Navium Tirocinium

– Ну, что ни говори, приятель, а я, так клянусь всем рангоутом от бушприта до клотика, что виной краски в твоём лице и багряной отметины на щеке Уилла является одна и та же причина, то есть персона, – с не покидающей лицо улыбкой заявил капитан Дарфурт.

Юноша покраснел ещё сильнее.

– А сильно лупит, чертовка, – потирая щёку, произнёс Вильям Джефферсон. – Никогда я ещё от столь юных девиц эдаких нещадных ударов не получал – будто кит своим хвостом приложился по борту незадачливой рыбацкой лодки.

– Вероятно, капитан, это у неё фамильная черта, – только и нашёлся что сказать Ронан. – Она же родственница сэра Хью Уилаби, а по материнской линии происходит от одного из самых славных и боевых шотландских кланов… Позволю себе спросить, а где Мастер Ченслер и капитан Бэрроу?

Юноше указали на деревянную платформу около самого берега, перед которой и стояли почётные гости, джентльмены, купцы и дамы, таможенные чины и прочие сановники. По углам увешанного цветными лентами помоста возвышались шесты с реющими на лёгком ветерке разноцветными флажками и вымпелами.

– Ныне корабль на воду спускают Стивена, – пояснил Дарфурт. – А потому и место его с Ченслером там, среди этих разряженных бакланов. Наши же с Уиллом кораблики окажутся наплаву через недельку другую, скромно и без шумихи.

Тем временем народу на верфи всё прибывало. Все хотели глянуть на церемонию: и нанятые уже команды для этих судов, норовящие оценить опытным глазом своё новое пристанище; и праздношатающиеся моряки, ищущие развлечений и пропивающие на берегу заработанные за многие месяцы в море денежки; да и просто любопытные, прослышавшие, что на торжество прибудёт сам герцог Нортумберлендский – такие составляли, пожалуй, большинство. Народу на строительную площадку верфи набилось несколько сотен, а то и целая тысяча. Наверное, половина всего населения Редклифа пришла поглазеть на помпезную церемонию, которая, однако, всё никак не начиналась.

Вдруг вдалеке послышался звук горна, а вслед за ним топот тяжёлых копыт. Впереди кавалькады скакал отряд вооружённых латников, окриками и плетьми разгоняя нерасторопных зевак на дороге. У каждого воина на плаще был вышит медведь в ошейнике, ухватившийся за толстое древко, что являлось опознавательной эмблемой слуг семейства Дадли. А у некоторых из них на копьях развевались флаги с гербом могущественного герцога Нортумберлендского – грозный лев, стоящий на задних лапах. Следом за телохранителями в сверкающих латах ехала группа дворян в ярких, богатых одеждах, с плюмажами на беретах и шляпах.

– Смотрите, герцог приехал! – раздались крики в толпе.

– Где? Где?

– Который из них?

– Да вон тот, с огромным плюмажем, – говорил один.

– Вовсе и не он, а тот, что впереди всех на гнедой, – утверждал другой. – Смотри, как грозно смотрит.

Ронан, который вместе с капитанами стоял недалеко от возвышения, сразу распознал в скакавшем впереди всаднике сэра Реджинальда. Подъехав к помосту, тот выстроил полукругом своих стражников, огородив от основной массы собравшихся место, где стояли почётные гости и к которым подъехал герцог в сопровождении небольшой своей свиты. Среди неё шотландец приметил Генри Сидни, хотя и видел того всего лишь пару раз во дворце Байнард.

Сэр Реджинальд взялся за стремя и помог герцогу спуститься с лошади, в то время как сэр Генри Сидни помогал спешиться молодой даме…

– А это что за красотку наш сэр Сидни так ласково с лошади снимает, будто пену с полной кружки пива? – воскликнул капитан Дарфурт. – Ронан, дружище, у Ди ты поднаторел в математике и астрономии, а у Генри Сидни можешь вполне поучиться придворной галантности и ухажёрству.

