«Мы два самых несчастных человека на планете», − думала она, проводя пальцами по его волосам. − «И в этом нет его вины, нет и моей. Мне суждено делать больно ему, а вот мне делает больно тот, который может даже и не любит меня… Но в этом несчастье я виновата сама, как и Антон виноват, что несчастен…»
Она дотянула дотянулась до бутылки коньяка, посмотрела на просвет, есть ли там что-то, отвинтила крышку и отпила, как пил только что Антон. Крепкий напиток обжог ей горло и желудок, но незамедлительно появившаяся истома, сгладила эти неприятные ощущения. Она отпила снова и откинулась на спинку дивана.
В голове закрутился калейдоскоп из фрагментов мыслей. Вот она представила ругающуюся Таньку, которая со злостью бьет медика по голове, вот он падает, и она снова видит этот ужасный мертвый взгляд, обращенный в ее сторону, вот Славка убегает от нее по тропинки аллеи, а она стоит и чувствует, как дождь стекает по ее лицу, смешиваясь со слезами. Вот Антон переворачивается на машине, как она представляла себе в тысячу раз, а она бежит к нему, но видит гроб матери, стоящий на стульях, к которому подбегает, но видит в нем незнакомое лицо женщины, подозревая, что это она погибла тогда под колесами автомобиля.
Марина вздохнула и снова отпила коньяк. Мысли снова вернулись к сегодняшнему вечеру. Все случившееся, настолько было неожиданным, что Марина даже была удивлена себе. Так быстро и легко взять себя в руки, рядом с покойником, да еще который умер не своей смертью, это насколько надо быть жестоким и сверхциничным человеком? Когда она успела стать такой? Неужели она так изменилась? Почему происходящее ее нисколько не гнетет и не вызывает чувства совести? Почему она себя, такой новой, нисколько не боится? Когда она успела принять себя такой?
Вопросов было больше, чем ответов и от этого головная боль, которая было утихла после ванны, но опять начала усиливаться. Она снова сделала глоток спиртного и тяжело вздохнула.
Так они с Антоном и провели ночь. Он всхлипывал, стонал, она чувствовала, что ее голые колени мокрые от его слез, но не могла отстраниться, она плакала сама, смешивая слезы с коньяком, который отпивала, захлебываясь рыданиями. Она жалела себя, жалела, что такая наивная и глупая… Трусливая и бесхарактерная… А еще она плакала оттого, что понимала, что ей, видимо не суждено стать счастливой… Хотя бы потому, что она убила человека, свела мать в могилу и переложила вину за аварию на человека, который, даже не поколебался и сразу же взял все на себя.
Глава 19
Утром было совсем не радостным, даже если брать во внимание все нерадостные утренние часы в Марининой жизни. Мало того, что пробуждение стало окунанием в холодную действительность от сладких снов, так еще и шея затекла от неудобной ночной позы. Она откинула голову на спинку дивана, чувствуя, как голова Антона, с постепенным осознанием ее наличия на своих коленях, стала давить с усиленной тяжестью. Марина осторожно высвободилась, встала и массажируя себе шею, ушла в свою комнату, где вырубилась поперек не расправленной кровати.
Проснувшись во второй раз, она почувствовала сильнейшую жажду. Похмелье было тяжелым, голова будто раскалывалась, на несколько частей. Она невидящим взглядом дошла до двери, промахнулась мимо дверной ручки, открыла удивленно глаза и пошатываясь, нажала на ручку, удивилась, что дверь оказалась не заперта и наконец вышла из комнаты.
В кухне, она выпила целую кружку воды, почувствовала тошноту, поморщилась от вида пачки сигарет, что попались ей на глаза и прошла в зал. Антона на диване не было. Марина нахмурилась и пошла в его комнату. Полотенце лежало на кровати, он явно принял душ перед уходом. Тут же стояла бутылка с водой, ага, явно не у нее одной была жажда.
Марина, также пошатываясь вернулась к себе в комнату и рухнула снова на постель. Голова была тяжелая, а глаза резало и жгло, будто в них попал горячий песок. Так она лежала несколько минут, вспоминая события прошлой ночи, как неожиданно вскочила, посмотрела на часы и метнулась ко входной двери, забывая про свое состояние.
