Navium Tirocinium

Последние её слова были пронизаны такой большой печалью, что вся решимость Ронана не поддаваться сентиментальным чувствам враз куда-то исчезла, и его взор вновь наполнился нежностью и лаской. Как не походила последняя часть рассказа Алисы на предыдущую, удивлялся юноша. Вместо пламенного оратора, повествующего о подвигах и славных деяниях своих предков, перед ним теперь предстала бледная девчушка, рассказывавшая о непростой судьбе своих близких. По всему чувствовалось, что в своём внимательном и доброжелательном собеседнике, с которым у них к тому же оказалось так много общего и который внушал ей полное доверие, девушка нашла вдруг человека, с которым готова был поделиться всеми своими печалями и радостями. Ну разве мог наш герой воспротивиться дальнейшему разговору с такой очаровательной собеседницей!

По словам её дочери, Изабелла Уилаби, а девичестве Линдзи, была красивой и гордой женщиной. Она много времени проводила с Алисой, рассказывая ей о своих славных предках. В отличие от мужа, который хоть и тоже вышел из знатного дворянского рода, но примкнув по необходимости к сословию купцов и разбогатев благодаря своей предприимчивости, стал в последствие относиться с явным пренебрежением к дворянам, живущим в лености на свои доходы от поместий, предпочитая им людей хватких и деловитых, – так вот, в отличие от него Изабелла очень гордилась своим происхождением, что, очевидно, присуще было всякому без исключения её соотечественнику. Из дальнейшего рассказа Алисы явствовало, что между её родителями были некоторые разногласия, касательно будущности их дочери. Если Изабелла считала, что происхождение и внешние качества Алисы позволяют ей стать женой знатного аристократа, то Габриель Уилаби полагал, что если Господь не пошлёт им наследника, то его дочь должна будет выйти замуж за человека, способного и могущего продолжить начатое купцом дело, и неважно кто он будет – дворянин или из простого сословия. Ронан тут же вспомнил их первый разговор в дверях дома и у него не возникло сомнений, какой вариант предпочла бы сама девушка, воспитанная на рассказах о героическом прошлом своих родоначальников.

«Похоже, моё первое впечатление об этой мистрис было ошибочным, – думал Ронан с улыбкой на лице, глядя на свою новую знакомую. – Эта девушка с таким достоинством рассказывает о своих благородных предках и родословной, как будто она не дочка богатого английского купца, а наследник гордого шотландского барона. И рассуждает не как девочка-подросток, а будто важная леди. Впрочем, она все равно ещё почти ребёнок, хотя и ведёт себя как взрослая». В итоге, в конце разговора Ронан чувствовал, как будто знал эту девушку уже давным-давно и между ними с незапамятных времён установились самые дружеские отношения.

– А знаете что, Ронан? – воскликнула девушка, впервые назвавшая юношу по имени, чего она даже не заметила. – Давайте устроим для дядюшки Хью неожиданный сюрприз!

И Алиса рассказала Ронану, что ей пришло в голову. В это время в гостиную как раз вошёл её отец, только что отпустивший Мастера Бернарда. Дочь подошла к нему и с хитрой улыбкой на лице что-то прошептала. Купец ухмыльнулся, взял под руку Ронана и увёл его с собой…

Примерно через час командор вместе с Гудинафом сошли с лодки на причале около Лондонского моста, напротив бывшего женского монастыря святой Марии Оверской. Уилаби бросил сумрачный взгляд на последний пролёт моста и тяжело вздохнул. Даже за ежедневными заботами, встречами с моряками и купцами, участниками скорого плавания у него не выходил из головы несчастный юноша. Молча он шёл к дому Габриеля Уилаби. Дженкин чувствовал себя отчасти виноватым в случившемся, а потому был предельно услужлив и внимателен к своему господину, ловя каждый его взгляд и пытаясь предугадать желание своего повелителя.

