Czytaj książkę: «Империя истребления: История массовых убийств, совершенных нацистами»

Знак информационной продукции (Федеральный закон № 436-ФЗ от 29.12.2010 г.)

Переводчик: Владислав Федюшин

Научный редактор: Илья Альтман, канд. ист. наук

Редактор: Лев Данилкин

Издатель: Павел Подкосов

Руководитель проекта: Александра Шувалова

Арт-директор: Юрий Буга

Корректоры: Ольга Бубликова, Елена Воеводина

Верстка: Андрей Ларионов

Фотография на обложке: Andrea Olga Mantovani

Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.

Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

© Alex J. Kay, 2021

Originally published by Yale University Press.

Published by arrangement with The Van Lear Agency

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Альпина нон-фикшн», 2024

* * *

Посвящается

Валентине и Сайрусу

Все кричат: «Где был Бог?»

Я же по-прежнему вопрошаю: «Где был человек?»

ЙОЗЕФ ПЕРЛ, ВЫЖИВШИЙ В ХОЛОКОСТЕ¹

Но даже если доказательства найдутся и кто-то из вас выживет, люди скажут, что доказательства ваши настолько чудовищны, что поверить в их подлинность невозможно.

ОХРАННИК-ЭСЭСОВЕЦ В АУШВИЦЕ²

Сокращения

АБ-акция – Außerordentliche Befriedungsaktion (Чрезвычайная акция по умиротворению)

BArch – Bundesarchiv (Федеральный архив Германии)

BArch-MA – Bundesarchiv-Militärarchiv (Федеральный военный архив Германии)

BdS – Befehlshaber der Sicherheitspolizei und des SD (командир полиции безопасности и СД)

BLSA – British Library Sound Archive (Звуковой архив Британской библиотеки)

дулаг – Durchgangslager (пересыльный лагерь)

EK – Einsatzkommando (айнзатцкоманда)

EM – Ereignismeldung (отчет о происшествии)

гестапо – Geheime Staatspolizei (тайная государственная полиция)

ГУЛАГ – Главное управление лагерей СССР

HLSL – Harvard Law School Library (Библиотека Гарвардской школы права)

HSSPF – Höhere(r) SS- und Polizeiführer (высший(е) руководитель(и) СС и полиции)

IMG – Internationaler Militärgerichtshof (Международный военный трибунал)

KdS – Kommandeur(e) der Sicherheitspolizei und des SD (командир(ы) полиции безопасности и СД)

ОКХ – Oberkommando des Heeres (Верховное командование сухопутных войск)

ОКВ – Oberkommando der Wehrmacht (Верховное командование вермахта)

Nbg. Doc. – Nuremberg Document (Нюрнбергский документ)

NHCM – National Holocaust Centre and Museum (Национальный центр и музей Холокоста) в Лэкстоне

НКВД – Народный комиссариат внутренних дел СССР

РСХА – Reichssicherheitshauptamt (Главное управление имперской безопасности)

СД – Sicherheitsdienst (Служба безопасности)

зипо – Sicherheitspolizei (полиция безопасности)

SK – Sonderkommando (зондеркоманда)

СС – Schutzstaffel (отряд охраны)

шталаг – Stammlager (основной лагерь для военнопленных)

USHMM – United States Holocaust Memorial Museum (Американский музей Холокоста)

Wi Fü Stab Ost – Wirtschaftsführungsstab Ost (Экономическое управление «Восток»)

Wi Rü Amt – Wehrwirtschafts- und Rüstungsamt (Управление военной экономики и вооружения (ОКВ)

Wi Stab Ost – Wirtschaftsstab Ost (Экономический штаб «Восток»)

WVHA – Wirtschafts-Verwaltungshauptamt (Главное административно-хозяйственное управление СС)

YVA – Yad Vashem Archives (Архивы Яд Вашем)

z. b.V. – zur besonderen Verwendung (особого назначения)