– Нил, да ты попросту спятил! – попытался унять чересчур развеселившегося товарища Вильям Джефферсон. – Ежели твои шутки насчёт подружки нашего Ронана и родственницы сэра Хью пока что сходили тебе с рук – в отличие от меня, – то уж не дай боже, если Нортумберленд пронюхает, как ты о его дочке отзываешься. Подумать только, сравнить леди Марию Сидни с пивной пеной!

– Как! Да мне что-то и на ум не пришло, что это может быть супружница нашего сэра Генри, – сконфуженно пробормотал Корнелиас. – Да разве бы я осмелился, чёрт возьми?

– Я-то отделался лишь пощёчиной, – сказал Вильям Джефферсон, – а ты, друг Корнелиас, можешь за подобные речи языка лишиться. И будешь ты нем, как акула, но безобиден подобно форели. Ну, какой тогда из тебя морской капитан? Моли Ронана, чтоб он не донёс на тебя Нортумберленду.

Корнелиас Дарфурт наигранно вопрошающе посмотрел на юношу.

– Право слово, да за кого вы принимаете меня? – обиделся Ронан, чья простодушная наивность вызвала взрыв смеха у капитанов. – Да и говоря по совести, не желал бы я ещё раз с его светлостью встречаться.

– Как, ты уже и Нортумберленда на абордаж взял и парусами с ним сцепился! – изумился Дарфурт, но глянув на потемневшее лицо юноши, добавил: – Э, нет, парень. Похоже, это он тебя каким-то образом на крючок подцепил да за жабры взял.

Пока капитаны и Ронан болтали между собой в такой шутейной манере, гости у помоста в зависимости от своего ранга и сана приветствовали герцога: кто-то удостоился рукопожатия первого министра, иные низко кланялись, другие лишь почтительно опускали головы, дамы делали реверансы, а иные, в числе которых был и сэр Хью, по-солдатски стояли прямо и неподвижно.

После короткой приветственной беседы, пожатия рук и обмена любезностями все расступились перед герцогом, открыв ступеньки, ведшие на помост. Джон Дадли взял под руку Марию Сидни и величаво стал подниматься наверх.

– Ах, какая грация, какое достоинство! Так торжественно поднимаются либо на трон, либо на эшафот, – сказал Корнелиас Дарфурт, которому так и не суждено было узнать, насколько пророческими оказались его слова.

– А чему мы обязаны честью лицезреть здесь Нортумберленда? – полюбопытствовал Ронан.

– Вот тебе на! – воскликнул Джефферсон. – Да ведь именно он-то уговорил его величество взять сие плавание под своё высочайшее покровительство и, толкуют, больше всех денег во всё это предприятие вложил.

– А тот смуглолицый старик с белой бородой, который поднимается вслед за герцогом и леди Сидни, должно быть, синьор Кабото, – высказал предположение юноша.

– Глядите-ка, какой догадливый, – сказал Вильям Джефферсон. – Да, это он самый и есть. Наш старичок итальянец.

– Хо-хо! А за ними командор, Ченслер и дружище Стивен, надутый, что парус на грот-мачте при хорошем ветре, – добавил Корнелиас Дарфурт.

Далее на помост поднялись Генри Сидни и несколько дворян и купцов из числа учредителей компании. Когда почётные гости заняли свои места на возвышении, был дан сигнал и герольды торжественно протрубили в свои незамысловатые, но звучные музыкальные инструменты. Лица всех присутствующих обратились к галеону.

Работники верфи, одни – вооруженные топорами и ломами, другие – ухватившись со всех сил за натянутые канаты, уже знали каждый своё место и предстоящие манипуляции и только ждали сигнала. Все взоры обратились как по команде от корабля к герцогу. Джон Дадли, чувствуя, что от него ждут верховного повеления, посмотрел вопросительно на Генри Сидни. Пора ли? Тот понял и утвердительно кивнул головой. Герцог взмахнул белоснежным узорчатым платком, и действо началось.