Дверь дома им как обычно открыл старый Гриффин, необычным был только его сияющий и торжественный вид. Сэр Хью, позади которого держался его слуга, прошёл в гостиный зал, чтобы поприветствовать кузена и племянницу, которых он ещё не видел в этот день, так как спозаранку оставил дом. Отец и дочь были в комнате и, похоже, поджидали своего знатного родича. Негоциант, как всегда, смотрел своим уверенным и чуть снисходительным взглядом. Однако, на лице Алисы играла озорная улыбка, которую она безуспешно пыталась спрятать. Увидев подобную бестактность юницы, Дженкин нахмурился и сделал ей предостерегающий взгляд глазами, который, впрочем, не оказал никакого воздействия на Алису.

После взаимных приветствий, Габриель Уилаби невозмутимым, но мягким тоном сообщил родичу, что, видя, как мрачен в последние дни сэр Хью, они с дочерью вознамерились преподнести ему нежданный сюрприз, который ожидает его в кабинете негоцианта и должен несколько приободрить командора.

– Говоря по правде, мой дорогой Габриель, – с некоторым удивлением ответил командор, – настроение моё далеко не радужное по известной вам причине. Но я все равно благодарен вам с Алисой за желание поддержать мой дух. Что ж, пойду гляну, чем вы соизволили меня удивить.

Тут из-за спины командора выступил ретивый Дженкин и заявил:

– Ваша милость, полагаю, вам незачем лишний раз карабкаться по крутой лестнице, тем более, когда рядом есть верный слуга. Позвольте, я сам схожу за подарком.

Никто не успел и слова сказать, как усердный Дженкин проворно взбежал по лестнице. Дочь с отцом переглянулись, обескураженные тем, что чересчур рьяный Гудинаф, похоже, испортил всю неожиданную радость «сюрприза»…

После недолгого ожидания снова показался Дженкин. Однако, поведение его было весьма странно. Он медленно пятился назад, губы его что-то бесшумно шептали, а напряжённый взгляд был устремлён в коридор позади себя. Когда ординарец спустился с лестницы, то сказал побелевшими губами:

– Мы, ваша милость, не один год сражались с жестокими шотландцами, и у вас не было повода упрекнуть меня в трусости. Но иметь дело с их мстительными призраками – боже упаси!

Командор, ничего не понимая, изумлённо посмотрел на своего слугу и воскликнул:

– Да будь там хоть сам дьявол, ничто не устрашит меня! – Потом взглянул на довольные лица кузена и Алисы и сердито добавил: – Да что за шутки вы со мной изволите разыгрывать!

Вслед за тем сэр Хью, убедившись на всякий случай, что его меч всё ещё висит на перевязи, с решительным видом направился к лестнице, поднялся по ней и скрылся в коридоре второго этажа. Вступив в кабинет негоцианта, он увидел посреди комнаты стройного юношу, стоявшего с поднятой головой и торжественно опиравшегося на свой меч. И этот юноша был один в один похож на недавно погибшего Ронана! Изумлению сэра Хью не было предела, и некоторое время он молча взирал на молодого человека.

– Мои глаза говорят, что передо мной стоит сын моего шотландского друга, – молвил, наконец, командор, когда снова обрёл дар речи. – Но мой рассудок подсказывает, что мертвецы в наше время не воскресают.

– Ну что ж, значит, я буду первым воскресшим! – весело сказал Ронан. – Если изволите, сэр Уилаби, можете меня потрогать и убедиться, что перед вами не кто иной, как Ронан Лангдэйл, живьём и во плоти.

Командор подошёл к юноше и обеими руками схватил того за плечи, всё ещё опасаясь, что его руки пройдут сквозь воздух – так неправдоподобно было видеть здесь человека, на его глазах сгинувшего в холодной ночной Темзе. Но руки командора почувствовали под одеждой упругие молодые мышцы. Он ещё крепче обнял юношу – по большей части для того, чтобы тот не видел предательски выступившую у него на глазах влагу…

После короткой, радостной беседы, в которой юный шотландец в двух словах объяснил, что с ним приключилось и почему он не мог дать о себе знать, Хью Уилаби и Ронан спустились в гостиный зал, где уже вовсю суетились слуги, уставляя стол всевозможными яствами.