Примечание о географических названиях и условных обозначениях

Чтобы привести географические названия, упоминаемые в данной книге, к известному единообразию, в каждом случае я принимал тот топоним, который был в ходу к началу немецкого вторжения. Например, применительно к тем польским населенным пунктам, названия которых после немецкой оккупации в 1939 г. были изменены, я решил при первом упоминании использовать польское название, указывая в скобках немецкое: Ченстохова (Tschenstochau), Дзеканка (Tiegenhof) и так далее, а впоследствии только польское. Исключение составляют Данциг (как вольный город Данциг в период с 1920 по 1939 г.) и названия лагерей, такие как Аушвиц, Биркенау или Моновиц (как относящиеся к лагерю, а не к месту). Аналогичным образом места, которые в рассматриваемый период были частью Германии и перешли к Польше в 1945 г., называются по-немецки, а польское название указывается в скобках при первом упоминании, например Бреслау (ныне Вроцлав). Поскольку Литва, Латвия, Эстония, Беларусь и Украина во время рассматриваемых событий входили в состав Советского Союза, я использовал русскую форму всех советских географических названий: таким образом, Львов (не польское Lwów) и так далее³.

Поскольку термины «нацистский» и «нацисты» в период, охватываемый этой книгой, уже были широко распространены как в английском, так и в немецком языках, в ней они будут использоваться (там, где это применимо). Большинство немецких военных и парамилитарных званий заменяются эквивалентами из британской армии. Там, где эквивалента не было, они переводятся на английский язык (см. Приложение 2: Эквиваленты воинских званий на 1942 г.). Стремясь как можно более упростить книгу для восприятия, я решил помещать ссылки только в конце абзацев. Это означает, что в некоторых случаях ссылка на прямую цитату дается не сразу после самой цитаты, а в конце соответствующего абзаца. Если не указано иное, переводы мои⁴.

Благодарности

Как правило, книга – работа совместная, даже если автор у нее один; эта книга не является исключением. Ряд друзей и коллег любезно прочитали одну или несколько черновых глав на разных стадиях ее написания и внесли полезные предложения по улучшению: Пол Бартроп, Йохен Бёлер, Роберт Герварт, Геррит Хохендорф, Мартин Холлер, Юлиана Краузе, Мартин Лак, Стефан Ленштедт, Петер Либ, Даррен О'Бирн, Райнхард Отто, Хеннинг Пипер, Джефф Резерфорд, Бен Шепард, Кристиан Стрейт, Клеменс Улиг и Ульрике Винклер. Я благодарен всем им за уделенное время и опыт. Николас Терри проявил редкое благородство, прочитав весь черновик и предоставив обширный отзыв, основанный на глубоком знании соответствующей научной литературы и историографических дискуссий на нескольких языках. Я глубоко признателен ему. Кроме того, я благодарен двум анонимным рецензентам за их подробные и конструктивные отзывы, а также Давиду Штаэлю, Рольфу Келлеру, Талю Брутманну и Олегу Бейде за помощь с иллюстративным рядом. Германскому историческому институту в Москве и Мемориальному центру Холокоста в Будапеште я признателен за приглашения выступить с докладами по темам, затронутым в книге, на конференциях в сентябре и ноябре 2020 г. соответственно.

Особую благодарность я выражаю управляющему директору и директору издательства Йельского университета в Лондоне Хизер Маккаллум, чей положительный ответ на мою первоначальную идею открыл мне путь к написанию книги. С тех пор она с энтузиазмом направляла и поддерживала процесс от начала до конца. Я искренне благодарен Марике Лисандру, Рейчел Лонсдейл, Перси Эджелер и всем остальным сотрудникам Йельского университета, работавшим над книгой, за их терпение и внимание к деталям в процессе публикации. Было очень приятно работать со всей командой. Также я благодарен редактору Роберту Шору за «легкую руку» при правке моей рукописи. Здесь я снова хочу поблагодарить Бена Шепарда, который первым порекомендовал мне Йель в качестве издателя и познакомил меня с Хизер.