Опоры перед кормой были успешно выбиты и упали в стороны, а корабельщики, выполнявшие это опаснейшее задание, проворно отскочили прочь с пути корабля. Какое-то мгновение судно не двигалось, будто раздумывая, стоит ли покидать уютный и безопасный берег и отдаваться коварству водной стихии. Все затаили дыхание и замерли в волнительном ожидании, словно галеон и в самом деле мог пойти против законов природы и капризно остаться на месте. Но вот, наконец, издавая стон и скрежет, судно сдвинулось с места и через мгновенье, набрав ход, скрипя и продолжая постанывать, плавно заскользило по спусковой дорожке. Наверное, то были самые восхитительные мгновенья, когда несколько десятков ярдов между судном и водой таяли на глазах. Корабль решительно и бесповоротно приближался к реке, и вот корма галеона с шумом врезалась в воду, подняв фонтан брызг и вызвав волнение на речной глади в заводи. Тут же раздались радостные восклицания, крики «ура», хлопанье в ладоши, головные уборы полетели в воздух. Громче всех, понятное дело, вопили дети, сбежавшиеся со всего Редклифа. Герольды снова заиграли в трубы.

Пока на берегу царило ликование, корабельщики при помощи канатов и шестов подвели судно ближе к берегу и закрепили в таком положении, после чего на корабль переброшен был трап, представлявший собой просто широкую доску с поручнями. Когда эти приготовления были завершены, процессия во главе с Нортумберлендом и Марией Сидни проследовала с помоста на борт судна…

Глаза Ронан горели радостным огнём, на щёках пылал румянец восторга, сердце учащённо билось. Вот он – корабль, на котором он поплывёт в далёкое путешествие, на самый край земли. Он уже наплаву и, казалось, манит юношу к себе всё сильней и сильней. В этот чудный миг Ронан забыл обо всём на свете, и, как это ни удивительно, даже мысли об Алисе вылетели у него из головы. Подумать только! Каких-нибудь пару месяцев и он выйдет в море на этом только что построенном, ещё пахнущем смолой, краской и древесиной корабле и уплывёт за тысячи миль отсюда, чтобы открывать новые моря и земли. Юношей снова овладели мечты, которые, тем не менее, были уже не пустыми грёзами, а уже скорым и неминуемым будущим. Ронану тоже захотелось подняться на корабль, на его корабль, он пожирал его глазами, но цепочка латников с грозными взглядами преграждала путь к кромке берега.

Вдруг кто-то крепко взял Ронана за локоть и подтолкнул вперёд в сторону помоста.

Глава VLIV

Загадочное письмо

– Великолепное судно вышло у корабельщиков, – над ухом у Ронан раздался голос Джона Ди. – Как жаль, что наши так удачно начавшиеся опыты не принесли подобных вожделенных результатов. Увы, мир ангелов лишь приоткрыл свой занавес, но не пустил нас к своим тайнам.

– О, доктор Ди, вы тоже здесь! – воскликнул юноша. – Скажите, ну разве не восхитительное зрелище созерцать рождение нового корабля? Подумать только, совсем скоро он станет моим домом!

– Как знать, юноша, как знать. Наше будущее покрыто мраком неизвестности, и мало кому дано приподнять сей таинственный полог, – молвил учёный муж и подумал про себя: «Неужели его гороскоп оказался ошибочным? Впрочем, сто дней ещё не истекли».

Ронан не обратил внимания на нотки сомнения в голосе Ди и продолжал любовно рассматривать судно.

– Мне кажется, ты был бы не прочь очутиться сейчас на борту сего чудесного корабля, где происходит его торжественное наречение, – произнёс Джон Ди.

– Вы заметили верно, доктор Ди, – ответил Ронан. – Телом я покуда здесь, а душой и мыслями уже там, на корабле.

– Вот как? Однако, не пришло ещё время душе твоей отделяться от тела. Давай же вновь их воссоединим и поднимемся на корабль! – возгласил учёный.

– Да, но кто нам это позволит?

Ди хитро улыбнулся, подвёл изумлённого Ронана к ряду латников и крикнул к расхаживавшему позади них командиру:

– Доблестный сэр Реджинальд, разрешите просить вашего соизволения мне, скромному служителю науки и герцога Нортумберлендского, а также моему юному ученику, предпочетшего куртку моряка мантии учёного, подняться на борт сего чудного корабля.