Глава XXXIV

Ричард Ченслер

Торжественный ужин или, как его назвал негоциант, пир прошёл более весело и непринуждённо, нежели обед, во многом благодаря отличному настроению командора и прекрасному рейнвейну. Сэр Хью шутил с Алисой, в которой он просто души не чаял, а любопытный Ронан расспрашивал Габриеля Уилаби о торговых его связях и землях, куда ходят его корабли. На кухне, где для слуг также был устроен праздничный ужин, Дженкин, то ли от радости облегчённой совести, то ли из желания скорее забыть о проявленном им малодушии при встрече с «призраком», слегка переусердствовал с вином и прямо на кухне и заснул…

Следующим утром между командором и Ронаном состоялся примечательный разговор. Сэр Хью надеялся, что у юноши после знакомства с холодной речной водой пропало желание пускаться в плавание по ещё более ледяным северным морям. И Уилаби как бы невзначай поинтересовался у молодого шотландца, когда тот будет готов к тому, чтобы быть представленным придворным учёным. Ронан этому вопросу неприятно удивился и ответил, что, напротив, он ожидает, когда сэру Хью будет угодно поговорить со штурманом Ричардом Ченслером о его, Ронана, желании стать участником плавания – ведь именно на этом они сошлись несколько дней назад. Подобным образом командор ещё раз убедился в неугасимой решимости (или, может быть, в необоримом упрямстве) своего подопечного, а поскольку, как опытный солдат, он не любил всякого рода неопределённостей и предпочитал иметь перед собой чёткую диспозицию, то в тот же день посетил Ченслера, который и согласился назавтра встретиться с настырным молодым человеком.

Когда Ронан узнал о скорой встрече с навигатором, то мучаемый беспокойством с одной стороны и терзаемый любопытством с другой, он отправился на поиски Гудинафа, которого застал во дворе натиравшим песком доспехи своего господина и напевавшем под нос какую-то песенку.

– Наплечники сэра Хью блестят уже, словно морские волны под ярким солнцем, а в кирасу можно смотреться, будто в зеркало, – сказал подошедший юноша. – Дженкин, я уже давно заметил, что вам ведомо всё в этом городе. А уж коли это касается вашего господина, то вы, наверняка, должны быть вдвойне просвещены. Видите ли, назавтра мне уготована встреча с мореходом Ричардом Ченслером, и мне не терпится выведать ещё что-нибудь об этом человеке кроме его имени. На вас у меня единственная надежда, ибо своими бесконечными расспросами я не осмеливаюсь более докучать сэру Хью, словно облюбовавшая его шикарные усы назойливая муха.

Ординарец давно заприметил сильную симпатию, испытываемую его господин к молодому шотландцу, к тому же он чувствовал себя отчасти виноватым в последних злоключениях юноши. А потому он только обрадовался, что может чем-то услужить Ронану Лангдэйлу, и охотно взялся выложить всё, что знал про Ченслера. Правда, из-за приподнятого настроения ему трудно было избежать свойственного ему смешливо-ироничных замечаний.

– Разумеется, ваша милость, все мои сведения к вашим услугам. А моя осведомлённость, смею вас заверить, даже богаче, нежели у самого сэра Хью, потому как он общается со знатными людьми, а я – с их слугами, которые знают, смею вас уверить, гораздо больше о делах своих господ, нежели они сами. А у меня огромное число друзей и родственников моих знакомых, а также знакомых моих друзей и родственников, да и самих родственников хватает – среди челяди многих знатных домов и дворцов в Лондоне и его окрестностях, включая Уайт-холл, Виндзор и Гринвич. Ведь я родился в семье смотрителя королевских парков. Послушали бы вы, о чём толкуют в служилых комнатах и кордегардиях – да обо всём на свете, начиная от пикантных подробностей жизни фрейлин и их госпож и заканчивая рассуждениями о правильности толкования Святого писания… Ну, так вот, Ричард Ченслер – на глазок малый одного со мной возраста и сложения, правда, другого поля ягодка. Если я доблестно посвятил свои молодые годы службе сэру Хью – а вместе с ним и Англии, – проведя их на полях сражений и подвергаясь страшным опасностям, то Ченслер потратил их на беззаботные морские прогулки к берегам Европы. Ну, скажите на милость, разве ж спор с морскими волнами и ветрами трудней и опасней будет, чем сражения со злобными шотландцами? – не в обиду вам будет сказано.

