В одиннадцать, она лежала на диване и смотрела в потолок. Глаза ее не мигали, и когда они начинали слезиться, она быстро хлопала ресницами, чтобы опять замереть с невидящим взглядом.
В двенадцать, она стояла на балконе в своем махровом халате, и накинутой на плечи теплой курткой. Ветер, разошелся не на шутку, он то посвистывал, то постанывал, кружа на земле в сумасшедшем танце, опавшие листья. Марина поискала глазами одинокого пса, который часто бродил по двору, когда улица пустела, но ни пес, ни Антон, ни другие запоздалые прохожие, на глаза ей так и не попались.
Она щелчком выкинула сигарету, проследила за следом красной дуги, поежилась и вошла в комнату. В квартире стояла тишина, мерно отбивали свой такт одинокие часы и ее бьющееся сердце, которое за один такт часов, успевало стукнуть три раза. На Марину, с теплом квартиры, снова нахлынуло чувство отчаяния. Она обвела глазами комнату и поняла, что она здесь чужая. Она инородное тело в Антоновом мире, она соринка в его взгляде, она соль в его ране, она чужая мечта в его сердце.
У Марины только скривилось лицо, чтобы заплакать, а ком, такой большой и влажный уже подкатил к ее горлу, как вдруг, она услышала скрежет ключей в замочной скважине. Дыхание резко оборвалось, и она замерла в ужасе. Антон вернулся, а она стоит на видном месте и собирается зареветь по своей несчастной женской доле. От страха, Марина перестала соображать, она в растерянности слушала тщетные попытки Антона попасть в замок, которые перекрывали громкие удары ее сердца. Каким чудом, она успела скрыться в своей комнате, до того, как Антон открыл входную дверь, Марина так и не смогла понять. Она пришла в себя, когда стояла, прижавшись к своей двери и пыталась восстановить дыхание, которое с шумом вырывалось из ее горла. С досадой она поняла, что по сигаретному дыму, который висел в гостиной, Антону уже догадался, что Марина еще не спала.
«Каким образом ему удалось так быстро подняться? − недоумевала Марина, делая глубокие вздохи и выдохи, чтобы успокоиться. − Черт, неужели я его просмотрела? Тогда он точно видел меня курящую на балконе. И точно видел, как я крутила головой, высматривая его. Черт! Черт! Черт!»
Марина в сердцах швырнула куртку на постель и вышла из комнаты. Осторожно оглядываясь, чтобы не быть застигнутой врасплох, она намеренно пошла в кухню, будто испытывала сильную жажду.
С Антоном она столкнулась, где меньше всего ожидала его увидеть. Он стоял в прихожей, так и не разувшись, не сняв пальто, бледный, молчаливый, словно привидение. Марина громко вскрикнула от неожиданности и сразу же замерла с удивлением в глазах.
Антон выглядел очень плохо, его великолепная осанка уже напоминала поникший стебель увядшего цветка без солнечного света. Мертвецкая бледность, удачно гармонировала с посиневшими, сухими губами, что ему, хоть сейчас без грима, можно было идти и сниматься в кино про вампиров. Но эти усталые глаза с красными прожилками, смотрели так безнадежно, обреченно и безжизненно, что наравне с ними, любой вампир бы казался живее всех живых.
− Господи, Антон, − вырвалось у Марины. − Ты себя видел в зеркало? Да на тебе лица нет. Что с тобой?
Антон смотрел на нее, но ей казалось, что он смотрел сквозь, не различая ее лица.
− Тебе плохо? − Догадалась Марина. − Ты… Но я не понимаю, зачем ты уехал из дома, если ужасно чувствовал себя утром? В таком состоянии отлеживаться нужно. Ты же совсем не пьешь, может у тебя алкогольное отравление после вчерашнего? Да тебе к врачу надо было сразу ехать. Антон, ты что не слышишь?
Ее громкая проповедь, немного встряхнула его, он заморгал глазами, фокусируя взгляд на ней и медленно начал снимать пальто.
− Ты где был?
− На работе.
− Боже… Зачем?
− Отдавал последние распоряжения.
− С ума сошел. Тебе лежать надо было, а не работать.
