Navium Tirocinium

При последних словах юноша взглянул на Ченслера, как бы ища у него подтверждения, но навигатор в этот момент уже разговаривал с Дарфуртом и Джефферсоном, тщетно пытаясь умерить их весёлость.

– Ну-ну, – произнёс Бэрроу и добавил: – Похоже, тебе даже румбы компаса неведомы. Что ж, Вильям тобой займётся и научит всему, что требуется знать и уметь всякому моряку.

Кто такой этот Вильям Ронан спросить не успел, ибо в комнате в тот момент появился ещё один человек с весьма странной наружностью. Он вошёл плавной и неслышной поступью, и казалось, будто он скользит по воздуху, не касаясь земли. Высокий рост его говорил не о телесной мощи, а напротив, только подчёркивал неестественную худощавость фигуры. Молодое лицо – ибо по возрасту он вряд ли был старше кого-то из моряков – также было весьма необычно: быстрый пронизывающий взор являл резкий контраст с впалыми, бледными щеками, а взгляд, в котором светился ум живой и незаурядный, придавал глазам почти сверхъестественный блеск. Одеяние его, напрочь лишённое украшений, было всё чёрного цвета: шапочка, бархатный камзол, мантия до самых пят, панталоны, чулки и туфли, – что придавало виду вошедшего ещё больше загадочности и мрачной торжественности. За ним вошли двое слуг, таща с собой ларь, доверху набитый какими-то непонятными предметами, книгами и бумагами.

Навигатор тут же подошёл к этому странному человеку, с которым он, видно, уже был знаком, и бодро приветствовал его на моряцкий манер:

– Сэр, команда судна готова к хождению по океану учёности под началом кормчего Джона Ди.

Лёгкая сардоническая усмешка исказила тонкие губы учёного мужа.

– Путешествие по океану познания чревато стократ большими опасностями и несчастьями, капитан, нежели путешествие по морским просторам, – ответил Ди. – Безмятежные воды истины таят под собой ужасные рифы сомнения и отрицания, ибо даже самая страшная морская буря не сравнится с ниспровержением догм и старых теорий. Тысячи жизней поглотил водоворот отыскивания lapis philosophorum {философский камень (лат.)}, судьбы легионов учёных мужей разбились о скалы прозрения, так и найдя спасительного берега истины… Итак, кто же эти смельчаки, дерзнувшие ныне приобщиться к вселенским познаниям?

Ченслер один за другим представил мэтру всех учеников. Напротив каждого Ди стоял не меньше двух-трёх минут, пристально вглядываясь ему в лицо пронизывающим взглядом. Казалось, он намеревался вкрасться в самые потаённые глубины сознания человека или даже узреть в чертах лица и цвете глаз его прошлое и будущее. Для Ронана, как и для остальных, так и осталось тайной, что же искал так долго в лицах моряков этот загадочный человек, больше похожий на мага и чародея, нежели на учёного.

Наконец, когда странное знакомство завершилось, по мановению руки Ди слуги принялись извлекать содержимое из принесённого ими ларя и раскладывать его на столе. Пока предметы появлялись перед учениками, Ди давал каждому название:

– Компас…, угломер…, астролябия…, квадрант…, карта мира от Геммы Фризиуса…, небесный глобус…, три части книги De Principiis Astronomiae Cosmographicae…, таблицы склонения, шесть частей книги «Elementa» Евклида.

Вместе с сундуком отдельно был принесён странный металлический предмет в виде креста около пяти футов в длину.

– Клянусь боцманским свистком, точь-в-точь как крест на куполе святого Павла, лишь размером поменьше, – высказался неунывающий Дарфурт.

– Нет, дружище, это видать маленькая мачта, потому как там где компас обязательно должна быть и мачта, – вторил товарищу Джефферсон.

Ди исподлобья зло посмотрел на шутников. Казалось, своим взглядом он хотел испепелить на месте обоих насмешников, дерзнувших так отзываться о ценнейшем предмете из его коллекции.

