Navium Tirocinium

Алиса надула губки, что, надо сказать, получалось у неё просто изумительно, и отвернулась. Ронан недоуменно посмотрел на неё и пожал плечами, не пытаясь более заводить разговор на эту тему. Тем не менее, он не мог отказать себе в удовольствии наслаждаться обществом этой славной девушки и по окончании обеда попросил её сыграть что-нибудь на лютне или вёрджинел. Воспитание не позволило Алисе ответить отказом на просьбу гостя. Она исполнила несколько мелодий, и звуки музыки понемногу приподняли её настроение, после чего Ронану удалось, хоть и с некоторым трудом, вовлечь её в разговор. А, как известно, в приятной беседе забываются все огорчения и беспокойства. что случилось и на этот раз. Таким образом, до конца дня они продолжали оживлённо беседовать и разговаривали обо всём на свете, лишь тему плавания, моря и кораблей они больше ни разу не затрагивали. Ронан вспомнил печаль леди Уилаби из Рисли-Холл, и ему подумалось, что должно быть все женщины отпускают своих мужей в море с подобными чувствами. Однако неискушённый юноша никак не мог взять в толк, с чего бы новость о его, едва знакомом ей человеке, участии в плавании пришлась не по душе мистрис Алисе.

Даже такой серьёзный вопрос как религиозные воззрения не смог их рассорить. Девушка с необычайным пылом, близким к фанатизму говорила о своей, по-видимому, передавшейся ей от матери, приверженности к протестантской вере, что Ронану даже стало страшно за её рассудок. Он с опаской спросил, как мистрис Алиса относится к людям с другим вероисповеданием и может ли он, будучи католиком, рассчитывать на её благосклонность. На это девушка ответила неожиданно игривой улыбкой и заявила, что Мастеру Лангдэйлу на этот счёт беспокоиться не стоит, если только ему хватит ума, чтобы на каждом шагу не петь хвалу папе римскому.

– По правде говоря, я не в силах понять, почему люди разных вероисповеданий так ненавидят друг друга, жгут на кострах, разжигают кровопролитные войны, – признался Ронан, отчасти желая навсегда убрать религиозный барьер из их отношений, а кроме того, он действительно так считал. – Каждая из конфессий утверждает, что лишь она, и никто более, унаследует царствие небесное, прочие же, по их мнению, есть еретики, участь которых – гореть в аду. Порой я задавал такой вопрос отцу Лазариусу, моему наставнику, но он сердился и приводил такие замысловатые доводы, что я, с моими скромными знаниями Писания, логики и философии, никак не мог найти изъян в ходе его рассуждений. Хотя в глубине души я по-прежнему убеждён в неразумности выискивать правильную религию и ради достижения истины, – которая может оказать отнюдь не истиной, а дьявольским искушением, – убивать и калечить друг друга.

– Мастер Лангдэйл, я хоть по сравнению с вами полная невежда, но позволю себе дать вам небольшой советик, – с нежной и, казалось, понимающей улыбкой сказала Алиса. – Держите-ка эти мысли, с которыми вы со мной поделились, при себе. Право, я не хотела бы, чтоб вас сочли за еретика и богоотступника и сожгли на костре.

– Вы действительно не хотели бы этого?

– Мне было бы крайне жаль потерять друга из-за такого пустяшного вопроса, – заверила девушка. – Это была бы жёстокая несправедливость.

Ронан торжественно пообещал ни с кем больше на эту тему не разговаривать. И их беседа вновь потекла легко и непринуждённо к взаимному удовольствию молодых людей.

В тот же вечер прибыл нарочный из Рисли-Холл с письмами для сэра Хью и Ронана. Уилаби был немало озадачен злосчастием, приключившемся с его сыном, но списал это на легкомысленные поступки Джорджа, которые могли приобрести ему недоброжелателей, особо ежели в дело была впутана какая-нибудь особа женского пола. Что касается Ронана, то ликующий юноша находился не в том состоянии духа, чтобы придать сколь-нибудь существенное значение каким-то туманным опасениям своего мнительного слуги; в ответ он написал Эндри, что всё складывается как нельзя лучше, и пока тому надлежит оставаться в поместье до получения от него особых указаний.