– В войне каждая сторона считает себя правой, дорогой Дженкин. И, не примерив на себя куртку моряка, я не стал бы так превратно судить об их доле, – возразил Ронан.

– Ну, это как сказать. Должно быть, сэр, вы побывали в стольких передрягах и побоищах, что не мне и спорить, – ответил Гудинаф с ехидной улыбкой.

– Послушайте, Дженкин, я в самых смелых своих мечтах не могу и представить, чтобы поспорить когда-нибудь с вами в воинской доблести. Но если вы намереваетесь возносить хулу на ремесло моряка, коим я собираюсь вскорости овладеть, то в свою очередь я готов с мечом в руках проверить ваше мастерство фехтования.

– Ох, простите, ваша милость, если я позволил себе лишнего сказануть, – спохватился ординарец. – Такая уж у меня натура ворчливая. Видно, старею уже.

– Так что же Ченслер?

– Ну, вот, – продолжил Гудинаф, – синьор Кабото – я слышал, как по дороге в Лондон мой господин рассказывал вам об этом старичке-итальянце – принялся за поиски кормчего для своего плавания, который бы чувствовал себя в безбрежном океане примерно так же, как я в лабиринтах лондонских улочек. Кабото перезнакомился со всеми английскими командорами и судовладельцами. И вот один из них – некто Мастер Боденхем, если мне не изменяет память, – порекомендовал ему бристольского морячка по имени Ричард Ченслер. По словам капитана этот Ченслер проявил завидные штурманские навыки и неплохо себя показал во время плавания к берегам далёкой Ливадии (Эх, в эти райские места я бы тоже не прочь сплавать!) Сего моряка пригласили в Лондон, и покровительство над ним, словно над малым дитём, взял на себя сэр Генри Сидни, подельник Кабота.

– Генри Сидни? А как далёко, интересно, простирается твоя осведомлённость об этом рыцаре, Дженкин? – поинтересовался Ронан, начинавший уже привыкать к язвительности своего собеседника.

– Рыцарь! Сколь мне ведомо, этим званием доблестный кавалер был награждён за потешные сражения с юным королём, – заметил ординарец. – Отец этого сэра Генри долгое время был сенешалем при дворе Эдварда, а сынок вместе с другими сановничими детками развлекал тем временем младого короля, за что впоследствии и удостоился рыцарских шпор. Недавно вот старина сенешаль отправился на покой в пожалованное ему королём поместье где-то в Кенте, а сына нынче считают лучшим королевским дружком. Немудрено, что даже всемогущий Нортумберленд был не прочь отдать свою дочку в жёны этому богатому и влиятельному вельможе.

Это было всё, что Ронан сумел добиться от Дженкина. Волнение и ожидание предстоящей встречи заставили юношу быстро забыть сарказм ординарца. Ему представлялся бравый моряк, облачённый в толстую куртку и широкие кожаные штаны, с обветренным и загорелым мужественным лицом и с огромной густой бородой…

И вот настал этот волнительный день, когда должна была решиться судьба юноши. Ронан и его благодетель сели в лодку на причале около Лондонского моста. Дженкина с командором в этот раз не было: он бы отправлен с каким-то поручением в другое место. Уилаби велел лодочнику грести к замку Байнард. Они наискосок пересекли Темзу, и приблизились к тому месту, над которым высился собор святого Павла, шпиль которого Ронан когда-то сравнил с мачтой гигантского корабля. Вдоль берега стояли дома, церкви, причалы. Из всех этих сооружений выделялось величественное здание красивого дворца, стены которого и башни, словно каменные утёсы, взметнулись прямо из воды. Поднимаемые ветром лёгкие волны бились о тёмные камни дворца, а узкие решётчатые окна пустыми глазницами глядели на проплывающие мимо лодки и ялики.