Танька уже собралась, когда к ней постучалась Марина.
− Уходишь? − поинтересовалась она, с легкой отдышкой.
− Собираюсь. Опаздываю, немного… Боже… Что с тобой? От тебя разит как от пьяного сапожника…
− Выпила вчера… А что, ты смогла уснуть сама, после того, что мы там… Ну… Понимаешь…
− Не-а, я вообще не смогла толком заснуть. Только закрываю глаза и сразу кошмары.
− Ну, хоть кого-то совесть замучила, − цинично усмехнулась Марина, когда Танька цокнула на это высказывание и добавила. − Зайди ко мне после работы.
− Зайду. Что-то срочное?
− Нет, − ответила Марина.
− Будешь похмеляться со мной? Кстати, как Антон принял твое пьянство?
− А никак. Он тоже напился.
Танька открыла было рот, но Марина уже выскочила на площадку, запахивая на ходу раскрывшийся халатик и добежала до своей двери. В приоткрытую дверь своей квартиры, провожая глазами уходящую Таньку и чувствуя нежданный сильный озноб она тоскливо подумала:
«Не женщина, а настоящий кремень. Несмотря ни на что, идет, как обычно на работу. Что творится у нее в душе? Почему она храбрится передо мной? Мы же обе женщины с пороками и слабостями, неужели я бы ее не поняла, как себя саму? А поймет ли она меня? Поймет ли истинные причины моего участия в убийстве Антона?»
Марина с тяжелым сердцем, закрыла за собой дверь. Что-то резко надавило на ее грудь, когда она щелкнула замком, ей стало трудно дышать, словно на плечи навалился тяжелый и непосильный груз. Ей хотелось кричать и плакать, от того, что она останется сейчас одна со своими мыслями в пустой квартире, в ожидании Антона. А ведь так хотелось все бросить и убежать отсюда… Далеко… К маме…
Марина сползла по стенке на пол и уронила голову на руки. Часы мерно отбивали такт в унисон с тяжелым стуком ее сердца. Прижав руку к груди, Марина сморщилась от покалывания и положила голову на свой, мягкий тапок, одиноко валявшийся рядом. Она не заметила, как дремота одолела ее, отчего руки, стиснутые в кулак, медленно разжались, а лоб постепенно разгладился.
Она бежала по полю, усыпанному мелкими белыми и красными цветами. В носу щекотал запах клубники, а солнце светило так ярко, что цветки, которые били по ее ногам, кажутся теплыми и мягкими, словно она плывет в теплом клубничном киселе, плавно двигая руками. Мягкая рябь сладкого, ароматного напитка, легко ее держит на поверхности, а золотые лучи, отражаясь в глянцевой поверхности, бьют своим светом, прямо в глаза, отчего Марина томно их прикрывает и переворачивается на спину, медленно, продолжая грести руками. Солнце, сквозь закрытые веки, выжигается золотой каймой и где-то в середине этого круга появляется Славкина мальчишечья улыбка. Знакомые губы что-то мягко шепчут ей, а Марина лишь улыбается и разводит руками, снова и снова погружая их в теплую густую массу. Она не слышит его слов, но голос его становится настойчивее и громче, пока не превращается в один беспрерывный и резкий звук…
Марина испугано открыла глаза, над головой трезвонил, не умолкая, дверной звонок.
− Ты что, спала? − раздраженно спросила Танька, втискиваясь в дверь. Она стянула свой шарф с шеи и начала разуваться, бросив свою сумку на пол. Марина терла свои глаза и не могла сообразить, откуда, так неожиданно появилась Танька, когда она только что спустилась по лестнице.
− Еле отпросилась. Пришлось наврать с три короба.
− Ты уже с работы? А сколько времени?
− Ты меня пугаешь… Что с тобой?
− Сколько сейчас времени? − повторила Марина и обернулась на часы. − Уже прошло два часа!?
− Ну да. А ты уснула что ли? Вон полоса на щеке отпечаталась, пьяница.
Марина инстинктивно прижала руку к указываемой щеке и вспомнила свой солнечный сон. Воспоминания были настолько четкими, что сердце опять заныло, тоскуя по такой родной и далекой улыбке.