Марина незаметно повела носом, пытаясь уловить запах спиртного, исходящий от него, но ничего подозрительного не заметила. Она растеряно наблюдала за ним, отчаянно ведя борьбу внутри себя. Когда он в таком состоянии, ей тяжело было решиться подсыпать ему снотворного, но в тот же момент она понимала, что это самый лучший момент для этого. Он был обессилен, значит, на него быстрее подействуют капсулы, это раз. Если коллеги видели в каком он состоянии пришел на работу, им легче будет принять и понять, что он утонул в ванной, когда уснул. Значит, это решающее, два.
Марина прошла в кухню и остановилась, пытаясь спрятать дрожащие руки. Она слышала, как Антон прошел в гостиную и плюхнулся в кресло, которое с тяжелым вздохом отреагировало на его вес. Марина, так и не придумала, чем заняться в кухне, поэтому подошла к порогу кухни и громко спросила.
− Тебе принести воды?
Антон не ответил и ей пришлось пойти в гостиную. Он сидел, откинув голову назад, с закрытыми глазами и лицо его не выражало никаких эмоций.
«Уснул что ли?», − нахмурилась Марина и подошла к нему. Она потрогала его за плечо и спросила.
− Ты спишь?
− Нет, − отозвался он, не открывая глаз. − А почему ты не спишь?
− Захотела пить, вот и встала. Тебе налить воды?
Антон открыл глаза, посмотрел на нее так, будто догадывался о ее намерении, и она не выдержала и отвернулась.
− Я тебе противен? –сразу отреагировал он на ее движение. − Скажи, Марин, ты была, хоть немного счастлива со мной? Или ты все время подавляла желание отворачиваться от меня?
− У тебя вчерашний бред продолжается, − ответила Марина, отойдя от него. Она помнила, как он вчера схватил ее за руку, поэтому решила не рисковать.
− Нет, это не бред, это безжалостная реальность.
− Антон, зачем ты мучаешь себя? Зачем? Неужели ты настолько глух к моим словам? Почему у тебя такая реакция на мои жесты и взгляды, а на мои слова ты нисколько не обращаешь внимания? Услышь меня, Антон! − Марина, сама того не замечая, делала последнюю попытку достучаться до него. Чтобы не было того страшного поступка, который она собралась совершить. Страдают они оба, этого он не мог отрицать. Это было так очевидно, что надо настолько себя не любить, чтобы отрицать ту боль, что причиняешь себе.
− Ты думаешь я мучаю себя? − спросил он глухо.
− Ты сам говорил, что не можешь больше так!
− Говорил, но это не значит, что я готов с тобой расстаться.
− Тогда я не понимаю тебя.
− Я призываю тебя измениться ко мне, изменить свое отношение к моей любви. Что ты качаешь головой? Неужели это так трудно? Ты же даже не пробовала, чтобы это отрицать. Почему я не могу надеяться на лучшее? Что мне еще остается в этой жизни без надежды? Я предлагаю тебе всю любовь, на какую я только способен, я увезу тебя туда, куда ты сама захочешь, я сделаю для тебя все, что ты попросишь, только скажи, что ты попробуешь, скажи, что это возможно с нами.
− Сейчас ты не честен со мной.
− Я никогда не говорил правдивее, чем сейчас.
− Нет. Я не об этом. Мы оба знаем, что ты не все сделаешь, по моей просьбе. Ты забыл уточнить кое-что. Ты, выполнишь любую просьбу, я не сомневаюсь, но только если она, не будет отрицательно влиять на наши отношения. Так?
− Зачем ты спрашиваешь? Ты же знаешь, о чем я.
− Я? Знаю. А ты знаешь, о чем я?
Антон пристально посмотрел на нее, потом зажмурился и снова откинул голову назад. Марина вздохнула. Другого выхода не было…
− Тебе принести воды?
− Если ты так этого хочешь, я не против, − ответил он, не открывая глаз.