Но это были не единственные письма, полученные в тот день, ибо вернувшийся ближе к ужину Дженкин принёс своему господину ещё одно послание, которое произвело на командора более благоприятное впечатление, нежели письмо из Рисли. Уилаби пришёл к Ронану и предложил тому сопровождать его завтра во дворец Норвич к герцогу и герцогине Саффолкским.

– Клянусь честью, я найду мало удовольствия во встрече с герцогом и герцогиней. Но в этот раз Саффолки, как они сообщают в записке, привезли в Лондон моего внучатого племянника Тома. Пару лет назад, подобно коршунам, хватающим свою добычу, они стяжали опекунство над наследником Вуллатона, а всё из-за того, что герцог приходится мальчишке дядей по материнской линии. Так вот, этого-то мальчика, которого я люблю как сына, мне лишь и хочется увидеть, – объяснил Уилаби. – Да и тебе не пристало всё время дома сидеть сиднем, будто покалеченный в бою солдат, и эту вертихвостку мою племянницу развлекать.

Как ни приятно было для Ронана время, проводимое им в обществе своей новой знакомой, но отказаться от столь благосклонного предложения своего покровителя он не мог, и на следующий день они отправились во дворец Норвич. Чертоги эти находились, как и замок Байнард на северном берегу Темзы, но гораздо дальше от Моста, в излучине реки недалеко от Винчестера и Уайт-холла. Поэтому, пока они плыли, у Ронана была возможность полюбоваться великолепными дворцами знати в окружении садов и парков (увы! серых и нагих в это время года), которые раскинулись вдоль берега Темзы. Через один из таких пустынных парков им пришлось пройти от пристани, чтобы попасть во дворец Саффолков.

Уилаби с явным облегчением узнал от дворецкого, что герцог с супругой просили их извинить, что не могут приветствовать лично доблестного сэра Хью, ибо обстоятельства потребовали непременного их присутствия в этот день при дворе.

Командора и Ронана ввели в большой зал дворца. А через некоторое время двери распахнулись и вошла молодая девушка за руку с мальчиком. Тот, увидав Уилаби, побежал ему навстречу.

– Дядюшка Хью, как здорово, что ты пришёл! – радостно заговорил мальчик и сразу же похвастался: – А я проскакал на лошади весь путь от Брэдгейта до Лондона, без чьей-либо помощи.

– А разве лошадь тебе не помогла, дорогой Том? – спросил Уилаби.

– Чем же она могла мне помочь-то? – удивился мальчик.

– Ну, скажем, хотя бы тем, что она не брыкалась, не закусывала удила и не сбросила, в конце концов, тебя оземь, – с улыбкой сказал командор.

В это время к Уилаби и Ронану приблизилась девушка, вместе с которой пришёл Том. Небольшого росточка её фигурка тонула в пышном платье из малинового бархата, отороченном в плечах собольим мехом. Ярко-рыжие волосы, разделённые прямым пробором и заплетённые в густую косу, покрывал чепчик из алого шёлка с окаймлявшим его белоснежным рюшем. На открытой шейке красовались рубиновые бусы в два ряда с серебряным медальоном в виде цветка. А миловидное личико украшало множество веснушек, да-да, именно украшало, ибо они ничуть не портили лицо, а напротив, придавали ему выражение невинности и простосердечия. Взгляд больших тёмно-синих глаз был не по-девичьи задумчив. На вид она была едва ли старше уже знакомой нам Алисы, хотя и уступала ей в росте, равно как и живости лица.

– Леди Джейн Грей, позвольте мне представить вам моего подопечного и сотоварища по грядущему плаванию, молодого шотландского джентльмена Ронана Лангдэйла, – почтительно молвил Уилаби. – Хотя он и не может похвастать принадлежностью к королевскому роду, как вы, но он так же силён и храбр, как и ваши венценосные предки, а его ум и образованность хоть и не сравнимы с вашими, но делают из него учёнейшего молодого человека, каких я когда-либо знал. А это, надо признать, становится всё большей редкостью среди английской знати.

