Она сделала шаг, и чуть не упала, – удержалась, схватившись за край бочки с холодной водой. Пол был скользкий и весь залитый чем-то липким, густым, красным… Лара наклонилась, дотронулась пальцами до пола, затем поднесла руку к лицу, к глазам… Затем понюхала красные пальцы…
Похоже на кровь. Кровь?
Что за бред?
– Вера! – крикнула Лариса.
И вдруг увидела, что со старого, вывернутого на изнанку пальто, свешиваются длинные густые человеческие волосы, а вспоротые швы – это страшные кривые разрезы на белой молочной коже… Лара застыла, потом сделала шаг к страшной находке, не в силах оторвать от нее взгляд и не в силах поверить своим глазам.
И встретилась с другим взглядом. С мертвым застывшим Вериным взглядом....
Лара закричала. Закричала так, что крик ее звериным эхом пошел над ночной деревней, над оврагом и болотом, встрепенулась на высокой старой березе сова, темная злая луна качнулась в испуге прочь от железной банной трубы и застыла недобро над домом.
Лариса не помнила, как выбежала из бани. Осознание себя самой, и того факта, что она еще жива и существует в этом мире, и кто она такая, и где она сейчас, пришло на крыльце дома, когда, почувствовала сильную резкую боль в колене. Тяжело громко дыша, Лариса огляделась. Серый мрак, старые ступеньки с пробивающейся между трухлых досок желтой травой. Лара лежала на крыльце, видимо упала, зацепившись за порог. Как упала – не помнила. Во дворе было тихо, и только ее громкое тяжелое дыхание нарушало мрачную зловещую тишину.
Лариса поднялась на ноги, потрогала рукой лоб. Что это было? Наважденье? Сон? Или… В глубине участка тускло, словно приглушено, мерцало окно предбанника. Пойти проверить? Посмотреть, убедиться, что страшное видение было дурным сном? От одной только мысли, Ларису бросило в холодный пот, затем в крупную дрожь, а во рту пересохло, как будто она долго кричала.
«Виталик!» – в ужасе подумала Лариса и бросилась в дом.
Мальчик спал, зарывшись в одеяло. Лариса подбежала к кровати, откинула угол теплого одеяла, и наклонилась к пасынку.
– Виталичка… – взяла его за плечо и стала трясти, легонько, но настойчиво.
Плечо мальчика было жарким, как банная печь.
– О господи! – отпрянула Лариса.
Виталик взвизгнул, как звереныш, крутонулся волчком на цветастой простыни, дернул тонкой ножкой, словно в судороге, и сел на кровати.
– Нам надо идти, – протянула Лариса к мальчику руки.
В темноте было видно, что маленькое бледное личико перекосила гримаса отвращения.
– Перестань! Перестань, пожалуйста! – закричала Лариса, бросилась к мальчику, сгребла его в охапку, прижала изо всех сил упирающееся тельце, и побежала прочь из дома.
Виталик засучил ногами, больно пиная Ларису, затем уперся ручками ей в грудь и выгнул спину дугой, пытаясь вырваться. Не разбирая дороги, путаясь в высокой траве, обжигаясь крапивой, Лара бежала к калитке, стараясь при этом удержать Виталика.
***
Василий Петрович снял милицейскую фуражку с лоснящимся от времени козырьком и положил ее на край стола. Прямо перед Василием Петровичем на мятой газетке лежал здоровый жирный копченый рыбец с растопыренными жабрами. Над столом приветливо склонилась подросшая вишня, в утлом дощатом сарайчике покудахтывали сонные куры. Василий Петрович почесал сквозь тонкую исподнюю майку живот и улыбнулся рыбцу. Полная луна, непривычно рано появившаяся сегодня в вечерних сумерках, вкрадчиво отразилась в большой белой чашке свежего пива. Кроме исподней майки на Василии Петровиче были форменные милицейские брюки и высокие не по сезону ботинки, плотно зашнурованные до последней дырочки.
Василий Петрович сделал первый глоток, крепко зажал голову рыбца между указательным и большим пальцами, и резко повернул ее на себя. Крепкий сухой позвоночник рыбы многообещающе крякнул, и в этот момент калитка со звоном распахнулась. Тревожно закудахтали куры, Василий Петрович уронил голову рыбца на газету.