У Марины вспотели ладони, когда она доставала мягкие капсулы. Вытирая о свою одежду руки, она испуганно оглядывалась на дверь, но из гостиной не доносилось ни звука. Трясущимися руками она высыпала в стакан с водой, порошок из первой капсулы. Вторая не хотела открываться и когда Марина с силой потянула две половинки в разные стороны, они неожиданно поддались и порошок просыпался на стол. Лихорадочно собирая влажными руками лекарство, она поняла, добрая половина пропала безвозвратно. Недолго думая, Марина достала третью капсулу и высыпала в стакан. Одна половинка капсулы прилипла к пальцам и никак не хотела отклеиваться, когда Марина трясла руки над раковиной. Она смыла ее под краном с водой и осторожно, стараясь, не греметь, помешала ложкой в стакане.
Все! Дело сделано! Марина на мгновение прижала ладони к глазам и замерла, пытаясь унять предательскую дрожь, которая сегодня решила не отпускать ее. Потом она глубоко вздохнула, взяла стакан и борясь с своей совестью, уговаривавшей ее вылить воду в раковину, прошла в гостиную.
Антон посмотрел на нее, когда она подходила к нему с протянутым стаканом. Марина не смотрела ему в глаза, чувствуя его пристальный взгляд. Конечно, ее поступок никак не вязался с ее поведением, но она уже всем сердцем желала скорой развязки, поэтому настойчиво держала стакан перед ним.
«Какие-то пару минут, и я уже никогда не буду думать, как я выгляжу в той или иной ситуации, − подумала Марина. − Плевать, что он может удивиться и насторожиться, пару минут и все будет кончено». − Спасибо Марин, но меня тошнит. Боюсь от воды мне будет хуже.
− Пей! − резко сказала Марина и насильно отдала стакан. Она решила не отходить от него, пока он не выпьет всю воду. К ее удивлению, на последнем этапе, когда обратного хода уже не было, дрожь внезапно прекратилась, но взгляд предательски начал мутнеть.
Антон пожал плечами и начал пить. На втором глотке он закашлялся, да так сильно, что Марина испугалась не на шутку. Первая ее мысль была, что вода все же оказалась со специфическим вкусом от снотворного, отчего Антон поперхнулся от такой неожиданности. Она растеряно протянула ему руки, когда он попытался встать, чтобы помочь ему подняться, руки их неловко столкнулись и стакан с плеском опрокинулся на ковер. Марина с ужасом смотрела, как ценный раствор, моментально впитывался в мягкий ворс. Ее охватило оцепенение, она даже не смогла нагнуться, чтобы поднять стакан.
Антон все это время продолжал кашлять, надрывно и с каким-то странным присвистом. До Марины, наконец, дошло, что она стоит как вкопанная, когда нужно действовать моментально.
− Я сейчас принесу новой воды, − она схватила лежащий стакан и метнулась в кухню.
В кармане оставались две последние капсулы. Она схватила графин и судорожно проливая воду на стол, наполнила стакан. Потом остановилась, вытерла мокрые руки о шорты, сделала два глубоких вдоха и выдоха и достала последнее снотворное. Она едва успела высыпать порошок в стакан, как в дверях неожиданно появился Антон. Он уже не кашлял, но периодически прочищал горло, сиплым голосом.
− Гм… гм…
− Тебе лучше? − Спросила Марина, пряча в карман руку с пустыми капсулами.
− Гм… Да, − он подошел и обнял ее. Она потерпела несколько секунд, потом попыталась вывернуться, но он с железной хваткой держал ее, и она лишь беспомощно махала руками, как застрявший жук между пальцами. Эта сила напомнила ей Славкину тяжесть, которой он придавил ее к дивану и в ногах, от этого воспоминания, появилась моментальная слабость, они подвернулись, и она уже висела, как поникший стебель в руках Антона.
− Марина, − он растерялся и посадил ее на стул. − Ты совсем ослабла и так напряжена… На возьми, выпей.
И он протянул стакан с водой, предназначавшейся ему самому.
− Я в порядке, − моментально соскочила со стула Марина. Ее глаза лихорадочно блестели, и она понимала, что находится на грани помешательства от этой ситуации. − Ничего страшного, просто ты мне сделал больно, когда обнимал.
− Прости, − он протянул к ней руки, пытаясь снова обнять.
Но Марина ловко увернулась, широко улыбнулась, насколько могла и протянула ему стакан.
− Бери воду… Выпей сам, тебе нужнее.
− Спасибо.
