– У меня ощущение, что скоро всё изменится, – с грустью проговорила Иза.
– Предвидение? – обеспокоенно спросила Сабра. – Или ты вчера забыла очистить разум перед сном, а утром не посмотрела на воду, и теперь тебя мучают последствия? – укоризненно продолжала она.
– Ты же знаешь, что, в отличие от тебя, я смотрю на огонь… – поправила её Иза. – На самом деле я не знаю, что не так. Это просто пришло ко мне.
Неудивительно, что Сабра предпочитала не вспоминать про огонь. Для медитаций использовали воду, ветер, камни, птиц, траву и даже сталь, но огонь считался самым опасным, непредсказуемым и разрушительным. Выбором тех, кто имеет с одной стороны тягу к жестокости, а с другой – к самоуничтожению. Сабра отказывалась воспринимать Изу так, не хотела думать, что та в глубине души ищет смерти.
– Может быть, как раз поэтому тебе такое и чудится, – проворчала она. – Ещё и не такое увидишь, когда любуешься стихией, которой постоянно нужна пища, чтобы жить, и она губит всё вокруг себя.
– Ты следуешь за распространённым заблуждением. Огонь не зло. Он – сама свобода и естественность, храбрость быть собой. Всю его жизнь он танцует… Хотела бы я, чтобы и у меня так сложилась судьба. Разве танец не лучшее средство выразить эмоции?
Сабра замялась, пытаясь подыскать ответ и не задеть им подругу. Однако, та и не ждала от неё никаких реплик. Иза привлекла её к себе за талию, ладонью второй руки нежно погладила Сабру по щеке. Губы её приоткрылись, сближаясь с губами Сабры, как это обычно рисуют для книжек о романтике, и в момент, когда они слились в поцелуе, у Сабры перехватило дыхание, да и почву из-под ног словно бы выбили. Она никогда бы не предположила, что Иза питает к ней такого рода влечение, а на простую шутку было ничуть не похоже. Слишком уж ощутимо вкладывалась Иза в этот странное и дикое, но такое сладкое и глубокое лобзание. Сабра не оттолкнула её, просто застыла столбом, не понимая, как реагировать. Ей было непривычно, стеснительно, неловко – но, вместе с этим, тепло и приятно.
– Я хочу потанцевать с тобой на празднике Тысячи Птиц как со своей официальной парой, – краснея, робко прошептала Иза.
– Ты… Ты же говорила, что мы опаздываем, – запинаясь, пролепетала Сабра. Голубые глаза подруги всё ещё смотрели на неё с трепетным ожиданием.
– Мне этого на самом деле не нужно. Я лишь хотела поговорить с тобой наедине. Сабра, ты очень красивая, умная, талантливая, я восхищаюсь тобой. Даже хотела быть на тебя похожей, но вспомнила, как Мастер говорил, что мы гораздо привлекательнее, когда позволяем себе быть настоящими и ничего не прятать. Я хочу быть твоей достойной спутницей, а не тенью, и помогать всем, что в моих силах, так долго, как смогу.
– Хорошо, милая. Я согласна.
Она просто не видела никаких причин для отказа, хотя и никогда не думала, что будет встречаться с другой девушкой.
Настоящая Сабра, Сабра из будущего, всё ещё в облике лисы взглянула на Тану. По правой щеке зверя скатилась одинокая слеза, путаясь в шерстинках.
– Она была моей первой любовью. А что насчёт тебя? Раскрыла ли ты своё сердце?
Сабра знала, что Тану безумно обожает Ли, и втайне надеялась, что у её прекрасных учеников всё сложится как нельзя лучше. Но выдать его тайну, не зная, признался он Тане хотя бы косвенно или ещё нет, она не могла. Вместо этого Сабра зашла с другой стороны.
– Ли в беде и нуждается в тебе. Ты единственная, кто в состоянии ему помочь.
Тана вздрогнула. Эта искренняя, непроизвольная реакция откуда-то их глубин подсознания не укрылась от Сабры, хотя Тана сразу же закрылась снова.
– Я не знаю, кто это, – напряжённо процедила она сквозь зубы.
Сабра и не рассчитывала, что всё закончится так быстро – с первого же захода и первой сцены. Она приготовила ещё несколько витков, не намереваясь сдаваться.
