Navium Tirocinium

– Многих ли? Не такой уж я именитый человек, чья смерть способна собрать море плакальщиков.

– Тем не менее, среди них будет одна, чьё сердце разорвётся от горя, если тебя не станет, – промолвила Алиса и краска смущения залила её красивое личико.

– Ну, посмотри сама. Как же я сбегу из этой башни? – вздохнул Ронан и распахнул створку узкого зарешеченного окна. – Даже если я перепилю цепи и решётку, то как мне протиснуться в это тесное оконце? Разве что превратиться в сокола и упорхнуть на крыльях свободы! Но таких магических чар у меня нет.

Алиса озадаченно глядела на оконце – она и не предполагала, что оно будет столь узко!

– Но в таком случае, если пропадут надежды на ходатайство королю, ты можешь избавиться от оков и, когда тюремщик войдёт в комнату, кинуться на него и убить – ты сильный как лев, я знаю, – а потом выбраться через дверь внизу, – посоветовала вызволительница.

Ронан поглядел на девушку с доброй улыбкой и сказал:

– В этих четырёх башнях несколько тюремщиков, которые тут же сбегутся на шум. И не успею я отцепить ключ у убитого тюремщика, спуститься вниз и отпереть дверь, как они бердышами изрубят меня на части. К тому же я вовсе не желал бы убивать Тернки – того самого тюремщика, который вас привёл. По словам сэра Хью, он обещал печься обо мне как о родном сыне «за весьма умеренное воздаяние, разумеется», и пока от него я ничего худого не видел. Ежели не брать в расчёт его главный недостаток – безмерную алчность, – то в целом он человек даже и не такой уж плохой. Но главное, Алиса, если я сбегу, то они непременно догадаются, кто всё подстроил, схватят тебя как пособницу и бросят в эту ужасную тюрьму! Разве же я могу такое допустить?

– Не схватят, Ронан! Мы с Дженкином всё-всё предусмотрели, – возразила девушка и бойко продолжила: – Если бы здесь было достаточно света, ты увидел бы, на какую замараху я похожа. Я оделась служанкой, измазала лицо и запретила дядюшке Хью называть меня по имени и говорить, что я его родственница, хотя пока ещё и не посвящала его в наш план. Если ты сможешь убежать из тюрьмы, и они придут искать эту бедную служанку, то её уже не будет и в помине, а преследователям расскажут историю про молодую кухарку, которая без ума влюбилась в юного шотландца и, рискуя своей жизнью и не говоря никому ни слова, решилась спасти его, а после того, как он сбежал, покинула дом, присоединилась к беглецу и они убежали неведомо куда. Восхитительный план мы с Дженкиным задумали, не правда ли?

– План чудесный, Алиса, – с нежной грустью произнёс юноша. – Только сомневаюсь я, что он выполнимый. Тсс!

Последнее восклицание было вызвано скрежетом ключа и засова – вернулся Тернки. Входя, он успел заметить, как девушка отпрянула от узника, лукаво ухмыльнулся и увёл Алису. На лестнице, полагая, что имеет дело с обычной потаскушкой, он попытался обнять её за талию, но получил такую звонкую оплеуху, звук которой слышен был, казалось, по всей Ньюгейтской тюрьме.

– Ах ты, чертовка! – пробормотал тюремщик, потирая щёку. – Попала бы ты в мои постояльцы, тут норов твой разом укротили бы.

– Да я и не против здесь поселиться, лишь бы в одних покоях с Ронаном Лангдэйлом, – дерзко и развязно заявила девушка, играя роль той, за которую она желала сойти.

«Господи, если бы мой батюшка видел сейчас свою дочь, – подумала Алиса, – он бы как пить дать со стыда сгорел! А этот тюремщик такой гадкий, фи! И чего Ронан его жалеет?»

