Компас в океане жизни

– А почему ты не соглашаешься попробовать работать онлайн? Ведь ты будешь там не одна: Аня тебе поможет.

И правда, почему? И она написала новой знакомой сообщение:

«Ань, привет. Я готова попробовать работать».

Дальше – как в тумане. Все вдруг перемешалось и стало нелогичным и неправильным. Собеседование на место администратора в онлайн-школу. Красные ленточки вокруг детских площадок. А на 8 Марта вместо цветов люди почему-то начали скупать туалетную бумагу. И страх. Он висел в воздухе, и никакой ветер не мог его развеять.

«Виктория, мы рады видеть вас в нашей команде. С 15 марта вы можете приступать. До этого момента нужно изучить работу платформы. Всему, что вам нужно знать и уметь, вас научит Евгений. Он свяжется с вами завтра».

Дни стали очень нервными. Вике приходилось по полдня сидеть и разбираться с новыми обязанностями. В мире нарастала паника и неопределенность. Она старалась не придавать значения тому, что происходит, но перед сном, когда бесконечный поток информации прекращался, неизменно слышала в своей голове мысли:

«А вдруг это правда? Вдруг мы заболеем и умрем? Что делать, если реально заразимся? Вдруг и правда надо накупить продуктов на год вперед?»

Школу и сад закрыли на карантин на неопределенный срок. Гулять на улице запретили. Дети дома сходили с ума. Алексей пропадал на работе, а Вика пыталась разорвать время между бытом и новыми обязанностями.

Вскоре Алексей решил отвезти детей к бабушке и там побыть пару дней – привести мысли в порядок. Продажи автомобилей практически сошли на нет. Хорошо, что зарплату ему пока оставили. Вика с радостью согласилась: побыть наедине в это непростое время показалось роскошью.

15 марта Вика погрузилась в работу. Ее задача была несложной: читать сообщения, если возникают вопросы, отвечать или направлять их к лекторам курсов или техподдержке платформы. А еще разруливать конфликты и бороться со злостными нарушителями правил. Благо таких было немного. В чате она была тенью, невидимой и очень внимательной.

На первое время ей дали всего три группы курса по саморазвитию. Там люди ставили цели и шли к ним, разбирались в себе, своих желаниях и ценностях, писали планы по их достижению. Вроде бы ничего сложного. Больше всего Вике нравилось, что здесь каждый делился своей историей. Кому-то помогли медитации, кому-то – визуализации, кому-то что-то другое, а она должна была помогать им всем разом не потеряться в этом потоке информации.

Люди, вы это серьезно? А реальные действия вам не помогли? Иногда в ее голове рождались такие мысли. Но она решила абстрагироваться. Это всего лишь работа. И Вика решила выполнять ее качественно, раз уж взялась.

Но самое главное было не это. Первую же оплату Вика смогла перечислить за ипотеку! Облегченно вздохнула. Хорошо, что она согласилась здесь работать. Все-таки это намного лучше, чем было раньше.

Новые цели

Вечерами, покончив с печеньками и работой, детьми и сериалами, Вика все чаще стала ощущать необъяснимое желание, которое она долго не могла понять. Начитавшись за день историй, она хотела выплеснуть их на бумагу. Красный блокнот заполняли буквы – и чем больше, тем легче становилось на душе. Как будто эта история с «короной» была там, а настоящая жизнь – в этих буквах на страницах блокнота.

Она стала копаться в своей памяти, искать, доставать старые, давно забытые ларцы воспоминаний. Вот она открыла чистую страницу и вспомнила свою историю ранней молодости. Ведь когда-то она рисовала! Ее учительница оставила глубокий след в жизни.

Вика снова открыла блокнот и вывела посередине строчки ровными буквами:

Посвящается Ирине Зайцевой

* * *

История одного художника

Швейная машинка издавала монотонный звук, сливаясь с другими в гул, настолько привычный уху, что она его не слышала. Для нее – шумящая тишина. На заводе, где она трудилась, работало еще человек триста.

Руки, огрубевшие, серые, машинально берут ткань, привычные стежки оставляют на ней черные линии, иногда цвет меняется, но чаще – грустный, унылый. Под потолком прямоугольники мутных стекол. Солнце просвечивает сквозь них, яркость остается на полотне, растворяется. Жизнь после очередной зимы рождается, кипит, бурлит, клокочет. Она этого не видит – просто знает. Смена начинается рано, караван повседневности. Дорога, стежки, все как будто не с ней.

