FIAT PHOEBUS

1. Знакомство

Утро опять было серым и безрадостным. Впрочем, как и каждое утро, которое я встречала здесь. Каждый новый день был похож на предыдущий, все события повторялись одно за другим, в таком же порядке как это было вчера и позавчера, и месяц назад, и год. Я умывалась, несмотря на то, что многие из нас давно перестали это делать, затем расчищала снег вместе со всеми. Ну а потом плелась за своей порцией таблеток.

Их нам выдавала Жора, толстая баба с большой бородавкой на носу. Она жила с нашим надзирателем, которого все называли Боб. Его обязанности состояли в том, чтобы за всеми наблюдать и доносить про все, что подозрительно и не вписывается в рамки «Положения О». Они оба были Носителями, так же как и все мы, но за то, что выполняли «общественную деятельность» им позволяли время от времени покидать территорию резервации. Куда их возили – не знаю.

По всей резервации были развешаны камеры. За нами постоянно велось наблюдение из белоснежного, стоящего на возвышенности здания, похожего на огромное яйцо, без окон, без дверей. Мы знали, что там живут ученые, которые изредка выходили оттуда. Мы звали их Белые люди, не только потому, что они носили белые комбинезоны и маски, закрывающие рот и нос. Мы звали их так потому, что они, в отличие от нас, были здесь гостями. Приехали в это проклятое место, посмотрели за нами, понаблюдали и назад домой, к нормальной жизни с нормальными людьми.

Скажу только, что работа у них была не самая приятная. Они словно были нашими тюремщиками, которые во время распознавали бунт и усмиряли непокорных. Тех, кто не мог держать себя в руках, забирали в Белый дом. Неизвестно, как им там вправляли мозги. Одно могу сказать точно – возвращались они усмиренные, лишенные какого бы то ни было интереса к окружающему их миру.

После приема таблеток, которые заменяли нам прием пищи, мы выстраивались и ждали, когда начнут выдавать почту, многим родные передавали письма или посылки с одеждой или консервами.

Мне никогда ничего не присылали, но я все равно стояла вместе со всеми. Мы подходили к бараку надзирателя и ждали, когда он соблаговолит выйти к нам. Это был единственный волнующий момент каждого дня. Видеть какие – то эмоции на этих грязных, безразличных лицах. На некоторых, изредка, даже подобие радости.

Время от времени нам в лагерь присылали «гуманитарную помощь»: книги, ткань, одежду, лекарства. И тогда, я с радостью, забивалась в какой – нибудь угол, чтобы почитать интересную историю про любовь. Всегда обожала любовные романы, в основном классику. Жаль, что читала я очень быстро, если книга интересная, я не отрывалась, пока не закончу. Ну а когда читать было, собственно, нечего, мне доставляло радость навещать свою подругу Ким и ее дочку Мари. Они недавно появились у нас и вели очень уединенный образ жизни. Общались они только со мной.

Может потому, что в самый первый день я заступилась за них перед Гарри. У нас не любили новеньких, к ним относились враждебно и подозрительно. Нас и так было уже слишком много, постепенно небольшое поселение превращалась в лабиринт, состоящий из мусорных баков и бункеров, закопанных в землю, в которых ютились похожие скорее на животных, люди.

Наше поселение или резервация, находился на возвышенности. Со всех сторон его окружали горы и густой сосновый лес. Нас никто не держал здесь, мы были свободны в своих передвижениях. Только идти было некуда. В лютый холод, утопая в снегу по колено, а то и по пояс далеко не уйдешь. Да и куда идти, мы никому не были нужны. Общество отказалось от нас, они просто вычеркнули нас из своей жизни: «ради безопасности человечества».

Некоторые из нас, которых смело можно было называть безумцами, пытались покинуть это забытое Богом и людьми место, но те, которым удалось вернуться, рассказывали всякие страсти о здешних лесах. Мне не хотелось верить в эти глупости, но вход в свое жилище я закрывала на замок всегда. А потом, у нас стали пропадать люди, но мы настолько привыкли безразлично относиться друг к другу, что никто на это не обращал внимания. Нам некого было жалеть, все мы здесь просто доживали свои дни.

