбивать атаки, но не атаковать самому. Этот метод, подрывающий боевой дух ради сбережения материальных ресурсов, должен был привести к плачевным результатам… Несомненно, что этот предосудительный метод стал одной из причин падения дисциплины и пугающего размаха дезертирства, которыми были отмечены периоды правления Людовика XVI, [первой] Республики и [первой] Империи»^[12].

В течение десятилетнего периода после мира 1783 года произошла Великая французская революция. Это великое событие потрясло основы государств. Оно ослабило узы социального порядка и лишило флот всех профессионально подготовленных офицеров монархии, которые были привержены прежнему режиму (которым в основном отрубили головы на гильотине. – Ред.). Однако революция не освободила флот от ошибочного метода. Легче было изменить форму правления, чем выкорчевать глубоко укоренившиеся традиции.

Познакомимся с мнением третьего высокопоставленного французского офицера (с блестящими литературными дарованиями) относительно бездействия Вильнева, адмирала, который командовал французским арьергардом в Абукирском сражении и не трогался с якоря, пока уничтожали авангард французской эскадры: «Должен был наступить день (Трафальгар), когда Вильнев, в свою очередь, так же как де Грасс до него и как Дюшайла, пожаловался бы на то, что его бросила на произвол судьбы часть флота. Впору заподозрить тайную причину этого фатального совпадения.

Противоестественно, чтобы среди такого количества почтенных людей столь часто попадались адмиралы и капитаны, навлекающие на себя такой позор. Если имена некоторых из них до сих пор сохраняют прискорбную связь с памятью о наших поражениях, можно говорить с уверенностью, что это не только их вина. Нам следует скорее винить существо операций, в которых они участвовали, и тот метод оборонительной войны, который предписывали французские власти. Метод, который Питт в английском парламенте назвал провозвестником несомненного краха. Этот метод, когда мы решили от него отказаться, уже прочно укоренился в наших привычках. Он, так сказать, ослабил нашу боеспособность и парализовал нашу уверенность в своих силах. Слишком часто наши эскадры покидали порт с особым заданием, с намерением избегать противника, встреча с ним сразу оборачивалась большой бедой. Таким вот образом наши корабли отправлялись воевать. Они подчинялись необходимости вместо того, чтобы навязывать бой… Удача долго выбирала между двумя флотами и не повернулась бы в конце концов решительно против нашего флота, если бы Брюэс, перехватив Нельсона, вступил с ним в бой. Война в скованной и робкой манере, которую вели Вилларе и Мартен, продолжалась долго лишь благодаря осторожности некоторых английских адмиралов и традициям старой тактики. Именно в духе этих традиций завершилось Абукирское сражение. Настал час решительных действий»^[13].

Через несколько лет состоялось Трафальгарское сражение, и снова правительство Франции приняло новую политику в отношении флота. Автор, процитированный выше, продолжает: «Императора, обозревавшего орлиным взором планы военных кампаний, как своего флота, так и армии, эти неожиданные неудачи раздражали. Он перестал уделять внимание одному полю битвы, в успехи на котором не верил, и решил оказывать давление на Англию повсюду, а не только на морском театре войны. Он предпринял реорганизацию своего флота, но без того, чтобы предоставить ему какую-либо существенную роль в противоборстве, которое становилось еще более яростным, чем прежде… Тем не менее работа наших верфей, вместо того чтобы сократиться, удвоилась. Каждый год либо закладывались на верфях, либо прибавлялись к действующему флоту линейные корабли. Венеция и Генуя под властью императора вновь пережили свое прошлое великолепие, от берегов Эльбы до изголовья Адриатики все порты континента наперебой способствовали реализации творческих замыслов императора. Многочисленные эскадры сосредоточились в Шельде, на рейде Бреста и в Тулоне… Но в конце концов император отказался предоставить флоту, полному энтузиазма и уверенному в своих силах, помериться силами с противником… Удрученный постоянными неудачами, он держал в боевой готовности наши военные корабли только для того, чтобы заставить противника продолжать блокаду, колоссальные расходы на которую должны были в конечном счете истощить его финансы».

