Главное – тут, в полутени, прохладно и свежо. Особенно если поплотнее сомкнуть веки и не видеть, как всё пылает. От одного оттенка, ядрёного алого, Фриду становилось душно и жарко. Сад брата обжигал ему сетчатку глаз.
– Ты могла не приезжать со мной, Имма, – не глядя напарнице в лицо, равнодушно промолвил Фрид. Казалось, его куда больше, чем она, занимает один из крупных бутонов на кусте, около которого он и стоял, прислонившись к полупрозрачной колонне из цельного рубина. Бутон был рядом, лишь руку протяни – и сорвёшь, но Фрид был не из тех, кто портит чужое имущество.
Нет, ему всё же не дано постичь пристрастие брата ко всему красному. Это же тошнотворно! Да, сперва красиво, но очень быстро появляется ощущение, что ты сходишь с ума! И в такой обстановке они детей растят?! А планировка дома и сада – творчество его жены, Эрвины. И в страшном сне Фрид бы не сочинил такие же зеркальные анфилады, вызывающие головокружение и слабость в ногах, а также коридоры-лабиринты и лестницы с разлетающимися в разные стороны под невообразимыми для здоровой фантазии углами пролётами! Руками подобный бред вряд ли соорудишь, но так уж работало единственное заклинание, которое освоила эта женщина – архитектурный гений, но полный ноль во всём остальном. Они же на одной из её строек и познакомились. Она, притопывая и прихлопывая – ради собственного удовольствия, для функционирования магии никаких жестов не требовалось, только напряжение мысли, усилие воли и предельная концентрация в течение часа, – соорудила дворец, а он застал её за этой работой. Влюбился с первого же взгляда, как истинный юный болван, вообще не зная ничего о том, что она за человек. Эрвина позволяла ему увиваться вокруг, умело подкармливая интерес к себе, а спустя месяц согласилась выйти замуж. Лишь затем Фрид узнал, что она пыталась подобраться к нему, чтобы он помог ей преодолеть границы способностей, за которые Эрвине самой выйти не удавалось, ничего, кроме сооружения зданий разной степени сложности, ей не хотело отзываться. Фрид сразу сказал, что не в его компетенции это измерить, и она сперва разочаровалась, но потом рассудила, что быть супругой брата самого сильного и знаменитого мага в Цианеле тоже недурно – это ведь так обеспеченно и престижно. Конечно же, раз уж сам Фрид жениться не собирается – и на этом она как правило томно вздыхала. Разумеется, лишь когда супруга рядом не было.
– Не могла, – Имма выражалась лаконично, как всегда.
И была права. Она бы нарушила устав, если бы не составила ему компанию, пусть визит Фрида сюда и носил личный характер. Боевые двойки всегда должны оставаться в зоне досягаемости друг друга на случай внезапного нападения. Мало ли, вдруг прямо сию минуту где-то поблизости ставят ещё один плохо продуманный эксперимент, который закончится трагедией, если они не будут начеку. Наученные горьким опытом Мастера и Хранители сделались гораздо строже и требовательнее, наказания за несоблюдение предписаний участились и стали суровее. Да и все они убедились, что их мир даже с Крыльями гораздо более шаток и уязвим, чем казалось им в наивном ослеплении ничем не омрачённого детства. Некоторые не выдержали такого жестокого урока.
– Теперь они решат, будто между нами что-то есть, – Фрид улыбнулся самыми уголками губ.
– Мне всё равно.