Я помню, как в свой первый день Ким стояла возле самого обустроенного бункера, в котором жил наш надзиратель. Обычно новеньких запускали группами, но ее впустили одну. Она стояла в бордовом комбинезоне, держа в одной руке чемодан, другой, сжимая руку маленькой хорошенькой девочки, одетой в белый комб.

Ким повернулась к нашей толпе, ожидавшей, как всегда, в это время почту и посмотрела на нас с такой невыразимой тоской, что у меня защемило сердце. Правда Гарри почему-то решил, что она посмотрела с презрением. И тут же ринулся к ней навстречу, чтобы показать, кто в доме хозяин.

– Эй ты, женщина, ты пришла в чужое место и нечего тут дамочку изображать. В чужом доме надо быть вежливой, а то можно и не проснуться с утра или девчонку свою потерять и не найти, – при этих словах женщина вся задрожала и, опустив глаза, сильнее сжала руку девочки. И хотя я знала, что Гарри ничего такого никогда не сделает – это он больше для порядка пригрозил, мол, знай свое место, и относись с почтением к тем, кто попал сюда до тебя. Мы, конечно, утратили в себе много человеческих чувств, но извергами не были. Горе объединяет всех, даже таких не похожих друг на друга людей.

– Ну-ка, полегче с моими друзьями, – встряла я. Гарри аж скривился, когда понял, что это я к нему обращаюсь. Не то, чтобы он меня боялся, скорее, уважал, знал, что я буду стоять до последнего. И хотя он был сильнее меня и к тому же не один, но у меня было преимущество в том, что я имела неосторожность когда-то с ним провести несколько ночей, скорее всего именно этот факт подарил мне некую неприкосновенность.

После того, как я решила положить конец этой связи, он предпочитал не замечать моего присутствия, да и я обычно не лезла в его дела. Но сейчас, что-то похожее на жалость шевельнулось в моей душе. Я смотрела в эти умные не по годам глаза маленькой девочки и вспоминала глаза моего сына. Только этим воспоминанием я и жила все эти годы.

– Ладно, живи, дамочка, – Гарри нехотя пошел прочь, за ним начали расходиться все остальные. А она так и стояла опустив глаза. Когда мы остались втроем, я подошла к ней и просто сказала: «Пойдем». Она покорно последовала за мной, ничего не говоря. Я повела ее к свободному бараку, где еще недавно жил Фил, ему было за пятьдесят, он был геем, поэтому наши отношения не выходили за рамки платонических. Он умер в последнюю осень. И с тех пор меня окончательно накрыло чувство безысходности.

Я не без труда, с помощью маленького ломика, открыла заледеневший люк и мы спустились в «хижину Фила». Все наши постройки были вкопаны в землю. Большая часть года была невыносимо холодной и поскольку все мы испытывали недостаток в теплоэнергии, приходилось прятаться под землей от этой вечной мерзлоты и бесконечных снежных заносов и метелей. Спасибо доброму человеку, который изобрел искусственный уголь. Это был серый порошок, скорее похожий на пепел, его фасовали в небольшие мешочки чем-то напоминающие бурдюки. Как только вынималась втулка, мешочек начинал работать, как грелка, с той лишь разницей, что обогреть один небольшой мешочек мог помещение площадью десять – пятнадцать квадратов.

– Спасибо, – Ким наконец решилась поблагодарить меня. Она встала посередине «комнаты», не отпуская от себя девочку. Они выглядели очень несчастными и, что бросалось в глаза, чужыми для этого места. Хотя, наверное, все мы так выглядели в первый день. – Мы так признательны вам. Меня зовут Ким, а это Мари. Я не знаю здешних обычаев и очень переживаю за свою дочь…

– Можете жить здесь, – как – то слишком резко оборвала я ее. Не люблю, когда говорят лишнее. И так ясно, что без меня ей здесь было бы очень худо. – Тут свободно. Никто вас не тронет. Главное, не лезть на рожон. Хотите выжить – выживете. Нет, тут вам быстро помогут с Господом Богом повидаться.

– Мы собственно…

– Здесь болтливых не любят. Говорить надо, когда спрашивают. При любых обстоятельствах лучше молчать.