Антон взял стакан и нерешительно замер. Сквозь его пальцы, Марина отчетливо видела легкий налет, который лежал на дне стакана. От напряжения она вся вспотела и громко сглотнула слюну.
− Ты прости меня, − с неожиданной теплотой сказал Антон. − Может я, действительно, эгоист. Может, я мучаю и тебя, и себя, не подозревая об этом… Мы порой часто бываем, слепы, когда любим.
Он стоял перед ней и пытался жестикулировать руками. Вода в стакане немного взволновалась от его манипуляций и легкий налет начал исчезать на глазах. Марина краем глаза следила за его рукой, пряча свое волнение натянутой полуулыбкой.
− Марина, − он шагнул к ней и поставил стакан на стол. − Ты сейчас улыбаешься, как в первый раз, когда я увидел тебя.
Он опустил голову, когда голос его дрогнул, словно не хотел показывать навернувшиеся слезы. Но он быстро справился с ними, и Марина так и не увидела, как его хладнокровное лицо исказила гримаса боли, от нахлынувших воспоминаний.
− Я всего лишь хочу быть рядом с тобой, знать, чем ты живешь, чем интересуешься, − продолжил он. Взмахом руки он зачесал назад свои волосы и облизнул сухие губы.
−Пусть даже ты спишь в другой комнате, пусть ты со мной несколько дней не разговариваешь, но мне этого достаточно, для того, что продолжать жить. Теперь ты понимаешь, что ты смысл моей жизни? Ты мой воздух и моя кровь. Если я перестану дышать, а кровь перестанет циркулировать во мне, это смерть, если я потеряю тебя, это равносильно смерти. Ты не только даешь мне возможность наслаждаться этим миром, что окружает меня, ты и есть мой мир.
− А если я изменю тебе, твой мир пошатнется?
Его синие глаза сузились, но Марина успела заметить, как в них промелькнул страх.
Хоть Антон и спрятался за маской сильного человека, но не мог пересилить боязни не только потерять ее, но и разделить с кем-то еще. Маска дает только щит, броню, которая подавляет проявление всех его человеческих чувств, но она не дает ему защиты и силы внутри, в сердце, которое так же ранимо и бессильно от неразделенной любви.
«Да он думал об этом!» − догадалась Марина. – «Он, уже и такой вариант рассматривал».
− Что ты молчишь? − насмешливо спросила она. Ей безумно было его жаль, но только таким поведением она могла снять напряжение, что повисло в кухне.
− Для чего тебе нужен другой? Я могу дать тебе все и даже больше, чем кто-то еще.
− А если я полюблю? Что ты с этим делать будешь?
− Ты уже любишь кого-то? Ты это хочешь сказать?
− Нет, − солгала Марина. − Я, к примеру.
− Ты не сможешь этого сделать.
− Что не смогу? Полюбить или изменить?
Антон отвернулся, потом подошел к подоконнику, на котором валялись сигареты и зажигалка, несмело закурил и так остался стоять спиной, рассматривая темноту за окном. Стакан остался стоять на столе.
− Я тебе все прощу, только если это будет не тот человек, о котором ты и так знаешь.
Марина напряглась. Она прекрасно поняла про кого говорил Антон. Славка даже своим отсутствием не давал покоя Антонову воображению. Спустя столько лет, ни он, ни Марина не могли забыть этого человека, который оставил неизгладимый след в их жизнях.
− А если это будет он? Что тогда?
Антон повернулся к ней и медленно затянулся сигаретой, при этом пристально рассматривая ее лицо. Ярость придала ему силы, от его шаткого и слабого состояния не осталось и следа, разве только белки глаз выдавали его своими красными прожилками. Его лицо окаменело, а от его взгляда Марине стало холодно, словно на нее смотрели две ледяные глыбы. От нежности и чувственности не осталось и следа, он опять смотрел на нее как хищник, у которого могут отобрать добычу.
− Ты сдашься тогда? Ты отпустишь меня? Что ты сделаешь? Не молчи, − Марина поняла, что начинает бояться его взгляда.
− Я? − он подошел к ней, не отводя от нее своего взгляда. − Я, убью его.
