вы совсем тут озверели…
Теперь уже опешил старший восстановитель.
– Как это «озверели»? – спросил он.
– Да так! – махнул рукой Василий Семенович, не в
силах это объяснять, и первым пошел по уже знакомой
тропинке. – Нет, – громко рассуждал, этот вполне молодой,
но вдруг по-старчески забрюзжавший человек, – коров они
тут, видите ли, не доят, они их тут понимают… Но я же
пил здешнее молоко, – вспомнил он, совершенно забыв
объяснение об истинном происхождении животных
продуктов, – молоко, как молоко. Меня не обманешь. И
кого же они тогда для меня подоили?
Юрий Евдокимович, идущий следом, давился смехом и,
прикрыв ладонью лицо, смотрел в сторону, чтобы не быть
случайно пойманным. Нефедов снова озадаченно
остановился и повернулся к мгновенно посерьезневшему
старшему восстановителю.
– А мясо? – сказал он, и снова махнув рукой, пошел
дальше. – Да какое тут, к черту, мясо, если коров не доят…
Интеллигенты…
Юрий Евдокимович шел, уже утирая слезы. Он
понимал, что его подопечный, шагающий сейчас среди
121
зелени далекого века, совершенно запутался во временах.
Эта корова мгновенно увела его в сторону. Очень скоро
дошло это и до Нефедова. Он оглянулся и теперь они уже
оба, схватившись от хохота за животы, повалились в траву.
– Ох, коров не доят! – постанывая от хохота, кричал
Василий Семенович.
– Ох-о-хох, совсем тут озверели! – почти что с каким-то
неожиданным визгом вторил ему четырехсотлетний
старший восстановитель.
И этим хохотом жители таких разных и далеких веков
были совершенно одинаковы. Во всяком случае, корова –
единственная свидетельница их внезапного веселья,
которая перестав жевать, с недоумением смотрела на этих
молодых людей, мнущих ее траву, ни за что бы не
различила их, не смотря на ее передовой коровий
интеллект сорок четвертого века.
Прохохотавшись, Василий Семенович, не стал сразу
подниматься, а, раскинув руки, еще с минуту полежал на
спине и, глядя мимо снующих леттрамов, в такое
необычайно прозрачное небо, что было даже не понятно
каким образом оно может своей прозрачностью закрывать
звездную бездну за ним. Жизнь! Это и есть жизнь!
Оказывается, она может быть и такой! «Бог мой, – подумал
Нефедов, – а ведь об этом еще никто не знает, кроме меня».
На минуту он сам же и удивился – как это не кто, если
сейчас живет столько людей! И тут же поправился – никто
из «моих» людей. Оторваться от «своих» ему никак было
невозможно.
В то же позе, раскинув руки, лежал и, понимающий его
Юрий Евдокимович, думая, что, вероятно, Нефедову, этому
первооткрывателю бездны, такие разрядки просто
жизненно необходимы. «Знал бы ты, – мысленно говорил
ему старший восстановитель, – сколько великих людей
нашей цивилизации хотели бы сейчас встретиться с тобой,
просто пожать твою руку или хотя бы заглянуть в глаза…
122
Среди них и выдающиеся писатели, и гениальные
художники, и ученые самых высших ступеней. Но пока что
ты должен обжиться в обстановке попроще».
Однако же, у Юрия Евдокимовича было и своя печаль, о
которой он почему-то тоже внезапно вспомнил, глядя в это
бездонное небо. Это его псевдо жена. «А может быть,
нечто подобное сделать и для него?» – подсказал ему его
ум, постоянно ищущий ответ на вопрос: как помочь
Нефедову нормально адаптироваться? «Нет уж, – тут же
отверг он эту мысль, – нельзя его обрекать еще и на такую
муку». И тут же сам зацепился за определение, которое, в
общем-то, давно уже не было открытием для него – все-
таки это, действительно, мука. А если так, значит, нужно
просто преодолеть себя… Знала бы его псевдо жена, что
именно в это светлое мгновенье участь ее была
предрешена.