– Увы, сэр Хью, порой мне хочется быть простой девушкой, вольной в своей судьбе, нежели правнучкой Генриха Седьмого, которой как марионеткой правят алчные и честолюбивые кукловоды, – ответила девушка с печальной улыбкой. – Ну, раз вы изволите завладеть на некоторое время вниманием моего маленького кузена, который для меня словно солнечный лучик в непроглядной темноте моего семейства, то я с вашего позволения побеседую с молодым джентльменом, если он действительно такой умный и образованный, как вы его изображаете, и если он, конечно, не возражает против общения с несчастной девушкой. В последнее время мне так редко выпадает вживую пообщаться с умными людьми, разве что с нашим капелланом во дворце Брэдгейта, моим учителем, Мастером Айлмером.

– Я буду счастлив произвести этот обмен военнопленными, леди Джейн, – сказал Уилаби. – Признаться честно, я не надеялся увидеть Томаса в Лондоне, и был весьма удивлён, когда мой ординарец сообщил о его нахождении во дворце Норвич. С какой такой стати ваши родители изволили привезти его в столицу?

– Им мало дела до их подопечного, сэр Хью, равно как мало дел и до их собственных детей. Моим родителям требовалось лишь, чтоб я прибыла в Лондон ради каких-то их целей – возможно, как бы выгодней для их кошелька выдать меня замуж. Но я проявила толику упрямства и настояла, чтобы Том поехал со мной. В последнее время мы с ним весьма сдружились, и мне хотелось чувствовать рядом с собой хоть одного человека, относящегося ко мне с подлинной добротой…

После подобных приветственных речей сэр Хью с Томом направились в парк, а леди Джейн и Ронан остались в зале. Юноша чувствовал себя немного смущённым, – ибо, как он уразумел из разговора, стоявшая перед ним юная леди принадлежала к английской королевской династии Тюдоров, – и не знал, с чего начать беседу.

– А вы читали Платона? – первой вдруг спросила девушка, взглянув на Ронана спокойным и в то же время любопытным взглядом.

Молодой шотландец немало удивился такому вопросу, ибо в те времена чрезмерная образованность среди женского пола была крайней редкостью. И не было ничего странного в том, что он одновременно почувствовал большую симпатию к девушке, обладавшей таким пытливым умом.

– Это имя мне кажется знакомым, леди Джейн. Определённо, этот автор встречался мне в ту пору, когда я изучал язык Эллады и логику.

– Если желаете, сэр, зовите меня просто Джейн. Признаюсь вам, я так устала от всех этих ненужных титулов и почестей, которые выглядят просто насмешкой, если знать о… – промолвила девушка и вдруг, спохватившись, замолкла.

– О чём, Джейн? Клянусь Богом, я никому не выдам ваших чувств. Хотя, если желаете, можете оставить их в себе, – сказал Ронан и подумал про себя: «Надеюсь, мне не отрубят голову и не поместят на Мосту за то, что я пропускаю слово «леди» перед именем этой особы».

– Мне неловко об этом говорить, – сказала девушка и вдруг решительно продолжила. – Хотя я не понимаю, почему надо стыдиться тех физических унижений, которые подчас приходится испытывать от самых близких людей. Ведь это, надо полагать, обычное дело в любой семье.

– Неужели такое возможно, Джейн, чтобы вам приходилось испытывать унижения здесь, в вашем доме? – удивился юноша.

– А разве в вашей семье детей не наказывают розгами, не дают затрещин, не щиплют и не дёргают за волосы?

– Нет, что вы! Моя матушка, покуда она не оставила этот бренный мир, была со мной неизменно очень ласкова. А батюшка проводил большую часть времени в военных походах, а когда вернулся, то отправил меня познавать таинства наук.