– Я заявление хочу написать об увольнении. Не могу больше. Я вам очень благодарна.

– А куда же ты пойдешь? – Дама с полными руками, добрым усталым лицом тоже не выспалась. – Ну, пиши, раз решила. Но, если что, знай: можешь вернуться. Мало ли как там у тебя сложится, – посмотрела, улыбнулась.

Ира закрыла за собой дверь кабинета, завода, прошлой жизни. Вдохнула незнакомый, не слышанный раньше воздух. День клонился к закату. Она вышла полностью счастливой. Задерживала дыхание, чтобы дольше удержать момент. Радость сделанного поступка рассыпалась по асфальту с каждым новым шагом. Карманы дырявые – не удержать, как ни старайся.

Вставляя ключ в замочную скважину привычным движением, ощутила подавленность.

– Я пришла, – привычный коридор сгустил темноту, напугал.

– Ну ты чего свет-то не включаешь? Привет, как день? Что с настроением? – колючие усы мужа дотронулись до щеки.

– Я уволилась.

– Ты не говорила, что собираешься. Точнее, говорила, конечно, но я не думал, что так скоро, – муж заулыбался. – Ну и хорошо, ну и молодец, решила, значит, так правильно.

Прошла на кухню, открыла настежь окно, выглянула в черноту вечера, свежий воздух положил руки на плечи. Стала смотреть во двор.

– Я и сама не думала, а потом поняла, что нельзя так: жить и не думать, – устало сказала она. – Время идет, понимаешь? Оно не ждет, пока я там что-то начну менять.

Муж подошел, обнял, тоже стал смотреть на черное небо, фонари, деревья, машины, улицу, редких людей, – все такое привычное, не успеваешь замечать. Только знаешь, что картинка такая. Любовь – это смотреть вместе из окна на движущийся мир, освещенный уличными фонарями.

– Я рисовать буду.

Скучающий на антресоли мольберт улыбнулся засохшей краской. Эту ночь он провел в ожидании новой жизни. Вещи, как люди, без внимания быстро выходят из строя и умирают. Он не исключение. К тому же у него была тонкая душевная конституция.

Выходные она провела, разбирая коробки с красками, клячками, кистями, маслом. Многие вещи пришлось выкинуть – не выдержали испытание долгим бездельем. Засохли, развалились, погнулись, скукожились. Уныние постепенно отступало. Раскладывая яркие цвета по коробочкам, на сердце Иры оставались жизнерадостные отпечатки. Черные графитные карандаши сделала похожими на метлы ведьм, помыла мастихины, достала уголь, сепию, сангину. К ней возвращалось спокойствие. Она еще не знала, что будет делать дальше, но точно решила, что для своей жизни она выберет самые любимые цвета.

– Да, мне курс для взрослых, 39 лет, я окончила… – кашлянула, вспомнила, что так и не окончила архитектурный. – Хочу освежить память и руки.

– У нас есть отличный курс как раз для вас, вот посмотрите, время вам подойдет.

Она ждала вторника и первого занятия. Купила чистые белые листы. Было страшно.

Подруга Алла, тоже с завода, отговаривала.

– Ира, ну куда ты? Какое рисование? На нем денег не заработаешь, а у тебя семья, между прочим, Володя-то сколько получает? Он один вас не вытянет.

Ира вздыхала, соглашалась, понимала, что подруга права, но сделать ничего не могла. Что-то внутри нее уже рвалось наружу, к другой жизни, и она знала, что не может себя обмануть. Слишком долго она это делала.

– Володя меня поддержал, я все знаю, все понимаю, но как раньше нельзя. Как вспомню наш завод… Ты уж не обижайся, но так хочется выть, – она рассеянно всматривалась куда-то вдаль. – Я попробую, может, ошибусь, но буду точно знать, что пыталась. Не хочу жалеть, что жизнь только за мутным окном, в которое я даже и посмотреть не могу.

– Ну раз решила, что уж тут… Буду скучать без тебя, конечно.

Вечером Алла рассказывала мужу:

– Ира – дура. Уволилась, представляешь? Не в плохом смысле дура, – уточнила на всякий случай, – ушла в никуда. Просто сказала «я так больше жить не хочу» и написала заявление. – Где-то в душе Алла завидовала ее смелости.

– Она у тебя всегда была с чудинкой. Я не понимаю, почему вы дружите столько времени.