***
– Мы хорошо поработали с памятью девчонки… Так почему же она вспоминает?!
Один из Хранителей, бывших мужчин, рвал и метал.
– Мы недооценили Мастера Сабру. Надо было устранить её сразу, как только она отвергла наше приглашение, – промурлыкала Хранительница, определённая в связку к нему. – Я не говорю о прямом устранении. Достаточно было бы просто отправить в… Да мало ли мест, где может героически сложить голову кто-то вроде неё? Мастер Сабра получила бы свои посмертные и вполне заслуженные почёт и уважение, а мы бы избавились от смутьянки.
– Ещё не поздно прямо сию минуту!
– Нет, так быстро не выйдет. Тебе же отлично известно, что во внутреннее пространство магии воспоминаний не влезть со стороны, и пресечь их визит туда мы не можем. Нельзя баловаться со временем, малейшее вмешательство – и рискуют исчезнуть не только они, но и мы тоже, а то и всё мироздание. Поэтому я была уверена, что она не посмеет воспользоваться этим умением… Теперь у нас нет выбора. Придётся ждать окончания сеанса.
Хранитель полыхнул белой вспышкой. Трети интерьера залы как не бывало.
– Будь она проклята! Я никогда её не прощу!
Хранительница саркастично усмехнулась.
– Она нас, будьте уверены, тоже.
Уловив оттенок интонации напарницы, Хранитель зыркнул на неё, насколько это слово вообще применимо к столбу света.
– Иногда я не понимаю, на чьей ты стороне, – рыкнул он.
– О, дорогой… Исключительно на своей собственной.
Глава 9
Фиолетовые кляксы, набухая, расползались по небу, и брызги от них сыпались на город внизу, похожий на полураспустившийся цветок прозрачного и чуть светящегося изнутри голубого лотоса с золотистым узором на внутренней поверхности лепестков. Казалось, он беззащитен – но тысяча разноцветных осколков калейдоскопа грёз и сновидений, вращавшихся в широком и стремительном вихре, закрыли собой одну сторону города, а сияющие, играющие отражённым светом, преломляющие его до почти бесконечного спектра оттенков, будто алмазные, белые нити Сабры помогли с другой. Лилово-сине-чёрная пустота вокруг, подобная космическому вакууму, в котором рождаются подвластные лишь собственным законам цветные туманности, дышала враждебностью, и они плыли в ней, стараясь понять, откуда придёт следующая атака. Пространственно-временная складка никак не хотела разглаживаться, и лезло из неё неназываемое. Восприятие смертных милосердно тает при виде подобного, но здесь собрались лишь те, кого так просто не уничтожить. Они все заглядывали за грань и находили там больше, чем якобы истины и озарения, которые когда-либо постигали заурядные обыватели.
Навстречу извивающемуся злу метнулся парень, длинные розовые волосы летели по ветру за его спиной, янтарные глаза полыхали решительностью и ненавистью за гранью здравого рассудка и самоконтроля.
– Видо, стой! Не надо так прямо! – крикнула Сабра, но опоздала.
Золотые струны, тоньше конского волоса, но прочее стали, легли наперерез тому, что, очень упрощая, можно было назвать щупальцами. Они затрепетали – и от той музыки, что полилась уверенно и властно против мерзости, фальшивая ночь превратилась в залитый светом день. Что-то сакральное, священное, вечное слышалось в ней. Музыка, что шла из глубин естества своего автора, поднимала высоко-высоко на волне воодушевления и экстаза.
Мелодия была прекрасна, но потусторонняя тварь не прониклась.
Вскоре единственным звуком, который им пришлось слушать, остался крик агонии несчастного, которого медленно раздирали заживо, при этом обжигая плоть до костей.
Потом Иза и Сабра долго лежали вместе, обнявшись, но между ними ничего не происходило – смерть Видо мешала нужному настрою. Они только гладили друг друга по волосам, и Сабра, уткнувшись любимой в плечо, плакала. Та долго целовала её лицо, губы, шею, не переходя ни к чему большему, без обычных между ними страсти и вожделения, просто чтобы поддержать и напомнить – они обе ещё живы.