При этих словах, он сунул окурок глубоко в стакан с приготовленной для него водой. Марина, ошеломленно, посмотрела на него, потом на шипящий, всплывший окурок. В ее голове, эхом звучали последние слова. «Убью его, убью его…» Она с ужасом понимала, что Антон способен на это. Он способен убить Славку. Если тот посягнет на святое, что у него есть, он его убьет.
Антон повернулся и ушел в свою комнату, а Марина заворожено смотрела на стакан и не могла до сих пор прийти в себя. Теперь она, постепенно, с нарастающим страхом, осознала, что вода со снотворным безвозвратно испорчена.
«Ну почему у меня все всегда наперекосяк? Почему я не убрала этот стакан подальше от его рук? Какого черта меня понесло на такие откровения? Зачем я его вывела из себя? Идиотка. Где теперь брать такое снотворное? Как оно называлось? Кто теперь сможет помочь? Черт! Черт!»
Марина вылила воду в раковину, чтобы скрыть улики, достала двумя пальцами его окурок и выбросила в ведро. Потом вымыла стакан с моющим средством, смыла оставшиеся пустые капсулы в раковину, протерла мокрыми руками свое лицо и тоже прикурила сигарету. Видимо, ее, опять ожидает бессонная ночь. Что ж, по крайней мере, хоть в чем-то есть постоянство.
Глава 20
Марина за всю ночь так и не прилегла на постель, настолько сильно было ее волнение. Не хотелось, не только спать, но даже и курить. Она то сидела на диванчике, то металась между окном и дверью в душной комнате. Изредка она открывала окно, чтобы вдохнуть холодного воздуха, но настолько быстро замерзала, что с сожалением закрывала его снова. Она искусала все свои губы в кровь, а ее голова настолько разболелась, что пришлось выпить две таблетки обезболивающего, отчего боль не прошла, но голова стала ватной, а сознание туманным.
Марина лежала калачиком на своих коленях, поджав под себя ноги и прижав горячий лоб к холодной коже дивана, потом она сидела на спинке и разглядывала блестящие огни за окном, которые мигали и исчезали в бесконечной дали. Она ходила взад-вперед по комнате и мучила подушку в руках, когда злость подступала большими волнами, она заламывала руки и скрипела зубами от отчаяния и бессилия. Такую ночь ей еще ни разу не приводилось переживать. К утру она была готова придушить Антона собственными руками, если бы он был не настолько сильным и опасным противником.
Было около шести часов, когда она прошла в ванную и с наслаждением приняла горячую ванну. Она лежала и нежилась в мягкой пене, чувствуя, как снимается напряжение и расслабляются мышцы. Тревоги и тяжелые мысли перестали быть актуальными, постепенно растворяясь в нахлынувшей сладкой дремоте.
Но, к сожалению, вода остыла, быстро возвращая ее к суровой реальности. Марина наспех накинула на мокрое тело легкий халатик, осторожно приоткрыла дверь и высунула голову. Антон уже встал и находился на кухне, оттуда уже пошел запах кофе, вперемешку с сигаретным дымом.
Марина юркнула в свою комнату и наспех начала одеваться, размышляя о сложившейся ситуации. Она не представляла, как она будет находиться с Антоном, в одной квартире… Целый день… Это было невыносимо для нее. Нет что угодно, но не это… Не сегодня…
Марина появилась в прихожей полностью одетая, захватив с собой куртку, оставленную вчера в спальне. С прихожей, она прекрасно видела Антона, сидящим за столом с сигаретой в руках. Выглядел он не лучшим образом, круги под глазами говорили о том, что он тоже провел бессонную ночь.
Марина растеряно остановилась, она не знала, что сказать Антону. Отпрашиваться ей не хотелось, да и после вчерашних его угроз, она не могла даже первой слово сказать.
− Ты уходишь? − Антон поднялся со своего места, подошел и оперся плечом о дверной косяк кухни.
− Да. Хочу пройтись.
− В такую рань? До конца еще не рассвело.
− Ну и пусть, − упрямо процедила Марина.
− Марина, − он преградил ей входную дверь. − Пожалуйста, не уходи.
− Ну почему? Я хочу выйти.
− Ты, из-за него? Из-за вчерашних моих слов? Но ведь ты не встречалась с ним, правда же? Скажи, что это правда. Его никто не тронет, обещаю, если он сам, не начнет мешать мне.
