Navium Tirocinium

– Что тебе видится? Говори! – с нетерпением молвил учёный муж.

– Вот мутная мгла рассеивается, и из неё выступает чья-то сумрачная тень, – произнёс юноша.

– Лицо! Ты видишь лицо?

– Нет, оно окутано темнотой. Но теперь этот неясный силуэт растворяется и я вижу длинную вереницу монахов, идущих в молчаливой процессии.

– Кто-нибудь из них ведом тебе? – продолжал спрашивать Ди, быстро записывая ответы медиума.

– Кажется, в них есть что-то знакомое, но их головы покрыты капюшонами и я не могу сказать, кто они. Удивительно, но трава и вереск не мнутся под их поступью… Вот странное шествие, напоминающее траурное, удаляется вдаль по обширной пустоши и вот-вот исчезнет меж далёких холмов. О, Боже! Самым последним в веренице иноков шествует тот сумрачный силуэт, представший предо мной изначально… Всё покрылось густым белесым туманом, и я снова ничего не могу различить.

– Не прекращай всматриваться и вслушиваться, и да появятся знамения вновь!

Несколько минут прошли в тишине, и вдруг Ронан вновь молвил:

– Снова туман рассеивается, и я вижу… бескрайнюю водную гладь, сколь хватает глаз. А по этим безбрежным просторам плывёт корабль и, судя по распущенным и надутым ветром парусам, достаточно быстро.

– А нет ли там других кораблей поблизости? – тихо спросил Ди.

– На всём морском просторе мне видится только один корабль. Борта у него крутобокие, а мачты касаются облаков, на палубе весело суетятся матросы, но почему-то одежда на них не моряцкая, а как у придворных щеголей.

– А есть ли на том корабле флаги и вымпелы? – спросил учёный.

– Есть, но чем боле я силюсь их различить, тем дальше удаляется корабль, и вот я вижу одни лишь паруса на самом горизонте. И снова море пустынно и угрюмо… Но вот опять!

– Что? Что ты видишь?

– Снова появляется эта мрачная тень, которая сопровождает каждое моё видения. Она как бы летит над водой по воздуху и вслед за кораблём. Везде, получается, что она кого-то догоняет! Но вот этот преследователь поворачивается ко мне передом и хохочет диким смехом.

– А лицо? Ты можешь его разобрать?

– От фигуры веет жутким страхом, и мне противно и боязно всматриваться в неё.

– Не бойся, Ронан! Сие всего лишь видение, где ангелы могут представляться нам наравне с демонами.

– Я пытаюсь приблизиться и различить черты мерзкого духа, но он всё ускользает куда-то в тень, словно не желает показывать своего обличия. Но вопреки своему страху, я следую за ним, догоняю и вот, кажется, сейчас, ещё мгновение, я увижу его… О, Господи!

Ронан отшатнулся от зеркала и в ужасе закрыл лицо руками… Ди подождал немного и сказал ободряюще:

– Не пристало разумному человеку бояться призраков, обитающих в потустороннем мире, и посещающих нас в виде видений. Но стоит опасаться василисков, принимающих человечье обличье и живущих среди нас.

– Поистине, сэр! Вы, правы как всегда, доктор Ди, – ответил юноша, приходя в себя. – Но столь ужасен был облик в зеркале, что будь на моём месте человек послабее духом, он умер бы от страха.

– Опиши вид оного чудовища, юноша.

– Я видел лишь лицо, или морду, или – о, Господи! – я не в силах дать имя тому, что мне представилось. Мнится мне, что сам сатана выглядит боле пристойно, нежели эта дьявольская образина. По виду это была волчья морда, злобная и жестокая, страшный оскал являл огромные клыки, на которых пенилась кровавая слюна. Но глаза! – они были как у самого подлого представителя рода человеческого – столько в них было хитрости и коварства, лютой ненависти и алчности, и глядели они осмысленно.