– Увы, мне остаётся только позавидовать вам, Ронан, – со вздохом молвила девушка. – Мои родители, герцог и герцогиня Саффолкские вовсе не рады моим знаниям. Они предпочли бы, чтобы я уподобилась им, проводя время в праздных развлечениях: пирах, скачках, соколиной охоте, увеселительных и азартных играх. Ах, как я была счастлива, когда жила при дворе Катерины Парр {Последняя жена Генриха VIII, после его смерти вышла замуж за Томаса Сеймура}, самой благочестивой и умной женщины, которую я когда-либо знала! Но мне пришлось вернуться в Брэдгейт к бездушным родителям вскоре вслед за тем, как бедная леди умерла после родов… А как вы полагаете, душа человека продолжает существовать после того, как умирает тело?

Поскольку Ронан никогда глубоко не задумывался над этим, то вопрос его озадачил, и он ответил просто – так, как его учили в церкви:

– Согласно тому, что говорят нам монахи, душа умершего попадает в ад или рай, либо в чистилище в зависимости от совершённых и не исповеданных при жизни грехов.

– Как! Неужели вы и впрямь верите во всю эту несусветицу про чистилище?

– Должен признаться, Джейн, поскольку мне самому там бывать ещё не приходилось, то в отсутствие личного опыта приходится прислушиваться к другим сведущим людям.

– Вы их называете сведущими! Да откуда они понабрались подобных лжезнаний, как не от таких же «сведущих» папистов, которые исказили всю веру и заставили её служить низменным прихотям католических попов? Вот за что мне нравится Платон. Этот мыслитель не принимал всё на веру, а путём рассуждений, доводов и умозаключений получал решение и таким путём приходил к познанию бытия. Я не зря спросила вас про существование души после смерти тела. Мне вот кажется, что душа существует вечно и подобна дню, который настаёт после каждой ночи, но в разных образах: то это пасмурный, и холодный зимний день, или яркий и солнечный весенний денёк, а может быть жаркий и душный. Так и душа: сегодня она живёт в теле, скажем, какого-нибудь вельможи или знатной дамы, а когда тело умирает, то душа вовсе не умирает вместе с ним, а отделяется от него и переходит в некую невидимую и неосязаемую сущность. Когда же настаёт пора, душа вновь соединяется с телом, но уже с другим. Это может быть только что появившийся на свет младенец, а может быть вылупившийся из яйца птенец или появившийся из личинки лягушонок.

– Право, не хотел бы я вновь родиться жабой! Что за участь! – воскликнул Ронан, удивляясь в то же время пытливости и живости ума леди Джейн. – Но куда же, скажите на милость, в таком случае деваются все знания, которыми человек обогатил себя в течение жизни? Ведь, когда рождается младенец, он ничего не знает и слова сказать не может.

– Все познания, несомненно, остаются у души, – уверенно ответила девушка. – Их нужно лишь припомнить. Порой мы читаем книги, занимаемся с учителями, полагаем, что узнаём новое. А в действительности мы лишь вспоминаем то, что когда-то уже знали. У вас разве не было ни разу ощущения при виде нового пейзажа или встречи с незнакомым человеком, что вы уже были в этом месте или встречали это лицо?

– Ну, хорошо. А как же объяснить то обстоятельство, что учёные мужи открывают новые законы природы, познают сущность вещей, а моряки узнают о существовании других земель? Ведь до них никто об этом не ведал, иначе такие познания дошли бы до нас в книгах и рукописях.

– Я тоже об этом уже размышляла и пришла к выводу, что приобретаемые человеком познания лишь отчасти являются «припоминанием», а в некоторой мере они состоят из новых, до того неведанных знаний. И таким образом, душа, переходя от тела к телу, обогащается новыми познаниями.

– Ежели, конечно, душа пребывала в теле человека, а не муравья или ящерицы, – добавил юноша. – Мне кажется, будто я уже где-то читал об этом.

– Вот видите, вы уже и «припоминаете», – с улыбкой заявила Джейн. – Впрочем, не исключено, что вы встречали подобные мысли у Платона… А скажите, Ронан, вы боитесь смерти?

