Отпустив Фрида, Имма поплелась прочь, не разбирая направления и цели. То и другое потеряло для неё всякое значение. Сам мир словно потускнел, обрёл серый налёт. Она обязана существовать, ведь для того, чтобы помочь ей, кто-то погиб. Этот долг, который никаким иным способом не вернуть, тяжёлым жерновом повис на её шее. Да и ей уже не пятнадцать, чтобы вешаться или топиться от неразделённой любви, разыгрывая из себя королеву трагедии и драмы. Имму раздражали сопливые малолетки, которые свою первую любовь преподносят как центр всего сущего, носясь и нянчась с ней, как наседки с яйцом, хорошо хоть не квохтали так же. Они обожали разводить драму на пустом месте, не имея толком опыта, ничего не зная о жизни, и ей хотелось отхлестать каждого из них по щекам, чтобы привести в чувство и заставить осознать – вокруг их якобы любви мир не вертится, и с ними страшного тоже ничего не произойдёт, если им не ответят взаимностью. Имма сдерживалась, зная, что насилие вразумляет плохо, редко и не всегда. Она проходила мимо, поджав губы, с отрешённым взглядом, предоставляя им без помех вникать в перипетии и тонкости человеческих взаимоотношений.
Что же, пора возвращаться в родной город, здесь миссия окончена. Она прекрасно обойдётся сама по себе, ей ни к чему напарник, ведь до того, как ей дали Фрида, она отлично работала соло. И прощаться ни с кем не будет, никто из них не дорог ей настолько, они лишь действовали ей на нервы и нуждались в опеке, не способные сами за себя постоять ничтожества. Знала бы Имма, как выйдет в результате – отказалась бы приходить, и пусть бы они хоть все сгинули, она бы и не поморщилась. Те, кто не способен разгребать свои проблемы и выжить без помощи чужих людей, не достойны, чтобы на них ещё драгоценное время и магию тратить. Имма всегда думала лишь о собственной выгоде, пока не встретила Фрида, и, пожалуй, теперь есть резон вернуться к этому. И больше никому она не позволит навязывать ей ценности, идеалы и просто дружбу. Сколько Имма себя помнила, она никому не была нужна. Даже в родительском доме она жила как ребёнок, которого берегут лишь потому, что он должен стать наследником, причём так, словно все проблемы можно решить, заплатив няне, гувернантке или преподавателю выбранных для него старшими дисциплин. Она и не рвалась сближаться, но по юности примерещилось, будто Фрид особенный. Локти кусать поздновато, равно как и обижаться или расстраиваться, она продолжит жить, не вспоминая о его существовании. Сейчас Имма лишь хотела надеяться, что не наступит тот день, когда ей придётся начать стыдиться их знакомства, услышав однажды что-то из новостей о событиях в столице и решениях Хранителей. Но это потом, а сейчас ей не хватало миссии, на которой можно кого-нибудь убить, не мучаясь никакими угрызениями совести. Или хотя бы как следует подраться – совершенно не то, но всяко лучше, чем вообще ничего. Чем ещё, в конце концов, такой, как она, живому льду и морозу, предназначенному для ликвидации опасных элементов, как одушевлённых, так и природных, заниматься? Подумав об этом, Имма вдохнула полной грудью. Ей полегчало. Да, этой причины достаточно, чтобы спокойно жить дальше и даже изредка бывать счастливой. Ни любовь, ни другая привязанность не замедлит её движения вперёд, не застит обзор, не скуёт по рукам и ногам! Имма свободна, ей больше не придётся учитывать мнение партнёра, присоединяться к его сомнительным авантюрам, и перед ней открыты любые дороги!
Вдруг Имма остановилась. Тень накрыла город, безобразным пятном расползалась по улицам, погружая их во мрак. Имма вскинула голову и увидела громаду, похожую на странную рыбу с шестью симметричными плавниками, медленно опускающуюся на столицу. Нет! Судя по её размерам – та накроет не меньше, чем треть всего острова! Металлические бока, длинные ряды пушек… Это корабль!