Глава LVIII

Навязчивый жених

На следующий день за пяльцами Алиса тщетно пыталась отвлечься от терзавших её душу тягостных мыслей. Её ловкие пальчики делали стежок за стежком, которые мало-помалу складывались в затейливые узоры. Но, увы, тяжкие, беспокойные думы не отпускали девушку, а прекрасные ажуры не радовали глаз. Алиса давно уже понимала, что испытывает к юному шотландцу чувства, каковые благопристойной девушке её возраста и послушной дочери знатного лондонского купца подобает гнать от себя как прокажённых с городского рынка. Однако всё её девичье естество, подкреплённое жалостью к оказавшемуся в смертельной опасности юноше, восставало от проявления подобного благонравия. А потому вопреки приличию Алиса в тайне души лелеяла свои нежные чувства и думала теперь только об одном – как спасти Ронана.

По Лондону ходили слухи, что его величество сильно болен, да и дядюшка Хью об этом упоминал, и потому Алиса ужасно боялась, что юный король не поправится и не сможет подписать прошение о помиловании. Вот почему на такой худой случай она и придумала план побега Ронана из тюрьмы. В этом у неё был верный союзник – Дженкин Гудинаф, который помог ей всё в тайне подготовить. Но теперь возникли и негаданные трудности, о которых она не могла раньше и предположить: узкое, словно бойница, оконце в камере заключённого и нежелание самого Ронана убивать тюремщика ради спасения собственной жизни.

От досады Алиса кусала себе губы, стежки стали выходить неровные. Она отложила шитьё, и из карих глаз по бледным щёчкам потекли слёзы отчаяния. Пожилая горничная, которая в тот час составляла Алисе компанию по рукоделью, подошла к девушке и по-матерински погладила её по шелковистым волосам.

– Благодарю тебя, моя добрая Эффи, – промолвила девушка, немного успокаиваясь. – Ты ещё прислуживала моей бедной матушке и когда-то носила меня на руках. Ты сведуща в лечении человеческих мук и знаешь, как без слов унять душевные страдания. Мне уже и самом деле лучше от одного лишь прикосновения твоих тёплых ладоней. Давай же снова приступим к вышиванию.

Старая служанка молча отошла к своему месту напротив камина и села за пяльцы. Алиса тоже взяла в руки иглу, но приступить к вышиванию в этот день ей уже было не суждено…

В комнату, где они сидели, осторожно и крадучись, словно охотник, выслеживающий дичь, нешумно вошёл Мастер Бернард. Увидев Алису, он робко приблизился к ней и произнёс:

– На сегодня моя работа закончена, и я зашёл намеренно, дабы попрощаться с вами до завтра, мистрис Алиса.

Девушка удивлённо подняла лицо, на котором ещё не прошли следы недавних слёз и переживаний.

– Однако, это весьма странно, Мастер Бернард, – ответила она всё ещё чуть дрожащим голосом. – Как правило, вы избавляете меня от необходимости каждый божий день здороваться и прощаться с вами.

– Это верно, мистрис Алиса. Потому как я человек благопристойный и не хочу докучать вам ради своего лишь неутихающего желания видеть вас, – согласился клерк.

– И почему же вы нынче изменили своему благонравию? – с иронией спросила девушка.

Мастер Бернард хотел было что-то сказать, но замялся и поглядел в сторону старой Эффи.

– Я бы хотел предложить вам помощь в одном деликатном деле, – тихо произнёс клерк, – но для этого мне необходимо переговорить с вами с глазу на глаз.

– Да за кого вы меня принимаете, Мастер Бернард, если полагаете, что я могу поступиться приличием и остаться наедине с молодым мужчиной! – негодующе воскликнула девушка, вспомнив в то же время – одновременно с удовольствием и смущением, – что вчера она так и поступила.

– О, мистрис Алиса, у меня самые честные намерения, – сказал клерк. – Но вопрос столь щекотливый – ибо речь идёт об одном хорошо известном вам человеке, попавшем в беду, – что вы вряд ли пожелали бы посвящать в него других лиц.

Бернард умолк и многозначительно поглядел на дочку своего патрона. Алиса минуту молчала, раздумывая над странными словами Бернарда, потом повернулась к старой горничной и сказала:

– Эффи, дорогая, надеюсь, ты не обидишься, если я попрошу тебя пересесть к окну и поплотней укутать голову шалью, чтобы тебя не продуло.