– Сей инструмент зовётся жезлом Иакова, глупцы, – сурово произнёс Ди. – Adhibenda est in jocando moderatio {В шутках стоит знать меру (лат.)} От имени герцога Нортумберлендского, синьора Кабота и ради вашей собственной жизни, каковой с большим огорчением я узрел страшную угрозу, я требую послушания в занятиях. В школе за нерадение и лень учеников карают лишь розгами, вы же, любезные, можете поплатиться жизнями, ибо учтите, что стихия к невежеству и шутовству бывает жестока и беспощадна, как зачастую безжалостны бывают звёзды к тем, кто не верит в их предсказания.

Далее Джон Ди поведал, какими познаниями он намеревается поделиться с моряками и в двух словах рассказал о каждом предмете, лежащем перед ними, и его предназначении.

Некоторые из этих вещей в той или иной степени капитанам и навигатору, разумеется, уже были известны, о других же они слышали или видели их в первый раз. Что до Ронана, то для юноши всё целиком и полностью представляло пока сущую загадку, кроме разве что книг Евклида, и он бросал на эти удивительные предметы взгляды, полные страстного любопытства.

Когда учёный муж закончил своё вступление, он внимательным взглядом окинул своих великовозрастных студентов.

Ченслер, хотя и внимал пристально каждому слову доктора Ди, но черты лица его говорили, что делал он это спокойно и без натужности, как знающий человек, многое уже повидавший и уверенный в своей способности воспринять новые знания.

По серьёзному лицу Бэрроу, нахмуренным бровям и складкам на лбу можно было заключить, что молодой капитан сосредоточенно силится вникнуть в смысл слов доктора Ди, но по напряжённому взгляду трудно было судить, насколько он в этом преуспевает.

Корнелиас Дарфурт выглядел несколько огорчённым, видимо, по причине того, что надолго лишился теперь возможности блеснуть своим блестящим, как он считал, остроумием.

Что было на уме у Мастера Джефферсона не смог бы угадать и самый матёрый физиономист, ибо нет более загадочного выражения лица, чем лёгкая улыбка вкупе с неожиданно добродушным, доверчивым взглядом, которое может скрывать за собой что угодно: от глубокой мудрости и осознания собственного превосходства до крайнего слабоумия.

Ронан же напоминал пятилетнего мальчишку, впервые изучающего азбуку, ибо он с таким жадным любопытством ловил каждое слово Ди, словно оно таило в себе ключик в огромный мир вселенского познания.

– Клянусь всеми знаками зодиака, у этого юноши глаза светятся ярче любой звезды на ночном небосводе, – заметил учёный, в словах которого можно было уловить поощрение.

Дальнейшее поведение доктора Ди немало всех удивило, ибо он сложил руки, опустил голову и принялся страстно шептать некую молитву. Надо сказать, что и каждый последующий день занятия начинались тоже с пламенного моления учёного.

В первый день их знакомства именитый учёный начал рассказывать морякам про математику, про её использование в мореходстве. Он много говорил про грека по имени Евклид и про его определения, законы, аксиомы и предложения.

Ченслеру, смышлёному от природы и обладавшему уже кое-какими знаниями, полученными от сэра Чеке, не представляло большой трудности следить за ходом рассуждения Ди. Гораздо труднее приходилось капитанам, привыкшим по большей части узнавать всё на практике. Дарфурт запустил руку в свою бородку, Джефферсон время от времени почёсывал затылок, а Бэрроу обхватил голову обеими руками и отчаянно тщился не упустить цепь рассуждений. Для Ронана большее из того, что говорил Джон Ди, уже было хорошо знакомо благодаря отцу Лазариусу, но он, тем не менее, сосредоточенно внимал учителю.

Занятия продлились до полудня, после чего Ди как опытный лектор задал своим студентам несколько вопросов, дабы понять, как они уразумели его урок.

Ченслер отвечал медленно, но безошибочно; Ронан – быстро и ясно; капитан Барроу запинался и подбирал слова, но ответы давал в основном правильные; Дарфурт отвечал бойко и весело и искренне удивлялся, узнавая от Ди, что каждый второй ответ был неверным; Вильям Джефферсон, так и не перестав чесать затылок, добродушно улыбаясь, также отвечал зачастую невпопад и неверно.