– Хм… Клянусь небом, я ещё не видал человека, который не боялся бы умереть!

Девушка посмотрела сочувственно на своего собеседника и горячо воскликнула:

– А как же мученики веры, шедшие на костёр ради своих убеждений? Не сочтите мои слова за хвастовство, но я тоже нисколечко не боюсь смерти! – хотя с ужасом представляю себе картину лижущего меня пламени костра или занесённого над головой топора палача. Но как писал Платон, никто не знает, что такое смерть, и не есть ли она величайшее для человека добро, и, однако, все её страшатся как бы в сознании, что она – величайшее зло.

– Ну, право слово, это выше моих сил уразуметь, как это может быть, чтобы такая молодая и знатная леди не боялась смерти и небытия! – с неподдельным удивлением воскликнул Ронан.

– А я не боюсь, – настаивала Джейн, – потому как твёрдо знаю, что потеряю лишь это слабое и некрасивое тело, подверженное тысячам напастей. Главная же моя сущность, душа останется в невидимом эфире, и со временем Господь Бог ниспошлёт ей другое тело, если, конечно, я буду вести добродетельную и благочестивую жизнь в нынешнем своём обличии. А если человека отличает злобность, недоброжелательность и алчность, то в будущем его душа может оказаться в теле какого-нибудь хищного создания, наподобие волка или паука. Так же и люди, которые проводят свою жизнь в пустых развлечениях, тщеславных помыслах и тому подобное, – вместо того, чтобы обогащать свою душу познаниями и украшать её богоугодными делами, раз ей посчастливилось оказаться в человеческом теле, – таким душам после смерти носившего их тела очень трудно будет вновь оказаться в теле человека. Вот почему я не могу одобрительно относиться к образу жизни моих родителей: ведь очень плох человек, ничего не знающий и не пытающийся узнать, ибо в нём соединились два порока. Тем не менее, мне их искренне жаль.

– Вы рассуждаете, Джейн, будто подлинный философ, – изумился юноша и спросил: – Но почему вам думается, что душа не исчезает после смерти человека, или, по крайней мере, не оказывается в раю или аду, как учит нас церковь? Ведь именно так полагает большинство людей и по этой-то причине, как мне кажется, они хотят испить из чаши удовольствия в течение своей земной жизни.

– У вас весьма пытливый ум, сэр, который делает из вас интересного собеседника, – ответила девушка. – Но ваш вопрос есть не иначе, как сомнение в вере в Бога. Ибо «чаша удовольствия», как вы это изволите называть, есть не что иное, как потакание самым низменным человеческим страстям – корыстолюбию и зависти, лени и празднолюбию, безудержному вожделению и словоблудию, злобности и бессердечию, словом, всему тому, что любая церковь, даже заблудшее в дебри невежества и само погрязшее в этих пороках католичество, считает за страшные грехи… Что же до рая или ада, то их толкование даётся священниками в таких понятиях, которые были бы доступны для уразумения самых безграмотных людей. Ведь даже в Библии нет ясного растолкования, что же такое ад и рай. А философ может считать адом то место, куда попадают души людей, осквернённые злыми делами и помыслами; а если им и предстоит вновь соединиться с телом, то лишь какого-нибудь животного, насекомого или рыбы. Ну, разве это не ад – навечно быть лишённым рассуждения и возможности познавать и мыслить? Рай же – с точки зрения мыслителя, – это та часть невидимого эфира, куда попадают души стремящихся к познанию и к тому же добродетельные. И после некоторого времени блаженного пребывания в раю такая душа вновь возвращается на землю, обретает тело младенца и вместе с его вырастанием она «припоминает» старые свои познания и овладевает новыми.

– Ладно всё получается, – согласился Ронан. – Но если допустить, что новорожденные приобретают лишь «хорошие» души, то почему в конце жизни душа может стать «плохой»?

