Navium Tirocinium

На миг в зале воцарилась тишина и слышался лишь скрип пера, заносившего это предложение в протокол. Никто, кроме разве что нескольких посвящённых, не ожидал столь скорого предложения названий судам. Но через мгновение послышалось дружное одобрительное хлопанье ладош. После этого председательствующий ещё раз повторил названия всех трёх кораблей и в соответствии с правилами спросил, есть ли у кого возражения. Однако названия судам были столь удачно выбраны, что ни у кого и мысли не появилось выразить несогласие. Все были счастливы и довольны.

Но, наверное, счастливей всех в этот радостный миг чувствовал себя Себастьян Кабот. Он был так близок к долгожданной удаче. Восторженные чувства переполняли старого моряка, и он едва находил в себе силы вести собрание. Кабот лишь промолвил, что сии названия кораблей, по его мнению, как нельзя лучше подходят к их предприятию, отражают его дух, их неугасимый оптимизм и веру в успех. И в заключение речи он поздравил всех компаньонов с наречением кораблей сими вдохновенными именами и пожелал, дабы они звучали сладкой музыкой для всех присутствующих.

Несколько минут прошли в радостном обсуждении собравшимися названий, данных ещё строящимся кораблям компании. Всем они пришлись вполне по душе. После этого вести собрание и говорить от имени почтенных директоров и управителя компании взялся Мастер Вильям Джерард.

Подошло время решать, кто же возглавит плавание. Наперво надлежало было выбрать человека, который поведёт корабли через холодные воды северных морей, главного кормчего торговой флотилии. После непродолжительной дискуссии было решено, что на самом большом корабле, «Эдвард Бонавентура» должен главенствовать опытнейший моряк, хорошо знакомый с морскими капризами, а самое главное – с навигацией.

Один из директоров компании, вышеупомянутый сэр Генри Сидни, статный молодой человек с благородным лицом и живыми глазами, предложил в качестве кандидата на должность главного кормчего плавания Мастера Ричарда Ченслера. Он долго и со всем красноречием, присущим придворному вельможе, повествовал о доблестях этого опытнейшего моряка, его участиях в предыдущих плаваниях и убеждал собравшихся, что мастерство вождения судов по морским просторам, образованность, знание географии, навигации и сообразительность делают из него прекрасного навигатора для готовящегося похода по неизведанному маршруту. Сидни привёл рекомендации командора Роджера Боденхэма, в тяжелейшем и опаснейшем плавании которого в Ливадию пару лет назад принимал участие Ричард Ченслер.

Когда Сидни закончил и с уверенным видом оглядывал собрание, кто-то из неугомонных купцов, решив, вероятно, покичиться своей осведомлённостью, ехидно поинтересовался, правда ли, что Мастер Ченслер уже долгое время обитает под кровом дома сэра Генри и находится у него в услужении?

– Что ж, это верно, почтенные компаньоны, что Ченслер ныне разделяет мой кров и стол. Но он не слуга мой, выполняющий повеления, а мой друг, который разделяет мои чаяния и которым я вправе гордиться. Пусть в его жилах не течёт благородная кровь, – хотя цвет у неё такой же, как и у королей и герцогов, – но именно такие люди – отважные, храбрые и, что не менее важно, образованные и умные, преумножат величие Англии на морских просторах. Я мог день ото дня наблюдать, как Ричард подобно губке впитывает знания, коими делился с ним учёнейший сэр Джон Чекэ, учитель и наставник его величества. В мои намерения входило лишь благоразумно направить процесс обучения и подготовки Мастера Ченслера. А вскоре, как намереваемся мы с достоуважаемым синьором Кабото, знаменитый учёный Джон Ди, славный своими достижениями в математике, астрономии, картографии, навигации и прочих науках, поможет нашей компании ещё лучше подготовить старших её офицеров. Впрочем, уже сегодня я не побоюсь взять на себя смелость утверждать, что совокупность уже имеющихся у Мастера Ченслера знаний о море, математике и астрономии, предыдущий опыт в навигации и мореплавании пророчат ему огромное будущее. Он прославит английский флот и приведёт к удаче нашу компанию!