– Я приветствую вас, Джон Ди, и этого отважного молодого человека, столь смело выдержавшего испытание на мужество, – ответил старый вояка, заправлявший всей охраной Нортумберленда. – Однако, увы, я не могу допустить вас за кордон, ибо это вызовет недовольство герцога.

– Смею уверить вас, сэр, – упорствовал Ди, – что гораздо больше неудовольствие у его светлости вызовет невозможность составить карту судьбы сего судна, в том случае, ежели я не окажусь там со своим учеником в момент наречения имени кораблю.

– Подумать только! – удивился старый воин. – Мне ведомо, Джон Ди, что вы мастер по части составления гороскопов. Но ни разу мне не приходилось слышать, что можно их рисовать и для неодушевлённых деревяшек.

– Неодушевлённых деревяшек! – гневно вскричал Ди, и глаза его загорелись неистовым пламенем. – Сам Господь создал это творение посредством рук человеческих! Десятки жизней будут вверены ему, а души плывущих вместе – единены в одну! Чаяния сотен, тысяч людей на земной тверди, благо целой нации предаются сему кораблю! И там, на борту в эту самую минуту ему нарекается имя нашего всемилостивейшего государя, соединяя тем самым души кесаря и корабля. Клянусь Богом, мне искренне жаль отважного рыцаря, блуждающего во тьме неведения!

– Ну, может оно и так, – сказал опешивший сэр Реджинальд. – Я всего лишь старый солдат, привыкший исполнять приказы, и плохо разбираюсь в ваших науках. Полагаю, однако, что ничего плохого не будет, если я вас пропущу. Только одно условие – не мозольте глаза герцогу.

Когда Ронан с Ди поднялись на корабль, церемония наречения подходила к финалу. Герцог Нортумберлендский стоял на самой возвышенной точке кормовой надстройки и произносил торжественную речь, лишь последние слова которой долетели до Ронана.

– …и нарекается сей корабль «Эдвард Бонавентура»! – закончил Джон Дадли.

Нортумберленд сделал глоток из большого позолоченного кубка, после чего передал его стоявшей рядом с неподражаемой грацией леди Сидни. Та также чуть пригубила вино и вернула серебряный кубок изящной гравировки своему отцу. Герцог со всего размаху выплеснул содержимое драгоценного сосуда на палубу, под ноги почтенной публики. Такова была традиция крещения английских кораблей в те годы. Раздались торжественные звуки труб. Расположившиеся на носу корабля горнисты старались вовсю. Когда они утихли, герцог воскликнул:

– За короля! За Англию! За «Эдварда Бонавентуру»! За его моряков!

Этот тост было многократно радостно повторен всеми присутствовавшими. Затем Джон Дадли, герцог Нортумберлендский подошёл к фальшборту, окинул взглядом стоявших на палубе людей, посмотрел на огромную толпу на берегу и наотмашь швырнул кубок далеко в Темзу. Водный бог тут же поглотил драгоценный сосуд, чтобы при случае отблагодарить моряков корабля. Снова послышались радостные восклицания и хлопанья ладош. А мальчишки на берегу попытались приметить то место на воде, где раздался всплеск и разошлись круги, чтобы попытаться позже выудить драгоценный кубок, хотя из-за мутной воды и неспокойного течения в излучине у них было не очень-то много шансов…

Герцог спустился с кормы и присоединился к почтенной публике на палубе, где знатным гостям предложены были вино и закуски. Ронану же тем временем захотелось обойти весь корабль, исследовать каждую его дощечку, узнать, что таится за всеми дверцами и люками. Если бы и такелаж был уже полностью навешен, не исключено, что юношу потянуло бы также вскарабкаться и на марсы, и на топ стеньги. Однако, он вынужден был смирить свой пыл и, прогулявшись вместе с Ди по палубе, вслед за герцогом и его свитой покинуть корабль.