Ха, только дурак, хоть немного узнав Имму, мог предположить, будто она способна хотя бы на поцелуй в щёку! Да с каменным изваянием обниматься теплее, чем с ней! Да, по молодости Фрид допустил пару фривольностей – и у него едва не отвалились руки и ноги от обморожения третьей степени! Ещё немного – и ничто их бы не спасло! И ведь это не она смилостивилась, а Мастер её заставил отменить заклятие. Больше всего Фрида впечатлило то, что она даже не возмутилась, это бы он ещё понял. Обнаглел – отхватил, всё верно… Нет, она так и оставалась королевой отстранённости и безразличия, закованной в броню своей безукоризненной самодостаточности. В её зрачках ничего не изменилось, не блеснуло и не дрогнуло, когда она припечатала его. Что же… Он по заслугам получил за свои спесь и чванство, за бахвальские заявления Мастеру в глаза о том, что навсегда останется работать в одиночестве, потому что никто не выдержит его характер, не дотянется до планки его запросов и не справится с теми темпами жизни, что он выбрал для себя. Мастер в очередной раз доказал, что его знания о мире обширнее, а сам он гораздо проницательнее Фрида.
Имма во всём превосходила его. Фрид следил за собой, ухаживал за волосами, ногтями и кожей, предпочитал дорогую одежду от лучших стилистов Цианелы, сшитую на заказ, под него и для него. Доходы, как его персональные, так и семейные, позволяли так роскошествовать. Однако, изящество и элегантность Иммы затмевали его так, будто он – неотёсанный деревенщина в обносках, доставшихся после отца и ещё человек пяти-семи. О магии вообще стоило благоговейно промолчать, вот только Имма не любила применять полную силу и никогда не выкладывалась так, чтобы при этом сломался ноготь, испортилась причёска, смялась одежда или подвернулась нога. Даже тогда, в схватке против неназываемого кошмара, она и на четверть себя не проявила. Ей всегда было скучно и смертельно тоскливо от такого количества возможностей. Поэтому во всех реестрах Фрид и значился как сильнейший маг. Нельзя утверждать, будто это приводило его в восторг, Фриду было не по себе и глубоко не по вкусу вот так находиться у всех на виду, но ничего не попишешь, пришлось смириться. Как хорошо, что данный статус накладывал не так уж много дополнительных обязательств! Положительная сторона лишь одна – закончив обучение, Фрид был теперь подотчётен лишь самим Хранителям напрямую.
– По-моему, в столице что-то начинается, – проговорил Фрид, переводя взор на неё.
– Допустим.
Она бы, кажется, не почесалась и бровью бы не повела, провались тот город в бездну. И не потому что он для неё чужой – просто не тот типаж человека, который переживает за такие вещи. Имма откровенно относилась к тем, кто, если и переживает, то лишь за круг самых близких и родных. Иначе, как она как-то раз вскользь обмолвилась, ни выдержки, ни нервов не хватит. Хорошее мнение окружающих ей откровенно было ни к чему, Имма была вполне готова прослыть чёрствой ведьмой.
– Надо бы проверить, – продолжал Фрид обеспокоенно.
– Если направят.
Фрид поймал себя на том, что она раздражает его. Кем вообще себя возомнила?! Центром мироздания?! Имма послушно следовала за ним, подхватывала его начинания, но он не мог вспомнить ни одного случая, когда инициатива исходила бы от неё.
– Там Сабра. Разве мы не можем повидать её? – настаивал Фрид, всё ещё надеясь её хоть чуть-чуть расшевелить.
Имма зябко повела плечами. Неопределённость, неоднозначность. Она терпеть не могла отсутствие расписанного до мельчайших подпунктов плана.
– Ты же знаешь. После смерти Изы она изменилась до неузнаваемости. Не уверена, что хочу пересекаться с ней. Она стала чересчур похожа на меня.
– Нет, до твоей отшибленности и заторможенности ей далеко, – буркнул Фрид.
Имма, как он и ожидал, не повелась на подначку. Иногда Фрид на полном серьёзе задавался вопросом, человек ли она вообще. Разве бывает так, чтобы кто-то не чувствовал ничего до такой степени? У него это в голове не укладывалось, несмотря на то, что многие и его самого считали достаточно сдержанным и мало вовлекающимся в события эмоционально. Товарищеские ценности были настолько же далеки и непостижимы для него, как и семейные. Однако, иногда Фрид ловил себя на том, что немного завидует той доверительности, откровенности, близости, что была между Изой и Саброй… Пока Иза не погибла, и он не увидел, что из-за этого стало с Саброй. Нет, так он не хочет, а, значит, ни к чему и прикипать к другим, чтобы произошло плохое, и они неизбежно вывернули тебя наизнанку и растоптали. Чем прочнее связь – тем больнее бьёт, когда она всё-таки рвётся.