– Да, да, конечно, – растерянно пробормотала она. Мне доставляло наслаждение видеть, как она неловко себя чувствует, как все тут ей чуждо и страшно. Я испытывала чувство удовлетворения оттого, что эта женщина, изнеженная жизнью на Материке, вдруг очутилась в непривычных условиях, которые и более крепких людей приводили к нервным срывам и даже безумию. Хотя, все кто выжил на этой помойке, все мы были в той или иной степени не в себе.

– Скажите, а тут всегда так холодно? – осторожно, чтобы не нарваться на очередную грубость с моей стороны спросила она.

– А вам разве не говорили, куда вы едете? Здесь зима почти круглый год. Небо всегда в тучах. Так что солнце вы уже вряд ли когда увидите. Привыкайте к мысли о том, что здесь вам не очень – то рады не только люди, но и природа, – мое накопившееся за все эти годы разочарование и горькая обида на жизнь, изливались сейчас на голову этой бедной женщины. Где – то в глубине моей души еще сохранились остатки человечности, поэтому я решила больше не грубить ей, по-крайней мере сегодня, чтобы самой не довести ее до безумия. Я взяла себя в руки и повернула к ней свое покрасневшее от ветра и холода лицо.

С первого взгляда было понятно, что Ким – не такая, как все кого мне довелось повстречать на своем пути. Невзирая на мою грубость, она держалась спокойно, смотрела на меня с благодарностью, на губах то и дело появлялась виноватая улыбка. В какой-то момент у меня появилось желание броситься к ней на шею, разреветься и поведать про все многолетние печали раздирающие мою душу на мелкие кусочки. Но вместо этого я лишь шагнула к ржавой лестнице, ведущей на поверхность и, уже поднимаясь наверх, пробормотала:

– Таблетки выдают в одинадцать, пять и девять возле дома надзирателя. Консервы получаете пайком там же. Если родственники вам не присылают, рекомендую экономить.

– Спасибо, – как-то просто и вместе с тем с чувством воскликнула Ким.

– Пожалуйста, – едко прогнусавила я себе под нос, когда закрывала за собой люк.

После того, как Фил умер, я уже не могла жить в нашем прежнем жилище. Я ходила ночевать к «старикам». Они были старожилы в нашей резервации. Всего их осталось человек тридцать. Мы проводили ночь в большом бункере. В нем всегда было холодно, но никто не жаловался. За столько лет мы все уже привыкли к низкой температуре.

Мне не удалось хорошо выспаться этой ночью, у меня из головы не выходила Ким и ее дочь. Мои воспоминания о них были какими-то теплыми и легкими, как сама весна. Если я забывалась сном, то мне тут же снилось лицо Ким в лучах солнца. Хотя в реальной жизни я уже не видела солнца лет десять. Я просыпалась, словно мне приснился кошмарный сон и осознав где я, тут же поворачивалась на другой бок. Один раз у меня даже вырвался стон разочарования оттого, что я проснулась в темноте и холоде. Настолько мне вдруг захотелось увидеть настоящее солнце, почувствовать тепло его лучей на своей коже.

Утром мне почему-то сразу захотелось увидеть своих «подопечных». Не хотелось признавать это, но я очень переживала, что оставила их там одних. Я захватила с собой пластиковый бочонок, в который по дороге набрала снег. Забросив через плечо ремни бочки, и без труда открыв люк, я стала спускаться вниз к Ким и ее дочке. Они уже проснулись.

Мари сидела на полу укутанная в шерстяной плед так, что было видно лишь ее ангельское личико, а Ким пыталась навести порядок в этом немыслимом хаосе. Она резко повернулась ко мне, с немного испуганным выражением лица, но, осознав, что это вчерашняя «благодетельница», искренняя радость озарила ее лицо. Невозможно было противостоять сердечности и силе обаяния этой необыкновенной женщины, что, однако, не помешало мне не поздороваться с ней и тут же наброситься на нее с очередной претензией:

– Вы что, так люк и не закрывали за мной?

– Доброе утро. Нет, мы думали, вдруг, вы вернетесь.

– Здесь вам не дачный поселок с соседями, которые целуют вас в щечки при встрече, – я была вне себя от ее беспечности и попыток игнорировать место, куда забросила ее недобрая судьба. Сама не замечая, я перешла на крик, – тут настоящий ад, здесь все друг друга ненавидят. Поймите же, вы среди зверей, потому что в нас не осталось ничего человеческого. Ночами здесь пропадают такие ротозеи как вы, и никто не знает по сей день, что с ними случилось.