После того, как торжественная церемония закончилась и герцог Нортумберлендский с пышным эскортом и надёжной охраной уехал, площадка верфи понемногу обезлюдела. Опустошившие бочки с пивом корабельщики, моряки, зрители и прочая публика ушли искать развлечений на площади перед причалом, где ещё выступали артисты. Большинство участников и дольщиков торговой компании, командор, капитаны и старшие офицеры собрались в главном здании верфи, где предались радостному обсуждению предстоящего плавания.

Мистрис Алиса высказала намерение тотчас возвратиться домой, в Саутворк, чему Ронан, несмотря на своё желание задержаться на верфи, не посмел перечить. На обратном пути Алиса не проронила ни слова. А на все попытки юноши завязать разговор она с безразличным видом отворачивалась в сторону и смотрела на проплывающий мимо берег. Ронану ничего не оставалось, как тоже повернуться и смотреть на другую сторону реки. Так они и доплыли до пристани у Моста.

Противоречивые чувства наполняли Ронана. Ликование по поводу скорого выхода в море, восторг от восхитительного корабля, досада на так не вовремя появившихся капитанов Дарфурта и Джефферсона, недоумение из-за неожиданного холодного безразличия Алисы, всё это переплелось в такой сложный клубок переживаний и дум, что юноша был просто не в силах его распутать…

В доме негоцианта Ронана ждало письмо, которое, по словам старины Гриффина, принёс какой-то худосочный мальчишка. Юноше доставка письма сама по себе представилась весьма странным событием, ибо мало кто знал теперешнее его место обитания, а все его знакомства и связи были ограничены людьми, причастными к плаванию, которые к тому же все были в тот день в Редклиффе.

Уединившись в своей комнате, Ронан развернул сложенный вчетверо лист бумаги, предварительно сорвав восковую печать с инициалами «T.T.» и развязав шёлковую нить. Послание было написано ровным и красивым почерком.

«Достоуважаемому благородному Ронану Лангдэйлу

Сэр, примите мои горячие приветствия представителю шотландской знати, отмеченному своей приверженностью единственно истинной вере.

Моё письмо может оказаться некоторой неожиданностью для вас, тем более, что мы лично ещё не имели возможности быть знакомы, кою несправедливость судьбы, я надеюсь, мы скоро исправим. До меня дошли слухи о вашем пребывании в английском столице. И я, пользуясь представившимся мне случаем, желал бы пригласить вас на конфиденциальную встречу. Зная ваше происхождение и убеждения, я уверен, что у нас найдутся интересные нам обоим темы, обсуждение коих может быть чрезвычайно полезно для нас и всего дела католической церкви.

Могу порекомендовать отличное место для rende-vouz, где мы можем, не привлекая внимания, встретиться и спокойно побеседовать. Именитая таверна «Дьявол и святой Дунстан» близ Темпл-бара, более известная как Таверна Дьявола, – приличное и многолюдное заведение, где прекрасно себя может чувствовать граф и ремесленник, негоциант и подмастерье, рыцарь и служитель алтаря. Здесь подают отличные блюда, изысканные вина и не задают лишних вопросов.

Вы сможете меня узнать по плюмажу на моей шляпе – большое перо с тремя оттенками: белым, синим и оранжевым. Если говорить о времени, я предлагаю четыре часа пополудни в день Annunciatio Sancte Marie {Благовещение Пресвятой Богородицы (лат.)}. Если вас устраивают такие расположения, то я был бы признателен, если бы вы уведомили меня, передав ответ с тем же посыльным. Также я уповаю на ваше благородство и надеюсь, что вы ни с кем не будете говорить об этом письме и даже уничтожите его, ибо оно затрагивает честь и достоинство некоей знатной леди, о которой вы, несомненно, знаете.

Ваш преданный друг Томас Толбот»

Закончив чтение письма, Ронан остался в полнейшем недоумении, причину которого понять нетрудно. Он абсолютно не знал, кто таков был этот Томас Толбот, который называл себя его другом и сыплет туманными полунамёками. Да и вообще, откуда тому известно о существовании его, Ронана Лангдэйла? И почему он упирает на вероисповедание Ронана?