– Ну уж нет! – закричала Имма, узнав эмблему на носу махины.
Дюжина ледяных сталагмитов выстрелила из земли и чуть ли не в мгновение ока пробила днище корабля. Накренившись, тот начал заваливаться куда-то за край острова… Праздновать победу, однако, было рано. Целая армада таких закрыла весь горизонт.
Глава 28
– Это ваша вина, что мы не успели до конца их гражданской войны. Вы настолько увлечены составлением планов в разных вариантах, что до реализации у вас не доходит!
Женщина в пурпурной мантии, высокая и статная, возмущалась громко, умудряясь при этом не кричать. Её белые, как крылья лебедя или шерсть зимнего волка, обитающего лишь на крайнем севере острова, волосы рассыпались по спине и плечам. Их венчала серебряная диадема, украшенная рубинами. Она выглядела как по меньшей мере герцогиня, а подавала себя как королева-мать при немощном и мягком сыне и запуганной ею же невестке.
– Вам никто не давал права разговаривать со мной в таком тоне, даже если вы руководите нашим доблестным наступлением, и мне всё равно, кто там ваш отец! Я такого не потерплю!
Седеющий мужчина в алой военной форме с золотыми позументами, крупными пуговицами с гербом на каждой, резко поднялся, грохнув обеими ладонями об стол. Его худая фигура, впалые щёки, цвет кожи, что-то в глазах – всё это выдавало проблемы со здоровьем, причём, вероятнее всего, хронического типа. Тем не менее, он выглядел вполне крепким и способным о себе позаботиться, чтобы это не стало весомой проблемой ещё лет десять, а осанка и голос прямо показывали – этот человек опасен.
Ярко освещённое просторное помещение украшали картины воздушных баталий, висящие на стенах. Всё было настолько стерильно белоснежным, что резало глаза. Чужой остров из длинных, уложенных горизонтально овалов иллюминаторов выглядел игрушечным макетом. Они добрались! Нет больше места колебаниям, дискуссиям, перепалкам с вышестоящими о том, стоит ли страх расстояния и активного сопротивления аборигенов отказа от попытки и смирения с тем, что им надо дальше ютиться на жалком, полуразвалившемся клочке суши! Там им не придётся больше жить в ожидании, когда земля расколется на куски прямо у них под ногами, и рухнут купола их храмов, шпили башен и прекрасные многоярусные висячие сады! Когда разведчики донесли о смуте среди коренных жителей второго острова, она была на седьмом небе от восторга, граничащего с эйфорией! Они тут же поспешили выдвинуться, но не уложились в срок… Отступать поздно! Они заберут то, что им так необходимо! Во имя принцессы Абиллы, чести их народа, братьев, сестёр, детей и себя самих!
– Вы забыли, что без меня сидели бы и дрожали, гадая, развалится ли этот хлипкий островок сегодня, или можно ещё подышать и нажраться от пуза, – холодно и зло процедила женщина, ничуть не впечатлённая воплем в её адрес.
– А на что ещё годны сибариты вроде вас, которые едят и пьют за счёт простых граждан, имеют все привилегии по одному лишь праву рождения, и лишь теперь наконец ударили палец о палец сами?!
Женщина побледнела от ярости, её зрачки сузились, ноздри агрессивно раздулись. Негодование, которое она выплеснула на оппонента, было рассудочным и ледяным.
– Я отдала все сбережения моего рода, чтобы нам было, на чём лететь, и я не одна такая! Многие лорды и леди сейчас с нами! И не смейте принижать нас только за то, что нам немного повезло иметь высокий статус с детства, мы это не выбирали так же, как не выбирают дети бедных семей из трущоб! Только они обычно завидуют нам так, словно мы сделали это не просто сознательно, а ещё и нарочно против них! Никто не думает, что мы тоже можем не быть рады! Чем выше стоишь, тем дольше и больнее знаете ли, падать!