− Курить есть? − Танька прошла на кухню.
− Сигарет теперь полно. Любые на выбор, − Марина защелкнула дополнительный замок на двери, от которого у Антона не было ключей, потому что они привыкли запирать дверь только на один замок, а ей бы не хотелось, чтобы его приход стал неприятной неожиданностью для них, как в прошлый раз.
− Ты хочешь сменить марку? − полюбопытствовала Танька, разглядывая на подоконнике три разных пачки сигарет. − Выбираешь?
− В последнее время я курю, что попадется. А это все купил Антон.
− Он одобрил наконец-то твою вредную привычку?
− Да, в каком-то смысле, − усмехнулась Марина. − Он не придумал ничего лучшего, как самому начать курить.
− Доведешь муженька до ручки раньше времени. И как тебе это удается? − сузила свои накрашенные глаза Танька, открывая новую пачку сигарет.
− Не переживай, он не подведет и раньше времени дух не испустит, − сухо отшутилась в ответ Марина.
Девушки посмотрели друг на друга и от такого злого и циничного юмора, прыснули громким смехом. Они смеялись и кричали, топали ногами и держались за животы. Со стороны они казались веселыми и счастливыми, вот только смех был у них горьким и безжизненным. Словно смеялись две старые вороны, склонившись над черной пропастью… Словно это были две тонущие души в смертельном водовороте, откуда не было не только выхода, откуда не было даже просвета на жизнь.
Насмеявшись, они закурили, каждая ушедшая в глубокую задумчивость. Марина неожиданно закашлялась и с удивлением посмотрела на свою сигарету.
− Что это? Такие крепкие.
− Да, это не твои тонкие соломки, − протянула Танька, с наслаждением затягиваясь.
− Да от них голова кружится.
− С непривычки кружится, да. Но заядлому курильщику это не так заметно.
− Может потому, что я курю натощак?
Марина затушила сигарету и сплюнула в раковину.
− Как папиросы, − заметила она, отплевываясь.
Холодной воды не было, и она отпила глоток с чайника. Прополоскала рот, снова сплюнула в раковину и поинтересовалась у Таньки на счет кофе.
− Конечно буду, − незамедлительно отозвалась Танька. Она докурила сигарету и затушила ее в блюдце и спросила. − Ты как? Оправилась? Что-то утром ты совсем была расклеена.
− Расклеишься здесь, когда твой муж напился первый раз в жизни.
− Ну ты тоже не отстала, я смотрю… А вот у него, действительно стресс начался, раз он начал снимать его таким способом. Сначала сигареты, потом выпивка.
− Что? Вызывает сочувствие? − ядовито спросила Марина.
Она налила с кофеварки кофе и поставила на стол. Нашла свои тонкие сигареты и закурила, задумчиво глядя на Таньку. − Сегодня я, наверное, это сделаю. Больше не могу на него смотреть. Чем дольше тянешь, тем сложнее.
− Что сделаешь? − Сначала не поняла Танька, делая глоток кофе, потом подняла глаза на Марину и замерла. − Ты сейчас серьезно сказала?
− Шучу, а ты думала? Конечно, серьезно. Или мы понарошку до сих пор все делали? − обозлилась Марина на Танькино замечание. − Мне тяжело его мучить. Мне тяжело смотреть, как он страдает.
− И ты решила сегодня избавить его от мучений?
− Послушай. Лучше ты избавь меня от своего сарказма, − огрызнулась Марина.
− Не обижайся, − миролюбиво сказала Танька. − Ты так медлительно к этому подходила, что я думала никогда сама не созреешь, все подталкивать тебя нужно.
− Не надо меня подталкивать, я этого хочу, значит я это сделаю.
− Решимости тебе надо сначала набраться, а потом уже дело делать. А ты сразу от первого к последнему прыгаешь, а про серединку забываешь.
− Слушай, Танька, − зашептала Марина. − Мы обсуждаем убийство, а не новую стрижку. Как, по-твоему, я должна реагировать на все это? Обыденно? Буднично? Ты за кого меня принимаешь? Это убийство! У-б-и-й-с-т-в-о! Не надо все поднимать на смех и подстрекать меня, как трусиху.