– Сколько это ещё продлится? Вчера умерли Марна и Локс, сегодня – Видо… Я больше не выдержу, Иза, я не могу! – истерика не прекращалась, хоть Сабра и пыталась затолкать рыдания поглубже – они застревали в горле и дальше не двигались.
Да, не скоро их ещё недавно такой идиллически мирный край оправится от последствий всего-навсего одного неудавшегося эксперимента… Густые леса, чьи кроны так приятно и нежно шелестят под ласковым дуновением лёгкого, дразнящего запахом готовящихся сластей западного зефира или южного бриза от зелёного, как глаза хищника, океана умиротворяющей дрёмы. Ухоженные сады со звенящими хрустальными фонтанами и декоративными водопадами в каждом. Неужели всё это неизбежно погибнет? Марна уже никогда больше не соберёт солнечные яблоки, лунные груши, апельсины любви и виноград надежды, а ведь в этом году урожай обещал удаться особенно хорошо. Локс не узнает, чем закончится его попытка вырастить цветок желаний с двадцатью яркими лепестками, насыщенно-алыми, полными соков, бахромчатыми по краям, спиралью заворачивающимися к звездообразному центру. Они были прекрасной парой и уже думали о ребёнке – сразу по окончании обучения. Но… Как и от Видо, от них не осталось даже трупов. Их сожрали почти моментально, и хруст костей никак не выходил у Сабры из головы. Тогда она просто упала на колени, сжала дрожащими руками виски и закричала. Сабра кричала бы до тех пор, пока её бы не съели тоже, но Иза успела оттащить её прочь. Сабра не понимала, зачем её спасать. Впрочем, в том состоянии она вообще ничего не соображала и вырывалась, не узнавая Изу, погружаясь в липкий кровавый кошмар. Иза не сдалась, и лишь поэтому Сабра ещё дышит.
Зачем? Зачем вообще всё?! Зачем было вставать каждое утро и куда-то идти?! Зачем Марна так беспокоилась об оценках и всегда выполняла задания первой и на отлично, даже те, к которым у неё не было ни малейшего таланта, потому что боялась огорчить родителей и разочаровать товарищей, если её даже похоронить нельзя, и семья никогда больше не увидит её, ни живой, ни мёртвой?! Зачем Локс берёг здоровье и каждый вечер тренировался в рукопашной борьбе?! Ведь ни то, ни другое не спасло его! И чего стоит мечта Видо отправиться в кругосветное путешествие со своей музыкальной магией, чтобы подарить её частицу каждому сердцу, от мала до велика, чтобы все были причастны к его радости творчества и единения с миром?! А ведь Видо тоже любил Марну, но та выбрала не его, и он уступил без борьбы, уважая её чувства и мнение, желая ей счастья. Да и как возразить, если ему всё сказали мягко, но вполне ясно и чётко? Чего бы он добился, если бы настоял на своём любой ценой? Даже устранив Локса, Видо получил бы лишь сломленную и погасшую девушку, доброй волей которой пренебрёг, униженную девушку, приобретённую как имущество, а не полноценную личность. Поступать так с любимой – неприемлемо. Видо даже улыбался, видя, как она сияет рядом с Локсом, называл их красивой парой от всей души, и ему действительно было хорошо от её удовольствия… Возможно, именно это и стало причиной его безумной и заведомо самоубийственной атаки. Марна погибла, и Локс, лучший друг Видо с самого детства, тоже. Кто-то смог бы идти дальше, но впечатлительный, нежный, околдованный чутким и красивым искусством юноша Видо не справился, сорвался и сгинул вслед за теми, кто был ему так необходим.
И теперь их всего двое. Комната. Раскрытое прохлады ради окно – и всё равно невыносимо душно и жарко. Небо фиолетово-багрово-чёрное, кажется выжженным и мёртвым, как будто и оно отреклось от них, хотя разлома отсюда, с такого ракурса, и не видно. Где-то там сражаются Имма и Фрид. Лишь благодаря этому город не тонет в кислоте и не захвачен тьмой от края до края. Беспощадный мороз Иммы и благословенный изумруд Фрида мощны, на них можно положиться, а сами ребята не склонны терять самообладание и, веря в себя, всё же не переоценивали свои возможности.
– Ты сильная Сабра. Ты выживешь, – серьёзно сказала Иза так, словно знала грядущее наперёд. Сабра бы не удивилась, интуиция порой выдавала фортели и похлеще.