Минуты через три, они поднялись, убрали друг с друга
редкие сухие травинки, и отправились к станции. Пожалуй,
чего не мог постичь Нефедов, уходя от коллеги-писателя,
так его желания творить для бездонного банка, куда
лавиной валятся тысячи, миллионы разных
произведений… Какому уму под силу охватить все это?
Хотя зачем охватывать все? Раньше, воображая
бесконечность небытия, Василий Семенович содрогался,
как думалось ему, от страха. Теперь же он содрогался от
перспективы бесконечной жизни. Выходит, это был не
страх, а неспособность психики воспринимать
бесконечность. Тут требовалось полная перестройка. Ведь
страх затеряться в толпе был, по сути, лишь страхом
обычного смертного человека, для которого эта потеря
равнялась забвению. Но в бессмертии, когда ты не
исчезаешь из людского океана, а можешь плавать по нему
сколько угодно, этот страх становятся нелепым. Конечно,
умом-то это еще хоть как-то со скрежетом понималось, но
если бы чувства тут, же шаг в шаг, следовали за умом…
123
19. ФОНТАН
В общем-то, они потеряли не так много времени,
впереди был еще почти весь день. Теперь им предстояло
лететь по маршруту межконтинентального сообщения.
– Космодром. Пустыня Сахара, – задал маршрут
старший восстановитель.
– Но ведь это же другая страна, – удивился Нефедов.
– Что значит страна? Ах, да… Но теперь нет стран.
Теперь остались только формальные межнациональные, но
не территориальные границы: вроде границ между
большими семьями. Вначале, когда территориальные
границы исчезли, весь этот единый конгломерат назывался
«государством Земля», но со временем это название отпало
за ненадобностью.
– И как же все это называется теперь?
– Да никак. Просто «Земля», да и все. Потому-то даже
сами понятия «государство» и «страна» исчезли.
– Выходит, если нет границ, то нет и вооруженных сил?
– Конечно. Когда-то отказ от них высвободил для
цивилизации столько энергии, что это позволило сделать
очень большой рывок в освоении космоса.
– И что же это единое государство управляется каким-то
единым правительством?
– Да, вначале такое единое правительство было. Для
него был даже выстроен специальный правительственный
город. Но вскоре оно было заменено обычной
вычислительной техникой.
– Но как же без правительства!?
– А какая в нем надобность? Общество стабильно, когда
оно неуправляемо или когда управляемо всеми. Каждый,
желающий влиять на его жизнь, делает это через общий
банк управления. Согласись, что это нравственно, когда
каждый имеет прямой выход в человечество, когда каждый
124
вроде члена правительства. Недопустимо, чтобы
пропадали идеи и порывы хотя бы одного человека. Ты
можешь предложить все что угодно и, если твое
предложение будет одобрено большинством, то оно
автоматически примется к исполнению. То же происходит
и с толковым протестом. Вот и все правление. Еще в самом
начале формирования современной структуры общества (а
это было уже давно, еще до бессмертия) кто-то из
философов назвал наше общество «обществом
постоянного референдума», и это определение до сих пор
считается наиболее точным.
– Но в этом случае, – заметил Нефедов, – ваша система
нивелируется личность. Авторы предложений остаются
неизвестными…
– А что делать, если многие предложения, лежащие на
поверхности, поступают одновременно от тысяч ученых?
Бывает, что идеи, логично продолжающие друг друга, идут
целыми каскадами. Известными у нас становятся лишь те,
чьи предложения опережают мысль многих, и с которыми,
как это было всегда, большинство вначале не соглашается.
– И давно у вас так?
– Система была введена еще при государствах и
правительствах. И первое предложение, к которому мог
выразить отношение каждый, было предложение об
оружии. Тогда в течение трех суток произошла поистине
мировая революция, потому что все страны тут же
втянулись в соревнование за меньшее количество «да».
Кому хочется выглядеть агрессивней, а, значит, и
трусливей другого? Уже к концу первых суток выяснилось,
что «да» осталось лишь за военными. Но постепенно и
они стали отпадать. И вот, в конце концов, вышло так, что
за оружие остался… один человек. Вообрази, в мире
ликование: оружие есть, отравляющие вещества есть,
спутники-шпионы работают, а необходимости в этом уже
нет. Ну, просто бросай все и уходи. И вот только одно «да».