Благоприятная и вдохновляющая рабочая атмосфера, которую обеспечивали мои коллеги по кафедре военной истории / культурной истории насилия на историческом факультете Потсдамского университета, служит хорошим доказательством того, что немецкая академическая наука остается полем доброжелательного сотрудничества, где приветствуется широта взглядов. Весьма полезными и перспективными в интеллектуальном плане оказались те дискуссии со студентами на занятиях по геноциду, Холокосту и массовому насилию в Германии, которые я веду в Потсдаме с 2017 г. В более личном плане здесь представляется уместная возможность поблагодарить моего отца Эдди за все наши долгие беседы. Последние этапы написания книги проходили в условиях пандемии COVID-19. Этот исторический поворот событий более, чем когда-либо, требовал, чтобы в доме ощущалась атмосфера доброты и заботы. Ее, как всегда, обеспечили Валентина и Сайрус. Им обоим я бесконечно благодарен.

Берлин – Потсдам, март 2021 г.

Введение

Вторая мировая война – самый смертоносный военный конфликт в истории на сегодняшний день. Причиной тому не только огромное количество погибших военных, но и ее тотальный характер, при котором некоторые воюющие стороны под прикрытием войны пользовались возможностью уничтожать целые этнические и социальные группы – не потому, что жертвы что-то сделали, но вследствие того, какими они представлялись убийцам. В первую очередь это относится к нацистской Германии – главному агрессору. Действительно, если считать только гражданское население и других некомбатантов, в рамках целенаправленной политики массовых убийств нацисты истребили около 13 млн человек: почти все они были убиты в годы войны, с 1939 по 1945 г., а подавляющее большинство – с середины 1941 г. по весну 1945 г., то есть всего за четыре года. Эти программы систематических убийств и их жертвы и являются темой настоящей книги.

Видимо, впервые все основные группы жертв – от десяти тысяч человек и больше – будут рассматриваться вместе: евреи и неевреи, жители Восточной и Западной Европы, Германии и других стран. К этим жертвам относятся жители Германского рейха – и позднее оккупированных территорий – с отклонениями в умственном и физическом развитии; польские правящие классы и элита; евреи по всей Европе; пленные и безоружные солдаты Красной армии; советское городское население; гражданское население преимущественно сельских районов, ставшее жертвой превентивного террора и репрессий, особенно в Советском Союзе, Югославии, Греции и Польше; а также цыганское население Европы.

При всех различиях этих жертв, а зачастую и способов их убийства у них есть нечто общее. Неслучайно все эти семь основных нацистских программ массовых убийств проводились в годы войны. Объединение жертв в различные группы тесно связано с военным конфликтом. Хотя каждая из программ массовых убийств имела расовый (и расистский) компонент, центральное место в обосновании выбора этих групп занимала логика войны, поскольку нацистский режим так или иначе считал их потенциальной угрозой способности Германии воевать и в конечном итоге победить в войне за гегемонию в Европе. Это мнение обосновывалось и оправдывалось нацистским расовым мышлением, поэтому трудно, если не невозможно, отделить немецкую стратегию военного времени от геноцидной расовой политики нацистов. На самом деле можно даже утверждать, что в случае с Германским рейхом геноцид как таковой и политика массовых убийств в целом представляли собой форму ведения войны. Инвалиды в Германии рассматривались как угроза здоровью и жизнеспособности немецкой нации в военное время, а инвалиды на оккупированных территориях – как конкуренты в борьбе за еду и жилье; польские правящие классы и элиты уничтожались как базовые носители польской национальной идентичности и потенциальный очаг сопротивления немецкой оккупации; евреи – как предполагаемые зачинщики революций и закулисные кукловоды, повсеместно рассматривались как угроза самому существованию немецкого народа; советские военнопленные и городские жители считались прямыми конкурентами немецких войск и тыла в борьбе за ценные продовольственные ресурсы; сельское население Восточной и Юго-Восточной Европы подозревалось в пособничестве партизанам; рома – как кочевые, так и оседлые – рассматривались как потенциальные шпионы и в целом фактор дестабилизации германского тыла.