– На их руках нет крови, а на наших есть. Я не предлагаю держаться подальше, но те юные столичные чистоплюи не поймут нас, да и вообще ничего, пока жизнь не макнёт их носами в то же самое, что и нас, – неожиданно сказала Имма.
– Да, ты права… Но разве мы и другие пары существуем не для того как раз, чтобы этого никогда не произошло?
– Иногда я думаю, что подобная опека им лишь во вред. К сожалению, законы устанавливаю не я.
Фрид едва подавил дрожь, представив, что было бы, получи Имма власть. Почему-то представлялся беспощадный деспотический режим с комендантским часом и расстрелами преступников на месте. С неё бы сталось их морозить и в таком виде выставлять на всеобщее обозрение, чтобы всем и каждому неповадно было. Да, террор под железной пятой Иммы – и Фрид не был уверен, что ему не соблазнительна такая идея. Иногда как раз этого и не хватало зажравшимся и обленившимся людям. Стимуляции, мотивации, щепотки страха. А он бы, в свою очередь, проследил, чтобы Имма не перегнула палку слишком уж.
– Ладно, будь по-твоему. Давай полюбуемся на то, во что они там превратили многострадальную столицу, – Имма вздохнула.
Имма. Вздохнула. Фриду показалось, что он ослышался, что у него начались галлюцинации. Она всё же из плоти и крови, а не из мороза, инея и снега! Обольщаться, конечно, не следовало, но открытие приятное.
Глава 12
– Пожалуйста, хватит! – Тана, задыхаясь, упала на колени.
Только что Сабра показала ей и парад молчания выживших в честь павших в неравном бою, и праздник в честь победы над монстром. Хотя победа, конечно, вызывала сомнение, раз Хранители вмешались. Они обычно выступали в качестве последнего, самого весомого и непререкаемого аргумента, когда ничто больше не помогало. Все плакали и смеялись, запускали по реке белоснежные томные лилии, отправляли в небеса магических птиц – те, у кого сил ещё оставалось достаточно для ворожбы. Цветов вообще было много, самых разных, ведь они считались символом души, эмоций и привязанностей. Поговаривали, что даже внизу росли цветы, но это вряд ли – откуда им там взяться? Хотя Сабра бы не отказалась увидеть нижний мир, как всегда любопытные дети и подростки стремятся посмотреть на что-то запретное и не показанное даже на картинках, но точно существующее, только прыгни в клубящуюся дымку, так похожую на хорошо взбитую пуховую перину, и позволь себе падать, ведь магия левитации там не действует, кто проверял – тот камнем уходил вниз и больше не возвращался. В пушистом и мягком на вид океане кремово-бежевых облаков, днём подсвеченных сверху солнцем до пронзительного светло-золотого, не было видно ни зги.
– Что случилось? Тебе больно? – Сабра не хотела сломать Тану ничем из этого, лишь пыталась дозваться до крох живого, что остались в ней. Но магия времени, стирающая границы, которые лучше не пересекать, и правда опасна. Поэтому Сабра заботливо заглянула ей в глаза, пытаясь понять состояние подопечной.
– Голова сейчас лопнет… Я горю!!! – Тана заорала в голос и, схватившись за виски ладонями, головой попыталась приложиться об мостовую. Из её глаз сами собой брызнули слёзы.
Сабра в последний миг успела остановить её от падения – когда они вынырнули, точнее, выпали из потока времени, она вновь оказалась в облике человека. Заклинание высвобождения настоящей сути было прервано той же силой, что и магия, благодаря которой они заглянули в прошлое. Силой сопротивления и, что греха таить, почти истерики Таны. Её сознание плыло, мозг кипел, а энергия грозила выйти из-под контроля. Полотно таких тонких воздействий на то, что невозможно по-настоящему вернуть, как-то изменить, поправить – вещь чрезвычайно хрупкая, и Тана нечутко, жестоко, грубо нарушила баланс между ощутимым, материальным, уже сбывающимся настоящим моментом и бледными тенями былого, краски которым придавали только эмоции Сабры и её же могущество.