Юношу никогда сильно не заботили вопросы религии. Да, его родители – и покойная матушка и, слава Богу, здравствующий ныне батюшка – были воспитаны на принципах римской католической церкви. И все их предки также были добрыми католиками. Ронан и себя считал исповедующим эту религию и дома по мере возможности посещал церковные мессы и принимал святое причастие, что было для него скорее привычкой и данью традиции. Он воспринимал всё это как нечто естественное и неизменное, что передаётся от отца к сыну, от поколения к поколению. В целом юноша не был чересчур набожным человеком, а тем более ярым зелотом. Его романтической натуре претили религиозные споры и конфликты. Ронану равно было жаль и английских монахов, лишившихся своих обителей после разрыва короля Генриха с римской церковью, и шотландских реформаторов, в ужасных муках погибающих на инквизиторских кострах.

Ронан вновь перечитал загадочное письмо, но ни одной, даже самой смутной догадки не родилось в его учёнейшей голове. Проверив, что запомнил его содержание, юноша бросил письмо в камин…

Когда вечером довольный Уилаби возвратился из Редклифа, юноша пошёл к нему и хотел было рассказать о странном послании, но вспомнил о последней фразе письма и счёл недостойным не выполнить просьбы отправителя, тем более, что речь шла о репутации некоей неназванной леди. Возможно, не будь Ронан столь щепетильным в вопросах чести, ему удалось бы избежать тех фатальных бед и горестей, уготованных ему злым роком и недоброжелателями. В итоге, юноша не сказал командору ни слова о письме, но спросил, что тот знает про человека по имени Томас Толбот.

Хотя Уилаби вопрос и несколько удивил, он, будучи в отличном расположении духа, подкреплённым чашей доброго вина, прямодушно ответил:

– Толбот, мой дорогой, это знатное английское семейство, предводительствует которым сэр Френсис Толбот, граф Шрусбери. Мне приходилось иметь с ним дело во время шотландской войны. Скажу честно, воин он так себе. Однако у него большие владения на севере Англии и он обладает огромным влиянием на местное дворянство, которое по большей части придерживается старой католической веры. Одно время его даже подозревали в тайных намерениях помочь леди Марии Тюдор захватить власть в северных графствах. Но как бы то ни было, граф Шрусбери не сделал ни одного ложного шага, ничем себя не скомпрометировал, и Джон Дадли, тогда ещё граф Уорвик, предпочёл взять его в союзники и сделать лордом-президентом северных графств. У графа Шрусбери точно есть один сын, Джордж, которого я как-то встречал вместе с отцом во время войны в Шотландии. Однако имя Томас Толбот мне не знакомо. Верно, это кто-то из их кузенов. А почему ты спрашиваешь?

– Надо же мне знать, сэр Хью, благородные фамилии той страны, где я ныне нахожусь, – скрыл истинные причины своего любопытства юноша. – С одной я знаком уже весьма неплохо. И это благородное имя, без всякого сомнения, Уилаби. В последние месяцы я имел возможность познакомиться также с представителями семейств Сидни, Грей и Дадли.

Сэр Хью добродушно расхохотался.

– Ну, спасибо, тебе, Лангдэйл, за то, что ставишь моё имя в один ряд с влиятельными королевскими любимцами. Хотя, мы, Уилаби, не можем сравниться с ними богатством или политической прозорливостью, количеством земель и замков, высокими титулами и близостью к коронованным особам, но по древности и боевым заслугам – смею тебя заверить – мы им не уступаем.

От сэра Хью Ронан пошёл к его ординарцу. Но и славный Дженкин Гудинаф, несмотря на своё всезнайство, не смог припомнить человека с таким именем. Так ничего толком и не выяснив, юноша побрёл по дому и в гостиной застал Алису, сидевшую за пяльцами. Ронан обрадовался случаю и присел на стул у камина, дожидаясь возможности начать разговор. Но девушка упорно не хотела его замечать и не отрывала глаз от вышивания.

