Псоглавцы

4

Здесь, пред очами Псоглавца, Кирилл стоял, конечно, из-за Вероники. Кирюша, всё это несерьёзно. Их отношения несерьёзны, потому что квартира на Кутузовском – не Кирюши, а его тётки. И старый «форд» не Кирюши, а его папы. И деньги не Кирюши, а его мамы. А у Кирюши только второй курс факультета электроники в МИЭМ. Кирюше этого хватало, а Веронике – нет. И она ушла.

Она не требовала «майбах» и студию на Софийской. Ей хотелось, чтобы Кирюша просто стал самостоятелен. Чтобы зарабатывал хотя бы на то, что есть. Пока Вероника ушла недалеко, у Кирилла был шанс её вернуть. И тут на его почту пришло это письмо.

«Здравствуйте, Кирилл. Меня зовут Даниил Львович Лурия. Я сотрудник Континентального музейного фонда NASS (международное подразделение UNESCO, штаб-квартира Basel, Schweiz). Наш фонд организует краткосрочные экспериментальные экспедиции, в которые приглашаются люди, отобранные тестированием авторских страниц Livejournal. Тест-программа в числе многих возможных кандидатов назвала и Вас. Я воспользовался тем, что Вы указали свой e-mail, и обращаюсь к Вам лично. Фонд NASS предлагает Вам в июле этого года принять участие в поездке по Нижегородской области. Продолжительность поездки 5–7 дней. Гонорар 3000 $. Если Вас заинтересует наше предложение, прошу в течение 3 дней ответить мне, чтобы я организовал встречу участников экспедиции».

Может, это была разводка. Никакого NASS из Basel в Schweiz, никакого Лурии Даниила Львовича Кирилл по сети не отыскал. Но три тысячи долларов – нормальная зарплата за два месяца, а тут – всего-то неделя напряга. Денег вперёд не просили. И Кирилл решил узнать, в чём дело. Лурия пригласил его на ланч в ресторан «Ильдаруни» возле Рижской.

Кирилл думал, что ресторан окажется армянской дыренью в полуподвале, пропахшем маринованным луком бастурмы, но во дворе стандартной высотки он увидел двухэтажный хай-тековский пристрой с крытой верандой на втором этаже. На парковке у входа блестели совсем не дешёвые тачки. В холле с панелями из морёного дуба Кирилла встретила красивая девушка-армянка с бейджиком «Эрмине».

– Вы Кирилл Шелехов? – улыбаясь, спросила она. – Я вас провожу.

По деревянной винтовой лесенке она повела Кирилла на второй этаж, профессионально качая задом.

На веранде за одним столиком обедала пожилая армянская чета, за другим моложавый джентльмен читал «Эсквайр», и перед ним стоял высокий стакан яблочного фрэша. У балюстрады возле совсем пустого стола молча сидели два молодых человека – маленький чернявый и полноватый блондин. Эрмине провела Кирилла к этим парням и заботливо отодвинула ему стул.

– Что-то пожелаете? – спросила она.

Кирилл сел и посмотрел на парней, примеряя, кто из них Лурия.

– Нам, милая, пока только четыре эспрессо, – вдруг прозвучало за плечом у Кирилла, и Кирилл оглянулся.

Моложавый джентльмен со стаканом фрэша уверенно отодвинул четвёртый стул.

– Господа, это я вас пригласил, – сообщил он. – Будем знакомы, я Даниил Львович Лурия. Вы – Кирилл, – он кивнул Кириллу, словно слегка поклонился. – Вы – Валерий. А вы – Денис.

– Предпочитаю, когда называют Гугер, – пробурчал чернявый.

– Как будет угодно, – вежливо согласился Лурия.

Кирилл внимательно разглядывал его. Светлая рубашка Finamore, расстёгнутая на верхнюю пуговицу, часы Emporio Armani, ремень Piquadro, брюки и туфли Baldessarini. Всё – итальянское, хоть и не премиум-класс, но ничего.