– Да потому, что ежели душа начинает потакать слабостям своего тела, которое всегда хочет только одного – получать удовольствие, то душа, можно сказать, «портится», подобно тому как гниёт упавшее с дерева яблоко. Она становится злобной, чёрствой и ленивой. Вот именно этим и объясняется, почему истинно верующую люди – протестанты – стремятся оградить себя от мирских излишеств. Римская же церковь, которая давно уже оторвалась от первоначального чистого христианства, в лице своих священников и монахов подаёт пример мирянам в сребролюбии и тщеславии, обжорстве и пьянстве и многих других грехах, которые они же так лицемерно и осуждают.

– Вроде, ваши мысли, Джейн, выглядят вполне стройно. Однако меня смущает то обстоятельство, что если изначально человеческое тело получает «хорошую» душу, а при расставании с ней есть вероятие, что вернёт в эфир «плохую», то количество «хороших» душ должно постоянно уменьшаться вследствие их порчи при нахождении в человеческом теле. Как вы это изволите объяснить?

– Мне приходил на ум подобный вопрос, и вот что я мыслю по этому поводу: некоторым «плохим» душам после долгого мучения в аду и странствованию по телам зверушек и насекомых, даётся шанс «исправиться», и с этим намерением Господь направляет их в тела новорождённых младенцев.

– И тут мне нечем возразить. Как у вас, однако, всё складно выходит! Просто удивительно, что такая великородная леди, да к тому же совсем ещё юная, занимает свой разум столь утончёнными философскими размышлениями.

– Тем не менее, в этом нет ничего странного, Ронан Лангдэйл, – молвила девушка чуть сердито. – Если в моих жилах течёт кровь английских королей, прославленных своим умом, разве мне не по силам обогащать мой разум познанием, а вместе с ним и возвышать душу? Впрочем, мне очень лестны ваши похвалы моих скромных успехов на благочестивом пути постижения истины. Признаюсь, мне не доводилось ещё встречать человека, который с таким вниманием выслушал бы родившиеся у меня мысли. Мои родители называют их глупостями, моя кормилица мистрис Эллен не столь образована, чтобы их уразуметь, у моих ровесниц, с которыми я встречаюсь в других богатых домах, куда изредка берут меня родители, на уме лишь наряды, украшения и балы, а у молодых людей – лишь честолюбивые и корыстные мысли. Скажу вам честно, вы мне сразу показались не таким как все, и хоть и не пристало девушке моего положения так говорить, но я была бы счастлива иметь такого друга, как вы, даже несмотря на ваш смешной северный говор и на то, что вы пока ещё пребываете в плену католической веры. Но, увы, друзей мне выбирают другие. К тому же вы вместе с Уилаби в скором времени изволите уплыть далеко-далеко.

– Поистине так, Джейн. Я уплыву туда, откуда встаёт солнце и гдё, должно быть, так всё не похоже ни на Англию, ни на Шотландию. Но я уверен, что моя душа никогда не сможет забыть о встрече с леди Джейн Грей, и будет «припоминать» о ней и в последующих жизнях. И от чистого сердца хочется пожелать, любезная девушка, чтобы вам достался супруг, могущий понять и разделить ваши мысли и рассуждения.

– А известно ли вам, что было время, когда меня прочили в супруги королю Эдварду, – спокойно, как ни в чём ни бывало сказала девушка. – Я, право, не знаю, ведал ли он сам о планах своих царедворцев и моих родителей. Однако, я слышала об этом краем уха, пока жила при дворе Катерины Парр. Да и мои родители не стеснялись обсуждать такую перспективу в моём присутствии – видимо, моё мнение их мало интересовало.

– Подумать только! – воскликнул Ронан и спросил со всей своей простотой: – Простите мою нескромность, но, должно быть, вам очень хотелось бы обвенчаться с молодым королём и стать английской королевой?

– Право сказать, Эдвард весьма умный и образованный юноша и стать его женой и королевой Англии сочла бы за великую честь любая знатная девушка. Но если бы он не был убеждённым сторонником протестантской веры, я бы всячески противилась этому браку. Но, как вам уже ведомо, я не вольна в выборе своей судьбы, как, впрочем, и большинство девушек из знатных английских семейств, а только лишь повинуюсь воле своих тщеславных родителей.

