– Имма, нет!!!
Такого крика от Фрида никто не ожидал. Он производил впечатление человека, не способного в столь бесконтрольные и мощные эмоциональные взрывы.
Хранительницу просто разнесло в мельчайшее крошево, в крупу мельче горчичных зёрен. И каждое из них, неторопливо опускаясь на мостовую, будто весило не тяжелее пера, изменяло цвет с фиолетового на зелёный. Булыжники под ногами Фрида оплавились в месиво, и под ним образовалось нечто вроде кратера с широким диаметром, в котором поместился бы десяток людей.
– Эй, вы, зажравшиеся ублюдки! Я вас всех…
Всё стало изумрудным – мостовая, здания, деревья, даже сами небеса. Прежними остались лишь Сабра, Тана и лежащее без движения тело Иммы.
– Уничтожу!!!
Глава 14
Когда вы кого-то любите – говорите об этом сразу. Не ждите ничего взамен и не требуйте, не давите, но в чувствах признавайтесь обязательно. Человеку важно слышать, что он дорог, нужен и важен, пока он ещё может воспринять эти слова. Люди лукавят, говоря, что им никто не нужен, и самый закоренелый циник хоть чуть-чуть да оттает, если сказать ему что-то действительно приятное и улыбнуться. А уж подавно – если вы мира не видите без своего избранника или избранницы. Искреннее волнение о нём, душевное тепло, желание позаботиться и видеть его счастливым – очень хорошие вещи, и доносить их обязательно необходимо. Не смущайтесь и не стыдитесь, не стройте планов и не питайте надежд на взаимность, ведь вам ничем не обязаны, что бы вы к кому ни испытывали. Любовь – это бескорыстное самопосвящение, почти служение, только не унизительное, а чистое и возвышенное. Если ты на него способен – оно облагораживает, придаёт сил и вдохновения, светит искрой даже в самом глубоком, безысходном, кажущемся непреодолимым мраке. Если этого человека вдруг не станет, и вы не успеете, не созреете, не заставите себя – сожаления и вина сожгут вас изнутри, растворят в себе вашу личность. Вот правда, которую иногда узнаёшь слишком поздно. Вы ждёте безупречного, райски прекрасного момента – а ведь такой может и не наступить вовсе. Пока ваш рот запечатан, пока вы носите всё в себе, боясь поделиться или опасаясь быть отвергнутыми – вы можете потерять все шансы. Говорите, не бойтесь унижения, в любви его не бывает, а, думая иначе, вы обесцениваете собственные переживания. Если человек любит, если хочет беречь чью-то ещё жизнь и стремится к счастью другого – для него ещё не всё потеряно, и эта сила действительно является движущей для всего мироздания, иначе оно бы стёрло и обнулило тех, кто ползает в его утробе и норовит побольше испортить.
И Фрид теперь это тоже знал.
Прижимая к себе Имму и плача, он жалобно говорил, почти шептал:
– Пожалуйста, родная, ты – всё, что у меня в этом мире есть…
Он целовал её щёки и губы, пытаясь отдать всего себя. Энергия, что текла в его теле наравне с кровью – магическая сила, – вливалась в Имму густым, как смола, потоком. Сабра стояла рядом, скрестив руки на груди и поджав губы, чтобы не наговорить лишнего. Уж кому, как не ей, было отлично известно, что подобные методы не работают. Если кто-то умер – ты можешь лишь воздать ему последние почести, мирно упокоить останки. Если вокруг умирают слишком многие, будто не люди, а загнанный на убой скот, сгорают как щепки в костре – тебе становится даже и не до этого, и в груде трупов ты не найдёшь тех, кто был ещё недавно твоими родными. Да и вообще начинает казаться, что существование ничего не стоит и дано лишь в насмешку, чтобы они как следует помучились перед тем, как отправиться в могилу, и выживание в таком мире лишь ненадолго и безо всякого проку отсрочивает неизбежное. Чем выше поднимается цифра покойников – тем меньше это реально ощущается как трагедия и горе. Рассудок, словно бы не переваривая такой шок, абстрагируется, притупляется, всё даже начинает иногда выглядеть как чересчур затянувшийся дурной сон, липкий и противный. Страх сменяется унынием, а оно – апатией. И вот ты уже чуть ли не сам готов безропотно и вяло пополнить список безвременно почивших.