– Во-первых, хотелось бы узнать, как вы нас нашли, – несколько раздражённо потребовал блондинистый Валерий.

– Лиф джорнал, – просто ответил Лурия. – Я же указал в письме.

– А почему мы? Какие у вас критерии отбора?

– Наш фонд разработал тест из пятидесяти четырёх вопросов. Вы ответили так, как нам необходимо.

– Понимаете, я ни на какие анкеты не отвечал.

– И я не отвечал, – вставил Кирилл.

– Вопросы никто не задавал, – согласился Лурия, – но ответы содержались в ваших записях в ЖЖ.

– У меня там только перепосты и трындёж про игры онлайн, – сказал Гугер. – Я вообще ничего не писал.

– Значит, и этого оказалось достаточно, – терпеливо объяснил Лурия. – Наш тест несовершенный, но и нужен он отнюдь не для поиска избранного Нео, как в «Матрице».

– А что за вопросы? – не унимался Валерий.

– Самые разные. Например, купили бы вы себе такой смартфон, какой Стив Джоббс подарил Медведеву? Я могу предоставить вам список этих вопросов, но только при следующей встрече, если она состоится. И не для копирования, всё-таки это ноу-хау нашего фонда.

Кирилл вспомнил, что в своём ЖЖ он и вправду издевался по поводу нового iPhone. Но в целом ему было безразлично, как его вычислили. Главное – что предложат.

– А что у вас за фонд? – спросил теперь уже Гугер.

– Он существует с семьдесят четвёртого года при ЮНЕСКО, финансируется частными лицами, иногда выигрываем гранты на исследовательские работы. Обычно считают, что наш фонд занимается спасением памятников культуры второго-третьего эшелонов. Тех памятников, что не имеют особой ценности. Районного значения, говоря по-русски. Но это не совсем так. Спасение памятников и арт-объектов – цель номер два.

– А номер один?

Лурия задумчиво постучал по стакану полированным ногтем.

– Цель номер один совсем иная. Фонд финансирует исследования по социальному бытованию этих памятников и объектов. То есть, как эти вещи изменяют жизнь общества.

– Например?

– Н-ну… – Лурия усмехнулся, глядя куда-то в сторону. – Например, дерево Бодхи. Под ним принц Гаутама достиг просветления и стал Буддой. За два с лишним века до нашей эры царь Ашока построил на месте просветления храм Махабодхи. Потом храм рухнул и полтора тысячелетия лежал под джунглями. В девятнадцатом веке его восстановил лорд Каннингэм. С тех пор вокруг храма – город Бодх-Гая размером с Можайск. Город живёт паломниками. Выдумано множество преданий и ритуалов, чтобы паломники оставляли деньги. Вот так дерево – памятник культуры – повлияло на жизнь социума. Правила жизни в Бодх-Гая – предмет наших исследований.

Официантка Эрмине принесла кофе.

– Что будете заказывать?

– Я ничего не буду, спасибо, – сказал Валерий, словно боялся, что Лурия его отравит.

– И я не буду, – сказал Кирилл. Ему не хотелось быть обязанным.

Гугер, вроде, не отказался бы от халявы, но теперь пришлось из солидарности. Лурия поглядел на Эрмине и виновато улыбнулся.

– А чего исследовать в городе Будды? – строптиво усомнился Валерий. – Чего в жизни этого города не понятно?

– В Бодх-Гая всё понятно, – кивнул Лурия. – Туристический бизнес. Все новые обряды придуманы для туристов, они не изменили генетику социума. Но фонд и не собирался предлагать вам поездку в Индию.

– А куда собирался?

– В Керженский заповедник. Это Поволжье, река Керженец. Там находится вымирающая деревня Калитино. В деревне – заброшенный храм. В храме – редкая фреска святого Христофора. Святой изображён с собачьей головой. Его, кстати, так и называют – Псоглавец. Фреску нужно законсервировать и снять со стены, соблюдая технологию и все предосторожности.