Ди всё тщательно записал, потом долгое время хранил молчание, обдумывая видения Ронана и тщетно пытаясь найти взаимосвязь между различными сценами, явившимися в обсидиановом зеркале. Наконец он сказал:

– Видимо, не только ангелы небесные могут вещать посредством obsidianus lapis, но и отверженные ангелы преисподней являются в дьявольском обличии, дабы отпугнуть смельчака, осмелившегося проникнуть в потусторонний мир. Чувствуешь ли ты в себе силы продолжать сей опыт, юноша? Ибо ныне мы получили небывалый результат, и было бы непростительной оплошностью останавливаться на достигнутом! Нам долженствует продолжить немедленно, пока не порвалась та тонкая связь, соединившая твоё сознание с зазеркальным миром.

– Ради науки, доктор Ди, я готов вновь окунуться в мир манящих и пугающих видений, – решительно заявил Ронан, которому было одновременно и страшно и любопытно.

Опять юноша уселся напротив зеркала и направил в него свой взор. На этот раз прошло гораздо меньше времени до того, как поверхность зеркала зарябила в глазах медиума, и после того, как волнение зеркальной глади успокоилось, Ронан произнёс:

– Я снова вижу корабль, и не один, а целых два. Но странное дело, они плывут не по морю, а по облакам!

– А звёзды? Видишь ли ты звёзды или иные светила? – вопросил Ди. – Они о многом могут сказать.

– Только белоснежные облака, и поверху и исподнизу, и ничего более, ни берегов, ни неба… Вид этих кораблей мрачен – паруса обвисли, ни одного человека на палубе, не слышно ни звуков команд, ни крика и ни слова, как будто корабли плывут средь облаков сами по себе. Какая-то зловещая тишина царит вокруг.

– Внемли и созерцай, и делай сие со спокойным духом, – наставлял учёный. – Да охранит нас Господь от злых демонов!

– Вот среди облаков вырастает огромная белая гора… Корабли подплывают к ней и останавливаются, – продолжал юноша, словно в забытье, ровным безучастным голосом. – Ничего не происходит… Ах! Снова я вижу этот жуткий тёмный образ с получеловечьей-полуволчьей мордой. Он стоит, искорёжившись, на горе и смеется дьявольским хохотом… Но вот я более ничего не вижу. Всё исчезло, рассеялось, так же как и появилось.

– Помедлим ещё, – сказал Ди. – Видения могут возникнуть вновь.

Около часа после этого Ронан вглядывался в зеркало, но обсидиановый камень хранил свой ровный безмятежный блеск, будто решив, что и так чересчур приоткрыл свои тайны. Впрочем, у нас нет твёрдой уверенности, что то было действительно магическое действие obsidianus lapis, а не игра романтического юношеского воображения, воспалённого всеми последними событиями.

Ди был весьма доволен результатами опыта, хотя он и уповал на иные видения. Учёному мужу не стоило труда догадаться, как ему чудилось, что магическое зеркало связало потусторонний мир с Ронаном, заместо того, чтобы использовать юношу как посредника между ангелами и им, Джоном Ди. И теперь он размышлял, как исправить сей недочёт, ибо он жаждал обрести связь с ангелами лично и войти с ними в общение, дабы получать знамения для себя. «Вероятно, необходимо более тщательное моё подготовление к сему общению, – размышлял Ди. – Молитвами и постом я убью в себе суетные помыслы, дабы очистить душу и сознание для melius perseptio {лучшего восприятия (лат.)}.

В дальнейшем разговоре Ди всячески выказывал свою признательность юноше, хвалил и благодарил его и в результате условился встретиться с Ронаном через несколько дней, чтобы продолжить удивительный опыт. У юного шотландца, весьма польщённого таким к себе отношением именитого учёного, и мысли не возникло отказаться от дальнейшего участия в необыкновенных деяниях, которые он принимал за научные опыты, как, впрочем, и сам Ди. С такими радужными мыслями и ощущением причастности к великой науке Ронан покинул дворец Элай и направился в Саутворк…