Но тот же саркастический голос спросил, осознаёт ли сэр Генри, что ему предстоит расставание со своим другом на достаточно большой срок, а возможно даже и годы.

– Что ж, я действительно готов надолго расстаться с Ченслером, но вовсе не из-за того, что мне безразлична его судьба, или потому что сегодня я несу бремя расходов на его содержание и обучение. Нет, скорее напротив! Вам он знаком по рассказам – моим, капитана Боденхэма, мне же – по опыту; вам – по праздным разговорам и досужим пересудам, мне – по ежедневным испытаниям его жизнью. Не имеет смысла скрывать, что я преднамеренно готовил Мастера Ченслера к этому великому плаванию. И я твёрдо верю, что он – первый среди тех, кто сможет принести успех нашему предприятию и славу английской короне! И уж поверьте, ради этой великой цели и ради самого Ричарда я готов принести в жертву мои личные чувства – дружбу и привязанность к этому человеку.

Снова слово взял Кабот:

– Мне думается, почтенные члены нашей доблестной компании, что характеристики, кои сэр Генри даёт своему подопечному, а также имеющиеся у нас свидетельства о предыдущих плаваниях Мастера Ченслера, дают нам все основания остановить выбор на этом моряке. Мне же остаётся откровенно добавить, что я знал о намерениях сэра Генри и подготовке им этого моряка, и я одобрял и поощрял их. Ежели у кого-то из вас есть ещё кандидатуры, достойные обсуждения и нашего внимания и могущие потягаться с отличными качествами Мастера Ричарда Ченслера, будьте любезны, сообщить о том собранию.

Директора, купцы оживлённо заговорили между собой. Пауза затянулась на четверть часа, но никто так и не рискнул предложить какого-либо другого кандидата. Видимо, преимущества Ченслера были очень уж очевидны и Генри Сидни принял поздравления с назначением его протеже главным штурманом экспедиции.

Следующим предстояло утвердить командора всей экспедиции. Чтобы читателю было понятно, как формировались английские торговые плавания в шестнадцатом веке, мы должны сделать краткое отступление от рассказа о ходе совещания…

В те времена владелец корабля, как правило, поручал своё судно и весь его груз под управление командира плавания, который нёс полную ответственность за благополучное и безопасное путешествие, за сохранность имущества судовладельца и за получение им прибыли от торговых сделок с перевозимыми на корабле товарами. На судне также был капитан, который отвечал за готовность корабля и способность экипажа к морскому плаванию. В вояжи на небольшие расстояния капитаны обходились своими силами, а в портах и гаванях им помогали местные лоцманы. В далёких же странствиях наподобие того, о подготовке которого идёт речь, в плавание назначали кормчего или, как их тогда называли, пилота. Именно он отвечал за навигацию по просторам морей и океанов и за то, чтобы привести корабль к тем далёким берегам и портам, являвшимся целями плавания. А потому он по праву считался человеком не менее значимым, чем капитан и подчинялся лишь командору плавания…

Снова слово взял Себастьян Кабот:

– Высокоуважаемые члены компании! Путь наших кораблей лежит мимо далёких и неизведанных земель, куда ещё не ступала нога ни англичанина и француза, ни голландца и немца. А в тех водах ещё не появлялись суда ни с английским вымпелом на флагштоке, ни со стягом какого другого европейского государства. Мы едва ли осмелимся предположить, какие встречи ждут там наших мореплавателей, что за люди обитают в тех северных землях, вдоль которых пролегает путь. Как старый и опытный моряк, я возьму на себя смелость утверждать, что лишь твёрдая дисциплина, трезвый ум, упорство и выносливость в состоянии принести успех сему первопроходческому плаванию. Пилот нашей флотилии Мастер Ричард Ченслер – знающий своё дело мореход, который проложит путь кораблям через неизвестные воды. Начальником же, адмиралом всей экспедиции я предлагаю выбрать человека, умеющего управляться с людьми в самых сложных и опасных ситуациях на море, на земле и… в огне. Сей человек должен был бы зарекомендовать себя в отважном и самоотверженном служении на благо своей отчизне; от него требуется обладание трезвым умом, рассудительностью, а также большими навыками командования, с тем чтобы подчинить твёрдой дисциплине и повиновению команды судов; и. конечно же, он должен гореть пылким желанием принести пользу своей стране и пославшим его людям, дабы взять на себя многотрудную задачу верховного руководительства далёким морским походом в неведомые доселе земли… По правде говоря, выбрать такого человека среди легиона желающих стать командором нашего плавания задача была не из лёгких. После долгих поисков, переписки и множества встреч я остановил свой выбор на самом, как мне кажется, достойнейшем из претендентов. Я имею честь в этот благословенный день рекомендовать собранию сего человека, представителя знатной английской фамилии, покрывшего себя славой в доблестном служении английской короне и удостоенного рыцарского звания за свои воинские заслуги. Со множеством ран, истекающий кровью и покинутый соотечественниками он дрался до последней капли крови и был пленён с мечом в руках. Его мужество в поведении и твёрдость в руководстве не дозволили неистовым шотландцам перебороть изнурённый гарнизон и захватить английскую крепость. Сэр Хью Уилаби!

С дальней скамьи, где сидел и Генри Сидни, поднялся человек, по своей наружности разительно отличавшийся от прочих участников собрания. Могучая, можно сказать, богатырская фигура выдавала в нём воина. Одеяние его не выделялось утончённостью и богатством отделки, но было строгим и выдержанным, хотя и сшитым из отличных тканей и добротных кож. На вид ему можно было дать от сорока пяти до пятидесяти лет. Плотно сжатые губы, спокойный, смелый и уверенный взгляд свидетельствовали о бесстрашии и привычке командовать. Лицо его, испещрённое небольшими шрамами, широкое и скуластое, нельзя было назвать красивым по классическим понятиям, однако густые чёрные волосы и залихватские, по военному подстриженные усы, прямой нос и тёмные глаза, в глубине которых пряталась весёлая искорка дерзновения и вызова, придавали ему живости и колорита. В общем, внешность сэра Хью Уилаби вполне соответствовала беглому наброску, при помощи которого Кабот пытался изобразить его характер и представить заслуги.

– Высокородные джентльмены, высокочтимые негоцианты и все компаньоны сего славного предприятия, я с радостью приветствую вас и в тоже время не скрываю гордости за то, что удостоился чести притязать на должность командора этого великого плавания, – громким, но приятным голосом произнёс сэр Хью. – Клянусь честью рода Уилаби, я не из тех, кто любит бахвалиться победами и воспевать свои подвиги. Где-то я слышал такую фразу: inter anna silent musae {Когда говорят пушки, музы молчат (лат.)}. Так и вместо красивых слов пусть говорят мои дела. Ни один благоразумный правитель не отправит свою армию в поход, не будучи уверенным в достоинствах её генерала. А потому я предвижу множество вопросов к человеку, дерзающему возглавить такое смелое путешествие, и готов со всей искренностью на них ответить.

Сам вид этого человека, его лаконичная речь, уверенность в себе уже вызывали доверие у собравшихся. Тем не менее, наверное, не менее часа участники компании дотошно расспрашивали этого воина о его жизненном пути, убеждениях и верованиях, имущественном состоянии, семье и друзьях. Как, зачем, почему, кто, когда, сколько, где – десятки раз звучали эти слова в вопросах к Уилаби, ведь компания должна была знать, кому вверяет своё имуществом, и кто приведёт её к процветанию.

Когда, казалось, все были удовлетворены полученными ответами, а незаданных вопросов более не осталось, кто-то вдруг поинтересовался:

– Сэр, а знакомы ли вы с морским делом?