– В Европе её загоните? – догадался Гугер.

Лурия невозмутимо отчеканил:

– Фреска погибает в аварийном здании. Её изъятие согласовано с Росохранкультурой, документы я предъявлю. Снятую фреску нужно передать Нижегородскому государственному историко-архитектурному музею-заповеднику. Наш фонд не присутствует на арт-рынке.

– Если обидел – извините, – буркнул Гугер и сунул в рот сигарету.

– Но это цель номер два, да? – подсказал Валерий.

– Да. А цель номер один – пронаблюдать реакцию социума.

– Социум ужрётся и отмудохает нас, – не сдержался Гугер.

Лурия рассмеялся.

– По правде говоря, риск есть. Надеюсь, что до этого не дойдёт. Но подобный риск присутствует в России повсеместно.

– А как деревня может отреагировать? – спросил Кирилл.

Лурия развёл руками:

– Если бы мы знали, то не искали кандидатов для эксперимента.

– Может, никто вообще ничего не заметит, всем плевать?

– Может быть. Однако наши специалисты считают, что реакция будет.

– Почему?

– Видите ли, друзья. Фреска – не шедевр, но очень редкая. Мы подняли архивы и установили, что храм был расписан в 1858 году. Но в то время святого Христофора уже больше столетия не изображали с собачьей головой. Значит, в деревне был местный культ Псоглавца.

– Считаете, он сохранился до наших дней? – не поверил Валерий.

– Наша гипотеза заключается в том, что сакральные культы существуют не только в сознании социума, но и в подсознании. Некие события могут активировать поведенческие стратегии, которые социум, казалось бы, давно утратил. Нужны примеры?

– Без примеров непонятно.

– Извольте. В девяносто третьем году в кургане на священном алтайском плато Укок была найдена женская мумия, которую назвали Принцессой Укока. Её перевезли в Новосибирск, в Академгородок. А на Алтайский край обрушились бури, катастрофы, разгул коррупции. Всё это алтайцы объяснили тем, что лишились покровительницы. Началась массовая истерия, возродился забытый культ мертвецов. Самое удивительное в том, что количество несчастий действительно сильно выходит за пределы статистически вероятного.

– Ну, как в «Дозорах», – вспомнил Гугер. – Открыли могилу Тамерлана – сразу Гитлер напал.

– Примерно так, – кивнул Лурия.

– Мистика, – презрительно заметил Валерий.

Кирилл отвернулся, разглядывая двор, зелёные тополя, парковку. Принц Гаутама и Принцесса Укока, Алтай и Гималаи – всё это было так далеко, так несопоставимо. Где он и где Будда? Издалека доносился вой сирены – то ли по проспекту Мира, то ли по Рижской эстакаде катил очередной кортеж. Кирилл вполуха слушал, что говорит Лурия.

– Не мистика, а магия. Но вряд ли на Алтае магия. Просто неясные нам пока законы бытования социума. Могу привести другой пример. В 1853 году Оренбург вымирал от холеры. Болезнь остановили только тем, что принесли в город чудотворную икону Богоматери. Но божьему чуду есть рациональное объяснение. Городские интенданты тайком раздевали мертвецов и продавали их одежду на рынке, тем самым разносили болезнь по городу. Когда в город внесли икону, интенданты просто побоялись грешить вблизи почитаемого образа.

– То есть, на Алтае народ просто подсознательно боялся мести Принцессы, а когда её увезли, то обнаглел? – предположил Валерий.

– Понятие «подсознание», конечно, спорное, но используем его в трактовке Юнга. Однако я говорю не о личном подсознании отдельных людей, а о подсознании всего социума. Любой отдельный человек не сможет дешифровать это подсознание, хотя когда разнонаправленные векторы частных усилий суммируются, то получается такое действие социума, которого никто не ожидал. И такая ситуация транслируется из века в век, пока сохраняется культура как носитель архетипов.