Город умер. В нём во всём Сабра чувствовала живым лишь присутствие носителей магии и тех немногих, кого они успели защитить, сообразив, что происходит, и успев отреагировать. Тех, до кого дотянулись и укрыли своей силой. Все остальные превратились в чистый изумруд, камень чистейшей и высочайшей пробы. Младенцы в колыбелях и старики в своих постелях, те, кто занимался повседневными делами – готовил, убирался, рассказывал сказку своим детям. Даже те, кто проживал на другом конце города и не имел ни малейшего понятия о том, что здесь творится. Такой ценой досталась им победа над одной Хранительницей, и даже не самой сильной. Фрид этого ещё не заметил, не осознал, занятый только Иммой, но его момент презрения ещё придёт… И Сабра всерьёз опасалась, что теперь, когда его любимой больше нет, ему будет абсолютно всё равно, что стало с остальными. Она чуяла в нём смерть чего-то очень важного, чего-то, что определяет человека человеком. Фрид менялся, и Сабра не понимала, во что, но её уже пугало то впечатление, которое теперь производила его аура. Она потяжелела, оттенок стал мрачным, зловещим, угнетающим, перестал блестеть. Фрид… Они теряли его. Охваченный жаждой мести, он, казалось, весь теперь состоял лишь из намерения растереть Хранителей в порошок, даже не думая о себе, не планируя пережить это. Да, после того, как той женщины не стало, его вспышка ярости быстро погасла, и, разбитый, морально искалеченный навсегда, он упал на колени рядом с бездыханной любимой, начал звать её, плача и дрожа. Увы, но на тот свет не докричаться.
Но отчего-то Сабра не могла воспринимать его как убийцу. Что-то мешало. Фрид казался очень маленьким, несчастным, и без того вполне безразличным к своей судьбе, не настроенным уцелеть до конца объявленной Хранителям войны. Ей хотелось обнять его и успокоить, как младшего братишку, который случайно совершил что-то плохое и не понимал, как ему с этим быть, что и зачем теперь делать, да и вправе ли он с таким чёрным камнем за пазухой топтать землю дальше.
Наконец Фрид очень осторожно уложил Имму и поднялся во весь рост. Его губы тряслись, руки дрожали, взгляд блуждал. Однако, несмотря на это, он казался и очень сосредоточенным, и, судя по всему, на чём-то очень нехорошим. Всех аж оторопь взяла от него такого.
– Будь он проклят, этот ваш город, – со всей полнотой ненависти выдохнул он. – Будьте прокляты вы, из-за кого мы сунулись сюда… И будь проклят я, что предложил эту идею! Я пойду один, ясно? Не лезьте и близко. Увижу – убью. Мне терять нечего.
С этими словами, позволив трупу Иммы медленно сливаться со всем остальным изумрудом, он пошёл прочь, не оборачиваясь. Сабра видела, как мощь воплощения самого разрушения исходит от всей его фигуры. Он не шутил, не угрожал, не преувеличивал. Он прикончит их без зазрения совести, в душевной слепоте и глухоте. Сабра даже ничуть не удивилась бы, если бы таким, как сейчас, Фрид и впрямь смог одолеть всех Хранителей в полном составе. Но что после этого останется от него самого?
– Подожди!
Сабра и сама не могла взять в толк, что вдруг на неё нашло, она просто кинулась за ним, налетела со всего разбегу и обняла со спины.
– Пожалуйста, не притворяйся таким жестоким, жутким и холодным, – проговорила она сбивчиво и робко, ощущая себя снова той девчонкой, которую он же поучал насчёт ценности жизни. – Настало время мне вернуть тот давний долг, – тихо продолжала Сабра, уткнувшись в него лицом. – Фрид… Прошу тебя… Не думай, что никто не беспокоится о тебе! Ты ошибаешься, у тебя ещё есть что-то в этом мире. Все мы. Твой город. Наш город. Мне есть дело до того, что случится с тобой! Я не пущу тебя туда, ты погибнешь, даже если справишься с ними! Думаешь, я не догадалась, за счёт чего ты этого хочешь добиться? Тайный источник, да? Маг исчезает, но его последняя воля свершается в точности.
– Отпусти… – почти умоляюще прошептал Фрид. Голос его дрогнул.