125
Конечно, на это можно было бы не обращать внимания, но
ведь тем-то это и интересно: кто таков? Оказалось, наш
мужичок-сибирячок. Направились к нему этакой
праздничной делегацией. А он – охотник. У него егерь уже
два раза двустволку отбирал, и он решил, что это
разоружение на руку егерям… И ему, между прочим, в
честь этого памятник отлили. Ну, это понятно, ведь все
крутые повороты истории сопровождаются памятниками и
анекдотами. Теперь надо уж, пожалуй, в летопись
заглянуть, чтобы выяснить правда это или легенда. Но
памятник есть.
Скорость машины на маршруте межконтинентального
сообщения была потрясающей. Несмотря на то, что второй
ярус маршрутов был значительно выше первого, земля
внизу проходила сразу городами и горными областями.
Реактивный самолет двадцатого века был бы тут просто
тихоходом…
Минут через двадцать этого молниеносного движения
им открылось зрелище, которое Юрий Евдокимович не
стал комментировать, чтобы полюбоваться восторгом
подопечного. Зрелище состояло в том, что в небо с
размеренной ритмичностью стремительно, как бумажки,
подхватываемые ветром, уносились какие-то обтекаемые
продолговатые предметы.
– Судя по всему, это и есть космодром, – догадался
Нефедов, – но где же пустыня?
Старший восстановитель даже крякнул от огорчения.
– Сахара под нами, но понятно, что она давно уже не
пустыня… К твоему сведению во время твоей эпохи
пустыни занимали одну пятую часть суши, а льды
занимали одну десятую часть. Понятно, что такое
«безобразие» нельзя было оставлять без изменения. Так
что теперь это все, если можно так выразиться, несколько
«подправлено»… Эх, если б ты знал, сколько стихов и поэм
126
посвящено этой установке, – сказал он, кивнув вперед, –
она называется «Фонтан».
– А почему «Фонтан»?
– Поэтам это название кажется символическим. Они
пишут, что это фонтан разума, струя духовности в космос.
Другой более мощный «фонтан» для транспортных и
экспедиционных кораблей вблизи полюса. Но этот малый у
поэтов более популярен.
Предоставляя возможность полюбоваться космодромом,
Юрий Евдокимович остановил леттрам в воздухе. В
центре «Фонтана» находилось круглое блестящее пятно
диаметром метров в сто. По направлению к нему с
противоположных сторон подходили два трамплина, с
которых поочередно скатывались аппараты, похожие как
раз на те летающие тарелки, или, если точнее, на те
спортивные диски, о существовании которых одно время
горячо спорили в двадцатом веке. Разогнавшись, они
отрывались от трамплинов, потом несколько метров летели
в свободном падении в центр круга и, вдруг
подхватываемые какой-то силой, мгновенно увлекались
вверх.
Нефедов и Юрий Евдокимович опустились на вершину
одного из трамплинов, где была остановка. Там они
увидели целую очередь очень массивных на вид летающих
дисков: те, что поменьше, были цвета блестящего графита,
а те, что побольше, цвета металлической изсиза-синей
перекаленной стружки. Купола над аппаратами включались
почти в самый момент старта.
Пока старший восстановитель, разминая несколько
затекшие ноги, ходил к диспетчеру, Нефедов стоял и
заворожено смотрел, как эти аппараты продвигались на
старт. Скоро Юрий Евдокимович вернулся с человеком в
фиолетовом комбинезоне с замысловатой эмблемой на
груди. Он сказал, что специально вышел пожать руку
такому необычному, «историческому», как он выразился,
127
клиенту и проводил их до одного аппарата цвета графита.
Путешественники поднялись в него с нижнего люка. Там
было всего два кресла, быстро подстроившихся под
пассажиров. Минут через пять они одновременно
заметили, как их аппарат, подавшись в сторону, вышел на
главный конвейер и двинулся к точке старта.