Перед уходом учёный наказал Ченслеру и Ронану, дабы они ещё раз растолковали своим товарищам недопонятые ими вещи. Помимо этого Джон Ди аккуратно записал незнамо для чего даты рождений своих учеников… Так завершился первый день обучения участников плавания…

Вечером Ронан поделился своими впечатлениями с Уилаби и Алисой. Он с восторгом рассказывал о первых занятиях, не забыв упомянуть про странного учителя.

– Выходит ведь, что и для плавания по морю математика нужна. А иначе для чего доктор Ди нам про евклидовы Elementa несколько часов толковал?.. И всё же очень уж он загадочный, этот Джон Ди. Ежели судить по его знаниям, то он умнейший из учёных, а по виду так настоящий алхимик, маг и чернокнижник.

– Кто бы он ни был, – молвил Уилаби, – но по рассказам Сидни сей учёный муж пользуется доверием и покровительством первейших сановников государства и даже самого короля. А ныне он нашёл кров во дворце Нортумберленда, пишет для герцогини некие научные трактаты и обучает младшего сына Дадли, Гилфорда всяческим модным нынче у вельмож наукам – астрономии и математике. Они, видишь ли, равно как попугаи, подражают нашему молодому королю – дай Бог ему здравия и долгих лет! Но ходит молва, что и в астрологии он мастер хоть куда, этот Джон Ди, и гороскопы составлять силён.

– А по мне, так главное, чтоб он вас, Ронан в какую-нибудь зверушку не превратил, – с нарочитым испугом добавила Алиса, которая уже настолько успела сдружиться с юным Лангдэйлом, что ради забавы позволяла себе иной раз над ним подшучивать.

– Ну, ежели он в кого меня и превратит, так уж точно в лягушку, с которой вы, милая леди, так ласково меня сравнили, когда я приплёлся сюда пару недель назад, едва оправившись от недуга и еле волоча ноги или – если вам так угодно – перепончатые лапки, – поддержал игривый тон Ронан, испытывавший тайное удовольствие от любой, самой пустяковой болтовни с этой девчушкой.

– Говоря по правде, таким, сэр, вы мне напоминаете больше скорпиона, – съязвила Алиса.

– Это чему же я обязан, скажите на милость, такому странному преображению?

– А тому, что жалить у вас стало весьма хорошо получаться. Вот чему! – ответила Алиса, по своему обыкновению надув губки, осознавая наитием прелестницы, как очаровательно это у неё выходит.

Уилаби только ухмылялся над милой болтовнёй молодых людей. Он давно заприметил, как на щёчках его племянницы появляется слабый румянец, когда входил Ронан, и что юноше доставляло явное удовольствие находиться в обществе дочки негоцианта. Хотя Ронан и Алиса и старались за подобными взаимными колкостями насмешками скрыть свою росшую день ото дня симпатию друг к другу, но по большей части, казалось, таким притворством они пытались обмануть лишь самих себя…

Занятия с доктором Ди продолжались ещё около месяца. Обычно он приходил во дворец Байнард утром, неизменно в тёмном своём облачении, воссылал Богу страстную молитву и приступал к лекциям. После полудня, когда он исчезал в тёмных коридорах дворца, моряки и Ронан обсуждали между собой узнанное в этот день, а иногда и спорили и даже немного препирались. Изредка учёный передвигал занятия на послеобеденное время, объясняя это тем, что как невозможно заставить солнце подниматься на западе и садиться на востоке, так и он не волен управлять прихотями знати.

Первые две недели доктор Ди рассказывал о геометрии, её понятиях и законах, рисовал изображения различных фигур, объяснял их свойства и взаимодействия. Моряки поначалу не могли взять в толк, какое отношение имеют все эти мудрёные аксиомы и построения к их ремеслу, и лишь опытный Ченслер осознавал, что между геометрией и штурманским делом должна быть самая тесная связь.