В силу самой природы этого переплетения войны и истребления различные направления нацистских массовых убийств имеет смысл изучать вместе, а не изолированно. Конечно, это вынуждает пойти наперекор логике большинства исследований по данной теме и рассматривать геноцид европейских евреев в одном ряду с другими нацистскими кампаниями массовых убийств. Некоторые ученые отвергают саму мысль о том, что Холокост можно анализировать в каких-либо более широких рамках. Например, по словам Саула Фридлендера, «абсолютный характер одержимости нацистов антисемитизмом не позволяет включить истребление евреев не только в общий контекст нацистских преследований, но даже в более широкие аспекты современного идеологического и политического поведения, такие как фашизм, тоталитаризм, экономическая эксплуатация и так далее». Не соглашусь. Интегративный подход к нацистским массовым убийствам ни в коей мере не противоречит мнению (которого придерживаюсь и я), что Холокост был беспрецедентным явлением не в последнюю очередь в силу своей всеобъемлющей и систематической природы. Напротив, можно утверждать, что Холокост был беспрецедентным явлением, и одновременно рассматривать его как часть более широкого процесса демографического конструирования и расового очищения, проводимого нацистским режимом сначала в самой Германии, а затем, по мере обострения войны и расширения нацистской империи, на каждой из территорий, оккупированных немецкими войсками⁵.

Сегодня, спустя более чем семьдесят пять лет после рассматриваемых событий, имея в своем распоряжении множество исторических исследований, мы можем видеть, до какой степени систематическими являлись совершенные нацистами массовые убийства. Однако преступники в большинстве своем – за исключением тех, кто занимал при нацистском режиме руководящие посты, – были, надо полагать, весьма атомизированы и имели в лучшем случае лишь смутное представление о своей роли в огромной машине убийств, а также о масштабах и подлинном характере общеевропейской программы нацистов, касающейся расовой чистки. Согласно принятым оценкам, в массовых убийствах европейского еврейства принимали непосредственное участие от 200 000 до 250 000 немцев и австрийцев – преимущественно (хотя и не исключительно) мужчин. Эта цифра включает только тех, кто напрямую участвовал в убийстве евреев, и не учитывает прочих сопутствующих преступлений вроде кражи их имущества. Если считать всех, кто выполнял в механизме уничтожения те или иные функции, то общая цифра превысит 500 000 человек только в отношении Холокоста; гораздо большее число людей было вовлечено в политику массовых убийств, направленную на другие группы жертв⁶.

Исполнители нацистских массовых убийств были рассредоточены по целому ряду государственных и партийных учреждений. Некоторые из этих организаций участвовали в нескольких программах уничтожения, порой одновременно. Например, канцелярия фюрера предоставила персонал для убийства психиатрических пациентов и отравления газом польских евреев в ходе операции «Рейнхард». СС и полиция играли центральную роль в массовых убийствах рома, душевнобольных и евреев на оккупированных территориях. Вермахт принимал непосредственное участие в уничтожении польской элиты, геноциде сербских и советских евреев и цыган, организации смертельного голода для пленных красноармейцев и советского городского населения, а также в жестоких антипартизанских операциях в Восточной и Юго-Восточной Европе. Учитывая весь диапазон нацистских программ массовых убийств, можно сказать, что фактически военнослужащие вермахта составляли большинство лиц, ответственных за крупномасштабные преступления, совершенные Германским рейхом. Во время Второй мировой войны в вермахте служили 18 млн человек, 10 млн из которых в тот или иной период с 1941 по 1944 г. были задействованы в войне против Советского Союза, и в этом случае немецкий образ ведения войны и управления целиком строился на насилии и в невиданных масштабах сеял смерть и страдания. Среди развернутых на Восточном фронте дивизий вермахта тех, что не совершали военных преступлений, было немного. Кроме того, в нацистских акциях массового уничтожения людей участвовало значительное количество местных коллаборационистов, особенно в некоторых частях Восточной Европы. В отличие от других подобных исследований, настоящая книга не реконструирует картину насилия, совершенного представителями нескольких наций на определенном географическом пространстве, но фокусируется главным образом на самой крупной как в плане ее собственной численности, так и в плане количества ее жертв группе исполнителей нацистских массовых убийств: немцах (гражданах рейха и этнических) и австрийцах⁷.