Сабра лишь стиснула его крепче. Даже если бы он был отравлен или раскалён добела, как металл – она бы не исполнила его просьбы. Даже если бы ей обещали за это все богатства мира. Даже если бы кричали, что он этого не стоит. Она не согласна отречься от него! Не разбиваются сердца, пусть и хрупкие, но не стеклянные, и не испаряются утренним туманом души, достаточно хоть кому-то их держать! Да, порой оступишься лишь раз – и это отберёт у тебя всё, от дома до имени, но, раз Фрид в эту минуту бороться за себя не может, Сабра с удовольствием сделает это вместо него! И неважно, насколько она уже измотана спасением Таны, её хватит поднять каждого к свету! Ему есть, на кого положиться, он не брошен на произвол изменчивой и прихотливой судьбы, пока в её теле ещё хоть капля крови!
– Иногда кажется, что ты в тупике, и света совсем не осталось. Куда ни посмотришь – ни одной звезды, даже уголёк нигде не тлеет… Но достаточно лишь не терять веры и продолжать идти – и открываются новые дороги, и будущее радужными переливами захлёстывает тебя и увлекает за собой. Ты сказал, что не пожертвуешь собой, тебе претит само это понятие, так соответствуй же собственным убеждениям! Ты так долго шёл рука об руку с ними не для того, чтобы теперь откинуть прочь, как скорлупу ореха!
– Ничего не потеряно, – подходя, вставила как бы между прочим Тана. – Всё, что однажды было – можно вернуть.
– Но… Но мы не можем воскрешать, – понуро буркнул Фрид.
– Нет, зато можем всё остальное. Здесь ничья не вина в том, что некоторые зарвались до абсолютного безумия, – Тана улыбнулась краешками рта. – Фрид, не уподобляйся им. Не отворачивайся от людей лишь потому, что тебе плохо.
– Ты нам нужен, – бесхитростно сказала Сабра.
Фрид с натугой сглотнул. В самом деле, не ради этого он вообще бросил вызов Хранителям. Не для того, чтобы опуститься до изверга и чудовища, сделавшись гораздо хуже, чем они все, вместе взятые. Он всегда считал, что магия – не забава и не баловство, и уж подавно не средство самоутверждения, что слово того, кто владеет ею, должно быть твёрже алмаза, решимость – прочнее стали, а самообладание и спокойствие – незыблемее скал. То, что произошло в результате его истерического срыва – позор. Неизгладимый и ничем не оправданный. Фрид привык выступать образцом для подражания, хотя нарочно к этому статусу никогда не стремился, и теперь он уронил себя с огромной высоты всё равно что в вонючую грязную лужу. Имма бы его размазала по стенке за такое, и была бы совершенно права. Отыгрываться на других, особенно на тех, кто не причинил тебе ни малейшего вреда и даже не знаком с тобой, за то, что больно тебе – достойно слабака и подлеца. Фрид ни за что не допустит, чтобы всё так и осталось. Он, может, и подвёл Имму и девочек, но вовсе ума не лишился, да и чести тоже. Теперь он снова помнит, как ему должно поступать. Это не его родной город, да, но Фрид несёт ответственность за свои способности, взял её на себя в тот день, когда вообще решил изучать тот зачарованный лес и вступать в симбиоз с великим коллективным разумом его таинственных деревьев. Они бы, кстати, наказали его вечными муками среди их корней, если бы выяснили, как он распорядился их доверием и даром. Они-то сочли его достойным исключением из чуть ли не всего человечества, они почтили его, а он едва не стал каким-то озверевшим маньяком и собирался натворить немало глупых и даже откровенно поганых дел.
Изумруд сошёл. Просто сошёл. В точности как в той детской сказке, где обращённым в статуи ведьмой бедолагам вернули их нормальные, живые и тёплые тела из плоти и крови. Разревелись дети, запричитали матери, пустились ругаться и недоуменно чесать в макушках отцы. Щебет птиц и шелест древесных крон опять наполнили воздух, а ноздрей коснулся аромат цветов. Сабра всё ещё не отпустила Фрида – и поэтому без труда заметила, что его плечи дрожат, а сам он всхлипывает. Немудрено, после такого-то никто не сумеет изобразить, что его лицо высечено из гранита, а сердце закалено до потери чуткости, отзывчивости и доброты, и он ни в чём ни при каком раскладе не раскаивается. И уж подавно – такой, как Фрид. Сабра ни на миг в нём не усомнилась.