Целый день был проведён в одинокой башне в дворцовом саду. Начинало смеркаться, небо было затянуто плотными облаками и шёл сильный холодный дождь. Лодок у олдборнского моста не было, и Ронану пришлось пешком пробираться через город. Лондонские улицы выглядели серыми и невзрачными. Редкие прохожие старались обойти лужи и спешили поскорее добраться до своего крова и тёплого очага – те, кто, разумеется, обладал подобной роскошью. В лабиринтах тёмных улочек, по которым сновали личности сомнительных занятий, можно было бы легко заблудиться или стать жертвой воров и грабителей. Однако, ориентируясь по шпилю собора святого Павла, менее чем за час бесстрашный шотландец добрался до Моста, ворота которого к счастью были ещё открыты, и вскоре юноша был уже на другом берегу Темзы, предвкушая наслаждение гостеприимным кровом Габриеля Уилаби, вкусным ужином, а главное – милым щебетанием Алисы…

Дождь лил как из ведра и на улицах образовались огромные грязные разливы, которые приходилось обходить. А поскольку время было уже позднее, то Ронан вынужден был сбавить шаг и смотреть себе под ноги, чтобы в ненастной мгле не угодить в лужу.

До жилища негоцианта Уилаби оставалось каких-нибудь две-три сотни шагов, и Ронану уже чудились ароматные запахи, задорный смех Алисы и треск ярко пылающего огня в камине. Юноша так размечтался и погрузился в свои мысли, что чуть было не сбил с ног человека, шедшего ему навстречу. Тот тоже двигался, низко опустив голову, а столкнувшись с Ронаном, споткнулся и чуть было не свалился в огромную лужу, но поймал равновесие и устоял на ногах.

– Ох, простите, сэр! – извинился юноша и поднял глаза на прохожего.

Человек был ниже него ростом и с ног до головы закутан в плащ.

– Mile diabhlan! – выругался незнакомец и посмотрел на своего нечаянного обидчика.

Их взгляды встретились и оба остановились в немом изумлении. Хотя черты лица были скрыты, но глаза человека показались Ронану очень знакомыми. Юноша вглядывался и силился припомнить, кому же из его знакомцев они могли принадлежать. Его визави, напротив, как только оправился от внезапной встречи, вновь опустил голову и сделал шаг в сторону, где была лужа, лишь бы скорее миновать Ронана, что он тут же и исполнил и зашагал прочь, сердито бормоча что-то неразборчивое себе под нос.

Ронан обернулся и продолжал глядеть вслед незнакомцу, пока вдруг из клубка сопоставлений в его голове не созрела неожиданная догадка, и юноша сообразил, чьи глаза он видел.

– Эй, Фергал, – крикнул он вслед, – стой, погоди!

Но человек только прибавил шаг, и вскоре промозглая тьма поглотила его.

Надо заметить, что вся эта встреча заняла гораздо меньше времени, необходимого, чтобы прочесть Pater Noster. Много дольше простоял после Ронан, прямо посреди улицы под проливным дождём, ошарашенный столь неожиданной встречей.

«А был ли это Фергал? – вопрошал себя юноша. – Мало ли у кого ещё на свете такие колючие глаза, белесые ресницы и хитрый взгляд. Да что я, в самом деле! Откуда здесь взяться этому заносчивому монашку из Пейсли? К тому же этот человек чертыхнулся. А разве может инок так святотатствовать? И вообще непонятно, с чего эта встреча меня так встревожила, словно мальчишку, узревшего волка в лесной чаще… Хм, но с другой стороны, ведь он выругался на гэльском наречии! А всем в монастыре было ведомо, что Фергал родом из Горной страны. Да и на вид тот человек был приземист и крепок, под стать монаху из Пейсли. Да, но ежели это был Фергал, то почему он не остановился, когда я его окликнул? Хоть нас и нельзя было назвать приятелями, но зачем чураться старых знакомцев? Или всё же я обознался?»

Обуреваемый противоречивыми догадками и соображениями Ронан вошёл в дом негоцианта и сразу же направился искать командора. Сэр Хью в эту минуту в своей комнате с помощью Гудинафа менял промокшее одеяние, ибо он тоже вернулся совсем недавно. Когда зашёл его подопечный, командор, уже облачённый в вечерние одежды, разговаривал со своим слугой.