– Ради чего?!
Сабра и правда не находила, за что ей ухватиться, чтобы выбраться из пропасти отчаяния, горя и тоски. Она панически боялась, что у неё вот-вот заберут и последние крохи, сжималась в комок и поддавалась психологической иллюзии о том, что, если не двигаться, ничего и не произойдёт. Умом понимала, что всё не так работает, но всё равно почти сдалась.
– Ради твоего любимого ягодного сиропа, например. Ради того, чтобы пройти по нарядной улице без страха, направляясь за не очень-то и нужными тебе, но так расслабляющими и развлекающими покупками и рассмеяться, спугнув из кустов какую-нибудь пичугу. Чтобы написать письма тем, кто уехал, и получить ответы. Вдохнуть аромат букетов, которые тебе подарят поклонники.
Иза сразу объяснила, что Сабра вправе встречаться с кем угодно и распоряжаться своим телом, как ей заблагорассудится. Она не считала нужным ограничивать чужое влечение и потребности. Жизнь длинна и сложна, и замыкаться всего на одном человеке раз и навсегда – глупо, так лишаешь себя всей пестроты красок мира, возможности узнать нечто новое, обменяться радостью и заботой с кем-то ещё. С одним легко получить моральную опору и проговорить весь ворох накопившихся проблем, выплёскивая и боль, и страх, и растерянность насчёт дальнейших своих шагов, потому что он специалист в этом. Другой знает миллиард нетрадиционных и оригинальных способов раскрепоститься, повеселиться, разгуляться на славу. Третий выучил наизусть большую энциклопедию мира и готов делиться этими сведениями когда и сколько угодно. И со всеми замечательно, и никого из них не хочешь потерять, и между вами царит гармония и доверие. Каждый признаёт достоинства остальных и смягчает недостатки. Сколько бы сексуальных партнёров какого угодно пола у любой из них ни было, от того, что получаешь с кем-то взаимное телесное удовольствие, и раз уж оба сочли друг друга достаточно хорошими и красивыми на персональный вкус, чтобы заняться этим, то после ничьё тело сквернее и грязнее не станет. Подумать только, в былые эпохи эгоизм и прихоти доходили до того, что даже общение и в целом выход на люди своей постоянной пары стремились свести к минимуму или вообще к нулю, словно взглядом или разговором тоже можно испачкать! С ревностью Иза не хотела иметь ничего общего. Она не собиралась опускаться до уровня гадости, низводящей достоинство живых людей будто бы к какой-то вещи, на которую ставишь своё клеймо, как на домашний скот. Сабра останется с ней и так, пока Иза дорога ей, а, если что-то перестанет ей нравиться в Изе, и смириться с этим не получится, как и найти компромисс – они без агрессии и негатива разойдутся, сохранив то положительное, что подарили друг другу. И только круглый дурак будет утверждать, что любить можно только одного! Насколько ущебный, убогий и нищий кругозор, перечень вкусов и интересов надо иметь?! А что, если один человек попросту не способен удовлетворить их все, каким бы разносторонним и образованным он ни был?! Невозможно, абсолютно немыслимо ограничить свой мир лишь одним-единственным избранником и проводить всё время только с ним. Человек может надоесть так, что от него затошнит, а из круга рутины и повторения одинаковых моментов изо дня в день год за годом потянет сбежать, чтобы не свихнуться! Оттого-то в древности люди и разводились, и изменяли друг другу напропалую. Ты не диван в личное пользование приобретаешь, на который больше никому нельзя садиться, а с живой, полноценной, разумной личностью сходишься, во всём равной тебе! Измена! Что вообще означает это слово? Что твоему любимому приходится скрываться от тебя, прятать влечение к кому-то ещё вместо того, чтобы сразу обсудить этот вопрос и делать всё открыто, с твоего ведома! Требовать уделять внимание, душевное и физическое тепло только тебе – эгоистично, деспотично и жестоко, а просвещённая цивилизация современности, к счастью, давно выше этого!