Потом неожиданно Джон Ди оставил геометрию – к большому облегчению капитанов – и принялся за чтение лекций по астрономии, рассказывая про Землю, Солнце, Луну и прочие светила, украшавшие собой небосвод, и о том по каким законам они движутся вокруг Земли. Разумеется, Ди также хорошо, как и Ронан, а вероятно, ещё даже лучше был знаком с работами Коперника, однако, к удивлению юноши он полагал, что все планеты движутся не вокруг Солнца, а по эпициклам вокруг Земли. Тем не менее, в лице молодого шотландца он нашёл отличного помощника, который после уходов Ди с готовностью объяснял морякам недопонятые ими вещи.

Когда учёный убедился, что первейшие основы геометрии и астрономии его студенты уяснили уже достаточно хорошо, он перешёл к объяснению практического использования всех этих знаний в мореплавании.

Вот здесь и дошло дело до тех приборов и иных предметов, принесённых Ди ещё в первый день. Естественно, морякам стало гораздо интересней, ибо они стали осознавать наконец-то ценность полученных ими знаний для мореплавания. Теперь уж Ченслеру и Бэрроу пришлось пособлять Ронану, что они делали, надо сказать, не без ехидного удовольствия, потому как желали показать безбородому юнцу, что настоящий моряк не тот, кто штудирует книги и слушает лекции, а тот, чья кожа давно пропиталась морской солью.

Мы вовсе не хотим сказать, что Ченслер и иже с ним не испытывали благодарности к юноше за помощь в овладении геометрией и астрономией, но ущемлённая капитанская гордость и задетое моряцкое самолюбие взывали к «отмщению», которое выразилось, впрочем, лишь в чувстве снисходительного превосходства, с которым моряки наперебой объясняли Ронану устройство компаса и квадранта.

Однако и сами капитаны и даже Ченслер открыли для себя много удивительного. Так, к примеру, жезл Иакова и астролябия являлись доселе неизвестными им инструментами, и Ченслер чувствовал себя на седьмом небе от счастья, узнав, как с помощью этих предметов и ещё часов находить долготу в любом месте океана.

Никогда они также не видали и такой подробной карты, какую однажды им вручил Джон Ди в конце занятия. Она состояла из нескольких полотен разного размера и формы. Европа была вырисована во всех мельчайших подробностях, с указанием названий городов, рек, морей и островов. Чтоб развернуть эту карту потребовалось полностью расчистить стол. В верхнем левом углу карту украшало причудливое изображение компаса, от которого во все стороны расходились тридцать две линии – по числу румбов. Все названия красивым почерком были аккуратно выведены на латинском языке. Здесь можно было различить даже границы государств, хотя они и были в те времена весьма условными.

Моряки, как дети – игрушку, облепили стол и каждый пытался отыскать на карте те моря и порты, где ему довелось побывать. Так, Ченслер расположился у нижнего края карты, где было очерчено Средиземное море, и выискивал там уже известные читателю острова его плавания в Ливадию. Капитаны рыскали в левой части полотна там, где Британия разделялась Каналом и Немецким морем с остальной Европой, и, находя знакомые названия, радостно указывали на них друг другу. Лишь Ронан не спешил принять участия в этом забавном исследовании. Он задумчиво стоял около верхней части карты, где были нарисованы места, по которым, по его разумению, им предстояло плыть, и то смотрел вопрошающе на карту, то бросал недоумённый взгляд на глобус. Казалось, юношу мучает какой-то вопрос. Он поискал глазами их учителя, но Джона Ди в комнате уже не было.

– Так ведь она неправильная! – вырвалось у Ронана.

Моряки как один подняли головы и удивлённо уставились на юношу.

– Смотри-ка, Корнелиас, да наш в море не бывший моряк, похоже, лучше тебя паясничать умеет! – оскалился Джефферсон. – Растолкуйте-ка Ронану что к чему, доктор Ди.

Никто не ответил, ибо пока все разглядывали карту, учёный исчез, тихо и незаметно.