Да, обычно так и смотрели на жалобы аристократов. Это неимущим оборванцам пусть и брезгливо, и снисходительно, и с неприкрытым высокомерием, но сочувствовали. У представителей благородных семейств такой привилегии не было, если они сетовали на судьбу и выражали недовольство положением своим – значит, зажрались. А ведь многие пути, по которым простолюдины могут бегать хоть вприпрыжку, для них наглухо закрыты! Не подобает, или слишком опасно, или считается, что попросту ни к чему им утруждать себя чем-то таким, о чём они просто могут распорядиться, и слуги всё исполнят. Слуги же не люди, а такие же вещи, как пепельница, шкаф или канделябр, только передвигаются сами, дышат и иногда говорят – так было принято считать в высших кругах, иное отношение к этим бесправным считалось моветоном.
– Теперь, когда они предупреждены, вы готовы потерять половину армады? – мужчина говорил ядовито и едко, щедро сдабривая критику сарказмом. – Враг непрост и легко нам позиции не уступит.
– Если потребуется… – тихо промолвила женщина, сверля его взглядом. – Я сама лягу костьми, но их остров будет наш. Так должно быть, и так будет.
Чувство собственной правоты охватило её. Она любила родину, и сегодня – её звёздный день, её шанс проложить для всех, кто остался позади и надеется на неё, широкий мост в лучезарное будущее, где не придётся жаться на ограниченной территории, которая с каждым годом всё меньше и меньше! Да она зубами выгрызет вожделенную добычу, если понадобится! Не постесняется! И ей без разницы, в какой проклятой яме страданий и горя утопить защитников, потому что она ничего им не должна, а, если чересчур трястись над человеческими потерями с обеих сторон, не достигнешь ничего и никогда! Полководцы испокон веков совершали завоевания, не пугаясь гор трупов, которые они оставили за собой! Только дети и законченные идеалисты думают, что утопия достижима, лишь когда счастливы все! Нет, это ещё заслужить надо, и рай получат те, кто выстоит вопреки всему, те, кто не дрогнул от мысли о том, чтобы раздавить конкурентов и телами их выложить себе путь! Войну не начинают, если дрожат при виде порезанного пальца, своего или чужого. Это крайняя мера измученных, утомлённых лишениями, доведённых до крайности людей! Отступать некуда, ведь дома им вскоре придётся отделываться любыми правдами и неправдами, да хоть с края острова в бездонную пропасть сталкивая, от лишних ртов, от тех, кто занимает драгоценное место и не приносит пользы. Зная, что наступит пора, когда не уцелеет никто, но стараясь протянуть подольше за счёт избавления от лишних. О, да, она перережет глотки какому угодно количеству противников, без колебаний, отлично сознавая, что там тоже люди, такие же, как её соотечественники. Им, увы, не повезло – они чужие для неё, и она расставила приоритеты. Она отчётливо запомнила детство. Ей было всего девять лет, когда им предложили переселиться и взять с собой самых доверенных и исполнительных слуг. Остальным велели ничего не сообщать. Она уехала с родителями в крупный, густо населённый город, поближе к столице, а все, кого они покинули, спустя всего двадцать дней провалились вниз вместе с особняком, прилегающими к нему деревнями, что входили в собственность высокопоставленной чемьи, бросившей их на произвол судьбы, и внушительным ломтём острова. Она не забудет, это её ноша, пригибающая к земле. Ноша, от которой трещит хребет, а ноги подкашиваются. Но нет, эта ноша не заставит её остановиться, ведь, оглядываясь назад, точно никогда ничего нового не достигнешь. А такое для неё – непозволительная роскошь. Каждые сутки промедления – кто-то ещё, не спасённый вовремя, падающий с разинутым в истошном крике ртом. Поэтому она покажет всю беспощадность, которой её наделила природа, выдавит даже больше, чем имеет на самом деле. Она ненавидит тех, против кого они выдвинулись, уже хотя бы потому, что им не приходится проходить через этот ужас, обречённость, безысходность, тоску, недоверие даже к близким и родным, разочарование и отвращение к себе! С жиру бесятся, между своими же дерутся! Вот что отлично доказывает – они там живут припеваючи и настоящего горя не хлебали!