Да, Сабра хотела бы вернуться в те времена, когда они с Изой не тревожились ни о чём и свободно беседовали на любые темы, и лишь банальные дождевые тучи порой омрачали прекрасный и бесконечный синий свод над их головами. Она не идеализировала мир, не считала, что всё должно быть гладко и спокойно, да сама бы взвыла, если бы так вдруг произошло – однако, никогда не нагнетала атмосферу специально и не искала причин испортить себе настроение и вообще видеть вещи хуже, чем они есть. Но нет, тут глаза уже не закрыть, их уютный маленький рай разрушен и вытоптан, и на руинах ничего не построить – сама земля отравлена.
– Как ты можешь быть настолько спокойна?! Наши товарищи погибли!
Иза взяла Сабру за плечи и слегка встряхнула.
– Да, но мы их помним! Пока это так – они не пропали насовсем! Мы обязаны выбраться для того, чтобы сохранить их тоже!
Иза вздохнула, улыбнулась чуть виновато и погладила Сабру по щеке, как и всегда, если хотела донести до той, что она увеличивает беду в воображении.
– Всё будет в порядке…
Сабра поникла. И тут её боковое зрение выцепило что-то шокирующее.
– Смотри! Изумрудный купол Фрида! Что-то случилось!
Над городом и впрямь уже смыкалась зелёная сфера. Это была вершина умений Фрида, пик его нынешнего развития. И он уже применил этот свой лучший козырь. Да, враг непомерно ужасен, но даже куда более слабые приёмы отлично срабатывали! До сих пор… Что-то изменилось?
– Бежим! – Иза вскочила и потянула Сабру за руку. Не принуждение, а синхронное мышление. Они привыкли поочерёдно подхватывать одна другую.
Думая о невысоком светловолосом парне в очках, таком тихом и скромном в обычной жизни, но безупречном в бою, Сабра не могла не уловить, как сжимается её сердце. Она лишь надеялась, что он ещё жив, и они не опоздают. В отличие от них с Изой, да и всей их группы, отправленной сюда Мастером, при одобрении Хранителей, издалека на стажировку, Фрид и его бессменная напарница – местные уроженцы. Они проявили гостеприимство и щедрость, и будет неправильно бросить их на произвол судьбы лишь на том основании, что это их город. Да и противник таков, что отдашь ему этот город – отдашь все. Если монстр подрастёт и раскормится – не выстоят даже Хранители в полном составе.
Глава 10
Фрид рублено и резко взмахивал руками от себя, будто широкими жестами сеял что-то в чистом поле – и после каждого такого движения на потустороннее чудище обрушивался ливень изумрудных стрел. Имма превращала в сплошной лёд одно щупальце за другим, и сразу же разбивала в мелкое крошево то, что получалось. Сабра и раньше знала, что они сильнейшие, но не представляла, насколько, поэтому сейчас побаивалась их лишь ненамного меньше, чем лезущего с изнанки мироздания чудовища. Иза и Сабра – ровесники с ними обоими, но границы их дара несопоставимы. И не сказать, что у Фрида и Иммы резерв богаче, Сабра видела их показатели, это был единственный пункт, в котором они вообще не отличались – просто они лучше распоряжаются таким же количеством магической силы.
– Присмотри, – коротко бросил Фрид Имме и сердито подлетел к Сабре и Изе.
Они даже оторопели от того недовольства, что буквально сквозило в его ауре.
– Вам было не обязательно приходить. Мы бы справились, – Фрид смерил их суровым неласковым взором генерала, который увидел, что кто-то из солдат вышел на плац голым и пьяным.
– Но мы же… – Иза возразила было, но Фрид не дал ей договорить.
– Вы безответственно относитесь к отдыху. Это время вам дано не просто так, и на дежурства мы распределены не случайно. Кроме того, мы будем очень плохими хозяевами, если не сможем обеспечить дорогим гостям хотя бы этой малости… Я уж не говорю о том, что сама ситуация началась по нашей вине!
Фрид выглядел так, будто это его магия нанесла то фатальное повреждение завесе, из-за которого твари теперь так и норовили переть в брешь, стремясь её расширить и выпустить как можно больше себе подобных в тёплый, мягкий, сочный, будто манящий плод, мир снаружи, выглядящий для них в точности так же, как для голодного – аппетитное и роскошное угощение, разложенное на покрытом расписной скатертью праздничном столе.