– А вот и наш школяр явился! – приветствовал юношу Уилаби. – Что нового во дворце Элай, дружок?

– О, ежели бы мне было дозволено пересказать вам, сэр Хью, в каких нынче я участвовал опытах, вы бы мне ни за что не поверили. Ей богу, столь это было чудно и неестественно! Скажу лишь, что я собственными глазами лицезрел столь диковинные вещи, и мне явились такие странные видения, словно я витал среди неземных духов. Но не об этом я желал вам поведать, – прервался юноша и рассказал командору о странной встрече.

Уилаби на секунду задумался и спросил у своего ординарца:

– А ты что про это разумеешь, всеведующий Дженкин?

– С позволения вашей милости и по моему скромному разумению, – сказал Гудинаф, – фантасмагории, виденные молодым джентльменом днём, судя по всему, так запали ему в душу, что донимают его и ночью. Как бы, не дай боже, ему чего мерзкого не привиделось ещё и во сне.

– И в самом деле, Ронан, – вторил своему ординарцу Уилаби, – посуди сам, откуда здесь взяться какому-то шотландскому монаху. Клянусь душой, в темноте и в такую мерзостную погоду мало ли что может привидеться, не трудно и обознаться. Лучше поспеши-ка переодеться. У тебя такой вид, словно ты ещё разок в Темзе искупался.

Часть 6 Западня

Глава XLI

Фергал в Лондоне

Дверь открылась, и в комнату еле втиснулась Грейс Питоу – почтенная вдова, немолодая и пышнотелая. В одной руке у неё была свеча, а в другой медный поднос с огромной кружкой эля и с большим ломтём хлеба, на котором дымился кусок телятины.

– Эй, получите ваш завтрак, Мастер Ласси, – прогорланила Грейс Питоу. – И почему, спрашивается, я должна подавать еду ему в комнату, словно какой знатной особе. Мой покойный муженёк и тот подобных почестей от меня сроду не удосуживался. Ежели бы Господь не призвал его раньше времени, стала бы я постояльцев в доме держать!

Тот, кого она назвала Мастер Ласси, молодой ещё человек, рыжеволосый и с хитрым взглядом, лишь усмехнулся и ответил:

– Я терплю от вас гораздо больше мучений, мистрис Питоу. К тому же я плачу вам немалые деньги за эту жалкую каморку, да ещё в убогом домике и, что совсем никуда не годится, в самом что ни на есть городском захолустье.

– Мучений! Захолустье! Великий Боже! И как только совесть вам позволяет так говорить про бедную женщину и её кров! Да я в жизни и мухи-то не обидела, разве что пару разков моего Джона чурбаном приложила; ну так уж он сам был виноват – нечего было в «Серебряном Олене» так напиваться, что мошенники все его карманы обчистили… А коли не по нраву мой домик в Свином переулке, так не смею неволить; почему бы вам не перебраться в «Дельфин» или «Серебряный Олень» на Бишопгейт-стрит – ох, уж и знатные подворья в округе, и плата за постой там столь же знатная, да и компании шебутные собираются: хочешь, тебя в кости обыграют, иль желаешь, в карты одурачат… Не нравится ему, видите ли, мой аккуратный и тихий домик в Свином переулке с доброй и заботливой хозяйкой!

– Ну-ну, не стоит клокотать и бурлить подобно вареву над огнём, любезная мистрис Питоу. От ворчания кровь густеет, чернеет и превращается в дёготь – всем про то ведомо, – ответил Ласси. – А вот насчёт моих мучений, так неужто ваша память настолько плоха, милейшая хозяйка, что вы позабыли, как опочивали давеча, не дождавшись возвращения вашего постояльца? Mile diabhlan! Как же долго я наслаждался перед закрытой дверью волшебной мелодией вашего раскатистого храпа, который был слышен, поди, на весь переулок, и который по своему громогласию не уступит волынке. Я чуть ли не битый час колотил в дверь, чтоб вас пробудить, любезнейшая мистрис; и от этого стука проснулись все соседи – как собаки, так и люди; хотя вполне вероятно, что их разбудил ваш громоподобный храп, нежели моя тщетная борьба с запертой дверью.