– Какая культура-то на Алтае? – усомнился Валерий.

– Язык – вербальная фиксация культуры. Есть и другие способы фиксации. Религия. Неизменность образа жизни. И так далее. Что касается случая, ради которого мы собрались, то наши специалисты считают таким фиксатором изображение Псоглавца. И его толкования.

К их столику опять направилась красивая Эрмине, и Лурия сразу отрицательно покачал головой: ничего не надо.

– Этот Псоглавец чудотворный? – спросил Гугер.

– Сам по себе – нет. Но он фиксирует местные поведенческие нормы. К сожалению, в мифологическом ключе, и поэтому мы не можем их понять, интерпретировать, предсказать, объяснить.

– Что это за нормы?

– Могу назвать только прецеденты, – вздохнул Лурия. – Деревня возникла в начале восемнадцатого века как раскольничий скит Калитин. Его основали некие Иафет и Христофор. Достаточно близко от их обители находился другой скит, женский. И так получилось, что Христофор случайно встретился с одной из девушек-монахинь этой обители и полюбил её. Для скита это кощунство. Иафет взмолился, чтобы господь избавил Христофора от соблазна. И скитник Христофор, как святой Христофор, получил собачью голову, стал псоглавцем, – и при следующей встрече растерзал свою возлюбленную.

– Я слышал что-то такое. Это просто местные пересказали библейскую легенду на свой лад, – подумав, сделал вывод Валерий.

– Конечно. Но есть другой прецедент. В 1800 году для разрушения раскольничьих общин была создана Единоверческая церковь. Эдакий компромисс между старообрядцами и официальной церковью. Многие раскольники перешли в единоверие, потому что это давало больше возможностей для социального роста. Из скитов уходили тайно. Из Калитина скита с 1820-х по 1860-е годы ушло 27 человек. Из них 18 по дороге в город в лесах были на куски разорваны зверьём. В других скитах не было ничего подобного.

– Ух ты! – оживился Гугер. – Это Псоглавец их догонял и рвал!

Лурия усмехнулся:

– Я уверен, есть и другие предания. Но их можно узнать только там. Поэтому ваша миссия, Кирилл, – разговаривать с местными. И записывать на диктофон. Вы… э-э… Гугер, надеюсь, вполне справитесь с технической частью – снимете фреску со стены. Я направлю вас к инструктору. А вы, Валерий, помогайте Гугеру по мере необходимости, и на вас будет общее руководство, финансы и отчётность.

Кириллу совсем не понравилась перспектива втираться в доверие каким-то деревенским алкашам.

– Мне задание не нравится, – сказал он.

Лурия помолчал.

– Вашу тройку мы подбирали по психотипам, – сообщил он. – Как и две другие тройки, что были до вас. Они отказались. Вы тоже можете.

– По психотипам – на совместимость? – спросил Валерий.

– Как космонавтов, – добавил Гугер.

– Нет. По психотипам – чтобы спровоцировать местный социум на реакцию. Деревня Калитино деградирует. Люди просто не хотят жить. Им надо предъявить антиподов, которые жить хотят, и хотят активно.

– Будет мордобой, а не чудеса в церкви, – мрачно сказал Валерий. – Теперь я понимаю, почему вы не посылаете туда каких-нибудь реставраторов или студентов-практикантов.

– Ещё посмотрим, кто кому чего начистит, – хмыкнул Гугер.

– Хотите – мы предоставим вам травматическое оружие. Дадим спецтелефоны, чтобы всегда была устойчивая связь и джи-пи-эс. У вас будет отличный автомобиль, на котором вы всегда сможете уехать. В конце концов, мы платим неплохие гонорары и возмещаем все расходы. Условия весьма недурные. Хотя наши специалисты считают, что опасаться следует всё-таки чего-то экстраординарного.

– Псоглавца на нас натравят, – убеждённо сказал Гугер.

– Ну и работа… – покачал головой Валерий.

Кирюша, всё это несерьёзно, сказал себе Кирилл.