– Это и есть цель нашего сегодняшнего путешествия – королевский замок Байнард, – сказал командор. – Ныне он находится в распоряжении графа Пемброука, за исключением лишь левого крыла, которое занимает Генри Сидни, и здесь же проживает Ченслер.

Лодка пристала к высокому каменному причалу, ведшему прямо во дворец. У причала стояло несколько больших разукрашенных лодок. Привратник услужливо открыл дверь перед сэром Хью. Гости долго шли по длинным переходам и коридорам, пока не оказались перед широкой лестницей. Как раз в этот момент сверху по ней сходил некий вельможа в богатом одеянии. Из-под тонких бровей смотрели большие умные глаза, узкое лицо было бледно и спокойно. В руках у него были какие-то фолианты с видневшимися меж страниц цветными закладками. Командор почтительно поклонился, Ронан последовал его примеру.

– О, сэр Уилаби! – приветственно сказал сановник. – Вы, должно быть, идёте к Ричарду обсуждать детали вашего предприятия. Ну что ж, на сегодня он уже свободен от занятий, и я с удовольствием уступаю его вашим заботам. По правде говоря, Ченслер оказался на удивление весьма прилежным учеником, и я вынужден признать, что уже исчерпал запас моих скромных познаний, которыми я должен был поделиться с оным мореходом в соответствии с обещаниями его величеству. Надеюсь, Ди в нём также не разочаруется. А кто этот молодой человек с вами, позволю спросить?

– Это сын одного отважного рыцаря, моего друга с севера, коему я обязан жизнью, – ответил Уилаби. – Видите ли, сэр Чеке, у юноши прекрасные способности к наукам, но он просто бредит морскими приключениями. Вот я и взялся познакомить его с Ченслером, чтобы тот, как бывалый моряк, разбил романтические мечты мечом суровой правды о морском бытие.

– Смею заметить, – заявил вдруг Ронан, – что в исполнении этой задумки у морехода будет мало шансов.

– Вот видите, сэр, какой он упрямый и самоуверенный, – со снисходительной улыбкой сказал командор.

– Ну что ж, – ответил вельможа, – стучитесь и отворят вам, как сказано в евангелии. А пока же разрешите откланяться, ибо сегодня у меня ещё урок с Эдвардом по греческому языку касательно.., – и тут сановник произнёс некие слова, вероятно, на этом самом языке.

– Прошу прощения, сэр Джон, но я ещё не научился понимать птичьи языки, – сказал с улыбкой Уилаби. – Мне более привычна речь пушечных выстрелов и звона мечей.

– Деепричастный оборот это…, – неожиданно произнёс Ронан и продолжил на том же странном загадочном наречии.

– Ну вот, и мальчишка тоже зачирикал равно воробей, – проворчал Уилаби, когда его подопечный наконец-то замолк.

Вельможа с интересом посмотрел на юношу и сказал:

– А знаете, сэр Хью, буде сей молодой человек не устоит перед доводами Ричарда, я готов пристроить его к научным занятиям, в зависимости от его образованности, которая, как мне кажется, достойна всяческих похвал…

– Кто этот вельможа? – спросил Ронан у командора, когда они распростились с сэром Джоном и поднялись по лестнице.

– Учёнейший человек, личный наставник и учитель его величества Эдварда Тюдора – сэр Джон Чеке, – ответил Уилаби. – Рыцарь и член парламента. Такого высокого положения в обществе ему удалось добиться во многом благодаря своей исключительной образованности. А ведь родился-то он в семье простого университетского педеля, но об этом ныне никто уже не вспоминает. Будь я на твоём месте, юноша, я бы поразмышлял о его предложении, коли уж всё так удачно складывается.

Ронан промолчал, и вскоре они вошли в просторную комнату, где за массивным дубовым столом с разложенными на нём книгами, перьями и листами бумаги сидел человек, подперев голову руками. Он поднялся навстречу вошедшим, улыбнулся и протянул руку сэру Хью.