– Ха, похоже, наш мыслитель под покровом тумана поднял якорь, распустил свои чёрные как ночь паруса и неприметно покинул гавань, – произнёс Корнелиас Дарфурт.

– А мне так чудится, будто он попросту растаял в воздухе как призрак, – добавил Вильям Джефферсон. – Все маги так и уходят, исчезая словно фантомы, точно вам говорю. А кто есть ещё наш доктор Ди, как не кудесник? Простому смертному разве по силам столько познаний в себе держать? А может статься даже, что за эти знания он отдал душу дьяволу!

– Якорь тебе в глотку, Вильям! – воскликнул Дарфурт. – Посуди сам, разве может человек, который так страстно молится перед каждым делом, быть в плену у врага рода человеческого?

– Ещё как может! – не сдавался Джефферсон. – Помнится, был у нас на «Розе» корабельный священник, каждый божий день читал нам проповеди и молитвы. Так, представь себе, познакомился в порту Роттердама с какой-то потаскушкой – моряки своими глазами видели, ей богу, – и на корабле от него одна лишь Библия и осталась-то.

– Ронан, а почему ты усомнился в верности карты? – спросил молчавший доселе Стивен Бэрроу.

– Я имел в виду, капитан, что пропорции между разными частями карты должны сильно разниться.

– И что же заставило тебя так полагать, юноша? Все приборы и инструменты доктора Ди кажутся мне весьма полезными и непогрешимыми, – присоединился к разговору навигатор. – Неужели он снабдил бы нас неверной картой?

– Так вы гляньте на глобус! – ответил Ронан. – Ведь Земля круглая, а карта плоская. А можно ли плоскую карту приложить к шарообразной поверхности так, чтобы изображения на карте и глобусе полностью совпали?

Все моряки разом задумались.

– Хм, чёрт возьми, а ведь верно! – произнёс Ченслер, хмуря лоб. – Мне это и в голову не пришло. Так ведь выходит, что карта правильной вообще быть не может.

– Вот именно, сэр. А я так разумею, что чем меньший участок Земли изображён карте, тем меньше искажения, коими, верно, можно и пренебречь, – сказал Ронан.

– Что ж, вот назавтра и спросим у Ди, чтоб он нам всё растолковал, – молвил Ченслер.

Излишне говорить, что на следующий день Ди целиком и полностью подтвердил соображения юноши, добавив при этом много чего другого…

Наступил январь 1553 года. Занятия с Джоном Ди подходили к концу. За это время Ченслер и капитаны хорошо узнали Ронана, и изначальное их снисходительное высокомерие постепенно переросло в дружеское расположение, хотя юноше и давали понять о его более низком положении в иерархии флотилии. Ронан с удовольствием осознавал, что моряки приняли его в свою семью, и был не прочь считаться младшим из членов морского клана. Поначалу, правда, воспитанного юношу коробила вульгарная и жаргонная речь моряков, особенно капитанов Джефферсона и Дарфурта, а их насмешки порой вызывали в его душе волну негодования и злости. Но Ронан рассудил, что раз уж он выбрал для себя этот тернистый путь, то и не пристало ему роптать на препоны. Он старательно подавлял в себе порывы оскорблённого самолюбия и скоро привык к своему положению, принимая с добродушной улыбкой колкости со стороны капитанов…

Ди исполнил свои обещания Каботу и снабдил моряков компании самыми новыми на то время познаниями в науке навигации. Главное, чего он достиг, это научил их безошибочно, или с небольшой долей погрешности, определять местоположение корабля при помощи небесных светил и своих хитрых инструментов. Узнали его подопечные и как пользоваться картами и глобусом. Но не у всех моряков познания усваивались одинаково, как и брошенные на разную почву семена всходят по-разному. Да и не все, как оказалось впоследствии, уяснили себе неоценимую пользу этих познаний. Кто-то был смышлёней, но ленив и беспечен, другой, напротив, с трудом вникал во всё новое, но преисполненный желанием корпел над бумагой, силясь вникнуть в суть знания.