– Простите… Простите меня…
– Всё хорошо. Правда. С городом всё в порядке. Просто больше не пугай нас так, если тебе не сложно, – мягко и участливо сказала Сабра.
Фрид кивнул, он был не в состоянии ничего вымолвить. Выражение его глаз подозрительно смахивало на то, будто ему отменили приговор и немедленную казнь на виду у всего честного народа. Облегчение так подрубило его, что он пошатнулся, зрачки закатились, и он повалился ничком на мостовую.
Глава 15
– Ахахахахахаха! Господин Кинрод, вы так забавны теперь, когда и мухи не можете обидеть!
Двое, парень и девушка с белыми, оттенка молочного коралла, волосами, абсолютно идентичные близнецы во всём, помимо пола, вовсю хохотали над высоким мужчиной, коротко стриженым, с бородкой клинышком. При этом они показывали на него пальцами, как невоспитанные сорванцы, и болтали ногами, сидя на колонне, широкой и высокой настолько, что подошвы их сапог находились метра на три выше макушки объекта их издевательств. Светлые хитоны, бледная, будто восковая, кожа – они всем видом будто бы подчёркивали безгрешность, незапятнанность, возвышенную благодетель. Слишком чистые и невинные, почти что фарфоровые куколки, чтобы в это можно было поверить. Они выглядели чьими-то беззаботными отпрысками, с которых пылинки сдувают, но чем бы детям заниматься в подобном месте? Принимая посвящение, Хранители не могли и обзавестись потомством. И уж точно случайным подросткам не место в Храме!
Но мужчина точно знал, кто они, и его это отнюдь не радовало. Даже наоборот – его бешенство отчасти было обусловлено именно тем, что он понимал, с кем находится в одном помещении. Любой сторонний наблюдатель заметил бы, что их знакомство длится уже долго и при этом состоит, мягко говоря, из взаимного негатива, конфликтов и напряжённости.
– Марджит убили! Кто бы мог подумать, да? Вам не позавидуешь! Знаете… Нам даже вас жаль! Ума не приложу, что бы я делал без сестрёнки! – с театральным драматизмом продолжал юноша.
– Выходит, она была слабейшей из нас… – подхватила девушка.
Кинрод за это лишь метнул в них лиловую молнию. Раздвоившись в полёте, будто змеиный язык, она ударила близнецов точно в грудь. Оба тут же развеялись пёстрыми блёстками. Такая лёгкая победа? В чём же подвох? Кинрод заозирался. Тишина угнетала, спокойствие не приходило. Наоборот, росли тревога и страх. Наверняка что-то ещё грядёт, не напрасно же этих якобы детишек до одури и холодного пота боялись даже свои. О них перешёптывались, что они выглядят как теперь уже сорок лет, что-то такое с ними произошло ещё до того, как стали Хранителями. Ни один из досужих сплетников не рисковал предположить, что, но никакая известная магия такого эффекта не давала. Ну, уж не дождутся, чтобы у него сдали нервы, и он побежал! Не на того попали!
– Поберегите силы, пожалуйста, их у вас и так мало осталось. Вы сейчас на уровне обычного мага. Можно считать, вас разжаловали, – соболезнующим тоном произнёс голос юноши из ниоткуда.
– И вы ведь даже не знаете, где мы, – добавила его такая же невидимая сестра.
Они всё-таки живы, и вещают так, словно находятся одновременно и повсюду, и нигде! От этого мороз вдоль позвоночника продирает, но Кинрод так легко не сдаётся, даже если шансы несравнимы! Он донесёт им то, что навсегда отпечатается в их пустых головах!
– И напарница за вас не заступится больше.
– Она ведь постоянно вас выручала, не так ли? И что же нашла эта эгоистичная и расчётливая дрянь в таком болване?
– И почему вы не были рядом с ней? Почему не закрыли её собой, как подобает мужчине?
Хранители отрицали всякое значение своего бывшего пола, так что это был чистой воды укол.
– Замолчите! Как вы, сопляки, можете глумиться, когда Марджит больше нет?! Пусть даже вам плевать на то, что она единственная верила в тех выродков, и оттого пошла туда одна, и не сражаться, а поговорить… Но вам-то принесённое добро вы помните?! Разве не она голосовала за ваше избрание и помогла вам пройти обряд?! Вы получили всё, положение и возможности, благодаря ей, так что не смейте принижать её!