– Ты умеешь управлять этой машиной? – на всякий
случай поинтересовался Нефедов.
– Тут не сложно, – ответил Юрий Евдокимович, – взлет
и полет автоматизированы. А для некоторой корректировки
две эти рукоятки: тоже не запутаешься. Эта техника для
дилетантов, она проста как прогулочная лодка.
– А за счет чего мы взлетим?
– За счет той же энерговолны, которая скручена здесь в
вертикальную струю, в энергетический поток. Он-то и
вынесет нас в космос.
– Вроде выплюнет, – заметил Нефедов.
– Вот-вот, – засмеявшись, подтвердил Юрий
Евдокимович.
Они уже видели, как первые аппараты с включенными
куполами ныряют вниз, как на мгновение зависают над
зеркальным пятном и в мгновение ока исчезают из вида.
– А перегрузками нас не расплющит? –
полюбопытствовал Василий Семенович.
– И такое возможно, если откажет балансирующая
система, – сообщил старший восстановитель. – Несколько
лет назад система отказала в одном из леттрамов, а еще
раньше в лифте одного из домов, не помню какого города.
А здесь такой случай был восемьдесят лет назад.
– И что стало с людьми?
– Ничего, – печально сказал Юрий Евдокимович и тут
же поправил эту нелепую ошибку, – от них не осталось
ничего. Их тоже было двое. Они были геологами с одной
из осваиваемых планет. Аппарат тут же вернули и даже не
стали отключать купол простекла. Корабль запаяли в
128
спецоболочку и поместили в бункер хранения. До будущего
восстановления. Сейчас так делается со всеми,
погибающими. Да ладно тебе! – хлопнув по плечу, сказал
он тут же. – Если страшно, зажмурься. Иногда я и сам так
делаю: интересно, знаешь ли, открыть их через мгновение
и увидеть себя в другом мире. Ну, все, взлетаем…
Нефедов видел, как у их аппарата возник прозрачный
купол, потом аппарат, уже не касаясь покрытия трамплина,
а словно на воздушной подушке скользнул вниз. И по
совету старшего восстановителя, Василий Семенович
закрыл глаза. Ощущение движения исчезло, которое тут,
так же как и в леттраме, воспринималось лишь визуально.
Внезапно Нефедов ощутил, как на глаза ему упал яркий
солнечный свет.
– Ну и что? – спросил он, отвернувшись в другую,
напротив, очень темную сторону. – Скоро?
– Можешь открыть, – засмеявшись, сказал Юрий
Евдокимович, наблюдая не за тем, что было вокруг, а за
реакциями первого воскрешенного.
20. ПРЕДСТАВИТЕЛЬ НОВОСЕЛОВ
Василий Семенович открыл глаза, и первый его взгляд
был поглощен бесконечным звездчатым пространством.
«Небо…» – удивился он, и тут же поправил себя, наверное,
это уже не называется небом, ведь небо – это когда в
космос смотришь с Земли. Он повернул голову и тут же
зажмурился от ярчайшего солнца, хотя купол аппарата был
уже притенен. Внизу голубела Земля, похожая на огромную
карту. Юрий Евдокимович украдкой поглядывал на
Нефедова, давая ему возможность насладиться зрелищем.
Что еще было удивительно для новичка, так это странная
легкость рук, всего тела, легкое головокружение. Старший
восстановитель, заметив его испытательные вздымания и
взвешивание рук, пояснил, что в этом прогулочном
129
аппарате конструкторы специально оставили частичную
невесомость, чтобы у туристов оставалось ощущение
космоса.
Земля этим временем медленно отдалялась. Юрий
Евдокимович управился с несложной, как он уверял,
корректировкой аппарата и потом, полностью обратившись
к Нефедову, принялся рассказывать о звездах и созвездиях,
рассеянных вокруг. Василию Семеновичу все это
показалось увлекательной лекцией, хотя его гид постоянно
извинялся за эту общеизвестность информации.