− Тебя послушать, − тоже перешла на шепот Танька. − Так это ты одна такая чистая и благородная, до сих пор отрицаешь очевидный факт своего решения, все сомневаешься и ищешь себе оправдания. Может ты намекаешь, что это я такая жестокая и бесчеловечная, раз уже сделала это и подталкиваю тебя сделать тоже самое?
− Причем тут ты? Для тебя, что медик, что мой муж посторонние люди. У тебя нет личного мотива, поэтому ты не руководствуешься чувствами. А я с Антоном прожила много лет…
− Значит, убить постороннего легче, чем близкого человека?
− Опять ты передергиваешь, − устало возмутилась Марина. − Пойми ты наконец, у меня с Антоном совсем непростые отношения. Я ему благодарна, что он помог мне когда-то, что он был и щедрый, и добрый, но при этих же положительных качествах, я его сильно ненавижу. Ненавижу, что он забрал мою жизнь, не дав опомниться, не отпускает меня до сих пор, хотя догадывается о моих чувствах. Не желает мириться с этим и упрямо отрицает все очевидное, делая нас обоих несчастными.
− Он забрал твою жизнь? Ты говоришь ужасные вещи. Это все равно, что сказать, он убил тебя.
− Он убил во мне чувство любви, радости, надежды и счастья. Это равносильно смерти.
− Много ты понимаешь в смерти. Тебя бы послушали инвалиды и смертельно больные люди, которые согласны жить в любом качестве, лишь бы жить, да только не им это решать. Что ты понимаешь в смерти?
− Многое. У меня мама умерла, когда мне было семнадцать. Я потеряла самого близкого человека.
− Тогда ты должна понимать, что будет значить смерть Антона для его родителей.
− Это жестоко, − отшатнулась Марина от Таньки. − Иногда я тебя не понимаю. То ты подталкиваешь меня, то призываешь к моей совести. Я просто хочу быть счастливой. Я так долго этого хотела. Я мечтала об этом каждую ночь, когда лежала без сна и смотрела в потолок. Я как маленькая девочка, мысленно рисовала себе совсем другую жизнь, с другим человеком. У которого, нет такой педантичности и напыщенности, который может быть одновременно и неряхой, и самым внимательным человеком. Который настоящий, веселый, эмоциональный, понимаешь, как я сама.
− Ты сейчас имела в виду кого-то конкретного? − Танька хитро сощурила глаза.
− Нет, − обманула Марина, ругая себя за излишнюю эмоциональность. − Но это все, как ты заметила, полная противоположность Антону.
− Это не столь ужасные черты характера, которые ты перечислила у Антона. Мне всегда в мужчин нравилось собранность и холодный расчет. Хотя, в связи с тем, что он начал искать помощи у сигарет и выпивки, холодный расчет начал отказывать ему.
− Он хочет быть счастливым. Счастливым, как все, но по-своему.
− Ты ему подаришь счастье, напоследок.
− О чем ты?
− Марина, он умрет счастливым, потому что ты будешь рядом.
− Издеваешься?
− Нет. Он уснет и никогда не узнает, как он умер. Он заснет, со счастливой мыслью о тебе и больше никогда не проснется. Разве не о такой смерти мы все мечтаем?
− Нет. Никто не мечтает быть убитым человеком, которому больше всего доверяешь. Лучше молчи. Если ты еще что-нибудь скажешь в этом духе, я ручаюсь, что брошу все это и никогда уже не смогу опять решиться на это.
− Хорошо, − кивнула Танька, делая глоток кофе. − Как скажешь. Две штуки, ты помнишь?
− Ты про капсулы? Да, помню.
Танька закурила новую сигарету и спросила.
− Страшно?
− Мне? Не знаю. А тебе?
Танька неопределенно пожала плечами, нахмурилась и замолчала. Марина допила свой кофе и угрюмо посмотрела в окно. Небо, серое с черными разводами, было как ее настроение, пасмурным и тоскливым. Что-то снова давило в груди, отчего трудно было дышать, будто внутри у нее был большой ком, состоящий из переживаний, неуверенности и домыслов, которые грызли ее сознание Она не знала, что сейчас делает Славка и это страшило ее, но еще больше ее пугал один вопрос, думает ли он о ней и думал ли он о ней, вообще?