– А нас спросили, хотим ли мы этого? – лениво, с вальяжностью принца, протянул мальчишка.
– Марджит была деспотичной безжалостной ведьмой, что втиралась в доверие ласковым голосом и приторными речами! – сказала как отрезала девица.
– Мы единственная настоящая гармония среди вас всех – сброда, набранного невесть откуда и как! – произнесли они синхронно.
– Да чтоб вы провалились, сопляки! – Кинрод стрелял молниями наобум, ломая интерьер залы и желая лишь хоть раз достать до противников. – Марджит не была идеалом, это верно, но вы оскорбляете её память!
– Ну, и что с того? – хором спросили близнецы.
– А с того, ничтожества, что у вас нет уважения ни к жизни, ни к смерти! Для вас и то, и другое – средство самоудовлетворения! Как будто для вас нет никого, кроме вас самих, остальные – фигуры на доске, которыми вы вдвоём играете!
– Ты угадал, – хихикнула девушка так, словно задавала ему шараду, а он раскусил ту рекордно быстро.
– Даже не представляешь, насколько, – промурлыкал её брат.
– Ничто в мире не имеет смысла, если не ублажает нас! Мы превыше всего! Таков закон нашего бытия! – речитативом почти пропели они вдвоём.
Кинрод отдал бы всё, что у него ещё было, если за это ему дадут хоть раз попасть по их наглым надменным физиономиям.
– Это бесполезно, – уныло констатировал брат.
– Да, он бесполезен, – вздохнула сестра.
Что-то в их тоне вынудило Кинрода остановиться и кинуться к выходу. Однако, как резво бы он ни перебирал ногами, как бы ни размахивал руками – створки массивных вычурных золотых дверей не приближались. А ещё он вдруг понял, что вязнет, что пол тянется за подошвами его обуви. Это что, бред?! Он сходит с ума?! Или, может, попал в кошмар?! И неужели никто не поможет?! Куда подевались все остальные?!.. И тут Кинрода осенило. Они позволили близнецам чинить расправу над ним! Отреклись от него, как будто это он сам потерпел разгром от той компании! Его заменят, как вышедший из строя винтик или гвоздь! Но Кинрод им не деталь, он – человек!
– Он даже не заметил, как мы подменили мир вокруг него, – вполне честно удивился юноша.
– Да уж. Дилетант. А чего мы ожидали от бывшего повара, чья магия пробудилась спонтанно и не заинтересовала ни одного наставника? – издевательски рассмеялась девушка.
Да, это правда, он тренировался сам, порой падая в обморок от усталости и голода прямо на площадке. Он наблюдал за учениками Мастеров издали, когда те занимались развитием своих навыков. По обрывкам информации он создал свой собственный магический стиль. Это впечатлило и служителей Храма, и, двумя годами позже, сами Крылья. Он прошёл такой долгий путь, и неужели это – конец? Нет, не может быть! Он не хочет! Кинрод открыл бы снова свою закусочную, для него на звании Хранителя свет клином не сошёлся! Когда-то ему действительно нравилось кормить людей до отвала, затем взыграло глупое тщеславие… Для чего он полез в магию, так и не полюбив её?! Он и в Хранители-то принял приглашение, чтобы пользу городу, в котором родился и вырос, и местным жителям приносить! Позвольте вернуться! Пожалуйста!
– Пока, – и снова два голоса слились в один.
Гулкое эхо многократно повторило диикий надрывный вопль, уже не человеческий, а до истерического визга перепуганного и жестоко истязуемого совершенно зазря, просто потому что оно не сумело дать отпор, животного. Голова Кинрода врезалась в стену, упала на пол и осталась лежать так, с широко раскрытыми глазами и разинутым ртом.
***
– Имма ещё жива.
Все замерли, даже не моргая, глядя на рыжую девочку перед собой как на сподвижницу, совершающую чудеса наложением рук.
– Анви, ты уверена? – осторожно спросила Сабра.
– Да, уж в жизни и смерти-то я разбираюсь, это моя специальность, Мастер! – Анви улыбнулась. – Суть Иммы в относительной безопасности и своеобразном равновесии. Но достучаться до неё традиционными способами нельзя. Ледяной кокон, в который она погрузила себя, отзовётся лишь на что-то действительно важное, причём ей самой, а не кому-то из нас. Кроме того, когда мы это найдём, будет проблема с тем, как донести. Звук нашей речи не проникнет туда. Магией же чересчур опасно, если кокон неудачно повредить – она не очнётся вовсе.