5

Грузно опираясь на палку с рукоятью, порог храма тяжело переступил рослый и сутулый человек. Сощурившись со света, он постоял у двери, а потом тщательно и широко перекрестился.

– Господи, помилуй! – прогудел он, с трудом кивнул, изображая поклон, и медленно двинулся к Валерию, Гугеру и Кириллу.

На широких и тощих плечах пришельца висел хороший пиджак, а под пиджаком белела какая-то застиранная майка. Чистые и глаженые брюки были аккуратно заправлены в резиновые сапоги. Гость подошёл и остановился, внимательно разглядывая, кто это здесь хозяйничает.

Гость смотрел набычась и не двигал головой, а просто переводил глаза – бесцветно-голубые глаза то ли кретина, то ли наркомана. У гостя был мощный, голый, окатистый череп, похожий на фашистскую каску, и небритая, мохнатая рожа с увесистым подбородком. На загорелой костлявой груди из-под майки выползали синие завитки татуировки. Гость протянул для рукопожатия широкую ладонь.

– Саня Омский, – сказал он. – Слышали, небось?

Обе руки были густо исписаны какими-то словами, как школьная доска на перемене. А палка у Сани Омского была не палкой, а дорогой лакированной тростью. Казалось, что барская трость, пиджак и брюки принадлежат одному человеку, а щетина, майка и татуировки – совсем другому. Этот другой, видимо, считал, что славное имя Сани Омского гремит по всей стране, и все его знают.

Валерий, Гугер и Кирилл неуверенно пожали Сане руку. Они не представились, но Саня и не заметил этого. Так ведёт себя человек высшей касты. Кирилл сразу опознал в госте старого уголовника.

– Московские? – спросил Саня.

– Московские, – кивнул Валерий.

– Я вас по номеру срисовал.

Саня вдруг шагнул на Кирилла, и Кирилл оторопело отступил. Саня, кряхтя, нагнулся, вытащил из груды мусора обрывок жёлтой газеты, постелил его на ржавую станину станка и осторожно опустил на газету свой поджарый зад.

– Давно я сюда не заходил, – сообщил он, оглядывая храм.

Валерий, Гугер и Кирилл не знали, что сказать.

– Чего делаете тут? – наконец снизошёл Саня Омский.

– Мы, э-э… из музея, – Валерий неуверенно посмотрел на Гугера и Кирилла. – Понимаете, фреску вот будем снимать на реставрацию.

Валерий махнул рукой в сторону Псоглавца.

– Картину сбиваете? – понял Саня. – Ну-ну. Знаю про такое. Был у нас один барыга, только за доски чалился, не за штукатурку, – Саня пожевал губами, вспоминая. – Сколько слупите?

– То есть? – растерялся Валерий.

– Это для музея, – буркнул Гугер.

– Ну, для музея – так для музея. Честный фраер не треплется.

Валерий, видно, наконец сообразил, что за тип к ним пожаловал. Он прижал ладонь к груди, беззвучно извиняясь, вытащил телефон и отошёл в сторону позвонить.

Перед отъездом Лурия выдал всем одинаковые аппараты, которые поймают сигнал даже в этой глуши. В аппаратах были и встроенные диктофоны. Свой подарок Кирилл повесил на тесёмке на грудь. Сейчас он включил запись и переложил аппарат в нагрудный карман рубашки, чтобы не отвлекать Саню светящимся экраном.

– Дайте закурить, – ревниво приказал Саня Омский.

Гугер вытащил пачку «Парламента», открыл и протянул Сане.

Саня, не торопясь, извлёк из внутреннего кармана пиджака оранжевую пластмассовую мыльницу, отколупнул крышку и вытащил из пачки Гугера сразу пучок сигарет. Он сделал это спокойно и привычно, словно принял налог. Он сложил сигареты в мыльницу как в портсигар, убрал мыльницу и поманил Гугера. Гугер опять покорно протянул пачку. Теперь Саня вставил сигарету в рот.