Марина молчала, крепко сжав зубы. Несомненно, именно эти вопросы и не давали спать ночью Антону, уродливо обнажая его испуг. Он боялся, сильно боялся Марининого ответа, но ждал его, как раненый зверь перед приговором.
− Марина, скажи, что ты его не видела и мне станет намного… Намного легче., − от напряжения, он еле выговаривал слова и закрыл глаза ладонью, пряча невыносимую боль, что уже не мог скрывать от нее.
− Я хочу просто подышать свежим воздухом, − отчеканила Марина.
− Пойдем вместе.
− Нет, − Марина даже отпрянула от него.
− Не торопись, пойдем, выпьем кофе где-нибудь. Потом сходим в туристическое агентство. Мы же так хотели улететь на море.
− Это ты хотел, а не я. Никуда я не поеду, − снова отчеканила Марина, надевая вязаную шапку на голову. − Сейчас, не время для этого.
− А когда будет время? − он сорвал шапку с ее головы. − Когда ты сможешь уделить мне свое время, чтобы поговорить со мной по-человечески?
− Отдай шапку!
− Не отдам!
− Значит, я так уйду. Пусти!
− Не пущу! Сначала поговори со мной!
− Антон, мы только и делаем, что разговариваем, разговариваем… Только это ни к чему не приводит, мы все ходим кругами.
− Потому что, кроме твоих необдуманных слов, я ничего конкретного не услышал. Куда ты собралась? К нему?
− К кому? − даже опешила Марина. − С ума сошел? Только о нем и думаешь?
− Я рад забыть, да ты о нем не забываешь.
Марина стояла и растеряно молчала. Лицо у Антона раскраснелось, волосы начали свисать на лоб, и он их бессознательно зачесывал рукой назад. Холодный расчет ему изменил, сейчас Антоном руководил только страх. Это страх заставлял выкрикивать эти безумные слова, противоречащие его холодной рассудительности. Страх потерять то, что оказывается, никогда и не было его собственностью.
Марина не нашлась что ответить, круто развернулась и прошла в кухню. Там она дрожащими руками прикурила сигарету и выдохнула дым, глядя в окно. Повторная истерика Антона напугала и насторожила ее. Она поняла, что дело медленно и неумолимо близиться к развязке.
− Марина… Марин… Мне очень жаль, что все так получилось, − Антон тихо подошел сзади, сжал ее плечи и прижался лбом к ее затылку. − То, к чему мы пришли, говорит о том, что мы оба эгоисты. Каждый хочет счастья для себя, каждый видит это счастье по- своему… Я люблю тебя, Марина, несмотря ни на что. Даже если ты любишь другого человека я готов смириться и с этим. Думай, как хочешь обо мне. Пусть я буду бесхарактерным, без силы, воли и гордости, без мужского самолюбия и достоинства. Я буду знать одно, у меня есть ты и только это одно делает меня сильнее.
Марине от его слов захотелось визжать. Она была готова со злостью скинуть его руки, от которых ее плечи горели, отскочить от него, чтобы видеть его лицо и кричать, кричать от того, что он не хочет ее понять. Но она молчала. Она курила и молчала. Только ее глубокие и частые затяжки выдавали, какую бурю эмоций она переживала внутри.
− Давай уедем, Марина, пожалуйста, давай уедем.
− Я никуда не поеду… Я развожусь с тобой.
− Ну почему? − снова в сердцах выкрикнул Антон. − Ты его ждешь, да? Думаешь, он вспомнит о тебе? Ты будешь ждать его, надеяться и так и не поймешь, что он тобою пренебрег.
− Замолчи, Антон, − процедила сквозь зубы Марина. − Ты будешь жалеть о своих словах, опомнись.
− Думаешь, я не знаю, что он уже освободился? Даже более того, знаю, что в своем городе, он так и не появился. Что мне делать? Я живу каждый день как на вулкане. Я не знаю, придешь ты домой или нет, я боюсь, что сам приду, а тебя там не будет. Если бы знала, с каким облегчением я стоял каждый вечер у двери твоей комнаты и осознавал, что та заперта. Это значило, что все по-прежнему и эту ночь я смогу спать спокойно, − Антон взялся руками за голову и заплакал. − Я ненавижу его всей душой, я готов на все… На все, если он посмеет, близко подойти к тебе. И я тебя никуда не отпущу. Даже не думай о разводе.