– Это вы сами во всём и виноваты, Вильям Ласси, – возразила хозяйка. – Добропорядочные люди не шляются затемно по городским улицам! И с какой стати я обязана караулить, когда вы соизволите вернуться? – продолжала возмущаться Грейс Питоу, хотя про себя думала совсем иначе: «Такой опрятный молодой человек, на вид не бедный и вежливый – как правило. А чем он там занимается в сумерках, да почто мне знать-то. Говорит, что бродит по окрестным лугам да болотам, смотрит, какие там травы растут. Хм, ума не приложу, ну какие травы зимой-то можно приметить, окромя прошлогодней пожухшей соломы».

Мастер Ласси видимо догадывался о подлинном отношении к себе хозяйки, потому как сказал с ироничной улыбкой:

– Вот об этом я и намерен молвить, мистрис Питоу. С каждым днём мне приходится уходить всё дальше и дальше от города, и я не всегда успеваю возвратиться до наступления темноты. Так что, будьте любезны, хозяюшка, не дрыхнуть до моего прихода, иначе мне и в самом деле придётся другое жилище подыскать.

Почтенная вдова ещё поворчала для видимости и со вздохом ответила:

– Ну что же с вами поделаешь? Только взамен вы должны обещать, Мастер Ласси, что не будете заставлять бедную женщину таскать вам завтраки вверх по лестнице точно белка по дереву. Они будут дожидаться вас на кухне, и ежели вы не соизволите вовремя спуститься, то уж пеняйте на себя, коли ваша еда покроется ледяной коркой.

Вильям Ласси почёл за лучшее согласиться на эту сделку, нежели препираться с ворчливой хозяйкой, которую он тут же, не переставая улыбаться, выпроводил из комнаты и жадно набросился на еду…

Читателю не надо быть чересчур прозорливым, чтоб уяснить, что под личиной Мастера Ласси скрывался не кто иной, как наш старый знакомец – монах по имени брат Галлус, или просто Фергал. Хотя, надо признать, он необычайно изменился с того времени, как покинул аббатство.

Оказавшись в Лондоне, для того чтобы меньше привлекать внимания к своей особе, он счёл нужным выдумать себя иное имя, более «саксонское», нежели его настоящее. За то короткое время, на которое мы упустили его из виду, сильно изменились не только внешность и повадки бывшего монаха, но и его речь и манера держать себя. Как мы отмечали раньше, Фергал обладал прекрасными способностями к подражательству. Возможно, из него вышел бы неплохой мим и лицедей в каком-нибудь бродячем театре, если бы его не сжигала неугасающая и противоречивая страсть разыскать и уничтожить Ронана Лангдэйла, которого он по неким причинам считал сыном своего заклятым врага – барона Бакьюхейда.

За время погони Фергал, несмотря на страшные тяготы дороги, не упускал случая присмотреться к попадавшимся на пути людям – к их повадкам, одежде, интонации и манере говорить. Он норовил подражать их речи, которая была совершенно иной, нежели привычный для него шотландский язык. Удивительно, но оказалось, что этот необыкновенный дар к подражательству позволил ему достичь гораздо большего, чем неважная способность к сознательному обучению.

В Лондоне Фергал поселился в небольшом домике у вдовы Питоу, который стоял на самой окраине города, неподалёку от Епископских ворот за старым городским валом. По сравнению с остальным городом место это было относительно глухое и безлюдное; сады и огороды отделяли Свиной переулок от Бишопгейт-стрит, в то время как с другой стороны простиралась огромная пустошь. Всё это как нельзя лучше устраивало Фергала, который представился хозяйке как Вильям Ласси и объяснил, что прибыл с севера страны из Камбрии с намерением заняться торговлей лекарственными травами и снадобьями в городе Лондоне, где, как он слышал, народ был хоть и зажиточный, а хворал ещё пуще, нежели в глубинке. Этим же он объяснял и свои отсутствия днями напропалую – якобы ему нужно было осмотреть все окрестные поля и луга, дабы выяснить, где и какие целебные растения здесь произрастают. Фергала не смутило, что была зима, и он разъяснил наивной хозяйке, что может по виду почвы и деревьев догадаться о растущих здесь в тёплое время года травах. Таким образом, исконно горец, затем монах, а ныне агент шотландского регента, с помощью денег последнего и своих уникальных талантов Фергал внешне перевоплотился в заслуживающего доверие и уважение добропорядочного лондонского горожанина.