Старая горничная была слишком опытна, чтобы не понять, что от неё требуется, а потому безропотно пересекла комнату и примостилась в алькове у окна со своими пяльцами, бросив лишь строгий взгляд на клерка.

– Говорите, Мастер Бернард, только негромко, – тихо сказала Алиса. – Старая Эффи уже слишком глуха, чтобы услышать наш разговор. Итак, что вы желаете мне сказать?

– Мистрис Алиса, я хочу оказать вам одну весьма ценную услугу, – начал клерк.

– По правде говоря, лучшей услугой для меня будет, если вы оставите меня в покое, сэр счетовод, – отрезала Алиса. – Но всё же, чем же я обязана такой небывалой любезности с вашей стороны?

– Вы же знаете, как я к вам отношусь, – продолжил Мастер Бернард. – Вот уже много месяцев как я только и делаю, что думаю о вас. Ваш батюшка вселяет в меня надежду, ибо он весьма благосклонно относится к нашему будущему браку и, как вам известно, всецело поощряет его. Однако меня очень даже беспокоит ваше равнодушие, которое, мне хочется надеяться, всего лишь показное и происходит от свойственных вам скромности и добропорядочности. Месяц назад ваше отношение ко мне стало более благожелательным, и вы изволили одаривать меня ласковыми улыбками и приятными словами. Однако, после того как этого шотландского молодчика засадили в тюрьму, вы ни разу не улыбнулись мне и не сказали ни единого доброго слова. Надеюсь, что это происходит только от беспокойства за честь вашего дома, и я могу рассчитывать на вашу благосклонность. Хотя должен признаться, что меня весьма удручает сухость, которую вы проявляете ко мне в последние дни.

– Что ж, ваши тревоги вполне оправданы, Мастер Бернард, – заявила Алиса. – Если хотите знать правду, то вы мне просто противны. А коли батюшка будет настаивать на этом браке, то я лучше убегу из дому или прыгну с моста и утоплюсь в Темзе.

– Что вы, мистрис Алиса! Чем же вам не по душе наш брак? Ваш батюшка хвалит мои таланты в счетоводстве и говорит, что я весьма пригоден к коммерции. Он полагает, что лучшего продолжателя своего дела ему не сыскать, и в качестве приданного намерен сделать меня полноправным партнёром его торгового дома. К тому же моя внешность позволяет мне надеяться, что рядом со мной любая девушка будет казаться ещё красивей.

– Я не желаю слушать ваши фанфаронские речи! – резко сказала Алиса. – Вы меня обманули, ибо говорили о помощи попавшему в беду человеку, а заместо этого нахально домогаетесь моей руки и восхваляете свою никчёмную персону.

– Так я и веду к тому речь, мистрис Алиса, – мягко возразил клерк. – Теперь-то мне всё яснее ясного и я уверен, что вы многое отдали бы, чтобы избавить этого шотландского молодчика от петли. Разве не так?

– С чего вы это взяли, Мастер Бернард? – фыркнула девушка и, несмотря на навалившуюся на сердце тяжёлую каменную глыбу, продолжила с наигранным равнодушием: – Ронан Лангдэйл пользовался подобающим подопечному сэра Хью гостеприимством в доме его кузена, моего батюшки. Но раз суд признал его виновным в совершении страшного злодеяния, то разве не пристало всем благопристойным гражданам принять сторону правосудия? Мне остаётся лишь сожалеть, что этот юноша оказался столь порочен и злонамерен.

Клерк притворно вздохнул и разочарованно промолвил:

– Ну, коли так, мистрис Алиса, то прошу прощения, что превратно истолковал ваше шушуканье с сэром Хью и его ординарцем, и разрешите откланяться и пожелать вам доброй ночи.

– Подождите, Мастер Бернард, – остановила его девушка. – Я всё же, пожалуй, ради любопытства выслушаю, что вы изволите мне сказать касаемо этого несчастного, заблудшего юноши.

– Видите ли, мистрис Алиса, я много размышлял о вас, об этом юнце, – начал Бернард, – и составил summa summarium {общий итог (лат.)}, по которому выходит, что вы, быть может, даже не отдавая себе отчёта, стали проявлять неоправданную благосклонность к этому молодчику.