Если шесть лет войны задают временную и контекстуальную структуру этой книги, то понятие «массовые убийства» предлагает концептуальные рамки ее содержания – отсюда и намеренное использование его в названии: когда сотни тысяч или даже миллионы гражданских лиц и других некомбатантов погибают не в результате природных катастроф, непредвиденных эпидемий или лишений в целом, а напрямую в результате сознательных и умышленных действий других людей, невозможно отрицать, что речь идет о массовом убийстве. Вслед за социологом Янгом Су (Yang Su) я определяю массовое убийство как «преднамеренное убийство значительного числа членов какой-либо группы (в качестве группы и ее членов, определяемых исполнителем) некомбатантов». В книге, посвященной массовому, одностороннему уничтожению человеческих жизней в ряде операций, спланированных, инициированных и проведенных одним государством и его институтами, понятие «массовое убийство» кажется более предпочтительным, чем ряд альтернативных терминов. Например, оно шире, чем «геноцид», и поэтому охватывает все семь рассмотренных здесь программ. Оно также менее эмоционально нагружено, менее спорно политически и менее зависит от конкретных юридических интерпретаций⁸.

Согласно Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него, которая была принята Генеральной Ассамблеей ООН в декабре 1948 г. и вступила в силу в январе 1951 г., этот термин распространяется на любые «действия, совершаемые с намерением уничтожить, полностью или частично, какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую». Естественно, дипломаты, юристы, историки и другие деятели сыграли свою роль в оформлении дебатов и самой терминологии уже постфактум. Как известно, термин «геноцид» был введен только в 1944 г. польско-еврейским юристом Рафаэлем Лемкином в его книге «Правление государств "Оси" в оккупированной Европе» (Axis Rule in Occupied Europe), и лишь год спустя он был использован в обвинительном заключении против главных немецких военных преступников в Нюрнберге. При этом следует помнить, что на самого Лемкина произвели глубокое впечатление история истребления армян Османской империей в 1915 г. и в особенности массовые убийства в оккупированной нацистами Европе; если бы ему не удалось (с трудом) избежать немецкого плена, Лемкин сам мог бы стать жертвой проекта уничтожения – либо в качестве европейского еврея, либо как представитель польской элиты⁹.

Определение, предложенное Конвенцией ООН о геноциде, представляет собой неизбежный дипломатический компромисс, оказавшийся приемлемым для максимально возможного числа подписантов. В частности, в качестве критериев для включения в список потенциальных жертв была отвергнута политическая и социальная принадлежность. По этой и другим причинам многие ученые ставят под сомнение ценность определения ООН для понимания природы геноцида. Более того, слишком частое использование этого термина с конца 1990-х гг. привело к его девальвации; слово «геноцид» практически превратилось в синоним массового насилия. Поэтому для полноценного понимания этого преступления нам нужно не только юридическое, но и дополняющее его научное определение. Так, среди ученых складывается консенсус относительно того, что объективных критериев групповой принадлежности не существует: скорее группа жертв очерчивается самими преступниками. Жертвы необязательно должны принадлежать к той или иной «национальной, этнической, расовой или религиозной группе», чтобы подвергнуться категоризации, избавиться от которой у них нет возможности; достаточно – и этот фактор даже является решающим – того, что жертв в целевую группу включают преступники. Однако, несмотря на достигнутый скромный прогресс, до сих пор так и не выработано единого мнения о применимости этого термина к конкретным случаям массового насилия, поэтому геноцид остается «по существу спорным понятием»¹⁰.

Некоторые ученые используют вместо понятия «геноцид» термин «массовое убийство», означающий «убийство (или уничтожение другими способами) членов группы без намерения уничтожить всю группу либо убийство большого количества людей без акцента на принадлежность к группе». Подход, применяемый в данной книге, отличается тем, что массовые убийства и геноцид не рассматриваются как взаимоисключающие понятия. Геноцид – очень специфический вид массового убийства. Намерение «уничтожить группу» является решающим компонентом, отличающим его от других форм массовых убийств. По сути своей геноцид – это исторический процесс, имеющий отношение к воспроизводству группы. Следовательно, для нашего понимания этого преступления жизненно важен гендер: процесс уничтожения навсегда подрывает выживание группы-жертвы. Таким образом, при точном и последовательном использовании этого понятия геноцид по-прежнему заслуживает свое место в концептуальном, аналитическом и лингвистическом арсенале историка. Концепция массовых убийств используется здесь как способ дополнить, а не вытеснить концепцию геноцида. Поэтому в этой книге термин «геноцид» по-прежнему употребляется там, где он применим, при этом автор не пытается подогнать под него все программы массовых убийств. Поскольку данная книга не посвящена сравнительному изучению геноцида, мы остановимся на этом кратком обсуждении концепции геноцида и не будем рассматривать ее более развернуто¹¹.