− У меня есть пару капель, будешь? − вывела ее Танька из раздумий.
− Выпивка что ли? Ты что? Мне сегодня трезвость ума не помешала бы.
− Много тебе никто не нальет, а кинуть капсулы в воду и подать ему, ты и пьяная смогла бы.
− Тебе легко говорить. Да у меня на лице, боюсь, все написано будет.
− Значит, пару капель тебе не помешают.
Она достала из сумки маленькую бутылочку коньяка и Марина сморщилась. На память опять пришло утреннее похмельное состояние.
− Что такое? − Танька весело хихикнула, думала я достану бутылку шампанского? Да оно через пять минут выветрится, останется лишь туман в голове, который тебе ни к чему. А после коньяка, ты согреешься и почувствуешь прилив физических и эмоциональных сил, которые спадут незаметно для тебя.
−Я скоро стану алкоголиком, − процедила Марина и достала пару маленьких бокалов. − А чем закусывать будем?
− Ничем. Мы будем наслаждаться одним глотком, а не литром.
Марина вздохнула и с отвращением посмотрела на то, как Танька поднесла к лицу бокал с темной жидкостью и с наслаждением втянула носом его запах. Они, молча чокнулись и Марина, выдохнув воздух, торопливыми глотками осушила весь бокал. Потом она подбежала к чайнику и с носика отпила пару больших глотков чистой воды. Сегодня коньяк не хотел так легко питься, как вчера.
− Э-э-э.., − только и смогла она потом произнести, сплевывая снова в раковину, как делала это недавно после крепких сигарет.
− Ну как?
− Больше не буду, − протянула Марина, все еще склоняясь над раковиной.
− А больше и не надо.
Марина с кислым выражением лица подошла к столу и закурила первым делом сигарету, потом она плюхнулась на сиденье и прикрыла глаза. Она уже чувствовала, как по телу пробежала горячая волна, смывая на пути все запреты и оставляя после себя легкую заморожённость, будто она приняла наркоз, а не выпивку.
− Теперь что скажешь? − спросила Танька, наблюдая за Марининым лицом. Она медленно цедила свой напиток, раскачивая свой напиток в бокале.
− У меня даже язык потерял чувствительность, − промямлила лениво Марина, не открывая своих глаз.
Танька весело рассмеялась. Ей забавно было наблюдать за Марининым состоянием, которое усугубилось после вчерашней выпивки. Она медленно допила коньяк и убрала початую бутылку в сумку. Потом тоже прикурила сигарету и бодро воскликнула.
− Теперь надо выпить кофе.
Марина вяло махнула рукой и промямлила.
− Сама, пожалуйста…
− У-у-у, да тебя развезло, − покачала головой Танька, он забрала Маринину сигарету и затушила ее в блюдце, потом налила кофе и заставила Марину выпить несколько глотков. Потом она открыла форточку и в комнату повеяло холодной свежестью. Через несколько минут у Марины спало оцепенение, она допила кофе, но головой еще не могла резко повернуть. Перед глазами качалась кухня, словно Марина сидела на маленьких волнах большого океана.
− Крепко дало в голову, − только и смогла выговорить она, кивая на свой пустой бокал.
− Ты много выпила. Зачем сразу такую ударную дозу принимать? Постепенно не могла отслеживать свое опьянение?
− О чем ты? Я, вообще, не хотела пить, помнишь?
Танька с укором покачала головой и затушила свою сигарету. Она взглянула на часы, и Марина заметила.
− Ты должна уйти?
− Не знаю. Наверное, нет. Во сколько придет Антон?
− Сегодня? Понятия не имею. Он может прийти сейчас, может в одиннадцать вечера. Он утром ушел и ничего не сказал, оставил только деньги на столе. Кстати, он взял отпуск.
− Отпуск?
− Да. По крайней мере так сказал.
− Ну что же, может это и к лучшему, − задумалась Танька.
− А… Мне уже все равно, − махнула рукой Марина.
