Стажер диверсионной группы

Глава 3

Мы подхватили рюкзаки и оружие и довольно долго, минут пятнадцать, шли через измочаленный бомбами лесок и взлетное поле с засыпанными воронками, куда-то на самый дальний конец аэродрома. Здесь под изрядно побитой временем и налетами супостатов маскировочной сетью стоял «У-2», он же в будущем «По-2», – легендарный самолет, «летающая парта», курьер и легкий ночной бомбардировщик.

Увидев нас, из открытой кабины вылез молодой парень в пилотском шлеме и вразвалочку подошел к нашему баску.

– Принимай, «долгий парень»! – сказал он громко, явно вспоминая неизвестную мне хохму. – Заправлен аппарат, проверен, так что…

– Спасибо, Аркаша! – кивнул Хосеб. – Шапку давай!

Названный Аркадием летчик с улыбкой стянул свой шлем и передал его Алькорте.

Оглянувшись на Альбикова, я удивленно спросил:

– И это все? Нас же четверо!

– Четверо, – подтвердил Хуршед.

На его губах проявилась улыбочка, имевшая прямое отношение к азиатскому коварству.

– Так не хватит же мест! «У-2» поднимет одного, максимум двух, кроме пилота!

– Вот наш пилот. – Альбиков хлопнул по плечу Хосеба.

Но я все еще «тормозил».

– Так, если мы все спрыгнем, самолет гробанется!

– А мы не будем прыгать, – изрек Валуев. – Хосеб мягко, мяга-а-анько посадит самолетик прямо в пункте назначения. Посадишь?

– Си! – хмыкнул радист.

– А-а… – изобразил я понимание, обращаясь к Валуеву. – Так ты не летишь, что ли?

– Это еще почему? – не понял Петр.

– Так «У-2» не рассчитан на медведей!

– Иди ты!

На правах командира, и весьма крупногабаритного, он с трудом устроился на сиденье позади пилота. А нам с Альбиковым досталась «плацкарта» – место на нижнем крыле. Алькорта старательно привязал нас брезентовыми ремнями, надел нам на головы очки-консервы и матерчатые шлемы десантного образца, тщательно проверил, не упирается ли в тело оружие или снаряжение.

– Ты, Игорь, руки под грудью сложи, иначе от набегающего потока ладони замерзнут, хоть и лето сейчас! – по-отечески заботливо посоветовал пилот. – И голову наклони, чтобы воздух макушкой резать, а не лбом!

– Ну, долго ты еще будешь возиться? – проворчал Валуев. – Время уходит!

– А я уже закончил! – сообщил Алькорта, быстро запрыгивая в пилотскую кабину. – От винта!

Мотор прочихался и затарахтел. Неужто взлетит? «Ужто», блин!

«У-2» прокатился, разбежался и легко оторвался от земли. Набрал высоту и потянул к западу.

Летим, тарахтим… Скорость даже ниже, чем я привык гонять на своем «субарике». Поэтому особых проблем от полета на крыле нет – ничего не мерзнет, ничего не давит, ничего не болит. Лежи себе и наслаждайся видом проносящейся внизу земли.

Земля была недалеко. Всего-то метрах в двухстах пониже. Постепенно ее залила чернильно-черная мгла, изредка разрываемая непривычно тусклыми лучами автомобильных фар. Линия фронта дала о себе знать загодя – за несколько километров я увидел взлетающие в небо осветительные ракеты и ярко-желтые плети трассирующих пулеметных пуль. Артиллерия сейчас молчала. Алькорта слегка накренил самолет, и мы скользнули в сторону какого-то черного пятна. То ли болота, то ли рощи – с высоты было не различить. Но там никто не стрелял и не пускал ракет – мы проскочили незамеченными.

Немецкий тыл не спал – по дорогам мотались автомобили, ползали танки. Далеко за линией окопов горели небольшие костерки. Наверняка возле них сидели Гансы, Фрицы, Эрики и Дитрихи, варили супец из кубиков «Магги»^[18] и смолили эрзац-сигаретки. К сожалению, ни одного фугаса, чтобы зафигачить по «наглым рыжим мордам», на борту не было.

Я впал в какое-то оцепенение. Спать на крыле самолета не тянуло, да и близкое соседство с мотором не способствовало отдохновению. Сколько тянулась эта полудрема, не скажу, а вывел меня из нее голос Валуева, крикнувший Хосебу:

– Огни! Вон, видишь?