– По моему разумению честолюбие герцога и герцогини должно быть всецело на стороне этого союза. А значит, можно сказать, мне выпала честь беседовать с будущей английской королевой! – восторженно продолжал юноша.

– Едва ли, любезный Ронан, ибо у меня есть веские причины в этом сомневаться, – грустно произнесла девушка. – Я слышала из разговора моих родителей, как они были раздражены, узнав, что Нортумберленд вынашивает планы женить его величество на какой-то французской принцессе. Но опасаюсь, что и этому браку не суждено сбыться, хотя я и желаю Эдварду самого великого счастья. Дело в том, что два месяца тому назад я вместе с родителями присутствовала в замке Хэмптон Корт на праздновании пятнадцатилетия короля. Так вот, Эдвард совсем не улыбался и едва прикасался к пище, а лицо его было ужасно бледное и худое. И говорят, что здоровье короля продолжает ещё более ухудшаться, а лекари не могут ничего поделать. А это значит, что окружающие его величество сановники во главе с герцогом Нортумберлендским заново тусуют карточную колоду, и один Господь ведает, какая мне выпадет карта в их игре.

В этот момент от группы слуг, почтительно ожидавших в другом конце зала, отделилась одна дама, по-видимому, камеристка и, приблизившись к беседовавшим молодым людям, сказала хотя и учтивым, но добрым голосом:

– Моя госпожа, я с большим сожалением вынуждена прервать вашу беседу и сообщить, что прибыл посланец из Уайтхолла с повелением ваших родителей присоединиться к ним в этом дворце, где они ожидают вас уже через час.

– Благодарю тебя, добрая Эллен. И это вовсе не твоя вина, что тебе приходится порой приносить мне неприятные известия, – ответила девушка и, снова повернувшись к Ронану, сказала с кроткой улыбкой: – Вот вам подтверждение моих слов, сэр, о том, что моё тело летит в сторону, в которую дует ветер, или туда, куда рука игрока метнёт карту, и лишь душа вольна пока в своих странствиях по дорогам размышлений и фантазий. Но долго ли, как знать?

– Как жаль, леди Джейн, что наша встреча оказалась такой короткой, – сказал Ронан. – Я бы с большим удовольствием послушал ещё ваши рассуждения, которые кажутся мне плодом глубокого учения и долгих размышлений.

– Мне хотелось бы подарить вам что-нибудь в память о нашей такой короткой и в то же время длинной встрече…

Джейн огляделась по сторонам и сняла с пальца единственный перстенёк, украшавший её маленькую руку, который представлял собой тоненькое золотое колечко, декорированное узорами в виде лиан и чёрной эмалью и украшенное сверху изумрудным камешком, и протянула его юноше. Ронан поочерёдно попытался примерить кольцо на свои пальцы, но оно было так узко, что подошло лишь на мизинец.

– Это колечко перешло мне по наследству от моей царственной бабушки. Знайте, что когда вы его потеряете или оно пропадёт каким-либо иным образом, то, значит, моя душа оставила тело и перенеслась в обиталище блаженных душ в ожидании… – Джейн не закончила фразу, лишь многозначительно улыбнулась со смыслом, понятным лишь Ронану, сделала реверанс и быстро ускользнула в сопровождении камеристки Эллен.

Юноша глядел вслед этой невысокой девчушке, почти подростку, которая, несмотря на столь юный возраст, была умнее и рассудительней большинства людей, которых он когда-либо знал… Проводив леди Джейн взглядом, Ронан направился в парк искать там сэра Хью с мальчиком…

Вечером за ужином Алиса подметила появившийся на руке Ронан перстенёк.

– О, сэр, как я погляжу, вы не теряете даром времени, – язвительно заметила девушка. – Судя по кольцу на вашем пальце, вас, верно, можно поздравить с обручением.