За утомительные месяцы пути Фергал чуть осунулся, у него появилась придававшая его виду большего возраста и вящей степенности небольшая бородка, которая вместе с отросшими, торчащими из-под отороченной мехом шапочки рыжими волосами отнюдь не напоминала о недавнем его иноческом прошлом.

Столица Англии оказалась необыкновенно большим городом, и у Фергала ушло немало времени, чтобы освоиться здесь. Он постарался исходить город вдоль и поперёк, – насколько это вообще было возможно, – чтобы узнать и запомнить расположение главных улиц, площадей, церквей, мостов, дворцов и прочих приметных ориентиров. Незаурядные способности Фергала оказались как нельзя кстати в этом большом городе. Смешавшись с толпой на какой-нибудь рыночной площади или засев в таверне, он внимательно прислушивался и присматривался, как и что говорят люди вокруг, как жестикулируют и кривят физиономии, как ругаются и божатся. И вскоре Вильям Ласси сам был в состоянии выражаться тем же языком и такими же фразами и словечками, что и большинство местных жителей. Никто бы и не поверил, что ещё несколько лет назад этот индивидуум вообще не знал ни слова по-английски. Он даже как заправский лицедей умудрился скопировать ужимки и мимику обитателей английской столицы.

И вот теперь, преобразившись в добропорядочного горожанина, Фергал мог, ничего не опасаясь, заняться поисками Ронана. Благодаря чрезмерной разговорчивости обитателей Рисли ему стало известно, что Хью Уилаби намеревается возглавить плавание в Китай, корабли для которого строятся где-то на Темзе. И поскольку Ронан уехал из Рисли вместе с Уилаби, то значит, в первую очередь необходимо найти в Лондоне этого дербиширского дворянина, а через него вполне вероятно можно выйти и на след Лангдэйла – где котёл, там и поварёшка. Такова была цепочка рассуждений Фергала. Поэтому он первым делом принялся за поиски места на берегу, где строятся корабли для путешествия в Китай, будучи уверенным в том, что непременно рано или поздно застанет там Уилаби как одного из самых главных людей во всём этом деле.

Много дней он бродил по извилистым берегам Темзы, норовя отыскать нужные ему корабельные верфи. А задача эта, надо сказать, была не из лёгких, потому как в то время множество разномастных кораблей строились разом на обоих берегах реки от самого Лондона и до Грейвсенда. К тому же погода стояла отвратительная; зима в этот год выдалась не столько морозная, сколько сырая и промозглая, ибо беспрестанно шёл мелкий студёный дождь и холодный ветер пробирал до костей. Также и короткие зимние дни сильно ограничивали поиски. Неутомимый Фергал покидал своё жилище в Свином переулке, едва начинал брезжить рассвет, и возвращался, когда сумрак ночи уже окутывал городские улочки, что было так не по нутру – как мы уже успели заметить – благонравной Грейс Питоу.

Свою лошадку бывший монах продал, едва прибыв в Лондон, так как большой надобности в ней уже не было, и посему Фергал прочёсывал берега Темзы на своих двоих, что привыкшему к хождению по пустошам и холмам горцу было гораздо сподручнее. Но первый этап его поисков, похоже, завершился, потому что как раз накануне среди многочисленных мастерских и верфей Фергал наконец-то нашёл то, что искал.