Однако же, полет был жутковатым. Одно дело лететь ты
на крупном корабле, ощущая под собой твердь массы,
здесь же под ногами была, по сути, щепка вокруг которой
во все стороны лишь сплошная бездна! На щепке через
такую бездну – такое и в кошмарном сне не приснится, а
для них это просто! А, если вдруг что-то случится, и она
просто зависнет или начнет куда-нибудь падать? Пожалуй,
единственное, что еще хоть как-то успокаивало здесь, так
это свечение таких же аппаратов на параллельных курсах, а
так же тех, которые мгновенными искрами проносились
навстречу.
– А за счет чего мы движемся теперь? – спросил
Нефедов, на этот раз уже четко помня, что земная
энерговолна здесь уже не действует.
– За счет настройки на определенную гравитационную
волну. В Космосе таких волн ровно столько же, сколько и
небесных тел. Мы пользуемся ими как некими
«резинками», притягивающими корабль. На нашей
«таблетке» есть атомная аппаратура, способная ловить и
«утолщать» нужные «резинки», одновременно «обрезая»
не нужные. И свободное падение на какое-то из небесных
тел нам обеспечено. До тех пор, конечно, пока оно нам
необходимо. Для движения наиболее мощных кораблей
используются одновременно множество таких «резинок»,
на время «привязываемых» иногда даже к энергиям
130
«черных дыр», что позволяет развивать практически
неограниченную скорость.
– А скорость света уже преодолена?
– Не преодолена, но достигнута. Это уже давно…
И, все-таки, ощущение зыбкости в этой бездне
Нефедова не покидало – слишком уж как-то легко все это у
них, можно даже сказать, легкомысленно.
– А вот если бы сейчас с нами что-то случилось, то нам
пришлось бы вызывать аварийный корабль или как? –
спросил он.
– Наверное, лучше один раз показать, чем сто раз
объяснить, – сказал старший восстановитель, – ну вот
смотри, что сейчас произойдет.
Вглядевшись в пульт управления, он тронул какую-то
клавишу.
– Я полностью останавливаю эту, как ты называешь ее,
«таблетку».
Василий Семенович похолодел. Не понятно даже по
каким приметам он заметил, что их «щепка», мгновенно
теряя скорость, и в самом деле, просто начинает
неподвижно зависать в пространстве.
– В чем дело? В чем причина вашей остановки? – тут же
раздался откуда-то голос робота с вплетенной
металлической ниткой. – Ваше физическое состояние
нормально.
На светящемся экране возникли все физические
характеристики обоих путешественников: их пульс,
давление, температура тела, какие-то данные о других
органах с выводом в конце, что это состояние
соответствует возрасту тридцати и тридцати трем годам. В
данный момент состояние здоровья – хорошее.
– Вам дается тридцать секунд для продолжения
движения, – продолжал робот, – либо для какого-то иного
действия. В противном случае будет включен режим
131
экстренного возвращения на базу! Начинаю отсчет.
Тридцать, двадцать девять, двадцать восемь…
– Ну, все, – сказал старший восстановитель, – больше
медлить нельзя. Хватит острых ощущений. Этот железный
диспетчер шутить не умеет.
Он снова включил полный вперед и отсчет тут же
прекратился.
– Счастливого пути, – пожелал «железный диспетчер».
Нефедову от всего этого захотелось просто
присвистнуть.
– Вот теперь можно и пояснить, – сказал Юрий
Евдокимович. – Дело в том, что все мы, независимо от
того, где находимся, незримо подключены к особой
медицинской базе данных, постоянно контролирующей
наше здоровье. Именно она-то и предлагает нам то или
иное меню для пропитания. За пределами Земли этот
контроль еще более жесток. Как видишь, вот наши данные.
И если бы с нами что-то случилось, и мы не среагировали
на отсчет робота, то на помощь к нам никто бы не
помчался, но нас просто «выдернули» бы на базу. Скорость
такого возвращения стремительна. Могли бы даже
возникнуть перегрузки, но перегрузки опять же
контролируемые, не допускающие тотального исхода. Если
же ситуация оказалась бы какой-то крайне необъяснимой,
опасной для жизни, то нас просто, что называется,
законсервировали бы, чтобы потом, получив
«целенькими», благополучно оживить. Для этой
консервации, срабатывающей в доли секунды, здесь есть
все необходимое.