− Это все, что ты и хотела сказать?
− Новости с фронта… Ты все же уходишь?
− Лучше, если меня не будет при этом… Ты поняла…
− Ну ты же будешь поблизости, чтобы я смогла тебя сразу вызвать.
− Конечно. Дождись, когда он уснет и сразу зови меня.
Марина глубоко вздохнула, словно перед прыжком в воду и пробормотала.
− Как страшно…
− Страшно? Страшно, наверное, когда убиваешь нечаянно, а когда осознанно идешь к этому, это не страх. Это что-то другое. Ты уже понимаешь, что что-то изменилась и обратного пути нет. Вот тогда наступает страх.
− Откуда ты знаешь? Ах, да… − Марина вспомнила медика. − Все верно.
− Верно? Тебе-то откуда знать? – разозлилась Танька.
− Мне? Тань, а ты меня хорошо знаешь?
− Достаточно, чтобы сложилось правильное впечатление.
− Думаю, все же, что оно у тебя неверное.
− Откуда ты знаешь?
− Догадываюсь… Помнишь, я замечала, что ты слишком легко относишься к разговору об убийстве, словно для тебя это не в первый раз? − Марина вопросительно посмотрела на Таньку, но та склонила голову и вертела пачку сигарет в руках. Марина помедлила, то ли спиртное так ее расслабило, то ли она наконец решилась облегчить свою душу, но так или иначе, это давно шло к этому и видимо момент пришел. − Не знаю как для тебя, а для меня это и вправду не впервые.
Теперь Танька с интересом подняла на Марину глаза. Она молчала и Марине, изрядно искусав свои губы, пришлось продолжать.
− Не знаю, как назвать это, нечаянным глупым поступком или большой самонадеянной глупостью… В общем, когда мне было семнадцать лет, я в первый раз села за руль… На пустынной дороге… На ледяной дороге… Куражась, словно это была игрушка, я сбила двух человек, один из которых умер…
− Что!?
Марина усмехнулась такому искреннему Танькиному возгласу. Она чувствовала, что уже не сможет молчать, пока не расскажет все до конца.
− Ты шокирована?
− Нет… Но ты.!? Как.!?
Танькин возглас был таким сильным, что Марина закрыла на мгновение закрыла глаза, пытаясь скрыть навернувшиеся слезы.
− Тебя удивляет? Ты думала я такая расфуфыренная, легкомысленная особа, без запятнанной репутации, совести, без чувства ответственности, которая в жизни и пальцем не пошевелила, чтобы заработать себе кусок хлеба, у которой обеспеченный муж, отличная квартира, а она только носом вертит от всего этого?
− Н-н-нет… Я так не думала…
− Думала, − передразнила Марина.
Танька закурила, мрачно глядя в одну точку на столе. Марина тоже потянулась за сигаретами. Стало очень тихо, только дождь барабанил за окном в унисон с большими часами в прихожей. В кухне потемнело и Марина, шмыгая носом, привстала, чтобы зажечь маленькое бра над столом.
− Дальше хуже. Выясняется, что погибшая женщина ждала ребенка и была на последнем сроке беременности… Это ужасно, − Марина встала, достала бумажные салфетки и громко высморкалась.
Танькино оцепенение ее немного уязвило. Она ожидала большего сочувствия и понимания, учитывая Танькин поступок с медиком. Но та упорно молчала и это могло говорить только об обратном. Марину не хотели ни жалеть, ни ободрять, ни сочувствовать ей. Единственное, что сейчас могла испытывать Танька к ней, это разочарование. Оно было настолько явным, что Марина даже пожалела о сказанных словах.
Она встала, сполоснула холодной водой лицо в раковине и вспомнила себя в кабинете следователя, при их первом разговоре.
− Это не я… Это он, это он сидел за рулем… Я была рядом… Я ничего не видела, их не было на дороге. Они внезапно появились… − рыдала она. − Он не виноват… все случилось так неожиданно. Отпустите его, ну пожалуйста…
− Расскажи все по порядку, − мягко говорил ей седоволосый мужчина. − И мы придумаем, как помочь вам обоим.