– Да как вы смеете! – прошипела девушка. – Кто дал вам право рассуждать обо мне так бесцеремонно?

– О, только мои чувства и добрые к вам намерения, мистрис Алиса, – вкрадчивым голосом ответил клерк. – А о благожелательности моих побуждений говорит то предложение, с которым я к вам пришёл… Мне по силам сделать то, что не можете ни вы, ни сэр Хью, а именно – вытащить из петли этого юнца, и даже оправдать его…

Алиса бросила на клерка изумлённый взгляд, недоверие в котором смешивалось с надеждой. И действительно, хотя ей и трудно было поверить в такие сверхъестественные способности Мастера Бернарда, но страстное желание видеть Ронана на свободе заставляло её верить даже в чудеса.

Надо заметить, что Мастер Бернард и в самом деле мог спасти Ронана, причём, без особого труда. Перед тем как осмелиться прийти с этим предложением к Алисе, клерк провёл долгие вычисления в своей голове, сопоставляя все deve dare и deve avere {кредит и дебит – (уст. ит.)}. Страх перед правосудием, которое могло признать его соучастником преступления, боролся в нём с желанием как можно скорее назвать Алису своей женой и стать партнёром её отца, завладев половиной торгового дома. В итоге корысть и желание обладать Алисой победили страх, и Бернард решил, что если заявит судьям, что всего-то за некоторую плату он взялся написать хорошим почерком и стилем письмо, смысл которого ему продиктовал некий Вильям Ласси – не ведая при этом ни сном ни духом, зачем Ласси потребовалось это письмо, – то сможет избежать подозрения в соучастии в заговоре и убийстве.

– Возможно ли это? – дрожащим голосом спросила дочь негоцианта.

– Вполне, но всё зависит лишь от вас, дорогая Алиса, – елейным голосом произнёс Бернард.

– От меня? – ещё больше удивилась девушка.

– Вот именно, – уверил счетовод. – Впрочем, к чему нам ходить вокруг да около? Скажу прямо: стоит лишь вам сказать вашему отцу, что вы согласны покориться его воле и выйти за меня замуж, чтобы мы успели – покуда он не отбыл на открытие новых путей нашего обогащения, – оформить нашу помолвку как полагается и подписать все бумаги между мной и вашим отцом. Как только сии формальности будут соблюдены, ручаюсь вам, я отправлюсь к шерифам, дам некие свидетельские показания и шотландца тут же должны будут выпустить.

– Ах! Так значит, вам каким-то образом известно, что Ронан Лангдэйл ни в чём не виновен! – гневно молвила Алиса. – И вы не заявили об этом лондонским магистратам, а спокойно дожидались, пока невинного человека приговорят к смертной казни!

– Расценивайте это, как знаете, мистрис Алиса, но я и так сказал вам чересчур много, – надменно произнёс клерк, почти не сомневающийся, что глупая женская чувствительность принудит девушку к капитуляции. – Как видите, я готов поступиться своей ревностью и сделать вам прекрасный свадебный подарок.

Алиса в своём гневе была достойна восхищения. На бархатистых щёчках её словно два бутона розы расцвёл яркий румянец. В карих глазах из-под длинных ресниц полыхало неистовое, сумасшедшее пламя, могущее, казалось, устроить пожар в комнате. С нежных, дрожащих губ вот-вот готово было сорваться грозное проклятие. Бернард смотрел на неё и восхищался, а строптивость девицы ещё больше подстёгивала его страсть.

– Я немедленно пойду к моему батюшке и всё ему расскажу о вашем гнусном предложении! – выпалила девушка.

– Что вы, мистрис Алиса? Каком предложении? Вам, верно, от душевных расстройств и переживаний последних дней стали мерещиться химерические картины… То же самое я скажу и вашему отцу. Он единственный, кто не догадывается о ваших симпатиях к шотландцу. Всё ваше будущее он связывает именно со мной, а успехи своего торгового дела – с моими феноменальными талантами, и будет очень расстроен, узнав о ваших пагубных предпочтениях. Неужели вам бы этого хотелось? А также того, чтобы повесили этого молодчика?