Сабра только теперь получила доступ к памяти самой Таны – и увидела там обтрёпанные по краям лоскутья, кое-как скреплённые нитями, с огромными прорехами, зияющими между ними. Сейчас что-то пыталось прорасти в дырах, разрозненные куски тянулись друг к другу, взывая к тому, что было у них так беспощадно отнято. Пестрота красок возвращалась к ним, полотно медленно и явно очень мучительно для Таны восстанавливалось. Сабру обожгло пониманием – кто бы это ни сделал с её ученицей, она не простит. Она лично с удовольствием сожгла бы их до угольков! Ну, почему, почему она может так мало, и почему целебная магия ей в своё время не далась?! Сабра лишь второй раз в жизни об этом пожалела, но какие случаи это были! Сначала – когда у неё на руках лежало окровавленное тело Изы, пустыми остекленевшими глазами куклы та смотрела куда-то вверх, где не было ничего, способного ей помочь или хотя бы помочь легко уйти. Всё случилось до абсурда быстро, как-то даже нелепо, трудно представить, что твой любимый человек, которого ты всего полчаса тому назад обнимала, уверенная, что вы всесильны и бессмертны, когда действуете заодно, и вдруг он тебя больше не слышит, и ты ничего не можешь, вообще ничего. И вся магия сразу видится дешёвым фиглярством, ерундой, дёргающей мироздание за полы плаща, чтобы хоть как-то заставить его, вечно занятое, обратить на неё внимание, но, едва это происходит – хнычущей, что её послали прочь и отвесили вдобавок затрещину, отучая от навязчивости и самонадеянности. У Сабры тогда на четыре года пропали способности до последней капли, она не могла и думать о них, чувствуя неудержимое отвращение и почти ненависть к ним. Магия не вернула ей Изу, не смогла вообще ничего, ни унять кровь, ни даже помочь Сабре успеть закрыть её собой, так зачем вообще нужна эта дрянь?
Но теперь Сабра была очень рада, что вновь обрела силу, потому что с Таной, кажется, всё получилось как надо. Магия вернулась к ней, когда она поняла – лучше полюбить, неважно, в качестве кого, друга, названного брата или романтического партнёра, и потерять этого человека, чем не любить вообще. Лучше и самому умереть, полюбив кого-то или что-то, чем так и не познать это чувство. Очевидная и простая истина, до которой Сабра слишком долго доходила. Она ведь не жалеет ни об одном моменте, что пережила вместе с Изой, и все эти мелочи обогатили её жизнь, раскрасили во множество ярких цветов, а чем бы стали люди, если бы никто из них ни к кому не привязывался, боясь потери? Они были бы похожи на жука из сказки, который просидел много лет в норке и стал долгожителем по меркам себе подобных, но не испытал ни одного яркого переживания, не позволил себе ни одного стоящего поступка. Его жизнь была блёклой и однообразной, и никакого следа после себя он не оставил, никто о нём и не вспомнил, когда он всё-таки умер. Стараться ради кого-то, творить ради кого-то, быть полезным, важным и нужным – разве в этом не достаточный смысл существования? Когда художник рисует картину – разве не добивается он, чтобы и всем остальным было видно и понятно то же, что ему? Разве ему не хочется, чтобы его восприятие мира кто-то разделил? Им всем необходимо донести что-то до других. Раскрыть хотя бы малую часть себя. Знать, что каждое слово и каждый жест меняют мир вокруг… И магия им тоже дана для этого, радоваться и радовать, созидать и вдохновлять на созидание. Сабра осознала, что не может, не имеет права лишать всех и всё вокруг того, чего она ещё способна достичь для них, что в её силах дать. Иза бы наверняка настаивала на этом, если бы успела выразить последнюю волю. Она бы никогда не хотела, чтобы Сабра стала затворницей, обломком себя прежней, и начала чураться людей. Упускать столько возможностей! Они же каждый день происходят! Вдыхать аромат пекущихся через дорогу булочек с шоколадом и имбирём, любоваться на украшающие дома в центре города ленты, гирлянды, цветы и трепыхающиеся на ветру белые, канареечно-жёлтые, зелёные и голубые флаги. Знакомиться с прохожими – с девочкой, торгующей хрустальными и бриллиантовыми букетами, с парнем, который залюбовался на отражение неба и облаков в мирно и вяло текущей серебристой реке, с женщиной, расклеивающей красиво разрисованные плакаты на стене театра. И флюгеры вертятся и поскрипывают, и кто-то поёт на балконе своего дома, а какие-то подростки сидят на краю нагретой солнцем крыши, едят мороженое и болтают ногами – надо бы сказать им, что так поступать опасно. Здание, конечно, всего двухэтажное, а внизу мягкая клумба, но всё равно лучше не рисковать. Или Сабра чересчур зануда?