Увязнув в спорах о терминологии и ее использовании, легко упустить из виду сами события и их контекст. Несмотря на то что эти споры необходимы, поскольку помогают нам понять сходства и различия между отдельными случаями массовых убийств, поощряемых государством, мы должны следить за тем, чтобы не искажать факты в угоду теории, и вместо этого, наоборот, привести нашу теорию в соответствие с фактами. Естественно, между различными рассматриваемыми здесь нацистскими кампаниями убийств были существенные различия, но для понимания природы этого беспрецедентного истребления людей наиболее важно то, что их объединяет: каждая из групп-жертв в той или иной мере рассматривалась нацистским режимом как потенциальная угроза способности Германии успешно вести войну за гегемонию в Европе. По этой и другим причинам они систематически становились мишенью и – несмотря на их статус гражданских лиц и/или некомбатантов – целенаправленно уничтожались в массовом масштабе в рамках широкой военной стратегии Германии.

Кроме того, нацисты рассматривали войну и завоевания как средство, которое позволит после окончательной военной победы провести новые волны массовых убийств. На случай победы Германии во Второй мировой войне уже существовали планы насильственных акций, масштабы которых значительно превосходили все, что произошло в действительности. Другими словами, утопические планы нацистской Германии в целом подразумевали куда более высокий уровень насилия, чем уже достигнутый. Приведем лишь один пример: так называемый Генеральный план «Ост» (Generalplan Ost), разрабатывавшийся между началом 1940 г. и серединой 1942 г. минимум в четырех вариантах, предусматривал долгосрочную германизацию значительных территорий в Восточной Европе и изгнание более чем 30 млн славян в Западную Сибирь; сюда включались 80–85 % всех поляков, 65 % западных украинцев и 75 % белорусов в зоне колонизации. Те представители местного населения, которым разрешалось остаться в зоне колонизации, должны были оказаться низведенными до статуса рабов своих новых немецких хозяев. Эта разница между случившимся в реальности и гораздо более далекоидущими планами – одно из нескольких принципиальных отличий немецкого насилия¹².

Ни один другой режим в истории XX в. не обрекал совершенно осознанно людей на гибель с такой интенсивностью и в таких масштабах, как режим Адольфа Гитлера и национал-социалистов. Голодная смерть десятков миллионов людей в 1958–1962 гг. в результате проведенного Мао Цзэдуном знаменитого эксперимента по социальной инженерии, «Большого скачка», не была преднамеренной (хотя того же нельзя сказать об убийствах, совершенных, пусть и в гораздо меньших масштабах, в период китайской «культурной революции» 1966–1971 гг.). Вопреки получившим широкое распространение раздутым оценкам, почти за тридцать лет власти Сталина в Советском Союзе число жертв массовых целенаправленных убийств составило около миллиона человек – видимо, это одна тридцатая часть от общего числа убитых нацистским режимом за значительно более короткий промежуток времени – всего за двенадцать лет (при этом подавляющее большинство было уничтожено за шесть лет войны). Конечно, цифра по Советскому Союзу не включает примерно шесть миллионов человек, умерших от голода в 1932–1933 гг., более половины из которых жили в Советской Украине; они оказались жертвами преступного небрежения и безответственности режима, однако нет никаких свидетельств того, что они были жертвами именно преднамеренной политики уничтожения (здесь бросается в глаза контраст с тем, как Германия морила голодом жителей советских городов и пленных красноармейцев начиная с 1941 г.)¹³.