Когда империя пала, у Франции имелось 103 линейных корабля и 55 фрегатов.

Если обратиться теперь от конкретных уроков исторического прошлого к общему вопросу влияния властей на морскую ориентацию населения, то очевидно, что это влияние может действовать на двух отличающихся, но тесно связанных направлениях.

Во-первых, в мирное время: власти могут способствовать своей политикой естественному росту усердия и склонности людей к приключениям и поискам выгоды в морских предприятиях. Они могут постараться это сделать даже тогда, когда такое усердие и склонности отсутствуют вовсе. С другой стороны, власти могут ошибочными действиями сковать инициативу, которую проявляют люди, предоставленные самим себе. В любом из этих случаев влияние властей будет ощущаться, укрепляя или вредя развитию морской мощи страны в сфере мирной торговли, на которой, не будет преувеличением сказать, исключительно и полностью покоится сильный военный флот.

Во-вторых, в военное время: наиболее разумную форму влияние властей на содержание военного флота примет в том случае, если его численность будет соразмерна росту численности торгового флота и значению связанных с ним учреждений. Более важным, чем численность боевых кораблей, является вопрос об учреждениях, способствующих здоровому моральному состоянию, деятельности, а также обеспечению быстрого развития флота во время войны посредством создания адекватного резерва людей и кораблей – посредством планирования того общего резерва, на который указывалось ранее при рассмотрении национального характера и занятий людей. Несомненно, в этом же русле военных приготовлений должно находиться содержание удобных военно-морских баз в самых отдаленных районах мира, куда военные корабли должны сопровождать торговые суда. Оборону таких баз следует поставить в зависимость – либо от прямой вооруженной силы, как в случаях с Гибралтаром и Мальтой, либо от дружественного населения, такого, каким были жители американских колоний для Англии и каким, можно предположить, остаются сейчас австралийские колонисты. Такое дружественное окружение и поддержка, в сочетании с разумным военным обеспечением, являются наилучшей защитой. Когда к этому добавляется явное преобладание на море, такое окружение и поддержка делают широко рассредоточенную империю, подобную Британской империи, безопасной. Хотя и верно то, что неожиданное нападение может вызвать неприятности в каком-нибудь одном районе империи, действительное превосходство в морской силе не даст такой неприятности стать всеобщей и непоправимой. История доказывала это не раз. Английские военные базы расположены во всех частях света. Британский флот защищает их все разом, обеспечивает свободные коммуникации между ними и пользуется ими в качестве укрытий.

Колонии, связанные с метрополией, являются, следовательно, надежными средствами зарубежной поддержки морской мощи страны. В мирное время власти должны всеми способами поощрять взаимную привязанность и общие интересы метрополии и колоний. Это сделает благосостояние одной стороны благосостоянием всех, а беду одной стороны общим несчастьем. Во время же войны или, скорее, ради войны властям следует стимулировать такие организационные и оборонительные меры, которые будут восприниматься всеми сторонами как справедливое распределение бремени в интересах каждой из сторон.

Таких колоний Соединенные Штаты не имеют и вряд ли будут иметь. Отношение американцев к чисто военным базам довольно четко выразил столетие назад один историк британского флота, когда высказывался о Гибралтаре и Маоне. «Военные власти, – отмечал он, – так мало считаются с интересами торговцев и сами по себе столь чужды творческим способностям британцев, что я не удивляюсь, когда здравомыслящие люди всех политических убеждений склоняются к тому, чтобы избавиться от этих морских крепостей так же, как страна уже избавилась от Танжера». Не располагая, следовательно, зарубежными опорными пунктами, боевые корабли США уподобятся во время войны птицам, неспособным летать далеко от своих берегов. Для обеспечения кораблям портов захода, где они смогут загрузить уголь или пройти ремонт, власти должны поставить себе главной задачей развитие морской мощи. (Как мы видим, ситуация за сто с лишним лет после выхода в свет этой книги изменилась радикально. Теперь американские базы образуют сеть, контролирующую акваторию почти всего Мирового океана (где нет баз, шныряют атомные подводные лодки – даже подо льдом в российском секторе Арктики). – Ред.)