Все предшествующие дни преследователь рыскал по обоим берегам реки к западу от города, вплоть до самого Вулиджа, в котором он обнаружил большое скопление строящихся судов. Фергал было обрадовался, что, казалось, наконец-то нашёл нужное ему место. Однако к большому его разочарованию ни один из кораблей, строившихся на верфях или стоявший в доках Вулиджа, не предназначался для плавания в Китай. Такое же огорчение постигло его и в Детфорде, где также было несколько доков и верфей. Фергал настолько выбился из сил в тот день, что перспектива тащиться по грязной дороге обратно в Лондон отнюдь его не вдохновляла, и он вопреки ужасной неприязни к воде позволил себе нанять лодку в Детфорде, велев лодочнику грести к Лондонскому мосту.

Неожиданно посматривавшего с лодки на сумрачные берега реки, усталого Фергала осенила мысль: ведь таким способом намного сподручнее обследовать Темзу! И он вознамерился на следующий же день так и поступить.

Впрочем, пускаться в новое плавания по реке на утлой лодчонке ему не пришлось. Перед последним изгибом русла, когда до Моста оставалось не более двух миль, сквозь пелену дождя Фергал вдруг различил на правом берегу мачты строящихся кораблей. Откуда-то вновь взялись силы и, узнав у лодочника, что местечко то зовётся Редклиф, он велел пристать к берегу и высадить его.

На пристани и на берегу суетились люди, перетаскивающие тюки, ящики и бочки на стоявшую у деревянного причала барку. На площади перед пристанью высились два больших здания, располагались складские постройки и конюшни, далее за которыми виднелись дома поменьше. В излучине реки напротив берега стояли на якоре несколько разномастных кораблей. В общем, всё говорило о том, что Редклиф был моряцким и торговым городком, где одни суда снаряжались в дальние плавания, другие же, наоборот, сгружали привезённые товары.

Чуть поодаль, ярдах в двухстах на пологом, спускавшемся в реку откосе из-за деревянных построек раздавались стуки топоров и молотков, визжание пил, крики людей. Пробравшись между мастерскими, Фергал увидел большую площадку, в центре которой поддерживаемые деревянными конструкциями высились остовы трёх больших кораблей, чьи мачты зоркий взгляд горца и заприметил с лодки.

Суда выглядели почти готовыми, но по кипевшей кругом работе можно было судить, что дел у корабельщиков ещё хватает. Одни из них, облепив борта, стучали молотками и смолили обшивку, другие под навесом неподалёку усердно рубили, пилили и стругали. Из одной постройки, по-видимому, кузни, разносился стук молотов, а из трубы валил густой дым. Какой-то малый с длиннющей мерной планкой, гораздо больше его самого, то и дело выбегал из другого домика; что-то измерив на одном из остовов, он возвращался внутрь и через несколько мгновений появлялся вновь. В дальнем конце верфи стояла запряжённая двумя тягловыми лошадьми большая повозка, откуда несколько человек с трудом сгружали тяжеленную бухту каната, доставленную, вероятно, из другого места.

Фергалу не стоило большого труда выяснить у работных людей на верфи, что за суда они строили. Те с важным видом и гордые за своё дело ответили ему, что «корабли эти, гружёные купеческими товарами, поплывут на восток по северным водам до самого Китая». Услыхав это, у Фергала не осталось сомнений, что именно об этом плавании и обмолвился ему словоохотливый поп в Рисли. Преследователь довольно усмехнулся – теперь ему оставалось лишь подстеречь, пока Уилаби не объявиться на верфи, а уж там по его следам можно и Ронана отыскать…

Закончив завтрак и наградив любезнейшей улыбкой хозяйку, которая после упоминания о её храпе никак не могла согнать с лица обиженную гримасу, Вильям Ласси по грязным переулкам и дорожкам лондонских предместий в предрассветной туманной мгле направился в Редклиф.