– Что вы, мистрис Алиса! Это всего лишь подарок от чудесной девушки, с которой нынче я имел честь беседовать – леди Джейн Грей из рода Тюдоров. Она умна как Соломон, но не так весела и задорна, как дочка хозяина этого дома.

– А если бы, милая моя шалунья, – вставил Уилаби, – Ронан был бы настолько неблагоразумным, что сделал бы хоть один намёк на нечто большее, чем простая беседа, боюсь, что в лучшем случае он очутился бы в больнице святой Марии Вифлеемской, а в худшем его бездыханное тело выловили бы из Темзы где-нибудь напротив Собачьего острова.

После этих слов Алиса, казалось, позабыла про Джейн Грей и лишь изредка косилась на перстенёк.

Глава XXXVII

Обучение

Наконец наступил день, когда наш герой вновь очутился во дворце Байнард, с тем, чтобы вместе с Ченслером и капитанами почерпнуть кое-что из математики, астрономии и навигации. Для этой цели Кабото и Генри Сидни пригласили знаменитого учёного по имени Джон Ди…

Когда в назначенный час Ронан вошёл в уже знакомую нам комнату, у окна около тумбы с terrae globus оживлённо беседовали четыре человека, один из которых был навигатор, а других шотландец видел впервые.

– А вот, друзья, и наш юный аргонавт! – приветствовал вошедшего Ченслер.

– … который уже ходил в плавание – и с успехом! – продолжил другой из компании, – в поисках золотого руна, каковое, однако, оказалось не чем иным как молоденькой прачкой с Лондонского моста!

– … и который упустил свой приз, чем тут же не преминул воспользоваться заурядный лодочник, чей корабль так велик, что в его трюме вмещаются один сом и одна русалка, – добавил третий.

Очевидно, Ченслер не преминул рассказать своим компаньонам о приключении Ронана.

– Корнелиас, Вильям, я поведал вам о подвигах этого юноши не для того, чтоб питать ваше зубоскальство, чёрт возьми! – сказал навигатор. – Стивен, дружище, а ты встречай своего вассала… Ну-ну, Ронан, не стоит хмурить брови. Ты разве забыл наш уговор? Клянусь Посейдоном, мы по достоинству оценили твою храбрость. К тому же, никто не принуждает тебя становиться на колено и приносить клятву верности. Это не королевский двор, а компания бравых и иногда чересчур уж весёлых моряков. Знакомься: Мастер Стивен Бэрроу – твой капитан, Мастер Вильям Джефферсон – его сотоварищ на судне сэра Хью «Бона Эсперанца», а Мастер Корнелиас Дарфурт будет заправлять на «Бона Конфиденция».

Все собравшиеся в комнате моряки, включая и Ченслера, являли собой людей в самом расцвете жизненных сил: едва ли кому можно было дать больше тридцати лет. Обветренные, загорелые лица и уверенный смелый взгляд выдавали их ремесло.

Из этих людей на вид навигатор выглядел самым старшим и степенным, чему, вероятно, способствовали занимаемая им должность и возложенная на него ответственность, сообразно которым ему и приходилось себя держать.

Капитан Бэрроу казался самым немногословным из всех, но его малоречивость искупалась весомостью и обдуманностью каждого произнесённого им слова, которые он чеканил словно золотые соверены на монетном дворе. Взгляд его был строг и в то же время пытлив.

Дарфурта и Джефферсона, наоборот, отличала живость речи, а жаргонные словечки вылетали у них как брызги из-под форштевня. Судя по их разговору, эти капитаны отличались весёлым и в чём-то даже беспечным нравом.

Бэрроу бесцеремонно оглядел Ронана с ног до головы, оценил его статную фигуру, но усмехнулся на его наряд.

– Что умеешь? – спросил моряк, испытующе глядя на юношу.

– Сказать по правде, на большом корабле мне бывать не доводилось, – ответил Ронан. – Но будьте уверены, капитан, я быстро всё освою. К тому же, я питал надежду, что мои познания в некоторых науках могли бы оказаться полезными.