Больше всех успехами мог похвастаться Ричард Ченслер, что и неудивительно, ведь у него уже был практический опыт плавания в качества штурмана, да и образование, равно как и способности к нему были лучше, чем у остальных моряков. Стивену Бэрроу учёба давалась труднее всех, но благодаря его старательности и трудолюбию пропасть между ним и навигатором была не такая уж и большая. Вильям Джефферсон и Корнелиас Дарфурт, хоть и считались бывалыми капитанами, но учениками оказались посредственными.

Успехи юного шотландца в учёбе были блестящими, но мы намеренно не сравниваем навигатора с Ронаном, как нельзя сопоставлять опытного военачальника даже с самым умнейшим из его воинов. Однако новоиспечённому моряку необходимо отдать должное, как это сделал и Джон Ди. Учёный муж достаточно скоро увидел в Ронане талантливого школяра, одарённого незаурядными способностями к наукам. Юноша быстрее всех схватывал знания, которыми делился Ди, мгновенно справлялся с любыми его задачками и порой задавал наставнику такие вопросы, на которые тот был не в состоянии сразу и ответить. В последний день обучения Ди отвёл Ронана в сторонку и сказал непривычно вкрадчивым голосом:

– Я хочу быть искренен с тобой, мой юный друг, и поведать, что способности к познанию, дарованные тебе всемогущим Господом, немало удивили меня. Признаться, не случалось прежде мне знавать ни одного ученика, которому я мог бы произнести столь хвалебные речи. Однако, я говорю так вовсе не для разжигания тщеславной гордыни в твоей душе, а для поощрения тебя к будущим успехам на поприще учёности.

– У меня не хватит слов, чтобы высказать вам мою благодарность за просвещение невежественного школяра, – почтительно отвечал Ронан, – и выразить восхищение вашими величайшими познаниями. Но, всё же, я надеюсь, что ближайшие месяцы, а может статься, и годы я проведу в далёком странствии.

– Как! И неужели у тебя никогда не посещало желания посвятить себя служению Афине, богине мудрости и покровительнице наук? Зачем тебе уподобляться морякам, сим вечным скитальцам, рискующим жизнью ради хлеба насущного? Поведаю тебе один секрет: ныне я подыскиваю прилежного и толкового ученика для помощи в моих удивительных опытах, кои обещают дать необыкновенные результаты. Поверь, любой из студентов Сорбонны, которых я учил когда-то евклидовой геометрии, с радостью бы занял сие место. Но, увы, я не припомню, чтоб хотя бы один из них обладал талантами, подобными твоим.

Ди замолчал, давая юноше время поразмыслить над его словами. Ронан мало-помалу начал смекать, к чему клонит учёный, и поначалу такая будущность показалась ему весьма заманчивой. Но бросив взгляд на столпившихся в другом конце комнаты моряков, юноша вспомнил, почему он здесь, и снова в его сознании всё стало на свои места.

– Я весьма польщён вашим предложением, доктор Ди, – ответил Ронан, пытаясь найти слова для вежливого отказа. – Однако, чтобы вы ни говорили, не пристало малограмотному юноше с далёких северных предгорий, получившему скромное образование в тенетах монастыря, становиться помощником прославленного учёного. Я давно выбрал для себя иное поприще и надеюсь быть полезным в путешествии.

– Твоя скромность похвальна, молодой человек, но, право, она чрезмерна. Воистину было бы очень жаль, если такие дарования затерялись бы среди безбрежных морей, как маленькая звёздочка на небосводе исчезает в мириаде себе подобных. И неужто ты действительно полагаешь, что сей вояж понесёт ущерб и будет обречён на неудачу, лишившись одного из своих матросов? Зато наука приобрела бы талантливого прозелита и распахнула бы перед ним врата своих тайн!

– Почтенный доктор Ди, я осознанно и с большим желанием присоединился к этому предприятию, отдавая себе отчёт, что теряю возможность заниматься науками. И ни одному человеку не удалось переубедить меня, – твёрдо ответил Ронан.

