И вдруг словно кто-то прокричал мне в самое ухо: «Дура, чего ты стоишь как истукан, когда на счету каждая секунда?!» Тогда я тут же подбежала к Ульбеку и, не думая ни о чём, кроме того, что если он жив, то лёжа вот так лицом в воде может захлебнуться, перевернула его на спину. На облегчение мне он приоткрыл глаза. Слабо, как-то бессмысленно, и всё же с искоркой жизни. Этим он и мне придал надежду на лучшее.
Озеро плескалось, заливая ему лицо. Я приподняла его голову над водой и говорю:
– Что с тобой, Ульбек? Ты поскользнулся, да? Где ты ударился? Больно?
Чушь несу. Поскользнулся. Ударился. Сама вижу, что чушь. Но тогда только в это и хотелось верить. Стукнулся чуток. Когда первая острая боль пройдёт, он встанет , и мы вместе посмеёмся над его приключением.
– Чего-то мне как-то не так,– отвечает он мне против всех моих ожиданий.– Что случилось? Где я?
– Ульбек, да что же это с тобой?– совсем растерялась я. Смотрю на него бессмысленными глазами, прямо как он на меня.– Скажи, что у тебя болит.
– Ни чего не болит. Слабо мне что-то. Всё вокруг вертится и шатается. И холодно, жуть.
– Да-да, холодно. Надо тебя как-нибудь из воды. Господи, что же мне делать? Ты можешь привстать? Хоть чуточку помоги мне. Одна я тебя с места не сдвину.
– Не знаю. Ты успокойся. Не пугайся так. Я попробую.
Промокла я не хуже его, пока он становился на четвереньки. Слово-то какое «четвереньки». Звучит смешно, а он и это сделал, можно сказать, кровью и потом. Обхватив его сверху, я тянула его изо всех сил, чтобы уменьшить тяжесть тела, приходящуюся на его руки. Так мы и выбрались на сушу. Расстояние было метра полтора, не больше, а преодолевали мы его, казалось, целую вечность.
Ульбек стоит, отдувается. Я сама умаялась. Сердце так и скачет в груди.
– Ну как ты, Ульбек?– спрашиваю.– Может получше?
– Вижу тебя, слышу. Значит лучше, чем с самого начала. Вот только земля… Я как будто в ней вязну.
Я вполне отчётливо понимаю, что мне нужно ему чем-то помочь. Но что, кроме моих причитаний и сочувствия я могла ему предложить? С собой, дурочка, я и лекарств никаких не прихватила. Одни лишь таблетки от головы. Ну кто же знал, что случится такая беда? Я грешной душой подумала: лучше б у него голова разболелась. Как на зло я и машину водить не умею, чтобы отвезти его в городскую больницу. Мечусь в своих мыслях и кажется нахожу выход: вспоминаю про сотовый телефон. И вот как всё один к одному плохо складывается: мобильной связи в этом районе нет. Хоть кричи!
Подошла я к Ульбеку после того, как бегала к машине за телефоном и, чтобы его не волновать как можно спокойней говорю:
– Чем мне тебе помочь? Подскажи мне пожалуйста. Я просто не знаю, что мне делать.
– Мобильник не берёт?
– Не берёт,– выдохнула я, словно призналась в измене.
– Без врача, думаю, мне не обойтись.
А где ты этого врача тут достанешь? Что мне ему ответить? Тут в пору пожалеть, что я лишь консультант по косметике. Но ищущий ответ всегда его находит. Нашла и я. Не самый лучший, но в данных обстоятельствах другого быть не могло.
Когда мы добирались до конечного пункта следования, в трёх или четырёх милях до того мы проезжали видимую в отдалении ферму. Возле жилого дома стояли машины, работали люди, и только на них я могла тогда уповать.
– Послушай,– стала я выражать свою мысль.– Помнишь ферму по дороге сюда?
– Да, Саин, помню. Какая ты у меня умница. Отправляйся туда. Там должны помочь.
– Тебя здесь нельзя оставлять. Нужно хоть до палатки добраться.
– Хорошо. Пойдём потихоньку.
Добирались мы так же, как вылезали из воды. По дороге Ульбек несколько раз останавливался, чтобы отдышаться, после чего продолжал вскользь по земле передвигать ноги и руки. Всё это время помимо помощи ему, я ещё думала то о том дойдём мы или нет, то сокрушалась о том, что мы не поставили палатку ближе. Когда же нам удалось осилить этот тяжёлый, хотя и не долгий путь, Ульбек повалился на спину прямо у входа в походное убежище.
– Всё,– говорит, а дыхание тяжёлое словно воздуха не хватает.– Здесь буду лежать. Мне сойдёт. Иди, Саин. Время понапрасну не трать.
Напоследок я стащила с него мокрую одежду, помогла перелечь на расстеленный спальный мешок и укутала в одеяло. Переодеваться самой я не сочла уместным, рассудив, что в отличии от Ульбека, в движении мне скоро удастся обсохнуть. Кроме того было бы не простительной глупостью отнимать от важного дела драгоценное время на какие-то пустяки. Тут бы уж всё, можно отправляться в дорогу. Но в эту самую секунду меня вдруг бросило в дрожь, когда я представила, что Ульбеку в таком беспомощном состоянии придётся остаться одному. Меня самопроизвольно захлестнуло видение того ужаса, что если ему, не дай Бог, станет хуже, с ним рядом не окажется никого, кто бы хоть слово ободрения произнёс. Вместо того, чтобы идти за тем, в чём он нуждается самым насущным образом, за тем, от чего зависит его жизнь, я, как безмозглая кукла, стояла, зацепившись за него взглядом. В этом мне как будто находилось оправдание, при том, что бездеятельное участие в судьбе человека, вдобавок когда ты должен и в состоянии действовать ему во благо, оправданию не подлежит.