Для наглядности Петя показал рукой на три неярких светляка посреди большого темного массива (леса или болота?), расположенных ровным треугольником.

– Си! Вижу! – ответил пилот, и самолет заскользил вниз.

Это я сразу почувствовал – ноги поднялись выше головы. Потом «У-2», подрабатывая мотором, стал мягко опускаться, пока не коснулся колесами травы, – и сразу стало понятно, что приземлились мы где-то в голом поле – столько здесь обнаружилось бугров и ямок. Подскакивая и качая крыльями, самолет прокатился, гася невысокую скорость, и тарахтенье сразу стихло. После шума, бившего в уши всю дорогу, я будто оглох.

– Хватит валяться, – бодро посоветовал нам Петр, с кряхтеньем выбираясь из своей тесной кабинки. – Давай помогу освободиться!

Для скорости сержант просто разрезал ножом привязные ремни и тут же канул куда-то в темноту, прорезаемую слабым светом догорающих костров. Оранжевые сполохи причудливо плясали на стене какого-то бревенчатого сооружения – здоровенного сарая или амбара, стоящего у кромки леса.

Я присел возле крыла и, постанывая от натуги, сделал несколько разминочных движений, разгоняя застоявшуюся кровь.

Альбиков тоже кряхтел и негромко стонал, но при этом первым делом достал из чехла винтовку Мосина с оптическим прицелом и стал заряжать ее, быстрыми и точными движениями загоняя патроны в магазин^[19]. Рефлексы осназовца явно работали быстрее осознанных действий. Я, глянув на него, последовал примеру – отвязал свое оружие и рюкзак, проверил «АВС».

– Вокруг все тихо! – сказал Валуев, появляясь из темноты. – Оттаскиваем самолет.

Мы, все четверо, ухватились за хвост «У-2» и покатили аппарат задом наперед. Целиком самолет в сарае не поместился, крылья мешали, и носовую часть мы укрыли рваной, прелой рыбацкой сетью, сверху накидав сена.

– А где же наш встречающий? – спросил Алькорта, прислушиваясь к какому-то подозрительному звуку.

– От лесника требовалось только разжечь костры в оговоренное время, – сдержанно ответил Хуршед. – Ждать нас с цветами он не обязан.

– Уходим, – сказал Валуев, тоже навострив уши. – Сюда, кажись, кто-то едет!

Я повесил на спину рюкзак, ремень «АВС» перекинул через плечо, и в этот самый момент тоже услышал шум – нарастающий рев моторов. Не успели мы отбежать от сарая и на полсотни метров, как из леса выехало несколько грузовиков. К нам протянулся свет автомобильных фар – он показался мне ослепительным.

– Хальт! – прозвучал хлесткий окрик. – Рус, сдавайс!

Винтовка мгновенно оказалась в моих руках. Упав на землю, я двумя очередями погасил половину фар, но в ответ заработало несколько пулеметов. Одного пулеметчика я завалил сразу, взяв чуть выше огненного цветка, «распускавшегося» из дула «MG-34». Еще два пулемета «погасил» Альбиков – его трехлинейка хлопала рядом с равными промежутками между выстрелами – сержант работал спокойно и размеренно, словно на стрельбище.

Тут ко мне подкатилась здоровенная туша Валуева.

– Идем на прорыв! – выдохнул Петр. – Мы с Хуршедом впереди, вы с Хосебом сзади!

– Есть!

Валуев прав – бежать в любом ином направлении смерти подобно. Насколько я мог видеть, верней, догадываться, кругом простирался обширный луг, вытянутый с востока на запад. Ну, или наоборот. Пока его перебежишь, тебя десять раз пристрелят. А вот когда жертва бросается на охотников – это по-русски!

Ставя меня и Алькорту во второй ряд и буквально прикрывая нас собой, сержант отнюдь не лез в герои, а вполне логично рассчитал, что он и Альбиков – простые боевики, а от меня зависит успех всего задания, ну а Хосеб обеспечивает связь.

Альбиков выстрелил еще три раза, и погасли все уцелевшие фары. Немецкие пули так и зудели над головой, но, похоже, нас просто «прижимали» огнем, явно собираясь взять живьем, как тех демонов.

– За мной! – рявкнул Валуев, вскакивая на ноги – словно медведь на дыбы встал.