– Мы увидели, как твоё заклинание накрывает город, поэтому…
– Да, чудище что-то разбушевалось, когда стемнело, – небрежно объяснил Фрид. – Я решил для гарантии уплотнить нашу оборону. Можете возвращаться обратно, – он озвучил это так, словно имел право приказать им остаться или уйти.
Иза помялась немного, теребя пальцы одной руки в другой и неосознанно перебирая ногами в зыбком и вязком стылом воздухе, наполненном частицами скверны и отблесками самой разной магии, что была здесь пущена в ход за последние сутки. Магия не остывает так легко и быстро. Многие предметы и места навсегда остаются с её немой, но и без того чересчур красноречивой печатью. Изе становилось не по себе, когда она обводила взглядом окрестности. Столько всего погублено! Кое-что лишь ранено, однако, и этого более чем достаточно, чтобы не оправиться никогда. Вот там, например, никогда не было такого гладкого пустыря, Иза помнила там деревья со звенящими листьями из живой, дышащей слюды. Их платиновые, бронзовые, свинцовые и ониксовые стволы попирали границу между допустимым и невероятным, опровергали правило о том, что лишь органическая материя жива. Именно их секрет когда-то постиг Фрид, с ним они поделились сокровенным. Он за последние три тысячи лет стал первым, кто освоил повелевание зачарованным изумрудом. Никто не верил в него, болтали, что, мол, парень напрасно расходует время – один из немногих действительно невосстановимых ресурсов, а он просто пошёл и сделал, ни в грош не ставя ни критиков, ни завистников.
– Послушай, Фрид… Вы не обязаны так жертвовать собой ради нас, – собравшись с духом, наконец выпалила Иза.
– Что?!
Он воззрился на неё так, будто не мог взять в толк, как ей вообще хватило духу ляпнуть такую несусветную глупость. Его явно задело за живое. Иза не имела в виду их смерть, лишь чрезмерную растрату сил, вместо того, чтобы позвать её и Сабру на помощь или связаться ещё с кем-то ради экстренного подкрепления, но Фрид взвился не на шутку.
– Жертвовать? – брезгливо переспросил он. – Слушай, ты… Если хочешь когда-нибудь стать сносным бойцом, выброси это слово из лексикона! Жертвовать… Это как муравьи под башмаком пытаются выглядеть героически и эффектно перед такими же, как они, пока тот опускается? Всё, чего добьются индивиды с таким мышлением – это стать раздавленным неузнаваемым месивом, ничего не отстоять и никого не спасти. Лишь живые меняют мир!
– А как же великие авторы, скульпторы, художники? – осторожно напомнила Иза.
– Пока они остаются в чём-то, что подарили миру – они не окончательно мертвы! Они смогли! А ты, пока смотришь по сторонам, как бы за кого-то или что-то умереть, упускаешь возможности!
По щелчку пальцев Фрида прямо там, где ворочалась и колыхалась бесформенная туша твари, ощетинился гигантский зелёный ёж. Точнее, шар, лишь отчасти напоминающий ежа, или даже дикобраза – длиной игл и их остротой. Фрид хлопнул в ладоши – и шар взорвался изнутри, терзая и раздирая омерзительную массу то ли плоти, то ли негатива, принявшего материальную форму.
– Отбрось всю сложную философию и живи! Когда у тебя угрожают отнять свет, землю и даже воздух – не до заумных рассуждений!
Драгоценные камни, зависающие словно бы в невесомости, левитирующие безо всякой опоры, стали ступенями для Фрида, по которым он пустился бежать по широкой дуге вокруг врага. Каждая из них, когда он оставлял её позади и уносился дальше, превращалась в лезвие и вонзалась в монстра на сверхзвуковой скорости. На минуту даже показалось, что Фрид в состоянии с лёгкостью, непринуждённо танцуя в полёте, расправиться с уродливой бестией сам, без них. Он был так свободен и красив в своей холодной, рассудочной ярости, в этой устремлённости к выполнению поставленной задачи любой ценой, кроме его, Фрида, смерти, что выглядел существом какой-то совсем иной природы, нежели они все, и даже Имма. Создан для полёта, для танца и для боя. Выверенные, чёткие, холодные и аристократически изящные движения. Любой бы понял, как много и усердно он оттачивал каждый свой приём, насколько хотел в этом преуспеть.