– Ну, хорошо, – как будто согласился Ди, раздосадованный, однако, в тайне души неожиданным отказом от столь великодушного своего предложения, и после минутного раздумья продолжил: – До отплытия кораблей осталось ещё несколько месяцев, и я полагаю, тебе было бы интересно посетить мою лабораторию и понаблюдать за исследованиями. Не так ли? О, в твоих глазах засверкал огонёк любопытства!

– Но чем я обязан такому благосклонному приглашению, если я правильно уразумел ваши слова? – вопросил Ронан.

– Что ж, юноша, придётся открыть тебе великую тайну. Суть её в том, что человек в состоянии предвидеть события, которые случатся в будущем. Один из путей узнать тайну будущего есть созерцание в ночные часы небесных светил и вычисление их сочетаний. Я провёл несколько бессонных ночей, всматриваясь слезящимися глазами в ночное небо дабы прочитать там судьбу самого даровитого из моих учеников. В конечном счёте вышло, что согласно дате твоего рождения и вычисленным мною сочетаниям небесных тел, в следующие сто дней тебя ждут необычные события. Увы, мне не удалось разобрать суть этих событий, ибо небо зачастую было скрыто облаками и не все звёзды и созвездия можно было правильно узреть. Но я принялся рассуждать логически и сопоставлять факты, что привело меня к следующему выводу: раз такому даровитому школяру будут сопутствовать незаурядные вещи, то пусть они случатся в моей лаборатории. Отсюда следует, что необходимо увлечь тебя моими опытами, и тогда они принесут удивительные результаты и приведут к небывалым открытиям! Моё предложение тебе скорее нужно бы считать честолюбивым и корыстным, нежели великодушным. Как видишь, я выложил карты на стол и честно поведал тебе о своих планах.

«А не обманывает ли меня этот учёный, астролог и бог знает кто ещё? – подумал юноша. – А с другой стороны, какой ему смысл дурачить меня, да и как можно считать за лгуна этого именитый учёного, который столько всего знает? Да что я потеряю-то, кроме пары месяцев безделья? Зато увижу, как великий учёный проводят опыты и достигает новых познаний. Впрочем, все равно странно это».

Ронан поднял голову и встретил пронзительный взгляд Джона Ди; казалось, этот загадочный человек читал все его мысли. И юноша понял, что никак не сможет отказаться.

Глава XXXVIII

Страсти дворца Элай

Через два дня как обычно Ронан сел в лодку на пристани у Моста, но в это раз он велел лодочнику грести к дворцу Элай. Они пересекли главное течение реки, миновали Байнард и свернули во впадавшую в Темзу речку под названием Флит, проплыли под двумя-тремя мостами и, когда речка начала сужаться и превращаться в ручей, хотя ещё достаточно широкий, лодочник пристал к берегу и указал на вытянувшееся вдоль реки большое и тёмное здание, высокие готические окна которого, казалось, надменно глядели на людишек за окружавшей его стеной. Чуть поодаль за стеной виднелись кровли и башни других строений этого мрачного сооружения.

Чтобы попасть во дворец Ронану пришлось пройти по невзрачной улице, с протекавшим по самой её середине грязным ручьём, и свернуть в переулок, после чего он вдруг оказался перед массивными крепостными воротами с башнями по бокам, аркой и железной решёткой. Перед вратами лениво прохаживались два вооружённых до зубов стражника.

Накануне Ронан поинтересовался у Дженкина, что ему ведомо о дворце Элай и его обитателях. Ординарец криво ухмыльнулся и ответил:

– Покуда у королей в почёте была месса, то в роскошных чертогах обитали епископы, подобно жирным медведям в тёплой берлоге, а как молодой Нед зажёгся новой верой, то хитрый лис Дадли быстро смекнул что к чему, оборотился в протестантского льва и занял подобающую своему царственному положению великолепную пещерку. Уж не советовал бы я вашей милости совать голову в пасть льву.