В зале вдруг повисла мёртвая тишина. Все в этот миг разом подумали: как странно, что никто не задал этого важного вопроса раньше, ведь он мог бы быть решающим. Кабот закрыл глаза. Он так желал, чтобы сей бравый командир возглавил плавание. Старый мореплаватель давно уже проникся симпатией к этому человеку. Когда пришло время искать командора плавания, Хью Уилаби сам пришёл к Каботу и изъявил желание возглавить морской поход. Поначалу управитель компании отказал ему, ссылаясь на его неопытность в мореходстве. Но на протяжении двух месяцев Уилаби ежедневно настойчиво навещал старого мореплавателя. У него он познакомился с Сидни, Джерардом и другими директорами, большинству из которых он пришёлся по душе. А вскоре упрямая настойчивость и горячее желание Уилаби победили и Кабота. К тому же поиски других командоров для грядущего плавания оказались бесплодными: в каждом из прочих претендентов Кабот находил тот или иной изъян, могущий быть пагубным для руководства флотилией. И если сейчас компаньоны не утвердят командора, то это может затянуть подготовку всего плавания, чего очень опасался Себастьян Кабот. Всё же он был уже стар, а так хотелось увидеть воплощение в жизнь своей давней мечты, которая как Полярная звезда вела его через всю его долгую жизнь.

Однако ни один мускул не дрогнул в лице Хью Уилаби при этом убийственном вопросе. Благородный воин ответил со всей своей прямотой и откровенностью, что всё его знакомство с морем ограничено плаваниями в Лейт и Бервик для участия в военных действиях в Шотландии, а также через Канал в Кале, дабы доставить принцессу Анну Клевскую ко двору её будущего супруга, короля Генриха. А поскольку в этих плаваниях он принимал участие лишь как беззаботный путешественник, то Уилаби честно признал, что разбирается в искусстве кораблевождения не более чем пахарь – в составлении диспозиции.

– Но, клянусь моим рыцарским званием, я готов всецело доверяться Мастеру Ченслеру во всех вопросах навигации кораблей! – добавил отважный воин. – Именно он – кормчий флотилии!

Простота и искренность ответа вызвали среди собравшихся одобрительный шёпот. Кабот облегчённо вздохнул и открыл глаза. Ещё пара малозначащих вопросов и сэр Хью Уилаби был назначен командором плавания.

Затем участники компании также утвердили капитанов всех трёх судов. Ими стали Вильям Джефферсон на «Бона Эсперанца», Стивен Бэрроу на «Эдвард Бонавентура» и Корнелиас Дарфурт на «Бона Конфиденция». С целью лучшей управляемости флотилией решено было, что кормчему Ричарду Ченслеру долженствует расположиться на крупнейшем корабле – на галеоне «Эдвард Бонавентура», а командор сэру Хью Уилаби – на втором по величине корабле «Бона Эсперанца». После столь важных назначений собравшиеся принялись за обсуждение прочих, хоть и менее важных, но неисчислимых вопросов, связанных с подготовкой к плаванию и которые вряд ли будут интересны читателю.

Так в середине осени 1552 года протекала отчасти будничная и в чём-то торжественная встреча директоров и участников компании с таким длинным названием «Купцы-предприниматели Англии для открытия земель, стран, островов и владений». Здесь мы и закончим эту главу, чтобы вновь вернуться к нашим пилигримам.

Часть 4 Рисли. Уилаби

Глава XXIII

Особняк Рисли-Холл

Если читатель удосужиться проезжать через Рисли, его внимание обязательно привлечёт большое старинное здание, стоящее в окружении величественных деревьев. Это и есть Рисли-Холл. Хотя здание, которое увидели наши путники, было чуть иным: стоявший здесь особняк шестнадцатого века был сильно повреждён пожаром и отстроен заново в восемнадцатом столетии. Однако, зодчие постарались воссоздать первоначальный облик здания, а поэтому мы полагаем, что особняк, каким он предстал перед нашими героями в 1552 году, не очень сильно отличался от теперешнего его вида, что позволяет нам дать его краткое описание.