– Рад приветствовать вас, командор. А это должно статься тот самый юный джентльмен, грезящий о морском плавании… Да к чему спрашивать, стоит лишь взглянуть на его глаза, искрящиеся, точно огни святого Эльма, – бодрым голосом произнёс Ченслер, ибо это был именно он.

Навигатор вовсе не был похож на тот образ, как его рисовал себе Ронан. Простое приветливое лицо, спрятанная в аккуратной бородке улыбка и жизнерадостный голос, пожалуй, могли обмануть наблюдателя и заставить его принять их обладателя за добродушного и свойского человека мирных и спокойных занятий. Но если присмотреться внимательнее, то можно было бы заметить твёрдый взгляд уверенного в себе человека и складку на переносице, говорившую о частых серьёзных раздумьях и сосредоточенности, а за весёлым блеском глаз угадать трезвый ум и природную расчётливость. Одежда на нём была весьма неплохая, ничуть не напоминавшая одеяние моряка. Жакет из чёрного сержа был одет поверх бархатного тёмно-синего вельветового камзола, на узком поясе с серебряной пряжкой висел кинжал с рукояткой в виде морской нимфы, на плечи был наброшен свободно спадающий плащ, ноги были облачены в чёрные чулки и короткие вельветовые панталоны. Однако, чувствовалось, что одежда, которую полагалось носить непринуждённо и с достоинством, всё ещё несколько сковывает движения кормчего, привыкшего, надо полагать, к более скромному, но практичному одеянию.

– Чеке хвалил тебя, Ричард, – в качестве приветствия сказал командор. – Надеюсь, мэтр Ди будет того же мнения. А вот ещё один знаток наук и птичьих языков по имени Ронан Лангдэйл. Впрочем, и мечом он владеет не хуже римского гладиатора, – и Уилаби повернулся к юноше.

– Ну, так, поведайте скромному моряку, где же вы обучились всем этим премудростям, сэр? – спросил Ченслер у юного шотландца.

– Воинскому мастерству меня учил один старый вояка, а кое-что рассказывал мой отец, – ответил Ронан, -который…

– Да нет же, Мастер Лангдэйл, – прервал его навигатор. – О вашем искусстве владеть оружием пусть судит сэр Хью. Уж в этой-то науке ему нет равных, клянусь всеми сторонами света! А я же всего лишь простой мореход и намерен иметь представление о ваших познаниях и умениях, применимых в плавании.

Юноша подробно рассказал, чему он выучился у мудрого Лазариуса, искушённого во множестве наук.

Навигатор внимательно выслушал Ронана и, когда тот закончил, сказал с пытливой улыбкой:

– Ну, хорошо, Мастер Лангдэйл. Позвольте же проверить вашу смышлёность. Вот только что я простился с сэром Чеке, который давеча задал мне такую, надо сказать, довольно-таки простую головоломку: «сколько внутри кольца шириной в одну милю возможно поместить кругов шириной по сто футов?» И как же, интересно, вы решите эту задачу?

– Скажу, что есть оплошность в условиях сей задачи, сэр, – после краткого раздумья ответил Ронан. – Дабы соотнести милю и фут, долженствует знать, сколько футов в упомянутой миле. К примеру, в Шотландии миля длиннее, чем в Англии. А как я слышал, морская миля опять же разнится от мили на суше.

– Хм, а я об этом, признаюсь, как-то и не подумал, – сказал Ченслер и добавил с хитрым огоньком в глазах: – Ну да ладно, пусть эта будет сухопутная миля, равная восьми фарлонгам, или… пяти тысячам двумстам восьмидесяти футам. Что скажете?

Ронан ответил, что ему потребуется время, бумага и перо с чернилами. Навигатор указал ему на свой табурет у стола, а сам вместе с Уилаби отошёл к окну, у которого на тумбе стоял диковинный по тем временам предмет – глобус. Большой шар больше фута в диаметре, покрытый изображениями земель и морей, был вставлен внутрь широкого деревянного кольца из красного дерева, которое поддерживали четыре изящно вырезанные деревянные ножки. Вертикально глобус огибало ещё одно тонкое кольцо из позолоченной бронзы.