Выставив перед собой «ППД», он понесся вперед, на немцев. Рядом с ним мчался Хуршед, сменивший винтовку на «ТТ», следом пристроились мы с Алькортой. Как говорил один советский генерал: «Немцы не любят ночного боя – наша задача навязать им его!»

Это был сумасшедший забег! Но именно безумство сохранило нам жизнь. Валуев пер по прямой, как разъяренный зверь, долбя короткими очередями в каждое шевеление. Альбиков страховал – его «тэтэшник» хлопнул всего раза два. Немцы орали и палили на расплав стволов «куда-то в ночь», пули так и свистели вокруг нас. Я тоже стрелял по каждой вспышке, по каждому мелькнувшему в темноте силуэту. Пару раз какие-то ошалелые фрицы выскакивали мне чуть ли не под ноги. Одного я приголубил ударом приклада в переносицу, ориентируясь по белому пятну под чернотой каски, второго пристрелил короткой очередью Алькорта. Мелькали слабые лучики фонариков, слышались отрывистые команды, и тогда я сам начал орать во всё горло:

– Клаус, линкс ум! Фойер! Зих хинлеген! Нихт шиссен! Энтладен! Стопфен, фолле декунг! Раш форвертс!^[20]

Я кричал, лишь бы запутать дисциплинированных «дойче зольдатен», и у меня, по-моему, получалось – пожар в борделе во время наводнения набрал высокие обороты – фашисты носились по разным траекториям, периодически сталкиваясь лбами, а их стрельба и вовсе стала бестолковой.

В какой-то момент я упустил из виду широченную спину Валуева, и тут откуда-то сбоку выскочили два ошалевших немецких офицера в фуражках и с фонариками в руках. Они орали что-то малоразличимое в общем шуме, явно пытаясь навести порядок. Лучи света мазанули по нам с Хосебом, я нажал на спусковой крючок, но верная «АВС» ответила молчанием – в суматохе забыл поменять магазин. Повезло – диск хосебовского автомата был еще полон – баск дал длинную, патронов на двадцать, очередь и завалил «сладкую парочку». Я едва успел перепрыгнуть через оседающие на землю трупы и тут же влетел в кусты, к моему несказанному счастью, без колючек. Упругие ветки хлестнули по лицу, как плети. За кустами меня схватил своей железной лапищей Валуев и направил на путь истинный, а сам побежал рядом, шарахаясь от деревьев. Видит во мгле, как кошка!

Я на бегу сменил магазин и снова вскинул приклад к плечу, но стрелять оказалось не в кого – мы проскочили. Шум позади сделался смутным и плохо различимым. Вот прекратились одиночные винтовочные выстрелы, вот долбанул и затих пулемет… Фух-х, пронесло!

– За мной! – рявкнул сержант. – Не отставай, пионер! Хосеб, ты где?!

– Я тут! – пропыхтел наш пилот-радист.

– Хуршед?

– Живой! Джаляб, кютвераляр…^[21]

Я несся в ногу с Валуевым и, кажется, тоже начинал видеть в темноте. По крайней мере, я ни разу не треснулся об дерево…

Неожиданно чаща кончилась, и мы выскочили на дорогу. Это была не широкая «панцер-штрассе», как немцы говаривают, а узкая, извилистая дорожка с едва набитой колеей. По ней мы и двинулись.

Часть 2
7 сентября 1941 года
День второй

Глава 1

Шли долго и быстро, не забывая прислушиваться да по сторонам поглядывать. Тем более что луна вышла из-за облаков и хоть что-то стало видно.

Лес почти не шумел, тихо было – ни звука работающего двигателя, ни человеческих голосов, ничего. Только раз в небе прогудели моторы одинокого самолета, но разобрать, чей он, наш или немецкий, я не смог.

Шел я рядом с Хосебом, нагруженным рацией и автоматом. Альбиков бесшумно шагал сзади, а Валуев изображал наш авангард, вырвавшись вперед метров на двадцать. Двигались все молча, чтобы не сбивать дыханье и лишний раз не выдавать себя.

Лишь однажды я пришатнулся к Алькорте, спрашивая шепотом:

– Сменить, может?

Это я намекал на рацию. Но баск лишь зубами сверкнул:

– Но! – и тут же: – Если хочешь, понеси мой «макуто»… э-э… ранец.