– Но как это случилось? Я же держал её на руках. Пульса не было, и она не дышала, – пролепетал почти срывающимся тоном Фрид.
– Судя по вашему рассказу и тому, что смогла выяснить я сама – Имма почуяла, что её вот-вот убьют, и обезопасила себя. Своё тело она тоже заморозила в том состоянии, в каком оно было за несколько секунд перед концом. Время для неё остановилось, вот ты ничего и не почувствовал.
– И какой у тебя план?
– Я отправлюсь в паломничество, чтобы раздобыть лекарство. Не знаю, сколько это займёт, но я примерно знаю, что искать, и у меня есть кое-какие представления, где. Вам же придётся ждать нового столкновения с Хранителями.
При упоминании о них в комнате на несколько секунд стало темно – как это бывает, когда солнце скрывают грозовые тучи, набрякшие готовым обрушиться вниз ливнем. Тень легла на души всех, кто собрался вокруг больнично-стерильной, белой, очень простой постели Иммы. Хорошо, что этот мрак пропал сам, так же внезапно, как и появился, ведь его не развеивало даже сияние, исходящее от магии Анви, что обволокла всю Имму ради одновременно и диагностики организма, и профилактики запуска процесса умирания дальше. Анви очень постаралась, чтобы без негативных последствий, органично сочетать его с уже использованой самой Иммой способностью.
– Кто-то должен стать твоим спутником, Анви, – строго сказала Сабра.
– Вилитта мне поможет! – Анви без запинки назвала это имя.
– Вилитта завистливая, её сердце опутано чёрными корнями шиповника. Она подведёт тебя.
– Но я собираюсь вылечить и её тоже. Никто не заслуживает, чтобы его оставили одного. Даже если я ей не нравлюсь – она не сможет пренебречь такой ответственной миссией, от которой зависит ещё чья-то жизнь.
– Ты слишком в неё веришь.
– Вы тоже, Мастер. Иначе что бы она делала среди нас, ваших учеников? – Анви явно считала этот аргумент неотразимым.
– Я уже дважды подумывала о её отчислении, – глухо призналась Сабра.
– Но вы этого не сделали, а, значит, я могу ей доверять!
Анви подошла к Тане, на руках у которой спал пуссан. Теперь он выглядел гораздо лучше, хотя до конца ещё и не поправился. Он ровно и спокойно дышал, и Анви погладила его по шёрстке на спине напоследок. Она успела горячо привязаться к нему за такой короткий срок, всегда мечтая, чтобы у неё были время и силы, чтобы содержать какое-нибудь животное. А этот зверёныш, такой затравленный и загнанный, создавал у Анви впечатление, будто у неё есть ребёнок, рождённый со слабым здоровьем, но всё же любимый. Никто не виноват, когда ему плохо, каждый вправе чувствовать и проявлять боль, не держать её в себе, позволяя ей разъедать их изнутри. Анви не считала недостатком то, что некоторые показывают свои страдания, тем самым посылая в мир чёткое сообщение о том, что нуждаются в помощи. Это неотъемлемое право каждого живого существа из плоти и крови. Она не хотела бы однажды увидеть мир, в котором такое приходится прятать, ведь подобное будет означать, что там каждый каждому хищный зверь, и раскрывать уязвимые места никому нельзя, даже самым близким друзьям. Мир, основанный на зависти, жадности и эгоизме Анви не примет.
– Поручаю его твоим заботам, – просто, но очень серьёзно сказала она.
– Я понимаю, – оценила и честь, и доверие почтительным кивком Тана.
Да, Тана была старшей и лучшей ученицей, но в эту минуту она целиком и полностью признала Анви. Это было вовсе не иерархическое, но моральное превосходство. Анви не поддалась тьме, не доставила другим проблем ещё и с собой, она выполняла то, что должно, непринуждённо и радостно, будто шагая по полю из нежных благоухающих роз, но как никто сознавая всю тяжесть того, что лежит на её плечах.