– Огоньку, – велел он.

Гугер, играя желваками, звякнул крышкой зажигалки «Zippo» и поднёс огонь Сане к лицу. Саня дунул на зажигалку.

– Баклан, – сказал он. – Огонь не подают. Если ты нормальный пацан, просто дай фугас, и всё.

Саня забрал зажигалку, прикурил и вернул зажигалку Гугеру.

Кириллу стало невыносимо в этой вязкой блатоте. Он отвернулся. Как такие уроды умеют нагнуть всех вокруг, повязать по рукам и ногам одним своим присутствием?

– Как девочка пукнула, – проворчал Саня, вынул сигарету изо рта, оторвал фильтр и теперь затянулся с удовольствием. – Садитесь, чего стоять. Я не прокурор, долго не просидите.

Гугер и Кирилл покорно уселись на груду мусора, кто где смог. Гугер тоже достал телефон и молча принялся тыкать пальцем в экранчик – писал эсэмэску. А Саня, видимо, хотел поговорить, поучить новичков.

– Здесь зона была – знаешь? – Саня угрюмо поглядел на Кирилла. – Её спецлютой называли. Я на ней два квадратика и уголок отмотал.

Кирилл рассматривал Саню Омского, будто какого-то волосатого тропического паука в программе Animal Planet. И впечатления были подобные: смесь омерзения и любопытства. Инопланетянин. Только не IT, а скорее ALF. Два квадратика – наверное, дважды по четыре года, подумал Кирилл. А уголок – год. Итого девять лет.

Саня Омский сопел, вспоминая былое.

– Подняли меня сюда при дедушке, в семьдесят седьмом, а откинулся уже при меченом. Хорошая зона была, правильная. Я ещё на централе слышал, что в Калитино зона чёрная. На красной меня бы суки запрессовали, в конверт бы заклеили, я ж на любой киче всегда в первой пятёре был. А здесь как кот. Кандер по полной, планом и ханью грели, через баркас ко мне такие вафлёрки из местных бегали, у одной биксы – о! – Саня ладонями показал огромные женские груди.

Кирилл не сомневался, что старый уголовник просто понтуется. Чем-то надо заплющить московских. И оправдать свою жизнь, которую бездарно просвистел по гадюшникам. Но всё равно было противно.

Валерий ходил взад-вперёд за кучами хлама, разговаривая по телефону. Гугер отрешённо пережидал визит гостя.

Саня наклонился и уронил изо рта себе под ноги харчок, а в него воткнул окурок.

– А когда зона закрылась? – спросил Кирилл.

– Зона? В девяносто втором. Здесь стали заповедник делать, а зону перевели под Котельнич. Жаль, хорошая зона была.

– Чем на ней занимались? Лес валили?

– Ну, поначалу-то лесоповал был, да. Потом лес нахер вырубили и стали торф добывать. Там, подальше, вскрыша начинается.

– Какая крыша?

– Не крыша, а вскрыша. Где землю вскрыли. Торфоразработки. Котлованов там два десятка, бурты стоят брошенные. Это вот дым-то от них. Они горят, котлованы.

– И что, никто не тушит?

– Да чего-то возились, потом бросили. Хера ли. Будут дожди, дак сами погаснут. Каждый год так. Сюда ж никак не проехать. Раньше узкоколейка была от разработок до Семёнова. Как лагерь закрыли, так и она сдохла. Какой-то фраер её на металлолом сдал. Остался только хвост от Калитино до котлованов. Туда местные за торфом катаются. У нас же торфа вместо дров.

– Как – катаются? – не понял Кирилл. – На чём? На велосипедах?

– Плашкеты, что ли, на лисапедах? – ухмыльнулся Саня Омский. – Мурыгин, гумза, дрезину заныкал. Он её у кума с зоны выкупил. Щас сдаёт за деньги, кому на котлованы надо. Километров восемь туда.