А в этой реальности, прямо сейчас, перед ней была эта побледневшая девочка с едва ли не отнимающей рассудок, плещущей через край мукой в глазах. Сабра не жалела и не щадила её, это вообще не входило в её привычки – но сопереживала глубоко и искренне, сама пройдя через множество моральных и физических пыток, едва не отнявших у неё всё, что она имела.
– Ли… – прошептала Тана сведёнными судорогой губами. – Они что-то сделали с ним…
– Хранители? – вопрос прозвучал риторически, Сабра почти утверждала.
– Да…
– Я знаю… Поэтому ты и нужна мне, одна я его не выручу. Его положение даже хуже, чем твоё, – честно, без обиняков, сказала Сабра, по-прежнему обнимая Тану за плечи, пытаясь поделиться энергией, чтобы ускорить процесс регенерации памяти и личности. По ощущениям такое воздействие сделает хуже и тяжелее, но им нужно поторопиться. – Хранители наверняка уже всё знают.
Тана сдавленно пискнула. Она ещё недостаточно восстановилась, чтобы полноценно отстаивать себя и что-то кому-то доказывать. Замученная, израненная, она в сознании-то с трудом оставалась. Просто не хотела заставлять безмерно обожаемую и уважаемую "госпожу Сабру" возиться с неё и дальше.
– Не бойся, я не позволю им навредить тебе снова. На этот раз я рядом и смогу предотвратить зло, что они несут в мир.
– Мы несём только гармонию и баланс.
Тана узнала этот голос и вздрогнула – та самая Хранительница, которая предлагала лишить её дара речи. Она пришла одна и держалась без малейших сомнений в том, что без труда справится с ними сама. Они и так уже измучены магией памяти, и у Хранительницы не отзывались никакие угрызения совести по поводу того, что она собирается избить уже раненых. Ничего удивительного, такие, как она, не зря же зачищали неугодных целыми кварталами – правда, лишь по слухам, лично Сабра не застала подобных карательных рейдов Хранителей. Это подавалось как абсолютное благо, что те несчастные заслужили смерть от высших существ и ещё должны почитать это за честь.
Внутри Сабры закипела многотонной термоядерной мощью злость. Нити её силы превратились в длинные боевые плети, целых десять, и они хлестнули по врагу с молниеносной скоростью. Обычный человек, не маг, не успел бы и разглядеть их невооружённым глазом, однако, Хранительница сделала широкй и властный взмах рукой – и все десять оказались у неё в руке, она крепко их зажала в кулак. Сабра зашипела от боли, соединённая с ними телом и душой.
– Ты истратила весь ресурс на то, чтобы нырнуть с сопровождающим. На меня его не хватит. Сдавайтесь, – мягко промолвила Хранительница. – Ваши глаза раскроются, мы покажем вам истину.
– Искорёжив и покалечив наши разум и душу?! Нет уж, спасибо! – огрызнулась Сабра. Она не понимала, как у Хранительницы вообще достало беспардонности и чувства вседозволенности, чтобы предложить подобный бред.