Итак, особняк Рисли представлял собой большое величественное здание, которое показалось Ронану настоящим дворцом. Он непроизвольно сравнил увитые плющом до самой крыши стены, замысловатые фигуры балюстрады балкона, вычурные оконные ставни, резные карнизы с незатейливостью отделки и строгостью архитектуры своего маленького замка далеко на севере меж высоких шотландских холмов. Это было то же самое, как сравнивать разукрашенную царскую галеру с развевающимися вымпелами, предназначенную для демонстрации величия её повелителя, с небольшой юркой ладьёй с высоким парусом и несколькими пушками по бокам, чтобы разить неприятельские корабли и увёртываться от их огня. Особняк окружала низкая каменная ограда, которая не стала бы помехой даже для ребёнка. Ворота были небрежно распахнуты и открывали вид на зелёную лужайку перед домом. Высокие окна первого этажа были заделаны изнутри решёткой, однако, то ли из экономии, то ли вследствие беспечности, на втором и третьем уровнях окна были не зарешечены и представляли лёгкий способ проникновения в дом для злоумышленника, обладавшего достаточной ловкостью тела. Над парадным входом нависал массивный, вырезанный из камня фамильный герб с двойными гирляндами, эмблематическими цветками, короной и рыцарским шлемом, и с выбитым сверху девизом «Verite sans peur», что означало «Правда без страха», а охраняли дверь внушительные изваяния двух львов с гордым взглядом и величественной гривой. Из нескольких больших каменных труб, располагавшихся вдоль конька всей покрытой червонного цвета черепицей крыши с крутыми откосами, приветливо струился дымок.

– Завидный домик, ей-ей, – высказался Эндри. – Однако ж ночью любой бродяга может в него забраться. Там где беспечно стерегут, воришки завсегда найдутся…

Впрочем, едва они вошли в ворота, к ним тут же приблизился слуга в ливрее и настороженно, хотя и учтиво поинтересовался целью их визита в особняк, а из будки позади ворот вышел заспанный привратник – угрожающего вида детина с алебардой, вслед за ним появились два огромных грозно рычащих мастиффа. Но стоило Ронану упомянуть имя Хью Уилаби и сказать, что у него письмо к хозяину дома от его старого друга, как на лице слуги появилась почтительная улыбка. Он велел отвести лошадь в конюшню, а сам проводил Ронана и его слугу в дом и оставил их в большом зале с украшенным резными узорами потолком и высокими окнами с разноцветными стёклами, сообщив, что леди скоро спуститься.

В течение нескольких минут ожидания Ронан с интересом разглядывал большие портреты, украшавшие отделанные дубовыми панелями стены. На одних, более старых, судя по потемневшим от времени рамам, были изображены рыцари в доспехах, но с обнажённой головой, их гордый взгляд был полон вызова и отваги. С других портретов взирали торжественные лица персон в менее воинственном облачении и с тенью задумчивости на челе. Однако Ронан, что не удивительно для молодого человека его возраста, более провёл времени перед изображениями прелестных дам в красивых пышных одеждах. Он так засмотрелся на портреты, что не заметил, как в залу тихо вошла леди Джейн Уилаби, и лишь энергичное подёргивание Эндри за полу его плаща заставило юношу обернуться.

Перед ним стояла уже не первой молодости женщина, печальное лицо которой ещё несло остатки увядающей красоты; золотистые волосы были аккуратно убраны под сиреневую накидку, тёмно-синее бархатное платье, хотя и богато украшенное серебряной отделкой, было подчёркнуто строгим по своему покрою.

– Мадам, прошу прощения, что я так увлёкся созерцанием этих великолепных портретов и забыл про всё на свете. Я счастлив приветствовать повелительницу Рисли-Холла, супругу отважного сэра Хью леди Джейн Уилаби, – неуклюже поклонившись, сказал Ронан чересчур торжественным и высокопарным тоном, чего он сам тут же и смутился.