– Что хуже всего… – Анви остановилась на пороге, повернулась к ним и раскинула руки в стороны, то ли как проповедница, показывающая, что она открыта всей пастве одинаково, то ли так, словно желала разом их всех обнять. – Вам придётся бороться не только против Хранителей. Все служители и все простые люди обернутся против вас. Им ведь всем запрещено думать, и велено лишь исполнять. Будьте готовы ко всему… И помните, всегда можно укрыться там, внизу. Даже если шансов там мало – это лучше, чем здесь, если смерть станет неминуемой. В доме моих родителей есть книги оттуда, вы сможете почерпнуть все нужные сведения. Не бойтесь, на нижней земле вполне можно существовать, ведь именно там я родилась и провела свои первые годы, – Анви улыбнулась.
У всех перехватило дыхание. Неужели она и впрямь в этом вот так, вслух, призналась? Не дожидаясь их реакции, Анви вышла.
Глава 16
Всё меняется, подобно направлению ветра, водам быстро бегущей реки и мыслям подростка. И перемены отнюдь не воодушевляли, они скребли по сердцам наждаком. Город стал чужим и неприязненным к ним, как будто он больше не принадлежал им, а они – ему. Изгои, мишени, объекты преследования с улюлюканьем и швырянием комьями грязи, камнями и палками вслед. Сабра знала, что никто при всём желании не дерзнёт подать руку помощи святотатцам, ведь за такой грех будет расплачиваться не только сам преступник, но и вся его семья, а, возможно, и знакомые. Хранители не пожалеют никого, кто имеет к нему хоть какое-то отношение, острастки и наглядного урока ради. Фрид и Сабра ощущали, признаться честно, глухую безнадёжность, ввязавшись в эту войну. Основная беда заключалась в том, что Хранители действительно были нужны миру, в отличие от горстки бунтарей. Даже если отбросить в сторону то, что без них почти наверняка острова рухнут вниз – они держали весь общественный строй, благодаря им города пополняли ресурсы, а сильные не захватывали слабых. Без Хранителей распояшется и преступность – многих держал в рамках закона лишь страх перед ними. Хранители вовсе не преувеличивали, утверждая, будто они – всё, и на них зиждется сама жизнь. Понять, каково приходилось повстанцам, мог бы тот, кто представит, будто ему необходимо сокрушить величайшего бога, которому привык поклоняться с детства, сколько себя помнишь, считая его волю всегда безупречной истиной, при том, что лишь этот бог собой предотвращает конец света, и альтернативы его благой защите пока не существует. Вдобавок к этому – не ты один был воспитан в почитании и благоговении, и никто из твоих знакомых не поймёт твоего отречения. Все, кого ты знал, обернутся против тебя. Тут поневоле можно задуматься, не зря ли расколдовал город, нет людей – нет проблемы. Фрид, однако, такими категориями не мыслил и настолько высокой степенью эгоцентризма не отличался. Он не пытался оправдывать себя даже в собственных глазах, вполне согласный, что они нарушили утопическую идиллию, в которой простой народ жил столько долгих лет и горя не ведал. Для них Хранители – и правда огромные белоснежные крылья, укрывающие весь мир от всякого зла. И ныне, и присно, и во веки веков.
Они стояли на коричневом кирпичном скате крыши и смотрели на город, расстилающийся внизу. Солнце серебрило и золотило другие крыши, стены домов, сложенные из ослепительно-белого, бледно-голубого и морганитово-розового мрамора, тоже сверкали. В архитектуре города часто встречались колонны, по виду – хрустальные, но не бьющиеся, даже если нарочно колотить по ним палками, и даже к большинству типов магии стойкие.
Оба молчали. Ни один не мог толком сформулировать, к чему они, собственно, стремятся, что хотят видеть в итоге. Они знают лишь, что их не устраивает, против чего они идут, а нужно не против, а за, иначе они не будут ничем отличаться от разрушителей и губителей, уподобятся тому монстру, что пытался прорваться сквозь разлом над Цианелом. Легко сказать, мол, что угодно, кроме рабского подчинения, даже если его почти никто не замечает – но что, если рабы привыкли к этой безответственности и к тому, что достаточно лишь выполнять приказы и вообще ни о чём не думать? Что предложить всем этим людям, которые попросту не привыкли к неопределённости, подвешенности, не умеют решать за себя, понимая, что затруднения не испарятся по мановению свыше, а ошейник подчинения исчез, и больше нет хозяина, который разбирается во всём лучше? Только в фантастических книгах совершить переворот и закатить в честь этого пир горой и всеобщие развесёлые гуляния легко. В реальности на шею организаторов успешного восстания, тех из них, кто дожил до его конца, сразу наваливается масса неотложных дел и критических положений.