– Что это за чудный шар, дорогой Ричард? – спросил командор, осматривая глобус, освещённый ярким дневным светом, струившимся из сводчатой амбразуры окна.

– Видите ли, сэр Уилаби, это terrae globus {земной шар (лат.)} в миниатюре. Работа известного мастера по морским инструментам и составителя карт Геммы Фризиуса. Недавно сей глобус украшал покои самого короля. По словам сэра Сидни, их у его величества ещё с пол дюжины. И вот из своей коллекции глобусов король великодушно прислал мне один – на благо всего нашего предприятия. Должно быть, по совету Генри – вы ведь знаете, как они близки с его величеством.

Ченслер неспешно повернул глобус, нашёл на нём точку и сказал командору:

– Вот смотрите, сэр, здесь находится Лондон. А вот Нидерланды, Дания, Германские княжества, Польша, Пруссия, Ливония, Шведское королевство. Но нам там делать нечего: ганзейские корабли избороздили эти воды вдоль и поперёк. Мы же выйдем из Темзы и возьмём курс на норд, дабы пересечь Немецкое море и приблизиться к норвежским берегам. Вдоль них мы пойдём на норд-ост, покуда не достигнем самой северной оконечности Европы. А далее начинаются малоизведанные места, куда ни купеческие, ни военные корабли покуда не заглядывали. По словам бывалых капитанов в тех водах промышляют лишь местные рыбаки на утлых своих ладьях. Так что, сэр, нам выпала великая честь быть первопроходцами.

– Скажи, дорогой Ченслер, а почему же на этом terrae globus начертаны контуры земель, раз там ещё не были европейские мореплаватели, – поинтересовался Уилаби.

– Мне думается, командор, что Фризиус полагался на грубые моряцкие карты, сделанные со слов северных рыбаков. Вот видите, сразу же после этого северного мыса берег уходит на зюйд-ост и образует огромный залив с узким горлышком, словно у кувшина. Что лежит дальше на восток за этим «кувшином», не ведают даже норвежские рыбаки.

Пока командор и навигатор готовящегося плавания так разговаривали между собой, вращали глобус, рассматривали изображённые на нём земли и моря и обсуждали свои планы, Ронан полностью погрузился в мудрёные расчёты. За час он исписал не один лист бумаги. Непонятные формулы из заковыристых значков перемежались у него с причудливыми рисунками кругов, треугольников, стрелок и дуг. Юноше казалось, что от успешности решения этой задачи зависит участие его в плавании и вся судьба. Он сразу понял, что головоломка была непростая, и яростно бросился её штурмовать. От волнения и умственного напряжения обычно бледное лицо его покраснело, на лбу выступил пот. Однако, решение никак не давалось. Ронан пытался идти по различным путям: то он высчитывал площади кругов и пустых промежутков между малыми кругами, то, вдруг столкнувшись с какой-то неразрешимой проблемой, начинал считать, сколько колец получится, если круги выкладывать, начиная с центра, то наоборот, начинал выкладывать круги вдоль внешней окружности и так двигался в сторону центра…

Наконец, где-то через час Ченслер вспомнил про юношу, повернулся и, тщетно пытаясь скрыть насмешку, спросил:

– Ну, чем вы можете похвастаться, молодой человек?

Но Ронан не услышал вопроса – так он был поглощён своими расчётами. Тогда Уилаби подошёл к столу, взглянул через плечо юноши и увидел листки бумаги, испещрённые непонятными знаками и символами. Он положил руку на плечо юного шотландца, и только тогда Ронан поднял голову. Уразумев, что навигатор ждёт от него ответа, юноша сконфуженно сказал:

– Сэр, я очень удивлён, что вы назвали эту головоломку простой. Я пробовал несколько способов решения, каждый из которых требует глубоких познаний в математике. Но точной разгадки, увы, я назвать пока ещё не в силах.

– Очень досадно, сэр Хью, что ваш подопечный не может справиться со столь несложным вопросом, – молвил навигатор с хитрой улыбкой, которую он прятал в своей аккуратной бородке. – А вот, по словам сэра Чеке, король Эдвард уже в одиннадцатилетнем возрасте дал приемлемый ответ.