Через некоторое время сверху по лестнице из кабинета негоцианта спустился Мастер Бернард. Увидав Ронана, он чересчур почтительно наклонил голову – в действительности же, чтобы скрыть злорадную улыбку. Когда же он стал прощаться с мистрис Алисой, то девушка вопреки своему обыкновению наградила его улыбкой и кокетливо протянула изящную ручку, которую предполагаемый жених, не ожидавший такой милости, взял своими дрожащими пальцами и боязливо приложился к ней тонкими губами.

Ронан смотрел на всё это действо с глупой улыбкой, кляня в душе этого лондонского хлыща, злясь на Алису и досадуя на свои бредовые иллюзии. Юноша едва дождался ухода Мастера Бернарда, чтобы бесстрастным и холодным голосом пожелать девушке доброго вечера и исчезнуть за дверьми своей комнаты, попросив прислугу принести туда ужин.

Оставшись наедине, Ронан придвинул письменные принадлежности и написал следующее краткое письмо:

«Благородному Томасу Толботу

Сердечно приветствую вас, достопочтенный сэр. Я получил ваше письмо, которое, должен признаться, меня несколько озадачило. Ибо я не могу понять, чем скромная персона изгнанника из своей страны может быть интересна английской аристократии или некоторым её представителям. Однако я не вижу причин, почему я не могу принять ваше дружеское предложение о встрече. Итак, четыре часа пополудни в день Annunciatio Sancte Marie, таверна «Дьявол и святой Дунстан»

Всегда ваш Ронан Лангдэйл»

Утром Ронан вручил письмо и трёхпенсовик старине Гриффину с просьбой отдать вчерашнему мальчишке-посыльному, когда тот изволит явиться. Сам же юноша вновь отправился в Элай для участия в опытах с Ди, о чём они с ним условились накануне.

Стоило только Ронану выйти из дома и скрыться из вида, как из-за угла выскользнул посыльный и железным кольцом в львиной пасти постучал в дверь. Мастер Ласси строго настрого запретил юнцу попадаться на глаза Ронану, и потому-то Арчи и дожидался в подворотне, пока Лангдэйл не покинет дом.

Вечером Фергал с чрезвычайной осторожностью вскрыл письмо, узнал его содержание и довольно ухмыльнулся, после чего снова ловко приладил печать на место.

На следующий день Арчи вновь оказался в замке Хандсон – обезлюдевшем и унылом. Лишь Томас Толбот остался в его опустевших покоях, дожидаясь новостей из Лондона. Разумеется, юнец более не осмелился в одиночку топать от большака через тёмный лес, на несколько миль окружавший замок. Он просто-напросто дождался возвращавшихся с рынка фермеров и присоединился к их компании. На этот раз Толбот предпочёл не встречаться лично с неучтивым мальчишкой-посланцем. Письмо Томасу передал стражник Мэтью.

Глава L

День Благовещения

На Флит-стрит было шумно и многолюдно. Дома пестрели живописными вывесками ремесленников, аптекарей, золотых дел мастеров, портных и прочих искусников. Ронан остановился перед широкой дверью, над которой лёгкий весенний ветерок покачивал красочную вывеску. Священник в монашеской рясе и почему-то в епископской мирте кузнецкими клещами ухватил за нос некое существо, которое судя по уродливому тёмному телу с мерзким хвостиком позади, безобразной рогатой голове с большущими ушами и паре несуразных крылышек на спине, должно было по замыслу рисовальщика представлять дьявола. Внизу красовалась надпись «Дьявол и святой Дунстан». В нескольких ярдах впереди улицу преграждала известная как Темпл-Бар большая деревянная арка, поверху которой несколько узеньких оконцев, заделанных железными решётками, говорили о её не совсем благом предназначении. На сводчатой крыше арки высились длинные шесты: то ли для того, чтобы вывешивать на них королевские стяги, когда монархи со своей свитой соизволят проезжать из Сити в Вестминстер или обратно, то ли для того, чтобы украшать их головами изменников наподобие Башни Предателей на Лондонском мосту.