Моя тирада была прервана легкими всхлипываниями ребенка. Ким тут же бросилась к дочке и стала успокаивать, прижавши к своей груди: «Не плачь, моя милая. Тетя просто очень сильно переживает за нас. Поэтому ругает твою непутевую маму. Не плачь, малышка, мамочка рядом. Я никому не дам тебя в обиду».

У меня будто душа вывернулась на изнанку, что-то давно забытое и теплое нахлынуло на меня и накрыло все мои замороженные чувства. Я неуверенно подошла к этим двум существам из другой реальности. Сейчас они казались мне хрупкими и ранимыми эльфами, заблудившимися в этой вечной мерзлоте. Неловко приземлившись рядом с девочкой зарывшей свое личико у мамы в волосах, я легонько прикоснулась к ее голове, она почувствовала мое легкое прикосновение и подняла заплаканные глаза на меня. Вопреки моим самым худшим ожиданиям, в них не было ненависти и страха, скорее любопытство.

– Я не хотела тебя пугать, солнышко. Никто тебя не обидит, я буду рядом, чтобы защитить тебя, хорошо? – она еле заметно кивнула мне в ответ и, всхлипнув, произнесла:

– А мамочку?

– Ну конечно и мамочку, – сложно передать как тяжело мне было произнести все эти слова. Я будто заново училась говорить. Вытаскивая на свет закрытые за семью замками нежность и сострадание. – Я принесла немного снега, он уже растаял. Давайте умывайтесь. А я пойду, попытаюсь раздобыть еду.

Был морозный, но какой-то светлый день, радовало уже то, что не было сильных порывов ветра. Хотя для этих мест, в это время года – это было обычным делом. Так вот, день был безветренным, небо как всегда заложено тяжелыми облаками цвета пепла. Для меня это было каким-то знаком, начался новый этап в моей жизни, появился кто-то, о ком, мне захотелось заботиться. И еще, появилась растущая уверенность в том, что грядут какие-то перемены. Я будто заново всматривалась в знакомые и давно опостылевшие угрюмые лица, в безобразные черные постройки, разбросанные по сверкающей заснеженной равнине, но сегодня мне не было противно от всего этого. Мне удалось выклянчить у старейшины Джейн пару консерв и несколько бубликов для новичков. И хотя, у меня были свои запасы, я предпочитала оставить их до «худших времен».

Весь день я провела с Ким и Мари мы ушли подальше от построек и зашли в сосновый лес. За все годы пребывания здесь я выходила сюда всего пару раз. Как же я не замечала раньше красоты этого безмолвного леса. Необъяснимое чувство умиротворения охватывало меня, когда я смотрела на Мари. Как она радовалась буквально всему, что видела: снегу, огромным вековым соснам, пушистым темно-коричневым белкам. Я будто снова оказалась в своей прежней жизни, моему сыну тогда было около трех лет, мы часто ходили в лес подышать свежим морозным воздухом и просто подурачиться. Он любил убегать от меня и прятаться за широкими стволами, помню его серебристый смех и звонкий голос: «Мама, мама, ищи меня, мама, мама…».

– Мама, смотри! Кто это? – Мари, улыбаясь, указывала куда-то вдаль. Проследив за ее взглядом, я онемела от ужаса. В сотне метров от нас стояло существо огромного роста, бесформенное тело было покрыто черной шерстью, длинные руки ниже колен дополняли его обезьяний облик.

– Не двигайтесь, – прошипела я. Мари так и застыла с поднятой рукой. Ким невольно сделала шаг к своей дочери, – ни с места, ты погубишь нас, – моя рука медленно нащупала рукоять длинного охотничьего ножа. Зная здешние нравы, я всегда держала его при себе. Хотя, против этого чудовища, это была слабая защита. Фил учил меня, что надо бить прямо в сердце. Я не забыла его уроков: замерла, чуть склонив корпус вперед, клинок будто стал продолжением моей руки.

Существо сделало несколько шагов в нашу сторону и тоже замерло. Какое – то время мы все застыли друг против друга, словно ожидая, кто первый решится на какие-либо действия. Казалось, это будет длиться вечно, но тут, обезьяна развернулась и побежала в противоположную сторону.