Алиса оказалась в полной растерянности. Она вдруг сникла и почувствовала себя словно загнанная охотниками лань. Все противоречивые мысли переплелись в её красивой головке, спутались в комок словно змеи и каждая пыталась прошипеть громче других. Девушка обхватила голову руками, как бы пытаясь заглушить это шипение, побледнела и почувствовала, что вот-вот упадёт. Мастер Бернард счёл эту её слабость за свою победу и стоял с торжествующим видом, ибо он представлялся себе уже полноправным партнёром торгового дома с двумя кораблями, большими складами на берегах Темзы и на континенте, а также хозяином красавицы жены.

– Мне … мне надо подумать, – запинающимся голосом прошептала Алиса. – Уходите.

Клерк почтительно поклонился и оставил комнату. Как только дверь за ним закрылась, Алиса бросилась к доброй Эффи и разрыдалась у неё на груди…

Не прошло и четверти часа, как дверь снова осторожно приоткрылась и в неё протиснулась ещё прикрытая кое-где клочками седых волос голова старины Гриффина.

– Что тебе надобно, старый хрыч? – недовольно пробурчала горничная.

– Ты на себя глянь-ка в зеркало! Ей богу, заплесневелая поганка, да и только, – любезно ответил дворецкий. – А пришёл я к мистрис Алисе. Там в сенях мальчишка стоит и утверждает, будто прибыл из Рисли-Холл и хочет немедля видеть сэра Хью.

– Ах ты, пустоголовая развалина! – проворчала Эффи, стремясь перещеголять дворецкого в изъявлении нежных чувств. – Ну, а причём здесь, скажи на милость, наша госпожа? Не видишь разве, что она не в духе?

– Так, сэр Хью нынче в Редклифе на кораблях ночует, обживается, – прошамкал старик. – А ординарец его, тот и подавно целыми днями где-то пропадает. Хозяин наш ещё за бумагами сидит и не велел его беспокоить. И что же мне с мальчишкой делать?

Алиса краем уха прислушалась к этому разговору, несколько отвлёкшему её от горестных мыслей. Она вспомнила, что Дженкин большую часть времени теперь проводил в Гринвиче; там, во дворце лежал больной король, и там же всё время находился Генри Сидни, от которого Гудинафу так не терпелось услышать новость о подписании прошения о помиловании.

– Приведи его сюда, Гриффин, – промолвила девушка. – Может быть, он со мной захочет поговорить.

Через минуту в комнате перед Алисой предстал подросток, на вид лет четырнадцати, с усыпанным веснушками живым лицом, хотя и покрытым тенью тревоги. Гордо выпяченная грудь и высоко задранный нос должны были являться, по мнению мальчишки, признаками осознания собственной значимости. Добротная короткая куртка обтягивала худощавое тело, по-видимому, не привыкшее к лени и излишествам, чем грешат многие слуги в богатых домах. Из-под шапочки с гусиным пером смешно топорщились пряди рыжих волос, а дубинка на поясе грозно свидетельствовала о том, что её хозяин может не только задирать нос, но и постоять за себя в случае надобности.

Алиса оглядела прибывшего и, будь это в другое время, она бы прыснула со смеху, глядя на напыщенного мальчишку, но оставаясь ещё под впечатлением недавнего разговора с ненавистным женишком, сказала:

– Кто ты, мальчик, и что тебе надобно передать сэру Хью? Мой дядюшка ночует нынче в Редклифе, и потому ты можешь передать твоё сообщение мне или же остаться в нашем доме до утра и завтра увидеть сэра Хью.

– Ага, а вы, верно мистрис Алиса Уилаби? Ну, я так и догадывался! – воскликнул мальчишка.

– О чём догадывался? – невольно спросила девушка.