– А разве у вас есть выбор?
Тана лежала на холодных булыжниках мостовой, и, кажется, её сознание уже не могло воспринимать происходящее с ней как боль. Она очень напоминала переломанную в нескольких местах куклу. Она дышала, но больше никаких признаков жизни не подавала. Глядя на неё, Сабра понимала, что просто обязана что-нибудь поделать, несмотря на то, что Хранительница была права. Отдавать Тану снова этим извергам даже в качестве подопытного материала было невыносимо, мучительно, омерзительно стыдно и до яркого бешенства неправильно.
– Выбор есть всегда. Мы не висящие на ваших ниточках марионетки!
Ещё один знакомый голос – и такая же знакомая зелёная магия!
Изумрудные плиты зажали Хранительницу точно в центре и начали схлопываться, пытаясь раздавить. Она развела руки в стороны, удерживая их на небольшом расстоянии от себя сияющими бледно-лиловыми щитами, похожими на вязь символов, начертанную прямо в воздухе, однако, они всё равно придвигались к ней – медленно, но верно. Фрид умел быть до ледяных мурашек вдоль позвоночника жутким и беспощадным. И глаза у него в такие моменты подошли бы палачу. Уметь отметать свою человечность вот так – тоже полезно, и он интуитивно чуял грань допустимого и справедливого.
Глава 13
Даже под этим чудовищным прессом с двух сторон Хранительница расхохоталась, заливисто и звонко. Её начала забавлять ситуация. Подумать только, птенцы оперились настолько, что теперь могут давать отпор тем, на кого прежде и взглянуть боялись! Это похвально, однако, плохое поведение нужно пересекать в зародыше. Хорошо, что детишки повзрослели и стали сильнее, но поднимать руку на тех, кто дал им всё, от крова над головой до работы, кто обучил их всему и вообще является единственной причиной того, что этот мир до сих пор не развалился, нельзя, никто не поступает так! Они неблагодарные глупцы, и она поставит их на место, пусть ей и не хочется применять полную силу.
По изумрудным поверхностям побежала сеть трещин. Пара секунд – и эти нелепые пародии на атаку разлетелись вдребезги.
– Я очень рада тебя видеть, Фрид Эль'Винг. Ты стал настоящим мужчиной, – мягко и одобрительно сказала Хранительница. – Может быть, остановишься сам? Я не хочу вредить тебе, ты слишком ценный экземпляр.
– Следи за тем, что говоришь. Я не собираюсь тебе проигрывать, насколько бы сильнее ты ни была, – Фрид презрительно смерил её неласковым и почти кровожадным взглядом. – Речь не о том, кто из нас выше кого по рангу. Ты обращаешься с живыми людьми так, будто они вещи. Всё на алтарь высшей цели, да? А разве эта высшая цель не в том, чтобы хранить и оберегать тех, кто доверился вам и пошёл за вами? Или вы живёте лишь ради себя?! Тогда мне всё понятно!
– Ты не понимаешь даже очевидного, – Хранительница печально и удручённо покачала головой, действительно глубоко сожалея. – Небольшие жертвы приоритетнее, чем то, что произойдёт, если мы дадим такую слабину.
– Жертвовать легко, а вы попробуйте достичь цели, защитив всех! Или одни более достойны, чем другие? Разве правильно выбирать между живыми созданиями?
Фрид распалился, как никогда прежде, он был взвинчен и взбешён, но старался мыслить рационально. Надо бы обуздать эмоции, Хранителям непонятен их язык. Они позволяют себе лишь те чувства, что не мешают делу и не выдают о них чрезмерной информации.
– Твой разум затуманен. Тебе нужно успокоиться, дитя.
– Я не дитя никому из тех, по чьей вине этой девушке сейчас больно!
Фрид абсолютно не делал искать даже условный компромисс или смягчать свои речи, он решил идти напролом, даже если это обойдётся ему дорого и сурово. Он не щадил себя и в этой готовности выполнить задуманное до конца немного пугал даже ту, кто знала точно – она в силах с ним справиться.