Марина с жалостью и нарастающей холодностью смотрела на плачущего Антона, который опустил голову, чтобы скрыть свое искаженное лицо и поняла, что уже не испытывает злости к нему. Антон настолько растерял всю свою выдержку, каменную стойкость, что казался сейчас обычным, ранимым человеком, а это снимало его с пьедестала завоевателя, на который сама и воздвигнула.
Слезы у него уже высохли, а он все не поднимал своей головы. Сломленный, печальный. К появившейся жалости, стало примешиваться горькое чувство, что если она, сейчас не встанет и не уйдет, то останется и будет жалеть его всегда. Жалеть, как раненую птицу, которую не сможешь бросить на дороге, жалеть, как собаку, которую не выгонишь в ненастье из дома. Жалость, это единственное чувство, что она могла испытывать к нему в дальнейшем, эта жалость могла спасти его, а ее, напротив, погубить.
Она встала, вышла в прихожую, не спеша оделась и тихо вышла из квартиры. Она ни разу не обернулась, чтобы посмотреть на Антона, он ни разу не окликнул ее, надеясь, что она не сможет уйти.
В подъезде, Марина вспомнила, что не взяла свои часы, от души чертыхнулась и поднялась к Танькиной двери. Но видимо было уже поздно, и Танька успела уйти на работу, на Маринин стук так никто и не ответил. Надежда, что она сможет пересидеть у Таньки в квартире хоть какое-то время, таяла с каждой минутой. Марина тоскливо смотрела на чужую дверь, будто умоляла ее открыться и впустить ее. От бессилия, она слабо стукнула по двери кулаком и прижалась лбом к холодному дерматину. Нужно было что-то предпринимать, стоять в подъезде, всем на обозрение, было стыдно, да и она могла попасться на глаза Антону, которого в данный момент не хотелось видеть и слышать. Несколько секунд раздумий и она потуже затянула шарф на шее, натянула перчатки и целенаправленно двинулась в сторону Танькиной работы.
На улице было сухо. За ночь легкий морозец выморозил все лужи, что были на асфальте и лишь некоторые остатки были покрыты тонкой коркой льда, которые теперь звонко хрустели под Мариниными ногами. Маневрируя на скользящей дороге, ее легко обгоняли одинокие прохожие, изредка задевая ее своими локтями. Легкие горячо обжег холодный воздух, Марина поплотнее запахнула куртку на груди, куда проник ветер и спрятала свой нос в толстом шарфе, который разболтался на шее.
В фотостудии, где работала Танька, за административной стойкой сидели две девушки. Одна, в серой жилетке и в белой блузке заправляла степлер, другая в темном шерстяном платье что-то записывала в журнал, поэтому Марина растерялась от неожиданности и задала более, чем глупый вопрос.
− А Юли нет? − это был единственный человек, который знал ее в лицо.
− Нет, − ответила девушка в сером.
− А Тани?
Девушки переглянулись.
− И ее нет, − ответила теперь девушка в платье.
− А она скоро будет?
− Кто? Танька или Юля? − послышался легкий смешок.
− Таня.
− У нее выходной. Она сегодня не придет.
Марина постояла пару секунд, озадаченная услышанным, потом медленно развернулась, забывая попрощаться и вышла на улицу. По пути она захватила рекламный листок с телефоном студии.
«Значит у Таньки выходной, а она ничего не говорила», − задумчиво рассуждала Марина. − «Но, если учитывать, что сегодня был бы предполагаемый сумасшедший день Х, то она вполне могла взять выходной, чтобы остаться и помочь мне. Я, наверняка, была бы не в состоянии что-либо предпринять, она уже убедилась в этом. Но где она сейчас находится? Когда она придет домой?»