– С вашего позволения, мистрис, свои мыслишки я покуда оставлю при себе. Как говорит моя матушка: не позволяй носу краснеть за грехи своего рта, – ответил бойкий паренёк. – А звать меня Эндри из Хилгай. Я состою пажом при его милости Ронане Лангдэйле, мастере Бакьюхейда. Эх, не хотел я его одного в Лондон отпускать, но он упрям как ослик отца Филиппа, когда наш капеллан тщится заставить его через ручей перейти – подавайте ему, видите ли, мостик через каждую лужу. Вот и велел хозяин мне в Рисли покуда оставаться. Ей-ей, был бы я рядом, я б за ним усмотрел, и болтали бы вы сейчас с ним, а не со мной. (При этих словах бледные щёчки Алисы слегка зарумянились). А как раз на Благовещение у меня пятка чесалась – ой как чесалась! – слов нету передать мои муки. И в самом деле, через несколько денёчков к нам гонец прискакал с письмом, что мастер Ронан в большую беду попал. Вот я на выручку сюда и подался, и надобно мне у сэра Уилаби все подробности выведать, что да как. И чем скорей, тем лучше.

– Надеюсь, я сама в состоянии удовлетворить твоё любопытство, – молвила Алиса и сделала знак слугам оставить их с мальчиком одних.

После того как старики, любезно пихаясь локтями и осыпая друга милыми колкостями, покинули комнату, девушка задала мальчишке несколько незначительных вопросов про Рисли, чтобы убедиться, что он тот за кого себя выдаёт. Эндри скоро понял, с какой целью его расспрашивают про такие пустяки, заговорщически подмигнул Алисе и сказал:

– Ей-ей, ежели кто-то скрытничает и осторожничает, значит, тому есть что скрывать. Ну, что, раскусил я вас, мистрис Алиса? Признавайтесь.

– Ах ты, пострел! – воскликнула девушка. – Просто счастье, что у Ронана такой смекалистый паж. И как смешно ты слова выговариваешь! Оставайся в этом доме и мы вместе придумаем, как выручить из беды твоего господина.

– Простите, мистрис, но задержаться здесь надолго я покуда не могу, – отказался Эндри. – Вы мне лучше рассказали бы всё про мастера Ронана: где он нынче и как. А я буду держать совет с … то бишь со своей головой, глядишь, вместе что и надумаем. Только вы мне сейчас всё как есть расскажите. А я к вам уж непременно снова зайду.

– Но почему ты не желаешь остановиться в нашем гостеприимном доме? – допытывалась Алиса. – К тому же две головы лучше одной.

– Всему своё время, мистрис, – уклончиво ответил Эндри и бесцеремонно уселся на лавку около девушки, всем своим видом давая понять, что готовится внимательно слушать.

Весёлостью и простотой общения мальчишка внушал Алисе полное доверие, хотя ей было непонятно, почему он не хочет остаться в доме. Девушка слышала раньше, как Ронан не раз упоминал своего честного и преданного, хотя и озорного слугу и порой даже цитировал его остроты и прибаутки. Поэтому Алиса не удивилась острому язычку и непосредственности пажа. Она поведала Эндри всё что знала, от начала и до конца, не упомянув лишь о своих личных чувствах и переживаниях. Алиса посвятила его в свой план спасения, рассказала про её посещение тюрьмы, про прошение королю и про болезнь последнего, пытаясь не упустить в своём рассказе ни малейшей детали.

Мальчишка слушал очень внимательно и с необыкновенно серьёзным видом, какой совсем не шёл к его смешливой физиономии. Иногда он с сосредоточенным видом настойчиво переспрашивал и уточнял все малейшие подробности. Можно было подумать, что это знатный лондонский негоциант выслушивает условия займа у ростовщика с Ломбард-стрит, а не мальчишка-слуга из далёкого шотландского замка внимает щебетанию молодой девицы.

После того, как он всё узнал про дела своего хозяина, Эндри засобирался и заявил, что ему пора уходить, и попросил никоим образом не сообщать мастеру Ронану о своём появлении в Лондоне, потому что он ослушался хозяина и покинул Рисли, хотя и с добрыми намерениями.

На все попытки Алисы уговорить его остаться и дождаться ужина, мальчишка ответил решительным отказом. Единственное, на что он с радостью согласился, так это прихватить с собой узелок с кое-какой снедью, оставшейся с обеда. После этого Алиса почти по-дружески попрощалась с юным пажом, который пообещал заглянуть к ней в ближайшее времечко и с озабоченным видом покинул дом в Саутворке. Девушка же принялась сочинять письмо Ронану.