– Давай…

Я стянул у него с плеча не шибко набитый рюкзак, оказавшийся увесистым. Тушенка, что ли? Нет, это были запасные батареи для рации. Повесив «макуто» на левое плечо, я потопал дальше.

Не знаю уж, сколько мы километров отмахали, но Петр скомандовал привал. Мы ушли с дороги в лес, засев в роще деревьев, что росла на небольшой возвышенности. Удивительно – я ничуть не устал. Нет, обычное утомление наличествовало, но было оно даже приятным. Потянешься, поводишь руками – и кровь веселее бежит по венам.

Разумеется, просто так мы не сидели – Валуев вскрыл пару банок «Говядины тушеной» и подсушенный хлеб. Самое то – и зубы не сломаешь, и не черствеет.

Ополовинив банку, Петр негромко сказал:

– Сдал нас кто-то. Может, и сам егерь. Кузьмич – мужик стоящий, но в гестапо любого разговорят…

– У него внучка была… – задумчиво сказал Хуршед.

– Ее могли схватить и пригрозить расстрелять на глазах у деда, – предположил я. – Какой в этом случае сделает выбор егерь? Будет спасать свою роднулю или группу незнакомых мужиков?

– Всяко могло случиться, может, они просто мимо проезжали и костры увидели… – вздохнул Валуев. – Короче: группа Глеймана где-то рядом… Немцы не смогли создать вокруг нее сплошного кольца окружения – силенок маловато. Поэтому они контролируют узлы дорог, переправы, населенные пункты. Блокировать все пути у них не выйдет, и такой небольшой отряд, как наш, обязательно просочится через фронт окружения.

– Всю эту инфу нам на инструктаже Василий Захарович передал! – буркнул я. – Что ты конкретно предлагаешь делать? Вот прямо здесь и сейчас? Точного-то места дислокации группы отца мы не знаем. Захарыч советовал нам двигаться на север от места высадки, по возможности избегая перекрестков дорог. Пройти насквозь лесной массив между деревнями Кирляшки и Лозовая.

– Василий Захарович плохого не посоветует! – значительно сказал Алькорта.

– Но мы сейчас, как я понимаю, вынуждены идти на юг. – Я поочередно взглянул на Валуева и Альбикова. Но их лиц в темноте не увидел.

– Верно, – кивнул Альбиков (на Хуршеда как раз падал блик лунного света, и я заметил кивок). – И пока не сбросим с хвоста погоню, будем идти на юг.

– Так вроде бы не слышно погони!

– И хорошо, что не слышно! – веско сказал Валуев. – Если бы они нам на пятки наступали – пришлось бы нарезать петли, как зайцам. Потеряли бы еще больше времени… А сейчас мы можем идти по прямой. Вот пройдем еще с десяток километров в том направлении, убедимся, что в затылок никто не дышит, – и будем выбираться к Лозовой. Впрочем, все равно из-за фрицевской засады целый день потеряем!

– А почему именно к Лозовой? Там же сплошные болота, а у отца почти полторы сотни танков – как они там могут находиться?

– Вот в том-то и дело, пионер, что у Глеймана танки, а вокруг Лозовой – болота! – буркнул Петр. – И немцы так же подумают! Подсказывает мне моя чуйка – батька твой где-то там.

– Ну, раз твоя чуйка что-то чует, – усмехнулся я, – то веди нас, Сусанин!

– Выдвигаемся! – Валуев упер руки в колени и энергично поднялся. – Ходить шепотом – и бдить! Мы в немецком тылу, и уже рассердили фрицев. Тут главное не в том, что нас неласково встретили, а в том, что знают о нас! Так что… смотрим в два глаза, слушаем в два уха! Вперед!

Шли до самого утра, а когда встало солнце, услышали рев мотора и клацанье гусениц – по «нашей» заброшенной лесной дороге ехал «Ганомаг». БТР едва вписывался в извивы пути – ветки деревьев так и хлестали по бортам, словно лупцевали чужаков-захватчиков.

Собственно, «Ганомагом» эту удачную бронемашину называли только мы, немцы именовали ее по своему «фэн-шую», то есть по орднунгу – «Зондеркрафтфарцойг-251». Недаром же я в ШОН зубрил силуэты и названия вражеской техники…

Мы залегли за трухлявым поваленным стволом и пропустили броневик. Он ехал в единственном числе, и Валуев, выждав, снова повел нас в прежнем направлении. Правда, на дорогу мы уже не выходили. Шли рядом по лесу.