– Ну и ну, – только и проговорил Нефедов.
– Все что касается безопасности для нас свято, –
заключил старший восстановитель, – согласись, что нам
есть что терять.
Не понятно, сколько времени промелькнуло в этой
странной обстановке с непривычными ощущениями, когда
132
Нефедов заметил, что впереди заголубела и стала
увеличиваться одна из звезд, тогда как другие оставались
такими же далекими. Старший восстановитель молчал, и
Нефедову ничего не оставалось, как поинтересоваться что
это такое.
– Это Земля, – спокойно сообщил Юрий Евдокимович.
Как можно было в это поверить, если Земля только что
скрылась за спиной?
– Это Земля Дубль-А, – невинно уточнил старший
восстановитель, заметив, что Нефедов начал озираться,
пытаясь как-то сориентироваться и довольный тем, что
интрига удалась. – Это и есть планета, для воскрешенных
людей. Всего у нас четыре таких, уже готовых
искусственных планеты. Все они на той же орбите, что и
Земля. А вот Дубль-Д и Дубль-Ж – это пока что
коричневые планеты без растительности и атмосферы. Но
сейчас еще напыляется Дубль-Зет. Ей-то сейчас и заняты
почти все планетные инженеры.
– А из чего строят? Где берут материал?
– В космосе. Всюду в окрестностях Солнечной системы
расставлены ловушки, которые захватывают метеориты,
астероиды, пыль, лед и по каким-то сложнейшим
траекториям и специальным коридорам направляют все это
в одну точку. Конечно, это строительство очень сильно
усложняет навигацию в пределах Солнечной системы, но
что поделать. А на Дубль– Зет и вовсе сплошные
камнепады, взрывы, пламя, дым. Приближаться к ней даже
на далекое расстояние запрещено. Планета еще невелика,
но инженеры рассчитывают, что через сотню лет она
созреет: наберет массу Земли. После этого ей подбросят
дрожжей, чтобы все на ней перебродило, прореагировало и
спеклось, как когда-то не Земле со всеми ее вулканами и
землетрясениями. Правда, все это пройдет там в
ускоренном, результативном темпе. Потом, когда планета
будет испечена, уйдет еще сотня-две лет на ее охлаждение,
133
а дальше начнется период освоения. Ну, а Дубль-А, которая
уже давно прошла такой путь, ты увидишь сегодня сам.
Там уже работают исследователи, осваивают ее насколько
это необходимо, хотя желающих жить там оседло, не
находится. Всем хочется быть поближе к цивилизации.
– Все планеты, на которых есть люди, находятся в
пределах Солнечной системы? – спросил Нефедов.
– Нет, у нас есть заселенные планеты, которые
находятся на расстоянии тридцати-тридцати пяти лет
полета. На одной такой планете, которую когда-то с
большой надеждой окрестили Гея, более тридцати лет
назад произошла катастрофа: погибло все ее население.
– Да, – тут же вспомнил Нефедов, – так этот художник
Андрей Болотов, о котором сегодня говорил Григорий
Иванович тоже погиб?
– Разумеется. И попозже тебе стоит узнать о нем
подробней. Так вот, – продолжил он свою мысль, –
конечно, и у вас тонули лайнеры, унося жизни тысяч
людей, погибали города вроде Помпеи или Хиросимы, но у
нас погибло население целой планеты, исчезла, по сути,
отдельная развитая цивилизация. Таких катастроф вы
просто не могли знать.
– Но тут одна тонкость, – грустно кивнув головой в знак
согласия, все же заметил Нефедов, – мы-то умирали по-
настоящему, навсегда и воспринимали смерть не так, как
воспринимаете ее вы …
– А знаешь, ведь мы и сейчас, даже зная о бессмертии и
воскрешении, боимся ее, – сказал Юрий Евдокимович. –
Может быть, это какой-то рудимент, но воспринимать
смерть легко мы так и не научились. Тот факт, что люди не
потеряли ощущения трагизма смерти, наш Великий Старец
Сай Ши, истолковывает как одно из доказательств
противоестественности бессмертия и воскрешения. Он
утверждает, что человеку в эту сферу вторгаться не следует.