– Вот как… Они поставили купол. Что же, посмотрим, как долго он продержится под массовым обстрелом, – хладнокровно заявила она, выглянув наружу, там, где что-то переливалось бесчисленными оттенками, от серебра до зелени, перегораживая им подлёт к острову.
Хватит! Они долго трепетали перед империей загадочных магов, не решались протянуть руку за их плодородными и просторными землями… Пора сокрушить то, что внушало им всем такой страх! У магии тоже наверняка есть слабые места, не может быть, чтобы их не оказалось! Те, кто снарядил их и положился на них, ждут! Нельзя подвести горящие надеждой души! Все те сотни глаз, что вглядываются с напряжением и нетерпением в дали горизонта, не должны погаснуть! Ведь, без преувеличения, от результата рейда зависит их жизнь, и пусть они не прочувствуют сполна никогда, ни при каких обстоятельствах, какой ценой та будет куплена! Жить с подобным грузом под силу не каждому. Пусть для них события, что вскоре разразятся здесь, останутся зыбкими и туманными, как бы спрятанными под густым покровом тайны. Так действительно будет лучше для всех – они не услышат раздирающие сердце на части крики агонии и боли, не будут своими руками сжигать наваленные друг на друга огромными грудами трупы. Не увидят брошенные дома, опустевшие улицы, по которым лишь марширует доблестное войско их страны, и ни одного местного жителя на всю округу, даже птица мимо не порхнёт. Не будут до конца своих дней проклинать себя за то, что допустили это, согласились на такой расклад. Их чувство вины ничего не изменит, не исправит, но, если они не вынесут произошедшего и последуют за упокоенными коренными обитателями острова – то, что армия приняла на себя столь неискупимый грех, обесценится. Они просто наплюют на дорогой и едва выцарапанный для них подарок. Нет-нет, им ни к чему знать, и все доклады будут строго засекречены, от первой буквы до заключительной точки. Возможно, через десять или двадцать поколений их расшифруют, напишут книги, снимут ленты, и дети будут гордиться предками, но пока это недосягаемая грёза. Ничего, фантазии превращаются в быль, если пролить за них океан крови и пота.
– Не экономьте боеприпасы. Мы долго копили их, теперь обрушим всю нашу мощь на их оборону. Постарайтесь сбрасывать как можно больше одновременно, чтобы усилить эффект. Не позволяйте им восстановить барьер, когда появятся трещины, продолжайте атаковать без перерыва!
Она командовала воодушевлённо, бодро, словно сама богиня сражений и оружия. Объявила это по внутренней связи всему флоту, стараясь говорить громко, убедительно, страстно, как та, кто истинно рождена властвовать над тысячами. Её энергии хватило бы на целый батальон, а веры в успех – на весь остров, откуда они прибыли. Да, всё верно, она исполнит все свои клятвы, все задумки! То, ради чего вступила в ряды бойцов своего славного острова и надела форму! Те эмоции, с которыми она поднималась по трапу на борт – сладостное предвкушение, безудержный гнев, упоительное воодушевление, ворох идей и радужные мечты, наверняка что-то да значили, она применит их по назначению здесь! А им вслед махали красными, голубыми и зелёными флагами, бросали в воздух конфетти и цветы, дети из Дома Раннего Обучения очень слаженно и старательно пели гимн. Знаменательный день, из тех, что входят в историю и в легенды. Они шли, а вслед им кричали, что будут молиться на них, как на иконы. Они – святые во плоти. Сама принцесса Абилла благословила их и даже прослезилась, но изо всех сил крепилась, чтобы придать им бодрости и радости… Вот ради чего стоит жить, убивать, умирать! И она принесёт на родину праздник, обрадует всех, от мала до велика, что им будет, где строить, резвиться, лечить, учиться и учить, работать, развиваться. Всё непременно будет прекрасно, вот во что она верит и будет верить до последнего вздоха и удара сердца.