Ронан только усмехнулся на предупреждение Гудинафа, которое он счёл за малодушие и осторожность: ведь ему и дела нет до Нортумберленда, он же идёт в Элай по приглашению доктора Ди…

Один из стражей преградил юноше путь и грубо спросил, кто он таков. Ронан выглядел как простой горожанин, так как оставил палаш дома, поскольку не видел смысла брать его для занятий научными опытами, хотя на всякий случай на поясе под плащом у него висел кинжал. Юноша ответил, что направляется к Мастеру Джону Ди, и поинтересовался как в этом лабиринте зданий разыскать его комнату.

Стражники многозначительно переглянулись между собой, чему юноша не придал особого значения, и один сказал:

– Что ж, пойдём, приятель.

Он провёл Ронана вдоль стены, открыл дверь примыкавшего к ней невзрачного дома и спустился вниз по каменной лестнице, освещая путь факелом. После достаточно долгого шествия по тёмным переходам они оказались в каком-то мрачном подземелье.

«Чудно как-то. И как же это доктор Ди наблюдает за небесными телами из подвала?» – подумал юноша.

– Ну, вот и пришли, приятель, – сказал стражник, открывая тяжёлую дверь и пропуская вперёд Ронана.

Юноша шагнул в тёмный проём, ожидая увидеть в мерцании свеч поглощённого работой учёного мужа. Однако вместо этого его встретила кромешная тьма, а дверь за спиной захлопнулась с оглушающим грохотом и послышался скрежет задвигаемого засова. Ошеломлённый Ронан бросился на дверь и принялся колотить по ней со всей силы, но вскоре поняв, что это ни к чему не приведёт, озадаченный пленник сел на каменный пол спиной к двери и принялся обдумывать своё положение.

«С какой стати, интересно, меня здесь заперли? Неужели Ди заманил меня во дворец Элай, чтобы вот так бросить в подвал? Нет, не может такого быть, ибо уж он-то достаточно умён, чтобы не совершать подобные бессмысленные поступки. А что если меня бросили сюда без его ведома? Но тогда с какой целью?»

Около получаса Ронан ломал голову над произошедшем, пока неожиданно снова не раздался скрежет засова и пленника не ослепил свет факелов. На юношу набросились сразу несколько человек. Сопротивляться им не имело смысла, и Ронан покорно позволил связать себе руки и отобрать кинжал, его единственное оружие. Шотландца повели по длинным подземным коридорам, которые по всей вероятности были проложены подо всем дворцом. Наконец, они поднялись по каменой винтовой лестнице, вившейся меж тесных стен и закончившейся наверху дверью. Два дюжих конвоира крепко схватили Ронана за руки и ввели в комнату.

– Так, так, сэр Реджинальд, это по твоему мнению и есть покуситель, злоумышлявший поднять на меня руку? – спросил стоявший посреди комнаты человек, чья гордая осанка, богатая одежда и орлиное перо на бархатной шапочке изобличали персону высокого звания, и он надменным взглядом окинул Ронана.

– Он самый, ваша светлость, – отвечал Реджинальд, крепкий немолодой уже человек с мечом и в кольчуге. – Этот молодчик говорит с сильным шотландским акцентом; а у шотландцев, как все знают, есть веские причины ненавидеть Джона Дадли, герцога Нортумберлендского, особенно после того как при вашей помощи их начисто разбили в сражении у Пинки. У злодея под плащом обнаружили спрятанный там кинжал, которым преступник и намеревался по всей вероятности поразить вашу светлость. Больше ничего подозрительного при нём найдено не было, но я бы обратил внимание на кольцо у него на мизинце: иногда даже небольшие мелочи дают веские улики.

Его сиятельство кивнул головой, и два стражника, несмотря на отчаянное сопротивление пленника, едва не сломав ему палец, стянули с его мизинца перстенёк, подаренный юноше леди Джейн Грей, и вручили сэру Реджинальду. Тот повертел колечко в руках, поднёс к своим глазам, прищурился, силясь что-то в нём разглядеть, и вдруг на лице его заиграла зловещая улыбка.