Поднявшийся ветер наполнял воздух шелестом листьев и шуршанием хвои, а когда он вдруг унялся, я расслышал голоса – говорили на немецком. Я уже руку поднял, чтобы предупредить наших, но Альбиков меня опередил.

Перекинувшись парой слов с Валуевым, Хуршед ушел на разведку.

Пользуясь случаем, я стащил с себя ранец и сделал пару упражнений, чтобы расслабить мышцы плеч и спины, – помогает. Слава богу, ноги не болели – вот что значит правильная обувка!

Без шума вынырнув из кустов, Альбиков тихо доложил:

– Там поляна, «Ганомаг» съехал на нее. Один меняет колесо, пулеметчик бдит, командир курит, еще трое ссут. Дверцы в кузове открыты, и видно, что немцев всего шестеро.

– Что ты предлагаешь? – прямо спросил Петр.

– Перебить фрицев и захватить «Ганомаг»! Иначе мы до Лозовой будем двое суток добираться!

– Спалимся! – сказал Валуев, почесывая затылок.

– Да и хрен с ним! – горячился Хуршед. – Во-первых, немцы и так знают, что мы где-то здесь, во-вторых – вряд ли ожидают от нас такой наглости!

Валуев снова почесал в затылке и махнул рукой.

– Ладно! Валим немцев – но только без шума! А командира надо бы живьем взять – поговорим с ним по душам. Выдвигаемся!

Я быстро извлек из кармана рюкзака «Наган». Хуршед задержался на секундочку, крепя «БраМит» на ствол винтовки. Без шума, без пыли…

Когда мы подобрались к поляне, немцы уже оправились. Все в сапогах с короткими голенищами и в замызганных маскхалатах, причем трофейных – наших, советских, с расцветкой «Амеба»!

Немцы курили всем хором. Даже пулеметчик дымил.

Он единственный был в каске, остальные в пилотках, а командир – в фуражке, сопливый белобрысый лейтенантик. Ничего, сейчас мы тебе носик подотрем…

– Хуршед, – прошептал Валуев, доставая свой револьвер с глушителем, – валишь того типа за пулеметом.

– Принято!

– Игорь, на тебе – мехвод!

– Есть!

Себе с Хосебом Петр оставил мотострелков. Я осторожно привстал на одно колено, боком уперевшись в ствол дерева, и поднял «Наган», придерживая правую руку левой за запястье.

Механик-водитель уже справился с колесом и деловито вытирал руки ветошью. Выглядел он настоящим громилой, широченные плечи распирали масккостюм, а квадратная морда такая, что, как говорил мой дед, «за три дня не обсерешь».

– Огонь! – прошелестела команда.

«Наган» пшикнул, и пуля вошла мехводу в голову, забрызгав мозгами маскхалат лейтенанта. Ай-яй-яй, говорят, мозговое вещество не отстирывается!

Чпокнула винтовка Альбикова, и пулеметчик, дернувшись, сполз вниз. Валуев с Алькортой выстрелили дуплетом, укладывая разом парочку немцев – те повалились друг на дружку, а вот третьему удалось избежать расстрела. Почуял ли он опасность или споткнулся на ровном месте, но на землю упал очень вовремя – две пули прозудели над ним, звонко шлепая по борту «бэтээра».

Фриц перекатился, заполошно крича: «Аларм!», но предупреждать уже было некого – все камрады попередохли, а командир, согнувшись в три погибели, натужно блевал.

– Пионер, бери офицера! Мы прикрываем!

Я поднялся и, держа «Наган» в руке, метнулся к лейтенантику, стараясь одновременно контролировать и его, и уцелевшего пехотинца. Завидев меня, пехотинец приподнялся, вскидывая винтовку, и Альбиков мгновенно воспользовался этим – пуля из снайперки вошла немцу точно в правый глаз.

– Гутен морген, херр официр! – поздоровался я, рывком преодолев разделяющее нас пространство и уперев толстую трубку «БраМита» в висок белобрысому.

«Херр официр» разогнулся, поднимая на меня бледную, перекошенную, усеянную конопушками физиономию, и тут же принял правила игры – задрал руки вверх.