Глава 29
Всё тянулось лентой, пронзающей пространство, похожей на бесконечного змея, того, кто старше самого времени. Вот уже пять лет как шла эта война, а Тане казалось, что вечность. Время полностью лишилось своего прежнего значения. С одной стороны, прожить и не понести чудовищные потери, отдавая смерти что-то неизмеримо важное, ещё один дополнительный день становилось огромным сроком и серьёзным успехом, с другой – теряешь этим дням счёт. Кажется, что ещё вчера был мир и покой, а, стоит лишь выглянуть в окно и увидеть разруху, полуснесённые взрывами здания, раскуроченную мостовую, как сразу понимаешь – нет, беда не примерещилась и вовсе не только что началась. Тана уже с трудом открывала глаза на рассвете – вставать приходилось спозаранку. Никто не погладит её по волосам и не скажет, что всё закончилось, пока она спала. Оплавленные окна, запах гари, мёртвые цветы, котлован на месте любимой кондитерской Таны после того, как на это милое заведение, где всегда пахло сладкой сдобой, с улыбчивым и румяным продавцом сбросили бомбу… И зачем, зачем всё это?! Дурнотный вязкий бред, как будто какая-то жижа вязнет к подошвам, тянется за ними, и ты едва ли не прилипаешь к ней.
Но всё продолжается. Вперёд, навстречу ещё одному дню, чтобы окунуть в кровь и его. Ни к чему рассуждать, когда можно и нужно бить.
Тана взбежала вверх по наклонённому немного вбок сталагмиту, оставшемуся после одного из сражений Иммы, и прыгнула так высоко, как могла. Она сделала несколько шагов по воздуху – под её ногами на миг мелькнули и исчезли тонкие зеркальные пластинки, – и, ударив магией наотмашь, буквально пробила корпус одного из кораблей, ввалилась внутрь и заозиралась в поисках врагов. Магия, смыкаясь плотной аурой вокруг Таны, защищала её от декомпрессии, а вот нескольких солдат, которым так не повезло подвернуться в том же отсеке, куда она попала, не защитило ничто. Тана даже ничего не делала, просто смотрела, как их выволакивает наружу с выражением потустороннего ужаса на лицах. Правильно делают, что боятся, она тут всем покажет, что так и надо! Тана, конечно, понимала, что у них есть свои мотивы, что, возможно, они вынуждены так поступать, но её это не волновало, она уже расставила приоритеты. Хотели бы – попытались бы поладить миром, как-то договориться, найти устраивающий всех компромисс, остров-то большой… Но, раз уж напали, значит, пусть будут готовы получить в ответ! Всех будешь пытаться понимать, принимать и щадить – голым и босым по миру пойдёшь. Тана не обманывала себя – да, она теперь убийца, но, если её родной город и её люди уцелеют, любое количество погибших с другой стороны сполна окупится. По крайней мере, в её глазах. Пусть любой запомнит после этого урока, что напасть на их остров значит стать смертником, причём без малейшей пользы! Поэтому Тана не отступит, пока может продолжать атаковать. Сердце её, может быть, и болит за павших от её руки, но она слишком хорошо знает, какова альтернатива, и не дрогнет. Да, они умирают, их глаза погасают, а тела, ещё недавно полные энергии и жизни, похожи на мешки с отрубями или опилками. Это грустно и мучительно. Но иначе точно так же будут выглядеть её соседи, товарищи, да все, кого она встречает, выходя из дома. А третьего не дано, им не предоставили варианта найти общий язык без агрессии. Их собирались стереть в ничто, в мелкую пыль, и это несказанно злило Тану, до того, что она аж полыхала и от всей души радовалась каждому подбитому кораблю, пусть его экипаж состоял хоть из сотен таких же личностей, как она. Тана нарочно представляла их как одну сплошную массу, которую полагается зачистить в кратчайшие сроки. Ей не сбежать от последствий своих поступков, с этим грузом предстоит жить всегда, но Тана сознательно сделала этот выбор и следует ему. А тем, кто вынудил её так поступать, ещё предстоит ответить тоже, уж она не спустит! Тана не жестока, но и милосердие в слезливом и сопливом виде не входит в число её сильнейших и лучших сторон. Пусть получают по зубам, всякая битва, на которую выходишь, включает в себя готовность не только всех одолеть и что-то доказать, но и самому быть разбитым вдребезги и окунуться в зловонную лужу поражения.