Чем дальше он удалялся от домика мистрис Питоу в Свином переулке, тем заметнее менялось выражение его рыжей физиономии. В дверях его приветливый лик сиял благодушием и доброжелательностью. Стоило, однако, Фергалу повернуться спиной к дому, как выражение любезности уступило место насмешливой и саркастической ухмылке. Ещё через несколько шагов тень озабоченности на миг легла на его лицо, которое вскоре уж превратилось в морду иступлёно летящей по следу гончей, почуявшей запах дичи. И наконец, когда городские улочки остались далеко позади, лик Фергала принял свой обычный хитрый вид с азартным огоньком в глазах.

Менее чем за час путник добрался до Редклифа – так недалеко этот городок оказался от Свиного переулка. Несмотря на непогоду, работа на верфи тем временем кипела уже вовсю. Многолюдно было и на пристани и площади перед ней – моряки и грузчики, торговцы и домохозяйки, приказчики и ремесленники составляли разношерстную толпу снующих во все стороны людей. Фергал с самым озабоченным видом присоединился к этому людскому скопищу, внимательно меж тем следя за улочкой, ведущей к верфи. Занятые своими делами, с надвинутыми на глаза шапками и капюшонами, закутанные в плащи и куртки, чтобы защититься от секущего холодного дождя, люди мало обращали внимание на слонявшегося среди них незнакомца с бегающим взглядом.

В этот день провидение благоволило к Фергалу, вероятно, чтобы вознаградить его за бесплодные дни, потерянные в тщетных поисках на речных берегах. Не прошло и пары часов, как через площадь проехали два всадника и направились в сторону верфи.

По виду они составляли разительный контраст между собой. Один из них, в шапке с высокой тульей и измокшим белым пером, тщился защитить свою могучую фигуру просторным подбитым мехом плащом, кутаясь в него до самых глаз; судя по тому, как уверенно он держался в седле, человек этот, вероятно, был неплохим наездником.

В позе другого седока, не такого высокого и дюжего, напротив, чувствовалась вымученность и неловкость, а лицо его было открыто брызгам дождя и порывам ветра, от которых не спасал даже подвязанный тесёмками головной убор. Однако, он даже и не помышлял укрыться от непогоды, не клонил головы и не отворачивал от ветра. На нём была толстая шерстяная куртка и короткая накидка поверх неё.

Фергал тут же поспешил пристроиться позади ездоков и пошёл как бы невзначай вслед за ними в сторону строящихся кораблей. Он даже сдвинул кверху свой убор, чтобы лучше слышать разговор всадников.

– Чтобы вы ни говорили в пользу верховой езды, командор, а я всё же предпочитаю передвигаться по воде, – произнёс всадник в куртке. – Ни грязи тебе, ни рытвин. Ей богу, сэр, лучше бы мы сели в лодку и приплыли сюда как подобает настоящим морякам.

– Помилуй Бог! Наверняка и лодочника-то не сыщешь, жаждущего в такое ненастье пуститься по Темзе в своей утлой посудине, которую ежели не волны, так дождь залил бы выше борта, прежде чем мы проплыли бы и половину пути, – возразил верховой с пером на шапке. – Да вот мы уже и на месте, – с этими словами он ловко соскочил с лошади.

– Право слово, сэр, этот лёгкий бриз и невесомая изморось по сравнению с поджидающими нас штормами шквалами равно, что сточная канава и Темза, – отпарировал его спутник, пытаясь также быстро спуститься на землю; однако он оказался не столь проворен, и правой ногой неуклюже застрял в стремени.

Сановитый компаньон не стал дожидаться своего нерасторопного товарища и, спеша укрыться от дождя, повёл лошадь под навес. Тем временем Фергал, заметив затруднение верхового, подошёл и услужливо помог тому высвободить ногу.

– Благодарю тебя, приятель, – сказал спешившийся всадник. – Ты с этой верфи?

– Нет, сэр, я продаю травяные настойки и прочие лечебные эссенции, с вашего позволения, – ответил знахарь. – Если вам угодно избавиться от какой-либо хвори, вы смело можете обратиться ко мне, и, ручаюсь, у вас всё как рукой снимет.

– Лучшее для меня лекарство это свист ветра в парусах, да ласкающий душу плеск морских волн, – произнёс моряк, за какового его можно было принять, судя по речи.