Однако все не сводится к цифрам – для людей, о которых идет речь, уникальна каждая смерть. Тем не менее в намерениях преступников четко прослеживается фундаментальное различие. Нацисты не просто мирились с массовой гибелью людей в попытках достичь какой-либо другой цели, но уничтожение миллионов и было их целью; они систематическим образом осуществляли запланированное, чего, за некоторыми исключениями, не делал ни один другой режим. Советская сеть лагерей принудительного труда в рамках системы ГУЛАГа в некоторых отношениях напоминала систему концентрационных лагерей при Гитлере, но ничего похожего на нацистские лагеря смерти не существовало ни в сталинском Советском Союзе, ни в маоистском Китае. Из 18 млн заключенных, прошедших через систему ГУЛАГа с 1930 по 1953 г., когда умер Сталин, погибли около 1,6 млн. Такое количество погибших во многом объясняется длительным существованием системы ГУЛАГа; однако, как показывает сам процент смертей среди заключенных, общего плана их уничтожения не существовало. Стоит обратить внимание и на другие различия. В нацистской Германии в кампаниях массовых убийств принимало непосредственное участие гораздо большее число преступников, чем в сталинском СССР, где подобные операции проводились почти исключительно карательным аппаратом, главным образом силами НКВД. Массовое убийство детей нацистским режимом особенно наглядно демонстрирует различия между режимами. Ничего аналогичного преднамеренному и беспощадному убийству миллионов детей нацистами нельзя обнаружить ни в одной кампании массовых убийств XX в. За очевидным исключением истребления польской интеллигенции и убийства посредством голода пленных красноармейцев, уничтожение детей в огромных масштабах (и часто в непропорционально большом количестве по сравнению со взрослыми жертвами) было характерной чертой всех программ массовых убийств, рассмотренных в этой книге¹⁴.

Очевидно, что у массовых убийств 1939–1945 гг. была своя предыстория. Что заставило национал-социалистов (самое радикальное политическое движение, приходившее к власти за всю историю Европы эпохи модерна) поверить, что они имеют право уничтожить такое количество людей? Они были убеждены, что некоторые группы людей с определенными характеристиками (религиозными, культурными, расовыми или физическими) в силу своей природы стоят ниже других. Конечно, этот тезис выдумали никоим образом не сами национал-социалисты. Однако в их случае эта расистская идеология вошла в резонанс с крайней формой этнического национализма, направленного не только вовне, но и внутрь – будь то против политических противников или людей, считавшихся антисоциальными или ленивыми, вроде цыган синти и рома, а в особенности против евреев, – и с радикальным желанием преобразовать общество в соответствии со своим видением. Таким образом, конечной идеологической целью нацистского движения было обеспечение гегемонии того, что оно полагало очищенным, расово высшим национальным и этническим сообществом. Мысль отвергнуть нацистскую идеологию как заведомо абсурдный продукт параноидального бреда, псевдонауки и «кризиса смыслов» заманчива. Однако, с точки зрения тех, кто ее создавал и пропагандировал, нацистская расовая доктрина отнюдь не была иррациональной. В контексте войны национал-социалисты разработали свою собственную неумолимую логику массовых убийств¹⁵.

Хотя у идеологии национал-социализма было много истоков и влияний, одновременно она являлась плодом конкретных обстоятельств. Замедленное, или запоздалое, формирование в Германии национального государства повлияло на германские представления о гражданстве и принадлежности к нации. Ключевым оказывается тот факт, что идея нации появилась здесь раньше единого государства. Немецкие представления о неизменной национальной территории могли сформироваться только после объединения Германии в 1871 г. Запаздывая также и в качестве колониальной державы, Германия в гонке за колониями значительно отставала от своих основных европейских соперников – Великобритании и Франции. Поэтому зарубежные немцы, проживающие в далеких странах, стали для этнонационалистических (völkisch) настроений основной референтной точкой: немецкие колонии были сравнительно невелики – особенно для того, чтобы использовать эти территории как эмоциональную «опору» для нации. Таким образом, этнокультурная идея нации рассматривалась и использовалась как способ компенсировать политическую слабость государства. За военным крахом и капитуляцией в Первой мировой войне последовала не только конфискация тех колоний, которые Германии удалось приобрести с 1884 г., но и отсечение значительной территории и проживающих там немецких граждан от самого национального государства. Именно в этом контексте произошла радикальная этницизация, приведшая к тому, что пышным цветом расцвела этнонационалистическая концепция гражданства, которая в свою очередь стала инструментом ревизионистской политики¹⁶.