Роскошное убранство коридоров, будто подчёркивающее материальное благополучие захватчиков и их превосходство, окончательно превратило Тану в летящую им навстречу разъярённую фурию. Как они смеют лететь с целью устроить геноцид с таким шиком и помпой, с такой беспечностью, будто отправились в круиз или на пикник?! Ярко представилось, как они здесь непринуждённо пьют вино и едят конфеты, пока внизу люди горят заживо или гибнут под развалинами зданий. А потом – спокойно ложатся спать, и ничто не портит им отдых на мягких перинах. Да, вероятно, не у всех так, рядовые наверняка и не мечтают о подобном, но верхушка точно жирует и пирует. А рядовые подыхают за них, хуже, чем беспризорные собаки – без имён, с одинаковыми, словно на заводе штампованными, лицами, в форме их вообще друг от друга не отличить. Тана могла им сопереживать, но это ничего для неё не меняло. Если она промедлит, если подставит спину или просто протянет руку помощи – они без малейших колебаний выстрелят по ней в упор. Для них она – злая ведьма из чужих краёв, воплощение всего плохого и тёмного. Это читалось в их зрачках, в том, как дрожали их руки и губы. Некоторые бросали оружие и едва ли не с воем пытались убежать, но Тана не позволяла. Ничто не мешало ей бить их в спины. Любому очевидно, что война – не дуэль, тут никакие кодексы, мораль и благородство не работают. Война сковыривает засохшую корку никому не нужных принципов, обнажая неприглядную суть. Ничего доблестного в такой смерти нет, они просто пушечное мясо. И обращаться с ними Тана будет соответственно. Наверно, не все они выбрали себе такую участь добровольно и в здравом уме, им налили в уши пропаганду и устроили всеобщий призыв, но ей-то какая разница? Она видит цели и ликвидирует их. Иначе следующей мишенью станет уже её сын. Вану ещё жить и жить, и Тана ему не расскажет подробности об этом дне никогда – он не должен думать, что ей понравилось. Её мальчик вырастет свободным и светлым, не отравленным предубеждённостью ни к кому и ни к чему. Для этого Тана пожертвует своим светом, идеалами, верой в счастливый и гармоничный мир, в котором нет места ни насилию, ни зависти. Увы, но с человеческой натурой такое невозможно. Люди всегда выхватывают друг у друга лакомые куски изо рта, и это не прекратится, пока стоит мир. Но в Ване Тана ещё видела шанс, что всё будет хорошо, не для всех – так для кого-нибудь. Пока Ван жив и цел – Тане без разницы, что хорошо, а что плохо. Пока он жив – она способна на всё, чтобы его мир никогда не омрачили чёрные грозовые тучи, даже если собственный её мир ей придётся своими же руками разнести в мелкую труху и щепки. Тана знала, что на других кораблях сейчас сражаются близнецы, Сабра, Фрид, Вилитта и Ли, а также остальные Хранители и боевые маги столицы. Незнакомцы проклянут тот день, когда сочли этот остров лакомым кусочком, а их – куклами для битья!
Ненависть.
До их прибытия Тана не ведала истинного значения данного слова. Но теперь и ненависть её станет оружием, мечом и щитом. Плакать и прятаться, ожидая верного рыцаря или волшебное чудо на выручку, как героини розовых любовных романов из тех, которые можно хоть по штуке каждые десять дней лепить? Ну уж нет!