Юный шотландец посмотрел по сторонам. Солнечные зайчики весело бегали по булыжной мостовой, горожане шли по своим делам, грохотали повозки крестьян и торговцев, величественно проплывали укрытые занавесями носилки-портшезы. Однако, неведомо по какой причине, в душу к Ронану закралась беспричинная тревога. Инстинктивно он поправил рукоять меча и вошёл в широкую дверь таверны.

Внутри было весьма оживлённо. Люди за столами ели и пили, громко разговаривали, спорили, ругались, играли в кости и триктрак. В камине ярко пылало пламя, было жарко и душно. Ронан в нерешительности остановился, и к нему тут же подскочил юркий служка и вкрадчивым голосом сообщил, что ежели джентльмен желает развлечься, то в других залах накрыты карточные столы, а на заднем дворе для благородных людей есть аллея для боулинга. Юноша ответил, что хочет всего лишь поесть и намеревается пройтись по таверне, дабы выбрать себе место по душе.

Заведение оказалось на удивление большим и запутанным, состоявшим из множества комнат различных форм и размеров, в каждой из которых пылал камин, сидели посетители, сновала прислуга.

Ронан пересёк не меньше десятка комнат и начинал уже теряться в лабиринте залов и дверей, пока, наконец, не заметил большое белое перо с вкраплениями синего и оранжевого цветов. Человек сидел к нему спиной и о чём-то оживлённо болтал с буфетчиком. Его стол стоял в самом лучшем месте – напротив камина – и ярко освещался пламенем, в то время как углы зала тонули в полумраке.

– Сэр, вас, должно быть, зовут Томас Толбот, – сказал Ронан, подходя к человеку с трёхцветным пером.

Вельможа повернулся, и приятная улыбка осветила его доброжелательное молодое лицо.

– А вы – Ронан Лангдэйл, Мастер Бакьюхейда! Не так ли? – приветливо сказал Толбот вполголоса, поднялся и протянул руку.

Юный шотландец никак не ожидал, что Томас Толбот окажется столь похож на него – возрастом, фигурой и даже чертами лица. Его добрая улыбка и приятный голос притягивали собеседника и внушали полное доверие. Украшенный золотым шитьём дублет с пуфами на рукавах и кружевным стоячим воротником свидетельствовал о достаточно высоком положении его владельца, а отсутствие всяческих украшений в виде цветных лент, галунов и вшитых страз только подчеркивало изысканность одеяние и чуждость Толбота пустому щегольству.

Поскольку Томас и Ронан находились ещё в достаточно молодом возрасте, и представлять друг другу их было некому, то все официальности и церемонности, обычно неизбежные при знакомстве джентльменом, быстро уступили место дружеской беседе. Толбот был весел, приветлив и говорил с чистосердечной искренностью и любезностью, которая сразу завоевывает сердце бесхитростной юности. Его непринуждённые манеры, напрочь лишённые гордости и чванства, быстро разбили броню первоначальной скованности и настороженности Ронана, который предложил звать его просто по имени, на что его собеседник ответил:

– Вот это как нельзя лучше на нашем сокровенном поприще, где вокруг стадами снуют соглядатаи и шпионы. Упоминание лишних имён и титулов может только привлечь их внимание. С твоего позволения я бы ещё больше сократил сие дивное имя. Ну как, Рон, идёт? Том и Рон – словно Рем и Ромул. Надеюсь, мы вместе восстановим Рим из руин, дабы святая католическая церковь сияла в Англии во всём своём непреходящем величии.

– Однако, в итоге Ромул в ссоре убил Рема, – неохотно напомнил Ронан.

– Ха-ха, дорогой мой, – засмеялся Толбот. – Ну, скажи на милость, разве ж может у нас быть несогласие, на какой горе воздвигать сей храм? Ведь фундамент ему един – наша непорочная вера…

Когда на столе появились источающие аппетитные запахи блюда, Томас набожно сложил руки и на латыни произнёс «Отче наш». Ронану ничего не оставалось, как последовать примеру своего нового товарища.

– Полагаю, моя госпожа будет весьма довольна, – негромко сказал Томас, – узнав, что Управитель готов оказать ей поддержку.