Наверное, этот Саня как вышел из зоны, так и остался в деревне у какой-нибудь сердобольной «вафлёрки с биксами», подумал Кирилл. Будь Саня настоящим вором в законе, неужели на просторах Союза он не нашёл бы местечко потеплее, чем деревня Калитино?

– Тяжело на котлованах работать было? – сочувственно спросил Кирилл, провоцируя Саню или на возмущение, или на жалобы.

– Шлангуешь, – обиделся Саня. – Я вор правильный, я на кичмане ничего тяжелее весла не подымал. Мне на ментов мантулить западло. Они рады были, если Саня Омский для фортецела на поверку выйдет, а на промзону я ни ногой. У меня в бараке однажды бугор свои лопаря с моими спутал и надел, так я потом их нахер выбросил. Саня Омский – не мужик и не тварь, чтоб носить лопаря, которыми торфа топтали.

«За что он сидел здесь, весь такой расписной?» – думал Кирилл. Наверное, в своём Омске в пьяном кураже с такими же ублюдками где-нибудь в ЦПКиО разломал билетный киоск и получил на всю катушку за групповое ограбление. А сейчас корчит из себя тиранозавра, хотя как был вонючим хорьком, так и остался.

– Там, за церковью, где выпас, бараки находились. Там и там КПП стояли. Охрана в деревне жила. А тут вот биржа была. А здесь, – Саня покрутил пальцем над головой, – слесарный цех. Вон швеллера от него остались, – Саня показал вверх. – Здесь станки были, – Саня похлопал ладонью по станине, на которой сидел. – Точили и разводили фрезы для торфорезок. Ну, и финкари делали. На композитора их меняли.

Валерий закончил разговор, убрал телефон и подошёл поближе, но не настолько близко, чтобы Саня решил, что заполучил слушателя.

– На какого композитора? – издалека удивился он.

– На Чайковского. Из которого чифир заваривают.

Гугер хмыкнул, глядя в окно.

Кирилл представил, что по этому большому помещению тянутся ровные ряды станков, люди в робах что-то фрезеруют или точат. Воют моторы, визжит металл, а над работающими тихо и невесомо стоят фигуры святых в длинных одеяниях. И с простенка на зэков, сжав в руке древко копья, смотрит Псоглавец, опустив длинную морду.

На улице уже клубились мглистые сумерки. Меж досок в окнах угасли огненные щели. В храме потемнело. Псоглавец, как настоящий хищник, почти растворился в полумраке, словно замаскировался в засаде, но его выдавали белёсый панцирь и светлый нимб.

Кириллу надоела лагерная ностальгия Сани Омского, коей он вроде как должен был внимать с сочувствием и уважением. Но Лурия поручил ему собирать байки о Псоглавце, а не мемуары старожилов.

– Святые-то не мешали? – Кирилл насмешливо кивнул на стены.

– Я не работал, мне не мешали, – ухмыльнулся Саня.

– А это кто? – Кирилл напрямую указал на Псоглавца.

Дикий, фантастический Псоглавец возвышался над ублюдочным миром российской зоны, словно башня Саурона над Средиземьем. Святой Христофор был совершенно чужд этому миру, но вот Псоглавец казался неотъемлемо и органично встроенным в него.

Валерий за спиной Сани покрутил пальцем у виска. Гугер перевёл взгляд на Кирилла. Оба они оторопели от подобной дерзости, будто Псоглавец был чем-то таким, о чём нельзя говорить бесцеремонно. А Саня вдруг встал и шагнул к Псоглавцу. Он замер у простенка, сутуло опираясь на трость, и закинул голову, рассматривая фреску.

– Его у нас звали Торфяной гапон, – проскрипел Саня. – Сука он.

– Понимаете, это же святой, – с тихим осуждением сказал Валерий.

– Какой, нахер, святой. Псина. Овчарка.

– Написано «святой Христофор», – указал Кирилл.

– Где? – презрительно спросил Саня и сплюнул на кучу мусора.