Марина стояла и смотрела на еле срывающийся снег, который легко кружился и плавно ложился на ее руки, где мгновенно таял, оставляя еле заметный след на коже. Это так завораживало, что невозможно было оторвать восхищенного взгляда. Марина поняла, что хочет быть подобно этой хрустальной снежинке, которая летит, навстречу неизвестности, но все равно расцветает во всей своей красоте и очаровании. Зачем она стоит и думает о том, что ей не хочется идти домой? Зачем она отравляет свою душу этими мыслями, когда можно, хоть на какой-то миг забыть обо всем этом? Она снежинка, она живет один раз, и она хочет расцвести от счастья, чтобы перед неизбежным возвращением домой, она была упоительно счастлива, насыщена любовью и сладкими грезами, которые ее будут питать и лелеять, когда она будет медленно угасать.
Марина не смело улыбнулась своим мыслям, которые, казались, уже озарили ее душу, и уверенно двинулась к знакомой улице. Она шла, не поднимая головы, чтобы не встречаться с равнодушными взглядами прохожих и не сбивать свой радостный и легкий ритм.
Ветер стал усиливаться, мягкий снег, что летел в свободном кружении, стал дерзко бить ее по лицу, словно ему не понравилось Маринина ассоциация принадлежности к хрупкой красоте. Теперь она чуть не заплакала от боли, ее лицо горело от колючих замерзших снежинок, которые растеряли всю свою красоту и превратились в острые, злобные шипы. Эта внезапная перемена была сопоставима с солнечным, ярким и теплым светом, который мгновенно исчезал, оставляя за собой густой налет холода, тусклости и мрачности. На нее нахлынуло чувство, что вся ее долгая дорога окажется в итоге бесполезной. Она снова и снова будет стучать в закрытую дверь, но никто так ее и не откроет. Никому не будет дела до ее крупных слез, что покатятся по щекам и дрожащим губам, до ее горьких комков, которые подступят к горлу, чтобы мешать ее судорожным глотаниям, до ее трясущихся пальцев, что так обреченно будут сжимать дверную ручку.
Марина сбавила шаг, все больше сутулясь. Когда она подходила к знакомому дому, невозможно было определить, что в начале пути, она как бабочка, порхала на крыльях счастья. Сейчас она еле волочила ноги и была похожа на древнюю старуху, которая с трудом преодолевает свой долгий путь. Она тяжело подняла голову и по памяти выделила два окна, в многочисленных стеклянных сотах дома. Было бессмысленно смотреть при свете дня на темные стекла, но она стояла и заворожено вглядывалась, пытаясь найти хоть какую-то зацепку, которая ей укажет о надобности войти в подъезд.
Когда Марина поняла, что ее пальцы на руках стали пощипывать, а на ногах уже стали покалывать, она стремительно направилась к подъезду, отгоняя все свои мысли о предстоящем разочаровании.
На старом лифте, Марина не рискнула ехать в полном одиночестве, да и не хотела она торопиться. Пока она медленно переступала ступеньку за ступенькой, ее голова усиленно работала.
«А если он до сих пор не приехал? Что, если он, вообще, никогда не приедет? Что мне делать тогда? Что мне делать без него? Я запуталась в своей жизни так, что не вижу выхода. А если он дома и откроет дверь, что я скажу? Не буду я выглядеть глупо и жалко перед ним? Как он отнесется к моему приходу? Может сказать правду, что я соскучилась и жизни своей не вижу без него? Может он плюнет на деньги и скажет, что не отпустит меня больше к Антону? Что он меня любит и даст все то, в чем я так нуждаюсь? Вечную защиту, нежную ласку, неистовую любовь, крепкие объятия и ненасытные поцелуи? И тогда я никогда больше не вернусь в тот дом, где меня ждет Антон»
Когда она остановилась перед дверью, она почувствовала, как коленки задрожали, а ноги начали подгибаться. Дыхание перехватило и она, пытаясь вдохнуть больше воздуха, наоборот, стала задыхаться. Сердце глухо и громко стучало, будто его накрыли медным тазом, чтобы оно не раздражало своим трусливым трепетом. Марина покачала головой, ощущая свою слабость перед неизвестностью, потом быстро стукнула в железную дверь и замерла в ожидании. Время шло, на стук никто не откликнулся, за дверью была мертвая тишина. Марина от бессилия, еще раз резко постучала костяшками своих пальцев и посмотрела себе под ноги. Что делать дальше, она не имела ни малейшего понятия.