– Увы, юноша, – мягким голосом, оттенённым грустными нотками, ответила леди Джейн, – как мне хотелось бы, чтобы повелителем этих просторных владений был сам Хью Уилаби… Итак, какие же обстоятельства привели вас в этот дом? Верно ли то, что у вас есть письмо к моему мужу, как утверждает дворецкий?

– Действительно так, мадам. Меня зовут Ронан Лангдэйл и я сын барона Бакьюхейда, к вашим услугам, мадам. Я хотел бы вручить письмо сэру Хью и переговорить с ним по весьма важному делу, касающемуся меня и моего родителя, сэра Роберта Лангдэйла.

– Сэра Роберта Лангдэйла? – задумчиво переспросила леди Джейн, пытаясь что-то вспомнить. – Ах, надеюсь, мой рассудок ещё не помутился от печальных дум и не обманывает меня, но мне мнится, будто мой супруг как-то упоминал это имя в связи с его участием в военных действиях в Шотландии, и упоминал его, как мне смутно помнится, с чувством благодарности.

– Я воистину польщён, леди Уилаби, что ваш благородный супруг не забыл о той незначительной услуге, оказанной ему моим отцом много лет тому назад.

– О, молодой человек, мой муж Хью человек весьма благодарный и никогда не забывает об изъявленных ему благодеяниях, – с лёгкой улыбкой и чувством гордости сказала хозяйка дома… и тут же добавила с тенью упрёка: – и порой даже в ущерб нашему семейному благоденствию, ибо для него честь и долг стоят превыше покоя близких людей.

– Надеюсь, мадам, что маленькая просьба моего родителя не принесёт излишнего беспокойства вашему дому… Но, ежели вы сочтёте её неуместной, то, клянусь святым Андреем, я готов буду тотчас покинуть ваш кров!

– Вы говорите как благородный человек, Ронан Лангдэйл. Хотя мне и не ведомо, что за просьба содержится в вашем послании, но смею полагать, что она вряд ли сможет причинить ещё большие волнения этой семье, – сказала леди Джейн со вздохом. – Ничто не в состоянии превзойти те тревоги, кои как вековые призраки много лет витали под этими сводами и которые, увы, готовы вновь вернуться и обрести здесь пристанище.

Хотя Ронан и догадывался из разговора с доктором Чаптерфилдом об истоках печали леди Уилаби, а именно о её нежелании отпускать супруга в авантюрное путешествие, но осторожности ради, помня наставления пастыря, предпочёл не касаться этой щекотливой темы, хотя его доброе сердце очень хотело бы выказать сочувствие бедной женщине.

– С вашего позволения, леди Уилаби, могу ли я спросить, когда смогу удостоиться чести свидеться с сэром Хью, который, как слышал я, в настоящее время отсутствует?

– Отсутствует…, увы…, не только в настоящее, но и во все времена: и в прошлом и в будущем, – промолвила леди Джейн, затем посмотрела на Ронана с нежной грустью, заставила себя улыбнуться и ответила: – Простите, юноша, если я позволила проявиться моему унылому духу и показалась негостеприимной к нашему дорогому гостю. Я ожидаю приезда моего супруга через несколько дней…, и умоляю вас, когда вы его увидите, не говорите ему про мою меланхолию, с которой я вас встретила… Вы же можете пользоваться гостеприимством Рисли-Холла и оставаться в нашем просторном доме так долго, как вам вздумается. Полагаю, Джордж не даст вам возможности скучать.

Последние слова были произнесены леди Уилаби с лёгким пренебрежением, по которому можно было понять, что отношения мачехи и пасынка были не так уж и безоблачны.

Ронану с Эндрю отвели добротную комнату со спальней, специально предназначенную для гостей. Молодые шотландцы туда и удалились, чтобы привести себя в порядок после долгой дороги. Эндри вскоре убежал на конюшню глянуть, хорошо ли позаботились об Идальго, в то время как Ронан предался раздумью, созерцая из окна пустынный и неухоженный парк позади дома. Однако не прошло и получаса, как по коридору раздались громкие шаги и дверь с шумом распахнулась.