А, кстати, интересно, что бы он сказал, если бы встретился
134
и поговорил с тобой – первым воскрешенным? Думаю, что
эта встреча поколебала бы его взгляды. Мы потом к нему
съездим, хорошо? Философию Сай Ши воспринимают
сейчас не более чем экзотику, но факт остается фактом –
трагичность восприятия смерти мы почему-то не утратили.
И потому гибель планеты Гея для нас шок, от которого мы
еще не оправились. И самое страшное в этом то, что мы
еще не поняли причину гибели. Единственно, что мы
перестали делать – это заселять сомнительные планеты.
Мы решили, что планеты лучше строить с ноля. Но где
гарантия, что нечто вроде того, что произошло на Гее, не
случится в масштабах всей цивилизации? Ведь тогда и
воскрешать нас будет некому… Так что смерть остается
для нас еще вполне реальной и трагичность ее восприятия
не должна исчезать. Успокаиваться нам еще рано.
Выход за пределы Солнечной системы оказался
драматичен и сам по себе. С первой же экспедицией, цель
которой была всего лишь выйти за Систему и вернуться
назад, произошло нечто странное: все люди, находившиеся
на корабле, словно испарились. В свое время это тоже
было потрясающей загадкой.
С корабля исчезли и пятьдесят человек экипажа, и
животные, и растения, и некоторые материалы
органического происхождения. Корабль стал простой
металлической болванкой, в которой выгорело все, что,
могло выгореть и осталось лишь то, что могло оставаться
неистребимым в космосе. Астрономы еще несколько лет
после этого по привычке наблюдали за уходом этого куска
металла в дальний космос, но эти наблюдения были уже
бессмысленны.
Объяснений случившемуся не было. Долгое время
самым достоверным предположением было то, что за
пределами Солнечной системы существует космическое
излучение неизвестной природы, обнаружить, которое
могут лишь инструменты, созданными кем-то способным
135
существовать в сфере этого излучения. Это было
настоящим тупиком. Истина же, оказалось куда проще, но
не менее печальной. Никакого уникального излучения в
космосе не было. Просто там уже не было нашего Солнца.
Там не было его влияния и все, что было обязано своим
появлением Солнцу в результате фотосинтеза, там просто
таяло, растворялось в космосе точно так же как горячая
капля воды раствориться в холодном океане. Иначе говоря,
выяснилось, что люди в самом прямом смысле дети
Солнца и без его сложного постоянного воздействия
существовать не могут. В общем, знакомая история: люди
недооценивали для себя значение Солнца, как
недооценивают обычно воздух, которым дышат.
Когда эта гипотеза была экспериментально
подтверждена, то у науки на какое-то время опустились
руки. А ведь были уже созданы корабли, приборы и
вспомогательные механизмы для преодоления
неимоверных расстояний, все пространство в окрестностях
Солнечной системы было уже досконально изучено и
расписано маршрутами сотен дальних космических
экспедиций, и вдруг оказывается, что мы, в некотором
смысле, пленники Солнца, от которого нам нельзя
отрываться. Дальние пределы, оказывается, предназначены
лишь роботам, в которых не должно быть ни одного
органического элемента. Кстати, тогда же, попутно
объяснился и тот простой факт, почему никаких
инопланетян, за всю историю цивилизации мы не
дождались. Видимо любой инопланетянин, не житель
Солнечной системы, так же не мог оторваться от
собственного уникального светила.
– Но ведь человечество-то все-таки оторвалось, –
заметил Нефедов.
– Да, в отличие от каких-то пока еще не обнаруженных
инопланетян, выход мы нашли. Более того, вскоре после
этого были заселены планеты Гея и Тантал, относящиеся к
136
двум разным системам. Собственно, выход увиделся сразу,
лишь только проблема оказалась очеркнутой: на корабле
требовалось иметь собственное солнце, или, точнее,
имитацию его полного воздействия. Конечно, корабли
после этого пришлось строить заново. Они значительно
увеличились в размерах. Обычно их монтируют в космосе,
а по величине они равны городам со стотысячным
населением.