Похоже, за тридцать с лишним лет он так ни разу и не удосужился прочитать, что начертано под ногами Христофора.

– Так кто он, Сань? – настаивал Кирилл.

Саня закопошился, вытаскивая свою мыльницу, и грязным ногтем стал выколупывать из неё сигарету. Курить свои, когда рядом есть чужие, означало, что Саня забыл все понты и правила авторитетного зэка. Саня поднял трость и стукнул её копытцем в колено Псоглавцу.

– А он не один. Гапонов много. Очко не сыграет, если узнаете?

– Не сыграет, – ответил Кирилл.

– Борзый ты парнишка…

Саня курил, словно торопился на казнь.

– Я сам торфяного гапона не видел, и слава тебе господи, – Саня перекрестился сигаретой. – Они здесь ещё при Сталине появились, хер знает откуда. Живут в лесу и на торфяных болотах. Люди, а бошки пёсьи. В тридцать седьмом начальник зоны полковник Рытов их как-то приручил, что ли… Да чё как-то, человечиной прикормил… Если кто с зоны оборвётся, Рытов не вохровцев посылал, а этим гадам знать давал. Они же собаки. След берут. И никто от них не уйдёт. Любого догонят и в куски порвут. И многих, говорят, порвали. А вохра потом приносила в мешках головы и руки откушенные, кости кровавые.

Саня замолчал.

– И что? – осторожно спросил Кирилл.

– А что? – разозлился Саня. – Здесь же тогда лесоповал был! Хоть узкоколейку ещё не протянули, всё одно до города сто километров, три дня ходу. Там на железку – и привет, свободен, зэка! С лесоповала бежать сам бог велел. Пуля вохры для зэка как мама, на овчарок ножи были, топоры. Такого никто не боялся. А нечисти этой уссаться, как боялись. Когда гапоны три или четыре рывка растерзали – всё, зэка за баркас ни шагу. У КПП Рытов приказал стол поставить, а на него – банные шайки, в них и лежали головы отгрызенные. До писят третьего, до амнистии, когда усатый помер, никто больше из зоны на отрыв не дёргался. Хера ли, когда такой упырь тебя в лесу стережёт? Лучше целым срок домотать, хоть четвертак, чем с таким страхом бодаться. Рытов, кум лагерный, звезду за звездой привинчивал.

У Кирилла волосы на руках стояли дыбом. Это святой Христофор? Не надо туда! – вспомнил Кирилл мольбу немой Лизы.

– А после смерти Сталина бегали?

– В писят шестом узкоколейку провели и лесоповал закрыли, перешли на торф. Кто отчаянный был, те ещё бегали. На плотах по реке в молевой сплав, на вагонетках. Кого-то вохра принимала, кто-то уходил… Но через лес никто не рыпался. Их же всё равно видали после Рытова, гапонов-то. Мелькали издали на болотах, на вырубках. А зона помнила, что это за черти. Как тут забудешь, если эта падла на стене нарисована, и охрана эту картину караулит, как красное знамя?

Все четверо молчали.

И вдруг Саня осклабился – его волосатая морда словно треснула пополам. Во рту у Сани Омского Кирилл увидел гнилые обломки зубов.

– А я от него всё равно ушёл, – злорадно сказал Саня. – По-чистому ушёл, не взять меня!

Саня повернулся к Псоглавцу, криво отдал честь и гаркнул:

– Здравия желаю, гражданин начальник, сука торфяная!

Опустив руку, Саня заковылял к выходу. Кирилл не сразу понял, что Саня отправился восвояси. Как-то ни «прощай», ни «до свиданья».

Саня оглянулся.

– Эй, – окликнул он сразу всех, Кирилла, Валерия и Гугера, – если у вас с нашими непонятки начнутся, обращайтесь. Я всю здешнюю хевру за шкварник держу.

Саня тростью толкнул дверку, тяжело переступил порог и растворился в дымной синеве сумерек.