– Где же наш юный шотландец? Дайте мне взглянуть на Ронана Лангдэйла, сына отважного барона Бакьюхейда! – воскликнул вошедший и, рассматривая Ронана, продолжал с развязной непринуждённостью: – Хм, а он не похож на северянина, как я их себе представлял. Где же эта копна рыжих волос, суровое, обветренное лицо и свирепый взгляд в глазах? Да на нём нет ни кольчуги, ни кирасы, ни меча с которыми, говорят, шотландские дворяне не расстаются даже в постели… Я бы сказал, что он больше напоминает моего друга Джона Керзона из Кедлестон-Холла. Ясный и чуть наивный взгляд как у оксфордского школяра с одной стороны, а с другой – гордая прямая осанка и бравая стать, выдающие благородного человека, умеющего постоять за свою честь и рыцарские идеалы. Ах, да! Я так бесцеремонно рассматриваю нашего гостя и сужу о нём, а сам и не представился: Джордж Уилаби к вашим услугам!

Ронан, ошеломлённый таким неожиданным вторжением, пришёл, наконец, в себя и смог рассмотреть сына Хью Уилаби, который во время своей речи успел крепко пожать руку гостя, похлопать его дружески по плечу, затем с радостным видом усесться на покрытый витиеватой резьбой стул и вытянуть ноги, на которых ещё были сапоги для верховой езды. На вид Джорджу было лет около двадцати пяти, одного с Ронаном роста и с такими же тёмными волосами, телосложения он был плотного, но в движении лёгок. С лица младшего Уилаби не сходила доброжелательная улыбка, а глаза горели озорным огоньком. Казалось, он был само радушие и веселье. Ухоженное, пышущее здоровьем лицо, аккуратно подстриженная крохотная бородка и щегольской покрой одежды говорили о беззаботной жизни, желании покрасоваться и весёлом времяпровождении в хороших компаниях. Очевидно, что по характеру он был полной противоположностью леди Уилаби, что, возможно, и объясняло причину их разногласий..

– Рад вас приветствовать, сэр, – скромно ответил шотландец на пылкую речь Джорджа. – Надеюсь, я не доставлю вам большого беспокойства. В ожидании прибытия сэра Хью, которому я должен вручить письмо от моего отца, леди Джейн милостиво позволила мне погостить в вашем дворце.

– Дворце! Ха-ха-ха! – расхохотался младший Уилаби искренним смехом. – Да наш неказистый домик такой же дворец, как церковь Всех Святых, где служит преподобный Чаптерфилд, – собор святого Павла. Впрочем, не будь так щепетилен и скромен. Ты, дорогой Ронан, напротив, скрасишь наше деревенское бытие, по крайней мере, моё, ибо леди Джейн развеселить в последнее время не смогла бы и армия шутов и комедиантов, собранная со всей доброй Англии.

– Я и в самом деле заметил, что леди Уилаби выглядит весьма грустной, – согласился Ронан.

– И заражает меланхолией всех в этом доме подобно эпидемии чумы – клянусь всеми снадобьями и микстурами на свете! – которая свирепствовала в этих краях, когда я был в твоих годах. Разве ж плохо, что мой отец возглавит далёкое плавание за семь морей, что прославит наше имя в веках? Этой леди надобно гордиться и восхищаться таким супругом, подобно тому, как я восторгаюсь и упиваюсь славой моего родителя! Эх, дорогой Ронан, не понять нам этих женщин. Мне кажется, они как курицы – всего то и заботятся, что об уютном насесте. Не поверишь, как мне осточертели эти чопорные и бестолковые девицы из окрестных поместий, мнящие себя недотрогами и воздыхающие лишь об одном – как бы поскорее выскочить замуж, что, по правде говоря, порой приятней провести время в какой-нибудь таверне в Дерби или Ноттингеме в компании с милыми и уступчивыми простолюдинками. Кстати, самое уютное и приятное местечко в окрестностях, скажу я, это старинная таверна под манящим названием «Извечный путь в Иерусалим», что у подножия ноттингемского замка. И по этой «извечной дороге» вино льётся как река Иордан, потешники весело пляшут, менестрели играют на цитоле и ребеке и поют баллады про Робина Гуда, а красивые девушки не противятся поцелуям. Смею надеяться, ты составишь мне завтра компанию в посещении этого райского местечка?