Так как практическая цель этого исследования заключается в извлечении выводов из уроков истории, применимых для собственной страны и ее флота, уместно теперь поинтересоваться тем, какими угрозами чревато положение Соединенных Штатов, и призвать власти к действиям по воссозданию морской мощи. Не будет преувеличением сказать, что усилия властей со времени Гражданской войны (1861–1865) и до сих пор были направлены исключительно на создание того, что считается первым звеном в цепи, составляющей морскую мощь. Развитие за счет внутренних ресурсов, повышение производительности предприятий под аккомпанемент хвастовства о достижении самодостаточности – таковой была цель властей, таков, до определенной степени, и результат. В этом власти искренне отразили настрой господствующих в стране сил, хотя не всегда можно с легкостью утверждать, что эти господствующие силы действительно представительны, даже в свободной стране. Как бы то ни было, не вызывает сомнений, что сейчас, при отсутствии колоний, стране явно недостает промежуточного звена для торгового мореходства и связанных с этим учреждений. Короче говоря, Соединенные Штаты располагают одним из трех звеньев, составляющих морскую силу.

За последние сто лет способы ведения морской войны так изменились, что возникают сомнения, могли бы такие катастрофические поражения, с одной стороны, и такие блестящие победы – с другой, какие наблюдались в войнах между Англией и Францией, повториться сейчас. В состоянии безопасности и безраздельного господства над морями Англия набросила ярмо на нейтралов, которое теперь они сбросили навсегда, восторжествовал навсегда и принцип, что флаг защищает грузы. Товары враждующих государств поэтому могут теперь безопасно перевозиться на нейтральных судах, за исключением контрабандной перевозки военных материалов или доставки грузов в блокированные порты. Что касается последнего случая, то также несомненно, что время неэффективных блокад кончилось. Оставляя в стороне поэтому вопрос защиты портов от захвата или наложения контрибуции (относительно которого имеется единодушие в теории и полное равнодушие на практике), поинтересуемся, нуждаются ли Соединенные Штаты в морской силе? Их товары даже сейчас перевозятся на иностранных судах. Почему американцы должны желать этого, когда защита таких перевозок, если она вообще возможна, требует огромных расходов? С экономической точки зрения этот вопрос выходит за рамки данного исследования, но его непосредственно касаются условия, влекущие за собой страдания и потери страны во время войны. Если учесть, следовательно, что внешняя торговля Соединенных Штатов, экспорт и импорт, транспортируется на борту кораблей, которые противник не может трогать, за исключением тех случаев, когда они доставляют грузы в блокированный порт, то что сделает блокаду эффективной? По современным представлениям, достаточно демонстрации угрозы судну, намеревающемуся войти или выйти из порта. Очевидно, что это весьма растяжимо. Многие еще помнят, что в годы Гражданской войны после ночного нападения на флот северян близ Чарлстона южане на следующее утро организовали рейс парохода с несколькими иностранными дипломатами на борту. Эти дипломаты были еще настолько уверены в отсутствии в поле зрения какого-либо судна, осуществлявшего блокаду, что выступили по этому поводу с соответствующим заявлением. На основании этого заявления некоторые власти южных штатов утверждали, что блокада технически не состоялась и не могла быть технически восстановлена без нового уведомления. Нужно ли присутствие военных кораблей на виду, чтобы реально угрожать стране блокадой? Полдюжины быстроходных паровых судов, крейсирующих в 20 милях от побережья между Нью– Джерси и Лонг-Айлендом, представили бы весьма серьезную угрозу для кораблей, стремящихся войти или выйти через главный фарватер Нью-Йоркского порта. Аналогичным способом можно было бы организовать эффективную блокаду Бостона, Делавэра и Чесапика. Основной части блокирующего флота, готовой не только захватывать торговые суда, но и отражать попытки прорыва блокады, нет необходимости находиться ни на виду у побережья, ни в месте, известном береговым службам. Большая часть флота Нельсона за два дня до Трафальгарской битвы располагалась в 50 милях от Кадиса, пока небольшая эскадра кораблей наблюдала за гаванью с близкой дистанции. Флот союзников стал сниматься с якоря в 7 часов утра. Нельсон, даже в тех условиях, узнал об этом в 9.30. Английский флот на такой дистанции представлял серьезную угрозу для противника. Возможно, в наши дни существования подводного телеграфа осуществляющие блокаду силы, располагающиеся у побережья и в открытом море, а также у портов побережья, будут поддерживать связь вдоль всего побережья Соединенных Штатов по телеграфу, готовые оказать друг другу взаимную поддержку. И если одну из блокирующих эскадр удастся как-то атаковать, она может предупредить главные силы или отойти под их прикрытие. Если бы такая блокада какого-нибудь порта была прорвана в один из дней (при том, что удалось бы отогнать блокирующие корабли на приличное расстояние), уведомление о восстановлении блокады разошлось бы при помощи телеграфа во все страны света очень быстро. Для пресечения такой блокады требуется военный флот, который будет настолько угрожать блокирующим силам, что они не смогут держаться в одном месте никоим образом. После этого корабли нейтральных стран, за исключением тех, что перевозят контрабандные военные грузы, смогут свободно передвигаться и поддерживать торговые отношения страны с внешним миром.