– Да, это точно, с чудинкой. Тут хоть стабильность, зарплата, а куда она пойдет? Хорошо, сын взрослый, может, устроится куда-нибудь, помогать будет, а то Володька один точно не справится. Она рисовать собралась, у нее образование – неоконченная художка.

– Кому нужны эти художники? Вон на набережной стоят, картинами торгуют. Да и то люди туда глазеть идут, а не покупать.

Не следуя по общему пути, по выкройке, которую кто-то создал, всегда сталкиваешься с осуждением. Человек так устроен.

Ира стала ходить на занятия. Грызла себя, видела уставшего от работы мужа. Ей казалось, что она обворовывает свою семью, лишая ее внимания и денег, которые могла бы заработать. Но, беря в руки кисть, обо всем забывала.

Бог смотрел на нее с чистого листа. Талант после долгой спячки никак не мог прийти в себя, точнее в Иру. Нехотя так скидывал привычный сон и приступал к своим обязанностям. Сотни картин, еще не написанных ею, толпились, ждали своего рождения…"

* * *

Закончив историю своей преподавательницы, Вика дописала в блокнот воспоминания о том, как они пару лет назад занимались с Ирой:

В моей сумке простые карандаши и листы. Я очень хочу рисовать, уметь выражать свои мысли в образах на бумаге. В доме поселится большой мольберт, сепия, уголь, всевозможные виды ластиков и много всего «художественного».

В коридоре перед кабинетом картины, картины, картины: цветы, лица, образы, животные, дома, города, машины, люди, деревья. Невообразимое удовольствие. А еще гипсовые головы, руки, тела. Впитываю, наполняюсь – я там, где должна была быть уже давно, но почему-то оказалась только сейчас.

И вот я вижу ее. Она уверенно шла по выбранному когда-то давно пути, состояла в Союзе художников, писала замечательные картины и преподавала в художественной академии и ни разу в жизни, как потом сказала, не пожалела о своем выборе.

Возраст не понятен, мне всегда сложно определять вот так на глаз, может, потому что возраст – это скорее внутренняя черта, чем внешняя. И просто увидев человека, не поговорив с ним, никогда не смогу сказать, сколько ему лет.

Приятная, с кудряшками, именно они запомнились с самого начала, глубокий взгляд.

Мы стали встречаться один или два раза в неделю, чтобы создавать, учиться, генерировать счастье.

Наше занятие начиналось с беседы. Она сама наполненная, видящая по-своему пыталась передать это нам. Я представляла ее в жизни. Не здесь, на занятии, а в повседневности: как она готовит завтрак мужу, едет в метро, злится и ругается… И мне было интересно: остается ли она всегда тем же художником, возвышенным, утонченным?

Вот она недовольна кем-то из нас, глаза наполняются колкостями, темнеют. Рассказывает, что в других ее группах учатся инопланетяне, с серьезностью, не обращая внимания на насмешки и непонимание, потому что все уже слишком взрослые, со своим багажом, восприятием жизни, уверенностью, что все знаем, правы и никаких инопланетян не существует.

Мы убили в себе внутреннего ребенка, и попытка рисовать, может, всего лишь попытка его воскресить. Несмотря на это, Ирина Анатольевна рассказывает, в чем разница между человеком и инопланетянином. Мы рисуем и слушаем, точнее, я слушаю, кто-то делает вид. Все разные.

Вот рассуждаем про греческие вазы, и, как всегда, Ирина рассказывает нам притчу, дает возможность заглянуть внутрь вещей, рассмотреть. Она учит нас не проводить линии – она учит видеть и чувствовать, наблюдать, любить, понимать, быть толерантными. Останавливаться в этой бешеной гонке жизни и смотреть по сторонам, разглядывать. Она – целостный образ, такая как есть, и даже удивительно, что она существует в реальном времени.

Она не идет на выставку Мунка и Фриды, но поедет в Эрмитаж, как делает каждый год, потому что считает, что он нескончаем, наполнен вдохновением. Говорит, что все мы – художники – ответственны перед своим зрителем, и поэтому не можем рисовать странные, печальные картины. Этого и так много в мире. Она хочет создавать любовь и делиться ею со своим зрителем, именно поэтому ее произведения такие необычные.

* * *

Да уж. А ведь каким сильным нужно быть человеком, чтобы вот так бросить стабильную работу и стать художником. Художником! Это же ни гарантий, ни стабильности. Ведь действительно: в парках они стоят в мороз и в ветер, пытаются продать свои творения.