Когда она ворвалась в рубку управления, пилоты и обслуживающий персонал слишком поздно поняли, что происходит. Оттащив тела в сторону, Тана наугад ткнула в несколько кнопок на панели. Одна развернула корабль боком к остальным, вторая включила сирену и красные огни, как при пожарной тревоге, а третья запустила ракеты куда придётся. Ещё два корабля подбило, но третья сбила острый высокий золотой шпиль одного из городских соборов. Выругавшись, Тана направила корабль в гущу остальных на таран и, пробив корпус ещё раз, рыбкой выскочила наружу. Корабль въехал в другой корабль, и вспышка от них накрыла ещё несколько. Тана знала, что, если там и был кто-то из своих – магическое чутьё позволит им вовремя убраться. Все изначально были предупреждены о том, что такое возможно, когда выдвигались на миссию. Но, пока Тана падала, ещё три ракеты полетели в неё, но она отразила их обратно серебристо-голубыми зеркалами – правда, увы, попала не в те же корабли, что дали по ней залп, а в соседние.
С десяток кораблей застряли в белой паутине, будто сотканной из инея и льда, и теперь она медленно корёжила их – корабли скрежетали, сминаясь, будто пустые жестянки. Ещё полдюжины вдруг превратились в чистый изумруд и камнем рухнули вниз, но рассыпались в тёмно-зелёную крошку прежде, чем раздавили жилые кварталы. Разноцветные, будто стеклянные, лезвия калейдоскопа разрезали ещё три корабля прямо около Таны. Те самые, что выстрелили в неё. Тана улыбнулась – её не дадут в обиду. Взаимовыручка и поддержка всё ещё существуют даже в этой кромешной каше, где у каждого своя правда, и никакая из них при этом не имеет значения, кроме сугубо хладнокровных политических соображений лидеров. И она непременно до них доберётся, переломает все кости и вышибет дух! Она им покажет, каково распоряжаться живыми существами, как будто они деревянные фигурки на клетчатой доске! Флагман прячется за своей армадой, будто трусливый слабовольный король – за спинами безотказных пешек, но ничего, всё изменится, когда ему не за кем будет укрыться! Тана решительно настроилась преследовать его хоть до края света, сколько бы раз ей ни повторили, что возмездие – это низменно, достойно первобытных племён, а она гораздо выше, порядочнее и достойнее, ей глубоко наплевать. Не она примчалась в чужие владения и нарушила заведённый там порядок в угоду себе и каким-то выдуманным ею же прихотям. Сволочей надо любой ценой заставлять понимать, что они – сволочи. Тана верила в принцип равного воздаяния, он помогал ей не сдаваться перед подавляющей количеством мощью противника. Заменял крылья, поднимал навстречу солнцу. Эти ублюдки умоются слезами стократ больше, чем те, на кого они так подло и мерзко напали, и не пытаясь объясниться, даже пятиминутных переговоров не предложили! Ничего-ничего, скоро запросят, но не получат! Общаются с равными, когда есть хотя бы зачатки уважительного восприятия другой стороны. А с убийцами, не моргнув глазом согласными на геноцид сотен, не говорят, их отправляют в тюрьму или на виселицу! Честное слово, ради такого следует хотя бы ненадолго возвратить смертную казнь!
Глава 30
– Маршал Саари, сегодняшние потери составляют сорок две боевые единицы, и противник до сих пор преследует нас!