– Неужели его величество столь силён в математике? – изумился Уилаби.

– Я полагаю, – ответил Ченслер, – что благодаря своему умнейшему наставнику и учителю сэру Чеке, наш юный король должно быть силён не только лишь в математике, но и во многих прочих науках.

– Так позвольте мне спросить, – удручённо молвил Ронан, понуро опустив голову, – каково же решение задачи, с которой мальчик, хоть и король, справился быстрее взрослого школяра, наторелого в учениях.

– А не подмечали ли вы, что дети порой оказываются смышлёней взрослых? – вопросом ответил Ченслер и торжественно продолжил: – Одиннадцатилетний король ответил сэру Чеке такими словами: «Надлежит приказать слугам выкопать в саду круг, уменьшенный в тысячу раз, с углублением в два дюйма. Далее столяры пусть вырежут три сотни деревянных кружков, уменьшенных в таком же соотношении. А после этого мы попросим нашего дядю герцога Сомерсета разместить как можно больше кругляков в этой выемке. Так мы и узнаем точное количество малых кругов, которое можно поместить в большую окружность… Если, конечно, лорд-протектор будет усердствовать в оном деле, как я – в своих уроках». Ну, как вам такое решение?

Уилаби плотно сжал губы, чтобы не расхохотаться. Навигатор уже не прятал своей улыбки. А Ронан растерянно смотрел то на одного, то на другого.

– Но это же… – начал, было, юноша.

– … и есть самое простое и быстрое решение! – продолжил моряк. – К тому же остроумное и по настоящему королевское! К чему ломать голову и идти против ветра, ежели быстрее всё сделать руками, да к тому же чужими, а? Впрочем, благородный юноша, относитесь к этому как к маленькой шутке, но помните, что во всякой шутке есть толика серьёзности. Акула тоже заглатывает наживу, радуясь подарку фортуны, а заканчивает со вспоротым брюхом.

– Извините, сэр, но мне невдомёк, к чему вы клоните, – сказал настороженно Ронан.

– Сдаётся мне, Ронан Лангдэйл, – продолжил навигатор уже серьёзным тоном, – что вы подобно той акуле проглотили крючок с насаженными на него наживками под названиями Любопытство, Мечтательность, Наивность и Легкомыслие… Ну, скажите на милость, какого дьявола вам приспичило уйти в море на много месяцев, а может статься и лет, лишиться твёрдой почвы под ногами и постоянно чувствовать под собой бездонную океанскую пучину, стремящуюся поглотить вас вместе с кораблём, мучиться от морской болезни и несварения желудка, недосыпать и недоедать, стынуть под неистовыми ветрами и насквозь промокать под шквалом волн?

Ченслер смотрел на юношу спокойным и чуть насмешливым взглядом. Лицо командора, напротив, было серьёзным и сосредоточенным. Ронан выждал несколько секунд, не отводя глаз от лица моряка, и затем произнёс, твёрдо и страстно:

– Вполне может статься, что мне присущи те чувства, которые вы, сэр, сравнили с наживками. Но разве не любопытство заставляет людей открывать новые законы природы и исследовать неизвестные моря и земли? Разве не мечты о плодах будущих открытий поддерживают первооткрывателей во времена трудностей и лишений? А детская наивность, как следует из вашего же примера, позволила быстрей и проще справиться с задачкой. Что же касается легкомыслия, то для ленивых людей это оправдание их праздности, а для деятельных и целеустремлённых это всего лишь прикрытие от всяческих глупцов и злопыхателей.

– Ого! Выражаетесь вы, юноша, красиво, ничего не скажешь, – произнёс навигатор, слегка удивлённый таким ответом. – Мне сэр Хью уже толковал про ваш безудержный пыл. Но вы ведь должны разуметь о препонах, которые мешают сбыться вашей прихоти. Во-первых, вы и понятия не имеете о морском деле, вы даже ни разу не выходили в море. К тому же вы – джентльмен, а назначить вас на сколь-нибудь командную должность немыслимо по причине отсутствия у вас морских навыков…