Вечером того дня Вика долго думала о своей жизни. О том, что она, как эта художница, застряла на своем заводе. Сменила декорации, но внутреннее состояние осталось. А утром решила сделать медитацию. На курсах постоянно твердили, как это сильно помогает, миллионы людей меняют свои жизни, становятся счастливее. И Аня тоже практикует медитацию. Может, действительно погружение в себя что-то прояснит в ее жизни?

Вика открыла в «Ютубе» первую попавшуюся медитацию с сопровождением голосом и закрыла глаза. Старалась не шевелиться. Следовать за голосом. Расслаблять лицо, шею, спину… Ей казалось, что она так сидит уже вечность. Проверила время – прошло пять минут. Снова закрыла глаза, почесала нос. Большой палец на левой руке. Поправила волосы. Нога начала затекать – сменила положение. Снова проверила время – десять минут. Тогда Вика легла – удобное положение, все, как в инструкции. Проснулась, когда начался следующий ролик.

Да уж. Явно медитации не для меня. Только проспала дольше обычного. Как это может мне помочь? Вот если бы пойти к психологу… Но пока об этом не стоит и думать.

Для надежности написала на своей странице в «Фейсбуке»:

Не знаю, удастся ли мне достичь поставленных целей на этот год. Но я все же попытаюсь. Все пишут, что им помогают медитации, утренние страницы и визуализация. А еще книги. Что ж, я принимаю вызов. Итак, весь апрель и май я обязуюсь:

делать одну медитацию в неделю;

писать каждое утро три страницы своих мыслей;

написать свои желания и цели (или хотя бы понять, чего же я хочу);

прочесть хотя бы одну книгу по саморазвитию.

Опубликовала и с удивлением обнаружила, что ей стало легче. Хотя она ожидала, что эти цели будут на нее давить. Вика тут же собралась и во второй раз за месяц пошла в книжный.

– Где тут у вас книги по саморазвитию?

Домой шла с тремя увесистыми томами и радостно улыбалась. В тот же день начала читать первую книгу. Очнулась, когда прочла больше половины. На часах полночь.

А саморазвитие – это, оказывается, интересно. Всплыла ипотека, маленьким черным облаком повисла над ней. Впрочем, об этом можно подумать завтра.

Часть 2
В поисках пальмы

Для того чтобы понять, что он такое,

человек должен прежде понять,

что такое все это таинственное человечество,

состоящее из таких же людей,

как и он сам, не понимающих самих себя.

Л.Н. Толстой

Коронованный вирус

Ситуация в Китае ухудшалась с каждым днем. Когда-то далекая страна сейчас казалось самой близкой. В жизнь Вики вползал вирус, захватывая все большие ее участки, пока незаметно полностью ее не поглотил. Страшное слово “корона” неслось по планете огромной лавиной, снося все на своем пути.

Вика пыталась отстраниться, уверяла себя, что до них не дойдет. Но у вируса были другие планы. Италия, Франция, США закрывали свои границы, словно соревнуясь. Карантин стал обычным делом, было странно, если в твоем городе его не было. Негде было укрыться. Вспомнилась чума, испанка, тиф – жуткие истории про миллионы смертей в прошлом добавляли черной краски без того темной истории.

Вика сдалась. Она смотрела на людей в белых костюмах и следила за количеством жертв. Растущие графики множили панику, и вскоре люди начали бояться чихать даже в собственной квартире. Все другие болезни разом исчезли – любой насморк сразу вызывал немой вопрос: может, «корона»?

Одно радовало – бесконтактная доставка еды. Круассаны с малиновой начинкой и эклеры успокаивали, и Вика могла спокойно работать, не выходя из дома.

Людей на улице становилось все меньше. В школе, пока ждала Мишку после уроков в последний день перед карантином, разговорилась с Лизой. Та продиктовала ей внушительный список “проверенных” сериалов и сообщила, что они уезжают в деревню, чтобы “там переждать весь этот ужас”. Мысль о свекрови в деревне молнией сверкнула в Викиной голове, но она ее тут же погасила: ведь все не так страшно, правда? Все это выдумки, да?

Полки в магазинах быстро редели. Странно было видеть пустые отделы, в которых еще недавно было изобилие всех видов макарон и гречки. Может, тоже купить больше продуктов? Так, на всякий случай. Но и эту мысль Вика отбросила, продолжая уговаривать себя, что ситуация стабильна и паника ни к чему.

Интернет наполнился фотографиями огромных очередей. Вика просыпалась по ночам и долго не могла уснуть от гудящих мыслей. Утром от них оставалось неясное чувство тревоги.