– Право слово, сэр, – начал было Ронан, – …

– Эй, дружище, – перебил его молодой Уилаби, – оставь эти условности нашего сословия и зови меня просто Джордж, как брат зовёт брата, а друг друга.

– Признаться честно, Джордж, – продолжил юный шотландец, – да не в обиду вам будут мои слова, но я не приучен к весёлым компаниям и обильным возлияниям, и к тому же полмесяца в седле и на холодных постоялых дворах изрядно меня измотали, и с вашего позволения я предпочёл бы тихий отдых в Рисли-Холл в ожидании прибытия сэра Хью Уилаби.

– Эгей, приятель, да ты, похоже, не привык к радостям жизни. А она, брат мой, скоротечна, словно свеча: вечером зажжёшь, а к утру один огарок останется.

– Не буду спорить, Джордж. Однако, я не могу позволить себе думать о мирских утехах до той поры, пока не исчезнет забота о моей будущности и не развеются все сомнения.

– Так ведь, в развлечениях все заботы и забываются как слова молитвы после окончания церковной службы, ха-ха-ха! А разве тревоги не растворяются в вине будто соль в горячей похлёбке?

– Позволю заметить, – возразил Ронан – что ежели молитва живёт не только на губах, но и в сердце, то слова её не забудутся, а вкус соли не исчезает, а передаётся еде.

– Подумать только, ты ведь рассуждаешь, дорогой Лангдэйл, будто благочестивый церковник или высокомудрый философ, а не как юноша с бурлящей в венах кровью, горящий желанием испробовать все радости и удовольствия бытия. Ежели б я не знал, что передо мной сын бравого лорда Бакьюхейда, я бы верно подумал, что ты готовишься к постригу, – с некоторой досадой произнёс Джордж.

В этот щекотливый момент, когда Ронан, с одной стороны, боялся обидеть своего гостеприимного хозяина, а с другой – не хотел присоединяться к его разгульям, к счастью появился Эндри, который бойко и весело доложил своему господину, что Идальго рассёдлан, вычищен и помещён в стойло с полными яслями и, заметив тень озабоченности и смущения на лице своего хозяина, добавил как бы между прочим:

– Ей-ей, ваша милость, сдаётся мне, однако ж, что Идальго вскорости кукарекать станет.

– Ты, что, совсем спятил, милый мой? – удивился Ронан. – Где же это ты видал, чтобы конь птицей стал кричать? Разве что в сказках да небылицах что детям малым рассказывают. Но раз уж ты пажом при мне состоишь, то не пристало тебе нелепицы говорить.

– Эх, мастер Ронан, да ежели вы только видали, каким взглядом Идальго смотрел на кобылиц в местной конюшне, то быстро бы уразумели, что он не сегодня-завтра главным петухом в курятнике станет, – весело ответил Эндри с озорной улыбкой на лице.

Джордж тем временем с восторгом взирал на парнишку.

– Эй, Ронан, дружище, а твой ординарец или паж, как ты толкуешь, отличный малый – весёлый как утренний жаворонок, клянусь небом и адом, куда мы непременно попадём, если не застрянем в чистилище. Впрочем, знаешь ли, преподобный Чаптерфилд отвергает напрочь существование такового места, с чем я решительно не могу согласиться. Ибо, представь только, насколько удобно существование подобного заведеньица! Выходит, всю жизнь позволительно совершать маленькие грешки, оставаясь притом истым христианином и зная, что в чистилище все согрешения с тебя рано или поздно смоются, как осенние дожди и ветра обдирают пожухлую листву с деревьев в нашем парке.