И Марина рассказала, честно, без утайки. И про Димона, и про машину, и про пустынную дорогу, и даже про спиртное, что было выпито Славкой. Она была уверенна, что такая открытость, поможет спасти их обоих. Марина даже не знала, что Славка машину у Димона не одалживал, а молча и без спросу взял ключи, а это считалось угоном.
От страха, она безжалостно подставляла Славку, наивно полагая, что ее полная честность поможет им обоим, а значит, не будет всех тех ужасных последствий, что так пугали ее − суд, тюрьма, разлука. Она, вообще ни о чем не думала, когда видела перед собой понимающее лицо следователя, чьи глаза ободряюще смотрели на нее, а руки что-то быстро записывали.
Страх, быть обсуждаемой в их маленьком городке, заставил ее солгать. Она не смогла бы прямо смотреть в глаза своей матери, Аньке, своим одноклассникам. Она безумно боялась осуждения и упреков, злости и ненависти, жалости и сочувствия. Она боялась стать вечным изгоем, которого всегда сторонятся и избегают.
Марина до сих пор не могла понять, почему она продолжала молчать, когда умерла ее мать? Почему она не рассказала, что виновницей в смерти женщины, является она сама? Что ею руководило? Страх? Стыд? Теперь сложно ответить на этот вопрос. Из убийцы, она плавно превратилась в свидетеля обвинения. О, да… Она смогла это сделать. Она легко смогла это сделать.
Со Славкой, после аварии, они так больше и не встретились, кто знает, может поэтому, она и смогла столько времени молчать.
− Муж знает?
− Да, − просто ответила Марина.
– Значит, он тебя покрывал?
Марина промолчала, включила кофеварку, прикурила крепкую сигарету, потом налила кофе и села напротив Таньки. Та, постукивала зажигалкой по столу и молчала. Марина тоже молчала, она глубоко затягивалась и пускала дым в потолок, уже не ощущая крепости новых сигарет.
− Тяжелая история, правда? − спросила Марина, когда устала ждать хоть каких-то Танькиных слов.
− Да уж… Каких ты еще скелетов прячешь?
Марина невесело усмехнулась и закрыла рукой лицо, пряча выступившие слезы.
− Успокойся. Столько лет прошло. Не расстраивай себя, у тебя сегодня вечером ответственное дело.
− Лучше бы я умерла в тот вечер… Лучше бы я, чем жить с этим…
− Ты избежала наказания. Ты сделала это. Ты умнее, чем я ожидала, Маринка.
− Я иногда думаю, − сухо сказала Марина, поднимая опухшее от слез лицо. − Что ты издеваешься надо мной. Или нет?
− Причем тут издеваешься? Какая разница, кто отсидел. Главное, ты смогла себя защитить. Выйти из этого с минимальными потерями.
− Защитить? Я лишила себя защиты. Я потеряла мать и любимого человека, в один момент. Да я как труп жила в первое время. Я ко всему была равнодушна. Я испытывала такое одиночество, что не передать тебе словами.
− Не такой уж и труп ты была, раз вышла замуж. Еще немного и уже дети по дому бегали бы.
Марина кинула в блюдце сигарету и зажала голову руками.
− Какие дети? О чем ты?
− Такие, которые появляются у мужчины и женщины.
− Я никогда не хотела ребенка. Антон это знал и знает. Может он надеется в будущем… В будущем, которого у него не будет…
Танька промолчала, Марине тоже нечего было добавить. Она окончательно жалела, что рассказала ей обо всем. Легче не стало, как она ожидала, да и Танька отнеслась слишком прохладно к ее внутреннему разъеданию. Воспоминания вновь живо и остро встрепенулись в ней, она почувствовала щемящую боль от того тяжелого времени, стыда, вины, и потери матери, словно все это произошло вчера. Теперь она себя чувствовала беззащитной и раздавленной, она обнажила свою слабость и теперь эта же слабость, превратилась в оружие против нее самой.
Лучше тайны держать глубоко в себе и не разбрасываться ими налево и направо, ожидая облегчения своего груза. Иначе, когда они вырываются на волю, то становятся твоими мишенями. Невыносимо делить тайну с кем-то еще. Ты всегда будешь помнить, что кто-то знает, становясь заложником своего секрета перед другим человеком. Вы словно навечно сковываете себя цепями, вынуждая делить общий воздух над головой. А Марина не была уверена, что хотела бы Таньку и дальше видеть, и делить эту тайну с ней, после всей этой истории.