И вот случилось то, чего весь город так боялся и вместе с тем ждал: появились первые местные зараженные. Огромный муравейник вдруг притаился и замер. В то утро Вика проснулась уже в другой реальности: испуганной и сражающейся. Началась новая жизнь.

Телефон, так редко звонивший в последнее время, разразился громким звуком. Голос мужа ее напугал.

– Вика, меня уволили.

Она почувствовала, как мир накренился и поплыл, все тело пронзило током. Но Вика удивилась своему спокойному тону:

– Леша, что случилось? Ты… – она не успела закончить.

– Дома поговорим.

Она долго слушала длинные гудки, а потом заметила, что экраном размазывает что-то мокрое по уху. Слезы? Вика машинально приготовила себе кофе и съела круассан, не различая вкуса малины, не чувствуя текстуры, не слыша аромата.

Все неслось вниз на огромной скорости, она пыталась собрать мысли, но ничего не получалась: бизнес накрылся, ипотека, двое детей… Наконец, звонок в дверь. Вика быстро включила детям мультики.

– Пусть посмотрят, пока мы спокойно все обсудим.

Собралась, старалась улыбаться: сейчас надо его поддержать, а все остальное потом. Алексей, хмурый, грустный, как будто постаревший, вошел в квартиру.

– Не говори ничего, все будет хорошо. Пойдем ужинать, я тебе плов приготовила, как ты любишь.

– Это все новый вирус. У нас сократили половину сотрудников.

– Так ты же там 13 лет работал, почему тебя?

– Я думаю, у них не было выбора.

Они проговорили полночи. Вика почему-то представила, как сын слушает их приглушенный разговор, лежа в своей постели, ей вспомнилось, как она когда-то точно так же встревоженно вслушивалась в разговор родителей в начале 1990-х. Тогда им было нечего есть. Скользкий страх опять охватил ее тело – ведь сейчас ситуация лучше, правда? Ответа не было – его не знал никто. И от этого становилось еще страшнее.

На карантине дети с утра до вечера переворачивали вверх дном все, что можно было перевернуть. Муж, застрявший вместе со всеми в четырех стенах, реагировал на их выходки нервно. А Вика машинально выполняла свои обязанности. Готовила, убирала, разбиралась с онлайн-уроками сына, а вечерами и ночами – работала.

Отражение в зеркалах ее пугало. Ей казалось, как будто она – маленькая, а поселилась в большом теле. И оно постоянно просило есть. Бороться с ним не хватало сил. Бессонные ночи давно перекочевали на кухню: и чай с эклером быстро стал привычным делом. После такого ритуала Вика сразу засыпала.

Единственное время, когда она забывалась, это работа. Ей дали три дополнительных чата: люди хлынули на онлайн-курсы, чтобы как-то себя поддержать и переждать карантин. Руководство радовалось. Вика тоже. Договорилась с мужем разделить обязанности по дому – согласился.

Где-то в глубине души вместе с чувством страха было маленькое злорадство: теперь плохо не только ей. Анжелке, наверное, тоже. Думая об этом, Вика улыбалась. А потом останавливала себя: так нельзя!

Мир сжался в точку квартиры. За стенами было опасно – в этом году люди боялись выйти навстречу весеннему солнцу и птицам. И Вика впервые по достоинству оценила их большой балкон: теперь это детская площадка. Муж оборудовал для Валюшки шалаш, и она перенесла туда все свои игрушки. А Мишка с достоинством старшего брата помогал ей «все устроить как надо».

Целый понедельник Вика звонила в банк, чтобы взять отсрочку по ипотечному платежу. Не получилось. Кризис, сами понимаете. Понимаем. Еще как понимаем. От бессилия Вика швырнула телефон на диван. И тут же быстро схватила его – проверить, не разбился ли. Не хватало еще этого. Черный прямоугольник смотрел на нее с укоризной. Уцелел.

Жизнь в четырех стенах давила все сильнее. Сказать, что это тяжело, не сказать ничего. Бетонная тюрьма. Ладно они, взрослые, как-то справлялись, а вот детям приходилось не так легко, и к вечеру их тюрьма трансформировалась в дурдом.

Леша тоже оказался так себе помощник, впал в депрессию еще круче, чем она, замкнулся, совсем не находил себе места, утонул в своих видеороликах. Все легло на ее плечи. Работа была хоть каким-то воздухом в болоте, в котором оказался весь мир…