– Но ты же её даже не знаешь, – неподдельно изумилась Хранительница. – А она отказывалась понимать, сколько пользы принесёт, если мы лишим её вредных привязанностей. Они тянули её назад. Мешали раскрыть весь потенциал. Она постоянно оглядывалась на мнение других, боялась неодобрения Мастера и так называемого возлюбленного, – последнее слово Хранительница произнесла саркастично и цинично
– Вы совсем безмозглые, да? – холодно так, что даже Имме бы зябко стало, осведомился Фрид. – Без привязанностей мы все станем не лучше тряпичных кукол. Или даже хуже – безразличных к чужим страданиям убийц. Таким вот образом вы уберёте гораздо больше качеств и сторон личности, чем вам понравится. Да будет вам известно, что результат не всегда соответствует ожиданиям и планам. И никакое могущество не стоит ничего, если его не ради кого применить. Я бы не смог освоить даже основы магии, если бы у меня не было Цианела, которому я хотел бы послужить, и Мастера, который в меня верил! Зачем мне обязательно знать человека, если я вижу, что ему плохо, и у меня есть, чем помочь?!
– Ты лезешь в то, что тебя не касается, – флегматично промолвила Хранительница.
– Меня касаются лицемерие и ложь тех, кто обладает властью!
Тысяча изумрудных спиц просвистела в воздухе, чтобы превратить Хранительницу в подобие нашпигованной острыми предметами, вроде иголок и булавок, подушки. Хранительница сделала короткий отвращающий жест ладонью – и атака развернулась против самого Фрида. Впрочем, поскольку это была его собственная магия, он нейтрализовал её сразу, едва лишь понял, что она не прошла.
– Зачем ты идёшь против нас? Неужели хочешь, чтобы острова упали? – мягко и обеспокоенно спросила Хранительница.
***
Когда-то мир внизу был прекрасен и цветущ, он состоял из множества разных стран, национальностей, культур. Люди отличались цветом кожи и говорили на разных языках. В это трудно поверить теперь, но в каждой стране было не три-четыре города, как сейчас на островах, а сотни. Люди торговали, путешествовали, государства устраивали союзы между собой. Но те люди любили и воевать, и многие из них не могли обуздать свою жадность. Тогда великий учёный-инженер Улеф изобрёл способ создать искусственную землю и поднять её высоко в воздух. Нужно было обеспечить им неиссякающую способность автономно левитировать и сохранять кислородную оболочку, а также защищаться от прямого воздействия солнечных лучей. Его эксперименты привели к тому, что все, кто согласился примкнуть к этому проекту и помочь построить острова, а затем и стать их первым населением, обрели то, что ныне зовут магией. Казалось, это случайный пост-эффект, но никто не поручился бы, что Улеф не планировал подобное нарочно. Несколько избранников с особой силой и знаниями занялись техническим обеспечением островов, удерживая их наверху и не давая сталкиваться друг с другом. Они и стали Хранителями, а, поскольку бессмертие никто так и не открыл, им пришлось передавать знания и навыки другим. По прошествии веков этот процесс оброс суевериями, ритуалами и обычаями… Поговаривали, что мир внизу погиб, но ни один смельчак так и не смог проверить это. Хотя иногда кто-то ещё поднимался оттуда… Другие рассказывали, что люди там все страдают от неизлечимых инфекций, всюду ядовитый дым, а в реках и морях вместо воды кипит кислота. Приходящие оттуда ничего не могли вспомнить, словно перед отправкой их память корректировали. Между Хранителями и самыми посвящёнными адептами ходил слух, что и сам Улеф ещё жив, что у него теперь механическое тело, и голос Величайшего иногда даже можно услышать, если очень постараться – по особой связи. Говорили, что он остался внизу, чтобы продолжать спасать души, выбирая самые чистые и отсылая их на острова. И что он никогда не считал себя самого достаточно праведным для того, чтобы жить среди тех, кому подарил целую отдельную реальность.