− Наладится все, вот увидишь, − стала ее воодушевлять Танька. − Заживешь жизнью, которую наконец заслужишь…
− А какую я заслуживаю? Какую? А какую ты заслуживаешь? А какую заслуживает Антон? Кто распоряжается этим? Да никто. Мы, сами.
− Успокойся. Если знала бы, что коньяк на тебя так подействует, не наливала бы. Ты должна собраться, у тебя скоро Антон придет, а ты расклеенная, как не знаю, кто.
− Да все нормально, − мрачно ответила Марина. − Я все сделаю.
Она уже сильно жалела, что все рассказала. Танька не тот человек, перед кем стоит обнажать свою душу.
− Прими душ. Это поможет.
Танька встала из-за стола, еще некоторое время смотрела на Марину, будто хотела что-то сказать, потом без слов вышла в прихожую.
После минуты возни у двери, щелкнул замок в дверях и наступила тишина. Марина не шевелилась еще некоторое время, уставившись в одну точку. Потом не торопливо помыла чашки, вытряхнула в мусорное ведро окурки и открыла форточку. Ветер моментально внес в квартиру поток свежего воздуха и у Марины сжались пальцы, от охватившей легкой дрожи. Она прислонилась к подоконнику, разглядывая голые ветви дерева, что нависали над ее окном. Эти сухие тростинки были как скрюченные пальцы с острыми ногтями, которые царапали ей стекло, словно хотели проникнуть внутрь и согреться в ее холодной кухне.
Душ не привел ее в чувство. Холодная вода сменялась горячей, потом снова холодной, но апатия, которая пришла на смену слезам, никак не хотела покидать ее.
Было уже четыре часа, когда она покинула ванную, закутавшись в белый махровый халат. Принимать горячую ванну для расслабления, она не стала, опасаясь, что может уснуть в воде. Уныло заглядывая в каждое окно, она бродила по пустым комнатам, отмеряя шаги в такт настенных часов. Каждый раз, как только ее взгляд, тоскливо падал на телефон, она вспоминала Славку и ее сердце еще больше сжималась от отчаяния. Когда она посмотрела на телефон в двадцатый раз, решительно подошла к нему и набрала до боли знакомый номер.
Долгие гудки говорили о том, что ей никто не ответит, но Марина набирала снова и снова этот номер, чтобы быть ближе ко всему, что относилось к Славке.
В шесть часов, она одела легкие шорты с вместительными карманами. Сердце сильно прыгало у нее в груди, когда она сжимала капсулы в руке. С выступившей, легкой испариной на лбу, она положила капсулы в карман, чтобы при случае, их можно удобно и быстро достать.
В семь, она стояла у окна на кухне и курила. За стеклом, тусклые фонари, еле освещали большой и безлюдный двор. Сильный ветер клонил ветви деревьев, на которых сидели, как ни в чем не бывало любопытные вороны. Изредка проезжала под окном машина, но Марина видела только отсвет желтых фар, которые украдкой ощупывали землю, словно рука невидящего человека.
В восемь, она съела большую порцию омлета, когда почувствовала сильный голод. Все это пришлось запить сладким чаем, на кофе не было больше сил смотреть. Посуду она не стала мыть, свалила все в посудомойку и даже деревянную доску, на которой остался след яичного желтка. Потом налила воду в кувшин, не зная заранее, с чем придется мешать капсулы снотворного.
В девять она заглянула в холодильник, чтобы удостовериться в который раз, что в наличии имеется его любимый апельсиновый сок. Чем дольше Марина проводила в ожидании, тем большую нервозность испытывала. Приходилось делать одни и те же действия, лишь бы чем-то занять свои дрожащие руки.
В десять Марина ходила с тряпкой по квартире и вытирала пыль, прислушиваясь к звукам в подъезде. В сотый раз она протерла телефон, поднося трубку к уху, чтобы услышать привычный ровный гудок.