– Что встали?! Деритесь, раз притащились! – ломая хрупкий мираж своей почти божественной идеальности, проорал Фрид во всю мощь лёгких с другой стороны этой тошнотворной громады.
Сабра закусила нижнюю губу… Он прав. Они здесь не для того, чтобы лечь костьми. Они с Изой ни за что не пополнят списки павших, пусть и доблестно, и как там ещё в таких случаях лгут, чтобы не заставлять никого плакать ещё и над ними. Защитники не должны опускать руки, ведь за их спинами сотни жизней. Утрата сокомандников заслонила им всё, они перестали тянуться в будущее, как если бы это было оскорблением памяти умерших, и смеяться тоже теперь нельзя, ведь это грешно, кощунственно, проявление чёрствости, безразличия… Но ведь ни Марна, ни Локс, ни Видо не вышли на эту роковую для них войну, чтобы потом, когда их не станет, все остальные последовали за ними, как падают бабочки с обгоревшими на свечке или лампе крыльями. Нет! Марна не поскупилась бы на подзатыльник, услышав о таком, а Локс бы общаться со слабачками и слюнтяйками перестал. Фальшивый комплекс вины – не для тех, кто вышел на передовую, и Сабра отлично понимала, что на месте их одноклассников мог оказаться кто угодно, в том числе и она сама, тем просто не повезло первыми принять удар и даже не успеть сообразить, с кем довелось столкнуться. Если бы пасть предстояло ей – меньше всего она бы хотела, чтобы это деморализовало и обессилило остальных, предпочитая, чтобы они лишь утвердились в желании преодолеть зло и вернуть как можно больше из того, на что оно беспардонно наложило лапы. А вот нет, рано облизывается на то, что ему не разрешали забирать!
Сабра вплела жемчужно-светлые нити в пёструю круговерть калейдоскопа Изы. Разноцветная вьюга накрыла монстра, разъедая его тело своей противоположной природой – всем хорошим, что ещё не сбылось, и лучезарно-радостными моментами, пережитыми вместе с теми, кого поглотило это ненасытное жирное чрево. Добавки он точно не получит, пусть и не мечтает! Злой азарт охватил Сабру вместе с желанием заступиться за всех и каждого в этом трепетном, очаровательном, ранимом, тёплом и живом мире. Пусть дети улыбаются, глядя в чистое небо, и беззаботно играют, их мягкие щёчки не побледнеют от ужаса, а глаза не наполнятся отчаянием, горем и безысходностью. Все надежды мира возложены на них, эти малыши – то, к чему он придёт, когда поколения сменятся.
Чудище взревело, и одной этой волной их отшвырнуло назад и вниз. Из Сабры вышибло дух, перед глазами потемнело. Рядом вскрикнула Иза. Относительно издалека, но вполне различимо грязно выругался Фрид. Голос Иммы властно осадил его, и он замолчал.
Монстр просунулся ещё немного дальше в брешь, теперь нависая над ними. Неведомая отрава капала с разодранных, истерзанных боков. Монстр низко ворчал и явно уже торжествовал победу. Сабра закрыла глаза, но так ей стало лишь хуже – она предпочитала знать точно, где враг, и сколько секунд ей осталось.
Три стёклышка, красное, сиреневое и бежевое, пронеслись как сверкающие пули и воткнулись в чудище. Иза! Она перетягивала его на себя, чтобы оно начало с неё!
– Нет… – изнеможённо, горестно, едва разборчиво пролепетала Сабра.
Пламенная колонна обрушилась вдруг на монстра, пронзая его, как божественным копьём. Не только земля – вся реальность сотряслась.
– Хранители… Мы спасены! – голос Сабры задрожал, в глазах смешалось столько эмоций, что описать всю их палитру не взялся бы и самый знаменитый столичный поэт.
Хранители шли чеканным шагом, но, одновременно с этим, ухитрялись выглядеть как властители всего сущего, ничуть не взволнованно и не напряжённо, они надвигались неотвратимым правосудием, шесть основ этой несовершенной реальности и та самая причина, по которой она ещё не рухнула. Буквально. Их мир парит над безднами нечистот и мрака, и Крылья держат его, направляют, пестуют, как ребёнка. Восторг ребёнка, который впервые попал на ежегодный столичный фестиваль талантов, или подростка на королевском балу, где может сам увидеть самых знатных и богатых людей государства, переполнял Сабру. Она боялась Хранителей – и любила их. То самое ощущение "ну, вот теперь-то наши точно всех плохих и злых победят" целиком завладело её душой.