Как и следовало ожидать, местные аборигены так кровожадны, что и приказ к отступлению не помог. Как хищники, почуявшие, что добыча, пусть ещё может отбиваться и убегать, но уже измотана, и скоро её удастся взять, вогнать клыки в мягкую плоть. Маршал вздохнула. Она до последнего надеялась не прибегать к самым суровым мерам, но такой настырный и упёртый противник нуждается в острастке посерьёзнее, чем пара бомб на жилые кварталы. Диких и агрессивных животных надо держать в узде, едва позволяя дышать, если хочешь добиться от них проку. А они доказали уже, что, кроме магии, ни в чём не смыслят, другого оружия у них тут нет. Они не в состоянии оценить технологическое превосходство оппонентов и лезут на рожон, хотя и устрице понятно, что они не выиграют. Отсталые дикари, немытые обезьяны, ничего, кроме брезгливости, не вызывающие! Они не заслужили даже резерваций, и недостаточно интересны, чтобы их посадить в зверинцы! Их судьба – исчезнуть, сгинуть навсегда, как вызванная болезнью короста или сыпь – после того, как пациент начинает идти на поправку! Они даже своим островом распорядиться как следует не смогли – маршал прямо-таки задыхалась от возмущения! Как много не только не заселённых, но даже и не освоенных территорий! Её люди ютятся на жалком клочке земли, который постоянно уменьшается, а они тут привольно раскинулись и не ценят этого щедрейшего дара судьбы по достоинству! Им неведом ужас обречённости тех, кто вынужден тянуть жребий на то, разрешат тебе уехать, или же ты так и останешься заперт на крошащейся под ногами, ходящей ходуном, гибнущей тверди, зная, что, если хотя бы приблизишься к строго очерченной границе относительно твёрдой почвы – тебя застрелят как нарушителя, не моргнув глазом! Что, пожалуй, хуже всего – это, даже если ты окажешься счастливчиком, оно никак не распространится на родственников и друзей, и тебе придётся либо их покинуть, либо отказаться от счастливого билета в чью-то пользу. Желающих полным-полно, уговаривать тебя никто не будет. Наоборот, ещё и растопчут на радостях, если не поспешишь отпрыгнуть. Когда речь заходит о собственной шкуре – не до сантиментов. И солдаты не имеют выбора, им нельзя проявить сердобольность и кого-то пропустить, сделав вид, что они не заметили, или что с документами и пропуском всё в порядке. Ресурсы пищи и питья, жизненное пространство, одежда и кровь рассчитаны лишь на конкретное количество беженцев, и даже одну лишнюю единицу некуда девать, и никто не обязан тесниться ещё больше, они и так подвинулись, чтобы вместить дополнительное население, которое им не сваты, не братья и даже не знакомые. Маршал навсегда запомнила одну ситуацию – билет получил грудной младенец, а его мать – нет, и эта бедная женщина раненой волчицей рыскала вдоль стены и колючей проволоки, кричала, умоляла смилостивиться, пыталась сунуть малыша кому-нибудь в руки, но все отворачивались и спешили пройти мимо. Никому не нужна обуза на шею и лишний рот. Что им до этой конкретной женщины, если таких ещё сотни, и они ничуть не хуже, но обязаны сидеть и терпеть, ведь удача их не выбрала… Даже как-то справедливо – жестокое и холодное равенство, не имеющее ничего общего с милосердием, человеколюбием и добротой. Одинаковое отношение к мужчинам и женщинам, ко взрослым и детям входило в законодательство. Никакой дискриминации, довольны ведь, а? Жеребьёвку проводила машина, куда просто вносили весь список имён, полученный при переписи населения, без указания возраста и пола, а сама она такое определять не умела. Уклоняться от переписи означало почти в буквальном смысле подписать себе смертный приговор.
Местные же мартышки так не жили. Гражданская война означала в глазах маршала Саари, что они тут уже с жиру бесятся. На её родном острове войну себе позволить не могли, чтобы не расшатывать ещё быстрее его и без того хрупкий баланс. Они вообще даже самые простые действия всегда стократно обдумывали и взвешивали, боясь добавить на чаши весов ту песчинку, которая перетянет, и беда разразится вновь, быстрее, чем планировалось, и эвакуировать не успеют вообще никого. Некоторым это даже в кошмарах снилось – самой маршалу Саари в том числе. Это сразу анафема при жизни. Напряжение не отпускало её даже здесь, на корабле, спустя пять лет после того, как они покинули остров. Казалось, один неверный шаг в буквальном смысле – и они провалятся вниз, так камнем и ухнут к земле, ведь тонкая структура всей конструкции будет непоправимо сломана.