– Имя, звание, номер части, размер лифчика, емэйл! – потребовал я, одновременно свободной рукой вынимая из его кобуры пистолет. И повторил требование по-немецки, опустив фразу про лифчик и электронную почту.

– Дитрих Шульц, ихь бин лойтнант, – пролепетал «херр официр» с каким-то запредельным ужасом глядя на живых и злобных русских унтерменшей, которые внезапно оказались так близко от его тельца, и внезапно зарыдал.

Шульц раскололся сразу и полностью. Мне даже не пришлось задавать наводящие вопросы – размазывая по лицу сопли и слезы, лейтенант исповедовался, как перед первым причастием.

– Ну, и что такого интересного поведал этот опарыш? – осведомился Валуев, закончив «зачищать поляну», – убитых фрицев обыскали, забрали документы, собрали оружие.

– Он из 25-й моторизованной дивизии, из танковой группы фон Клейста. Первый взвод первой роты первого батальона – полковые разведчики.

– Разведчики? А чего он тогда ревет, как девчонка? – удивился Валуев.

– Он на фронте второй день, до этого служил в тыловой дивизии, никогда в бою не бывал, русских солдат не убивал… – улыбнулся я, переводя жалкие попытки Дитриха оправдаться. – Говорит, что спешил в расположение полка – это в пяти километрах отсюда.

– Ладно, тащи его вон туда! – Петр кивнул на густые заросли малины и ухватил за воротники сразу два трупа. – Взялись, парни! Убираем за собой мусор!

– Насорили! – в тон ему ответил Хуршед, тоже хватая за воротник мертвого немца.

Я отвел Дитриха за кустики и предельно вежливо попросил снять забрызганный блевотиной маскхалат, а также новенький, чистенький китель под ним. Шульц, вероятно, что-то почувствовал и начал бессвязно лепетать про старуху мать и отца-инвалида. Но мне на его родителей, отправивших сынишку завоевывать чужую страну, было начхать – пусть хоть все глаза выплачут, твари, поминая сгинувшего в русских лесах отпрыска. Когда изрядно побледневший Дитрих исполнил мою просьбу, я четко, как отрабатывал на сотне тренировок, ударил сопляка ножом под ребра, одновременно пробивая легкое и сердце. На губах лейтенантика вспух розовый пузырь, и фриц, захрипев, рухнул на землю. При этом я не испытал ничего, кроме удовлетворения от мастерски проведенного удара, – мне совершенно не было жаль этого молокососа. Ведь точно такой же белобрысый молодой парень, лет двадцати пяти от роду, примерный сын уважаемых родителей, отличный офицер и надежный товарищ, обер-лейтенант Хельмут Робски, два месяца назад отдал приказ своим танкистам давить гусеницами раненых советских детей. И его подчиненные – тоже сплошь молодые ребята, тоже наверняка белобрысые, с энтузиазмом выполнили распоряжение любимого командира. Скорее всего – не испытывая к детишкам особой ненависти. Просто хорошо выполнили трудную работу…

Привычно вытерев клинок об мокрую от пота майку «герра официра», я убрал нож и поднял трофейный китель, прикидывая, подойдет ли он мне по размеру. И только сейчас увидел, что Валуев стоит рядом и смотрит на меня крайне задумчивым взглядом.

– А ты, пионер, оказывается, головорез еще тот! – резюмировал наблюдения Петя.

– По-настоящему я – живопыра! – ответил я фразой персонажа Джигарханяна из известного фильма.

– Антон Иванович удар ставил? – уточнил сержант.

– Он самый! – кивнул я. Главному тренеру ШОН по ножевому бою Валуев передавал привет два месяца назад, когда провожал меня с фронта в Москву. – Тебя он тоже вспоминал, называл «рыжим медведем».

Валуев хмыкнул и принялся снимать униформу с тела мехвода.

Через пять минут мы переоделись и погрузились в отжатый бронетранспортер. Петр надел обмундирование мехвода, только пилотку другую взял (хозяйская оказалась заляпана мозгами), а я упаковался в форму лейтенанта. Тот тоже был худеньким, так что я хорошо вписался.

– По местам! – скомандовал наш командир и полез в тесную кабину, к рулю.

Я сел рядом с ним, а Хуршед с Хосебом забрались в кузов. Они даже не пробовали примерять форму – с такой колоритной внешностью, как у них, трудно изображать арийцев.

– Форвертс! – скомандовал я.

– Яволь, – проворчал Валуев.