Глава LIX

Отчаяние

После того, как Алиса покинула его «покои» в Ньюгейтской тюрьме, взгляд Ронана упал на корзинку с яствами. Где-то в ней были запрятаны верёвка и напильник – главные инструменты для совершения побега, которые во все времена тайно передавали невольникам сокрытыми в еде. По крайней мере, во всех прочитанных им романах именно с помощью этих нехитрых предметов узники умудрялись выбираться из самых страшных узилищ. Но то было в историях, написанных для развлечения читателей, а в жизни всё обстояло иначе. Ронан подошёл к узкому окну и взялся за решётку. Если перепилить прутья, ребёнок, может быть, и протиснулся бы сквозь это оконце, но уж никак не взрослый человек.

Узник распотрошил корзинку и вытащил оттуда верёвку и напильник. Минуту он поглядел на эти необычные гостинцы, вздохнул и спрятал бесполезные предметы в соломенный тюфяк с намерением выбросить их через окно в ров внизу, чтобы избавиться от улик, могущих обесчестить сэра Хью и опорочить Алису. Однако выполнить это благородное намерение Ронан не торопился, осмотрительно решив отложить прощание с этими сподручниками побега до ночи, когда снаружи никто бы не заметил выбрасываемых из окна предметов.

Заснул юноша с мыслями об Алисе, вытеснившими все прочие думы и переживания. Он ещё осязал в своей ладони тепло её нежных пальчиков. И это ощущение приятно волновало его молодую душу и вызывало сладкие грёзы, которые постепенно переросли в волшебные сновидения. Мы не осмелимся приводить здесь подробности этих юношеских снов, что, возможно, разочарует некоторых читателей, жаждущих описания самых сокровенных чувств героев романов, но автор вынужден просить прощения за то, что не готов вторгаться столь глубоко в сознание персонажей…

Пробуждение для Ронана было малоприятным, ибо ему пришлось из волшебной страны радужных снов опять перенестись в суровую действительность. Впрочем, он стал привыкать к таким метаморфозам своего сознания, ибо за последние ночи регулярно видел один и тот же сон, в котором ему казалось, что тюрьма, обвинение, суд – всё это ему пригрезилось во сне, и стоит лишь ему проснуться, как он вновь станет вольной пташкой, как и прежде. Но наступало настоящее пробуждение, которое приносило воспоминания о действительном судебном заседании, о леденящем душу смертном приговоре и о его единственном шансе на спасение – прошении о помиловании.

Юноша никак не мог представить себе, что через каких-то три недели – нет, уже даже меньше – его, такого молодого, сильного, полного планов и желаний вдруг не станет. В такую прекрасную весеннюю пору, когда весело светит солнце и просыпается всё живое, радостно щебечут птицы и так хочется жить, любить, мечтать. Нет, это просто невозможно, чтобы у него отобрали всё это, лишили возможности чувствовать и думать!

Будь он действительно виноват, ему, вероятно, проще было бы смириться с подобной мыслью. «Но ведь я совершенно ни в чём не повинен, – думал юноша. – Как Господь Бог может допустить такую несправедливость?» И вдруг его осенило: верно, на него свыше ниспослано испытание, чтобы малодушными сомнениями поколебать его веру. Ронан ухватился за эту ниточку надежды и начал себя убежать, что если не будет сомневаться, то божественное провидение рукой короля Эдварда дарует ему жизнь. Надо лишь верить во всемогущество всевышнего и безропотно ждать его милости.