Да, Анви предложила им бежать вниз и укрыться там. Но они так не поступят, это подло. Заварить кашу – и в кусты? Только крысы так поступают. Бегут с тонущего судна, поджимая хвосты. А они не крысы, они люди, и их называют лучшими в поколении.
– Мы точно хорошо выбрали место ожидания? – Тана сидела на краю, уложив пуссана на колени. Во сне тот подёргивал ушками и едва слышно урчал.
– Да. Здесь много места для нашей с Фридом магии. И твои зеркала тут использовать проще, чем в закрытом помещении или более ограниченном пространстве.
– Но Хранители атакуют вместе с нами невинных граждан!
– Да, – это ответил уже Фрид. – Может быть, тогда они задумаются, кто у нас во власти, раз для них обыватели ничего не стоят.
– Ты сам в это не веришь, – уныло оборвала его Сабра. – Наши горожане наверняка сочтут правомочным любое действие Хранителей против еретиков и с удовольствием лягут костьми.
Тана перебирала кончиками пальцев мягкую шёрстку зверька, который устроился так уютно, словно ничто и никто не могло бы вмешаться в этот отдых рядом с той, кто так чистосердечно и старательно ухаживала за ним. Он не чуял, что через несколько минут, часов или дней и его, и новой хозяйки – хотя она сама считала себя не владельцем его, а другом, – может уже не быть в живых. Тана мечтала, что он поправится, отдохнёт как следует и будет с ней играть. Она покажет ему, как ловить мячики и бегать за бантиком на верёвке, купаться в речке и забираться на деревья. Они начнут хорошо проводить время вместе… Подняв глаза к небу, Тана увидела облака и удивилась – тому, как давно она не угадывала разные предметы и существ в их очертаниях. Эти особенные, искусственные облака никогда её не меняли, но с наступлением ночи рассеивались, а утром программа создавала новые. Тана и забыла, что обожает на них смотреть, давая покой эмоциям и разуму. А ведь раньше они с Ли часто этим занимались. Ли… Где же он? Неужели ей не суждено опять увидеть его? Она уверена – он не станет возражать против питомца. У них получится замечательная семья. Ни в коем случае нельзя прекращать в это верить! Она, наверно, хочет слишком простых и приземлённых вещей для одарённой, но ими её мир, конечно, не ограничится. Она ещё в путешествие на другие острова не отправилась! И не научилась печь пирожные и готовить мороженое! И чтобы непременно сами во рту таяли, а к ней выстраивались очереди за добавкой! Тана хотела прославиться своими оригинальными рецептами, пусть ещё даже и не проверяла, осуществимы ли все её идеи на практике. Этого она хотела гораздо больше, чем стать Мастером, хотя и подрастающему поколению магов она точно отыщет, что сказать и какие навыки передать. Возможно, где-то на этом этапе Мастера и ошибаются? Поэтому Хранители могущественны, но не понимают элементарных вещей? Им не смогли донести те правильно, или во время обучения они налегали только на практическую сторону, отбрасывая всю философию Мастеров? Не зря же злые и острые языки давно прозвали всех Мастеров неудавшимися Хранителями, а саму причину их возникновения – надо ведь, мол, куда-то столько взрослых одарённых девать! При таком отношении естественно, что те, кто метит в Хранители, будут впитывать знания, как губка, но отбросят все лишние, по их мнению, рассуждения. Всё равно при Храме им будут даже самые мелочи объяснять по-другому. Те, кто достиг большего, нежели возиться с горсткой молодых шалопаев, пытаясь внушить им хоть зачатки здравого смысла – вернее, того, что Мастера за него выдают. При Храме им скажут, что их воля – безусловный закон, их приговоры неоспоримы, а всё, что они предпримут, идёт лишь на пользу, к лучшему будущему. Такой ложью пичкают всех Хранителей, не так ли? Тана не понимала, откуда у неё такие сведения, ведь обряды над ней провести не успели, но знала наверняка. Просто интуитивно ощущала, что так оно и есть. Это настораживало, но, похоже, придётся принять как данность, поскольку истолковать подобное ей, увы, пока что было нечем.