Могут утверждать, что из-за протяженной линии побережья Соединенных Штатов ее невозможно эффективно блокировать. Никто не согласится с этим утверждением охотнее, чем офицеры, которые помнят, как проводилась блокада побережья одних лишь южных штатов. Но при нынешнем состоянии флота и, можно добавить, при любых дополнительных мерах, не превосходящих по эффективности те, что пока предложили власти^[14], на это нельзя полагаться. Попытка блокады Бостона, Нью-Йорка, залива Делавэр, Чесапикского залива и Миссисипи, другими словами – крупных центров экспортно-импортной торговли, не потребовала бы от морских держав больших усилий, чем те, которые предпринимались ими раньше. Англия могла блокировать Брест, побережье Бискайского залива, Тулон и Кадис одновременно, в то время как в блокированных гаванях морского побережья находились сильные эскадры. Верно, что торговые грузы на нейтральных судах могут поступать и в другие порты Соединенных Штатов, помимо вышеперечисленных. Но что произойдет при такой вынужденной смене центров торговли с действующей транспортной системой страны, какие случатся сбои в снабжении, в работе железнодорожного и водного транспорта, верфей, в погрузочно-разгрузочных работах, складировании! Разве не будет вследствие этого финансовых потерь и других бед? И пока с большим напряжением и издержками будут частично устраняться эти неприятные последствия, противник может блокировать новые порты так же, как и старые. Народ Соединенных Штатов, конечно, не будет голодать, но может подвергнуться тяжелым испытаниям. Если обратиться к поставкам оружия, равнозначным контрабанде, то следует ли опасаться, что Соединенные Штаты не смогут без них обойтись, если возникнет чрезвычайная ситуация?

Это, прежде всего, вопрос значимости влияния властей в деле строительства флота, который если и не сможет появляться у побережья далеких стран, то, по крайней мере, сможет защитить подступы к своей собственной стране. Четверть столетия страна игнорировала морские проблемы. Результаты такой и альтернативной политики будут показаны на примерах Англии и Франции. Не настаивая на полной аналогии положения Соединенных Штатов и любой из этих двух стран, можно с уверенностью утверждать, что для благосостояния страны в целом крайне важно, чтобы ее торговля страдала как можно меньше от военных действий против внешнего врага. Чтобы добиться этого, необходимо держать противника не только подальше от наших портов, но и от всего нашего побережья^[15].