О, как часто в минуты отчаяния и неопределённости мы обращаемся к Богу как единственному избавителю нас от горестной доли! Мы уповаем на него и просим о благостной помощи, забывая подчас, что помощь эта может прийти не со стороны, а изнутри нас самих. И такая забывчивость становится сродни пассивности. Увы, случилось такое в то утро и с нашим героем, уверовавшим в действенность прошения о помиловании. Пришло спокойствие, а тревожные мысли как будто безвозвратно исчезли. Как узник мог знать, что на самом деле все его беспокойства и страхи лишь затаились в самых потаённых закоулках души, готовые при первом же звуке горна ринуться в атаку…

В этот день арестанта никто не беспокоил, кроме Тернки, который пришёл спросить, не желает ли его милость получить обед из соседней таверны – за весьма умеренное воздаяние, разумеется. Ронан попросил тюремщика принести лишь пинту эля и больше ему не докучать. Он знал, что сэр Хью в этот день не появится, ибо дата отплытия кораблей приближалась, и хлопот у командора, связанных с этим знаменательным событием, ничуть не убавлялось, а скорее даже наоборот, становилось всё больше.

Освободившись упованиями на Господа от гнетущих мыслей, юноша предался своим мечтам. Он мыслил о далёком плавании, представляя себе бескрайние морские просторы, крики чаек, парящих над барашками вздымающихся волн, проплывающие на горизонте неизведанные, манящие берега. Воображение юноши рисовало ему корабли, упорно идущие на восход солнца под холодным северным небосводом – туда, где лежат волшебные земли Востока; каждый член команды был занят своим делом, и там, среди этих людей находился он, полноправный участник морского похода.

Затем ход мыслей юноши вернулся к тому, кто был менее далёк во времени и расстоянии, хотя пока также досягаем лишь в фантазиях и сладких грёзах, а именно – к мистрис Алисе. Ему вспомнились ночные сновидения и его сразу переполнила безмерная волна нежности к этой девчушке, представлявшейся ему настоящим ангелом во плоти (иллюзия, присущая, впрочем, любому влюблённому). Ронану доставляло огромное наслаждение представлять милый, волнующий облик Алисы, полной весёлого задора или меланхоличной грусти, девичьего кокетства или скромной сдержанности, иногда взбалмошной и шаловливой или, наоборот, серьёзной и благонравной – так много всего было в этой необыкновенной девушке! Он ещё ощущал тепло её ладони, которая так долго покоилась в его руках накануне, робкое прикосновение её нежных пальцев. Как бы он желал когда-нибудь открыть ей свои чувства! Хотя, судя по всему, Алиса обо всём догадывалась, с волнующей радостью думал юноша, и чувства их были взаимными.

Но тут Ронан вспомнил о Мастере Бернарде, этом напыщенном типе со слащавой улыбкой и чересчур приятными манерами, и ядовитое жало ревности отравило такие сладкие юношеские грёзы. Ронан пытался гнать от себя мысли о сопернике и обуздать свои чувства. «В конце концов, у Алисы есть отец, который волен распоряжаться её судьбой по своему усмотрению и согласно родительскому праву, – сам себя пытался вразумить юноша. – А кто я таков? Не живой и не мёртвый. Весьма даже вероятно, что через пару недель эта неясность решится в пользу второго варианта. Но нет, это невозможно, потому что Господь не оставит меня своей милостью, король поправится и подпишет ходатайство. Однако в таком случае я отправлюсь в далёкий, полный опасностей путь, и обо мне скоро позабудут. Так к чему поддерживать в себе и бедной девушке эту безрассудную страсть? А быть может, давешний её порыв был всего лишь проявлением сострадания и желанием помочь».

Так рассуждал юноша, и здравый смысл в нём боролся с романтичными чувствами. Причём, последние явно побеждали, потому как Мастер Бернард скоро был забыт, и мысли об Алисе в сознании юного шотландца расцвели красивым весенним букетом. Ронан отбросил прочь всякую рассудительность и предался грёзам и фантазиям, чему немало поспособствовала бутылка великолепного вина, принесённого ему накануне…

На следующий день ближе к полудню появился Уилаби. По его серьёзному лицу Ронан сразу понял, что существенных новостей у командора нет или пока нет, а потому даже не стал ни о чём спрашивать. То была самая короткая из всех их встреч в тюремной камере. Они обменялись всего несколькими фразами, сэр Хью передал юноше письмо от Алисы и с озабоченным выражением, за которым пытался скрыть все истинные свои чувства, покинул узника.