***
– Вы не знаете, что такое истинная признательность. Вы не живёте с осознанием того, что баланс всего мира лежит на вас, – продолжала Хранительница. – Если бы вы понимали, чего будут стоить вам мягкотелость и промедление, вы бы тоже жертвовали малым, чтобы сохранить всё остальное. Это логично, дети мои. Не всегда есть шанс поступать так, как нравится, как просят сердце и совесть.
– Отговорки, – бросил Фрид. – Извиваетесь, как змея, которую поджаривают. Легко отрезать от целого вышвырнуть что-то, если там не будет вас или ваших близких. Хотя вы же такие чокнутые фанатики, что сожгли бы на костре ради своих больных идеалов и родных детей, и себя, верно?!
– Конечно. Никто не исключение, если дело требует.
Фрид выпустил воздух сквозь крепко стиснутые зубы.
– Проблема даже не в том, что вы это делаете. Я готов признать, что иногда, вероятно, без этого и правда никак. Мне сложно представить, но всякое бывает. Меня бесит, что вы даже не пытаетесь сначала поискать альтернативные пути. Сразу выбираете самый быстрый и лёгкий вариант. Иногда мне кажется, что острова не убежище, а место ссылки преступников!
– Ты опустился даже до этого. Как жаль… – по щеке Хранительницы скатилась одинокая слеза.
– Итак, вы решили меня убить, верно? Наконец-то наши отношения взаимны! – саркастично хмыкнул Фрид.
Площадь и прилегающие к ней улицы покрылись голубовато-белым льдом. Как будто зачарованные зеркала, крадущие души, пленяющие разум, сковывающие чувства. Хорошо, что обыватели, почуяв приближение беды им не по зубам, попрятались – их не заденет. Крупицы инея, едва различимые невооружённым глазом, витали вокруг всех, кто находился вне оберегающих стен домов. Казалось, всё кристаллизировалось, теперь это был словно вовсе и не настоящий город, а безупречная имитация в натуральную величину. Тончайшее кружево морозных узоров стальными лезвиями впилось в бока и спину Хранительницы. Холод больший, чем в пустоте, сковал всё её тело. Пронзительно чистая белизна дышала таким морозом, что даже у Сабры, хотя Имма была дружественна ей, дыхание спёрло, а стужей до мозга костей проняло.
– Давай, Фрид, – проговорила Имма так, как выносят приговор.
– Не выйдет! – рявкнула Хранительница, не обращая внимания на то, что у неё течёт кровь, как и на ненатурально побелевшую кожу, словно она подверглась криогенной заморозке.
Само бытие как бы содрогнулось, прошла волна – и теперь перед ними сиял столб фиолетового света. От него исходила аура безграничного превосходства, он довлел, навязывая всем чувство собственной незначительности. Они не могут пойти против, никто из них, ведь, даже если невероятным, фантастическим чудом победят каждого из Хранителей, то лишь погубят всех без исключения на островах, все те жизни, которые, судя по их воплям, рвутся защитить от произвола правителей. Им придётся склониться и всё проглотить, потому что Хранители – единственный абсолют здесь, и только их нельзя отменить! Неважно, сколько мелких фигур, глупых букашек, погибнет, раздавленными и ничтожными, ради большого блага можно пренебречь любым количеством малых!
Имма висела в нескольких метрах над мостовой, трепыхалась в удушающей хватке на её горле, скребла руками что-то невидимое. Когда она перестала дёргаться – что-то с непомерной силой швырнуло её на гладко обтёсанные камни площади. Она так и осталась лежать сломанной куклой. Лёд разбился в мгновение ока, и теперь его обломки, весьма некрасиво разбросанные повсюду, напоминали просто груды мусора. Был человек – и не стало человека. Вот так, по мановению руки всесильной госпожи. Пожалуй, тех, кто не поклонялся Хранителям бездумно и слепо, выводило из себя именно это – абсолютная и непоколебимая их безнаказанность, возможность по капризу и щелчку пальцев вытворить что угодно.