Смешение этих двух понятий ведет к многочисленным ненужным спорам относительно надлежащей сферы ответственности армии и флота в условиях обороны побережья. Пассивная оборона – прерогатива армии, все, что движется по воде, принадлежит флоту, прерогативой которого является наступательная оборона. Когда моряки привлекаются к гарнизонной службе в крепостях, они входят в состав сухопутных сил так же определенно, как приданные флоту войска для высадки на территорию противника становятся частью военно-морских сил.

Можно ли располагать таким флотом без восстановления торгового мореходства? Сомнительно. История доказала, что подобную военно-морскую мощь может создать деспот, как это сделал Людовик XIV, но, как это ни замечательно, опыт показал, что его военный флот быстро пришел в упадок, увял, подобно растению без корней. В условиях представительной власти за любыми военными расходами стоят особые группы людей, убежденные в их необходимости. Заинтересованности в военно-морской силе не имеется, она не может существовать без влияния властей. Как создать торговый флот – государственными субсидиями или поощрением свободной торговли, административными мерами или самотеком – проблема не военная, но экономическая. Даже если бы Соединенные Штаты обладали большим торговым флотом, сомнительно, чтобы это способствовало обретению ими адекватного военного флота. Пространство, которое отделяет США от других великих держав, с одной стороны, защищает их, с другой – является западней. Сейчас на Панамском перешейке, вероятно, быстро зреет нечто вроде мотивации обретения Соединенными Штатами военного флота. Будем надеяться, что такой флот появится не слишком поздно.

На этом заканчивается общее обсуждение основных факторов, которые влияют, положительно или негативно, на развитие морской силы государств. Целью обсуждения было в первую очередь рассмотрение этих факторов в их естественном положительном или отрицательном действии, а затем иллюстрирование всего этого конкретными примерами на опыте прошлого. Такое рассмотрение, несомненно вышедшее за пределы темы, тем не менее вполне укладывается в рамки стратегии, а не тактики. Соображения и принципы, затронутые обсуждением, представляют неизменный, постоянный порядок вещей, остающийся, по своим причинам и следствиям, тем же самым при переходе от одной эпохи к другой. Они выражают, по своей сути, естественный порядок, о стабильности которого ныне так много говорят, в то время как тактика, которая использует в качестве своего инструмента оружие, сделанное человеком, участвует в изменении и развитии человеческого рода из поколения в поколение. Время от времени тактику меняют или вовсе отбрасывают, но старый фундамент стратегии сохраняется, как будто он стоит на скале. Далее следует исследовать общую историю Европы и Америки, уделив особое внимание влиянию на эту историю и благополучие людей морской мощи в ее широком значении. Время от времени, по мере возможности, цель будет состоять в том, чтобы напоминать и подкреплять общее учение (уже сформулированное) конкретными примерами. Общее содержание исследования будет поэтому стратегическим – в том широком определении морской стратегии, которое нами уже цитировалось и принималось: «Морская стратегия имеет своей целью становление, поддержку и усиление морской мощи как в условиях мира, так и войны». Обращаясь к конкретным сражениям, мы, охотно допуская невозможность извлечения уроков из них с позиций изменившейся тактики, сделаем попытку указать, где применение или пренебрежение подлинно общими принципами играло решающую роль. И, чтобы не упускать роль тактики, мы выберем те сражения, которые, по ассоциации с именами наиболее выдающихся военачальников, позволят, возможно, показать, какую роль именно тактика играла в конкретную эпоху или в конкретном флоте. Желательно также там, где явно напрашивается аналогия между древним и современным вооружением, извлекать вероятные уроки такими, какие они есть, не преувеличивая сходство. Наконец, следует помнить, что, при всех переменах, человеческая природа остается в основном одинаковой. Несомненно, в людях всегда найдется общее, хотя в конкретных условиях его трудно определить в количественном и качественном отношении.