– Да прольются на этот мир доброта и милосердие Улефа! – невысокая смуглая Хранительница в синем платье, черноволосая и черноглазая, молитвенно сложила ладони перед грудью и превратилась в столб лазурного света.
– Да поделится Улеф с нами со всеми своей отвагой! – подхватил её напарник, крепкий и внушительный, словно могучий многовековой дуб, мужчина, повторяя её жест. Его сияние оказалось ярко-красным, пронзительным и вызывающим, дерзким и страстным.
– Да сразит всех врагов Улефа неизбывный страх, парализуя и лишая сил, – монотонно пробубнила ещё одна женщина, худая бледная блондинка в круглых очках. Её случай был тот самый, когда сама чернота парадоксально может сиять.
Партнёр носительницы страха, кажется, сам боялся её, но тщательно это скрывал.
– Да укажут нам интуиция и мудрость истинный путь, – чуть торопливее, чем требовалось, добавил он сразу за ней. Его безупречно белый свет стал огромным контрастом с её энергией.
– Да приведут нас к цели уравновешенность, рассудительность и стойкость Улефа, – ещё одна Хранительница, блёклая, как отчёт о прополке сорняков, исполнила свою часть так, как, наверно, читала бы инструкцию по применению какой-нибудь техники. Серо-стальное сияние влилось в общий поток.
– Да поможет нам воображение Улефа, – её напарник и, по совместительству, брат-близнец стал завершающим звеном цепи. Его свет заиграл всеми красками радуги.
Речитатив шести Хранителей и их мощь соединились и закрыли трещину. Монстр, спасаясь, резво убрался обратно в неё, и края сомкнулись за ним. Конечно, не следовало обманываться, настанет день – и он выползет снова, но Сабра искренне рассчитывала, что все они к тому моменту вырастут во много раз во всём, по уму и силе, как физической, так и моральной, по воле и контролю над собой – не чета нынешним себе.
Глава 11
Крытая галерея по широкой дуге огибала внутренний двор, сплошь залитый алым – всё, от травяного покрова до листвы деревьев, имело именно такой цвет, да ещё в одном из самых насыщенных, густых, ярких его оттенков. Странный вкус, но осуждать других за предпочтения не входило в привычки Фрида. Ну и пусть оно выглядит так, словно бы кто-то устроил там кровавую бойню, это его не касается, и вообще через пять часов он отсюда уедет. Скорее всего – навсегда. И скучать ничуточки не станет, даром что здесь вот уже десять лет как жил его старший брат с женой и тремя дочерьми. Честное слово, тащиться сюда дважды в году – повинность хуже воинской. Его призывали, он знает, с чем сравнивает… Фрид едва выносил свою семью, и такие вот официальные визиты вежливости стоили ему всякий раз половины оставшихся нервов. Нет, они не скандалили, не дрались, ни о чём его не просили, просто были настолько приторно и демонстративно душещипательными и трогательными, что у него зубы сводило, словно он сходил на бездарно и кое-как поставленную кучкой дилетантов любовную драму. Постоянные уменьшительно-ласкательные эпитеты, романтическое воркование, поцелуи чуть ли не поминутно… Даже для того, кто смотрел со стороны и не особенно внимательно, они прилипали к зубам, будто тягучая сладость, и Фриду, пусть сосался в дёсны и не он, очень хотелось плеваться радугой. А ещё завязать себе глаза поплотнее. И как им до сих пор не надоело? Или они пытаются ему что-то продемонстрировать и доказать? Нет, ему не обидно от того, что по долгу службы он, скорее всего, не женится вовсе. Его всё устраивает. Его жизнь – не ржавая порожняя чаша, в которой ничего, кроме пыли, отродясь не бывало, брат с этим погорячился. На самом деле Фрид с детства не мыслил себя без магии, а брату ничего не досталось от природы, и сначала тот плакал, завидовал, дулся и грубил, а затем не очень умело и правдоподобно притворился, будто ему всё равно, и это Фрид тут неудачник и пустозвон.