– Кошмар! – невольно воскликнул Василий Семенович.
– Но сейчас у нас хватает космонавтов для
формирования таких команд, – любуясь его
непосредственным восторгом, сказал старший
восстановитель.
Посадка на планету Земля Дубль-А была, пожалуй,
лишь чуть-чуть медленнее взлета. Уже на небольшой
высоте, после резкого снижения, корабль завис над
поверхностью и Василий Семенович сидел, отходя от
этого сумасшедшего падения. Старший восстановитель
объяснил, что точка снижения приблизительно
соответствует координатам их города на Земле. Но только
здесь была непроходимая тайга, простирающаяся до
горизонтов, где лишь в одной стороне на западе
начиналась горная страна, с острыми, молодыми
вершинами.
– Могу ошибиться, но, по-моему, этот пейзаж
соответствует примерно началу нашего летоисчисления, –
сказал старший восстановитель, – так что мы, можно
сказать, в прошлом.
Юрий Евдокимович направил корабль по стрелке,
появившейся на экране пульта, и скоро путешественники
увидели космодром с одним трамплином, на вершину
которого они и опустились. Здесь их ожидало человек
восемь женщин и бородатых мужчин. Они вручили
Нефедову букет душистых таежных цветов, в которых
особенно ярко выделялись темно-желтые жарки. Потом,
137
обнаружив, что гость уже не справляется с цветами,
встречающие со смехом забрали всю эту охапку обратно.
Нефедова, конечно, уже не надо было представлять, но
старшему восстановителю захотелось хотя бы здесь
выдержать торжественность встречи.
– Вот, – сказал он, – перед вами представитель
новоселов. Покажите ему весь этот большой дом, который
вы готовите для его друзей и близких, для всех людей его
времени.
– Покажем, все покажем, – с готовностью поддерживая
его торжественность, обещали хозяева.
После встречи все спустились в одно из таких же
современных, как и на Земле, строений. Воздух, которым
тянуло снизу, был напитан ароматом дикого леса,
пронзительными запахами хвои и брусничника. На стене
большой светлой комнаты висело несколько медвежьих и
тигриных шкур. Нефедов подошел и погладил их: шкуры
были настоящими. Хозяева пояснили, что в окрестностях
космодрома видимо-невидимо зверья, которое приходится
отпугивать, но с этими, особенно настырными
экземплярами, пришлось покончить. Василию Семеновичу
даже представили бородача, сделавшему это, однако тот уж
как-то слишком старательно опускал глаза, так что,
кажется, дело было не в отпугивании, а в охотничьем
азарте, проснувшемся в этом человеке.
Нефедову, которого и впрямь воспринимали, как
представителя новоселов, очень долго и обстоятельно
рассказывали о новой планете. Если сравнивать ее с
Землей, то тут, оказывается, все было не так, здесь была
совершенно иная ситуация и с полезными ископаемыми, и
с радиационной обстановкой, и с климатическими
сюрпризами. Однако, как бы там ни было, но жить здесь
можно было вполне. На планете строилась подземная
энергостанция, первая очередь которой уже работала,
обеспечивая в основном энергетический поток
138
космодрома. Кое-где на полях выращивали пшеницу и
овощи.
Встреча закончилась обедом, после которого гостей на
пятиместном экспедиционном леттраме прокатили по
новой планете с остановками сначала на берегу озера,
кипящего рыбой, а потом на берегу широкой реки с
синевато-хрустальной водой и длинным песчаным пляжем.
Сидя на песке, Нефедову было удивительно видеть
гигантское количество свободно и, как подумалось,
бесполезно текущей воды. Здесь по всем древним
правилам путешественники разожгли костер, быстро
наловили рыбы и сварили уху. Пока она варилась, хозяева
предложили гостям искупаться. Нефедов очень хотелось