(входит Вельяминова)
Вельяминова.
Вот кровь шута – скорей, моя княгиня! Пока кровь свежая…
(мажет лица Глинской и Оболенского кровью)
Глинская.
Довольно. Уходи.
(Вельяминова уходит)
Что медлишь, князь, бери свою супругу,
Ласкай без устали, как обещал ты мне -
и кровь шута войдет в меня, и семя мужа,
и воплотятся в сыне и царе.
(Библиотека государева. Грек.)
Грек.
Я тайну князю не открыл – угодно Богу,
Чтобы в Москве сын Глинской стал царем
Зачем – не ведаю, но все покажет время,
Решат же внуки – есть ли благо в том.
(входит Шуйский)
Шуйский.
Сегодня у народа праздник – сын наследник
родился, наконец, а ты, монах,
чего не весел?
Грек.
Видел я царей
Премногих. Так же ликовали, когда на трон всходил другой
и ждали дел.
Шуйский.
Да, славен царь делами – это правда
– от мальчика мы ждем великих дел,
Лишь бы не ввел, Господь, нас в искушение
и разум бы не отнял у людей.
Грек.
Да. искушения страшны, но наделяют
нас силою в терпении скорбей.
Что государь?
Шуйский.
Объявлена охота
в «Отрадном». Князь двух братьев пригласил и тьму бояр -
Весь двор московский будет.
Грек.
Оболенский князь тоже едет?
Шуйский.
Как без него – любимец государя.
Грек.
Послушай, князь Василий, мне, монаху, не подобает осуждать,
но этот князь, так высоко поднявшийся к престолу,
честолюбив и зол.
Шуйский.
Мы все не без того.
(палаты государевы. Великий князь. Оболенский. Бояре. Оболенский одевает В. И.)
В. И.
Поедем засветло. Охотники готовы?
Оболенский.
Готовы. Ждут тебя лишь, государь.
В.И.
Что наша верная супруга – почивает?
Оболенский.
Нет, встали. С князем маленьким они теперь гуляют
по Кремлю. С высокой башни
любуются державою твоей.
В.И.
И ихней тоже.
Дай-ка епанчу… Эй, князь, чего-то укололо
меня под локоть. Что там?
Оболенский.
Розы шип. Как он попал – не ведаю.
В.И.
Вчера княгиня, любя осыпала меня
Цветами – видно, завалился.
Что же – едем.
(Уходят все, кроме Оболенского. Входят Глинская, Вельяминова)
Глинская.
Ну что, мой князь?
Оболенский.
Как ты велела мне – я все исполнил.
Я уколол его – в награду – поцелуй.
Глинская.
Ах это. Скучно. Князь, без крови ласки пресны,
лишь власть над кровью плоть мою живит… И сердце заставляет биться сладко…
Тебе не терпится…
(целует князя)
Вкус крови, помнишь, князь?
Оболенский.
Да, помню.
Глинская.
Такой же вкус у власти – мутит он ум, нет сил бороться с ним.
Я – не борюсь, а падаю…
Но яд подействует? Наверно?
Вельяминова.
Да, госпожа моя. Тот яд сварил мудрец
из разных трав. Никто не заподозрит твой умысел.
Глинская.
Теперь, когда рожден наследник трона – мой сын,
должна я оградить
его от прихотей судьбы. Боярыня, ты помнишь -
отца супруга моего? Великий Иоанн
сперва всю власть хотел отдать любимцу-внуку
от сына старшего,
но после передумал, и отдал все Василию,
а внука, коронованного пышно, в темнице уморили…
И все произошло не без участия второй жены.
Ждать не хочу – вдруг государь другую
себе под старость выберет.
Другая, юная княгиня ему наследника родит, а нас бояре
подальше спрячут чахнуть.
Вельяминова.
Если б чахнуть.
Глинская.
Теперь не время совести. Престол
не терпит робких претендентов – только силой берется власть.
Не должен государь решать, кто будет править после него…
После него – мой сын. Я так решила… Как он?
Вельяминова.
Наш ангел спит, любовью окружен.
Глинская.
Пойдем к нему – мне надо успокоить
свои мечты. И совесть усыпить.
Ты, князь, иди, сопровождай охоту,
и береги супруга моего…
(покои государевы. Шуйский, Бояре.)
Шуйский.
Недуг внезапный – князь, охотясь, был весел, бодр.
И вдруг ослаб. И вот уж третьи сутки
из крохотной на сгибе локтя ранки тазами гной идет.
Нам остается лишь молиться
и ждать.
(входит Оболенский)
Оболенский.
Великий государь всех требует к себе.
Велел послать он за супругой с сыном,
и братьями. Отец-митрополит
духовную прочтет, в ней воля князя. Выслушать должны
и присягнуть – кому он поручает заботу о державе
и младенце.
Шуйский.
Надежды нет?
Оболенский.
Князь принял схиму. Хочет перед Богом
предстать монахом. Нам же предстоит
служить ему, пока дыханье не прервется,
всем нам, князья, кто близкие ему.
(государева библиотека. Грек. )
Грек.
Уж третий год страной младенец правит, но на словах,
а правит всем она – мать-государыня. И ближние бояре.
И всё молчит в зловещей тишине,
И всё напряжено, как перед бурей.
(входит Шуйский)
Шуйский.
Ты здесь, монах – искал тебя. Послушай-ка, что пишут
нам люди старые – времен Донского или Калиты -
кто более имеет прав на трон
усопшего владыки? Малое дитя без смысла и уменья
или любимый брат – брат государя и сам почти что государь -
в нем кровь отца и господина нашего Великого Ивана.
Грек.
Вопрос досужий, князь Василий, или к делу?
Шуйский.
То государыню заботит – не меня.
Грек.
От Мономаха брат наследовал за братом, потом, недавно, был порядок изменен.
Среди писаний разные есть мнения – один за старину, другой ее не любит.
Но что нам? Брат Василия князь Юрий живет далеко в Угличе -
о нем не слышно.
Шуйский.
Мне велено везти его в Москву со всем семейством.
Грек.
Государыня, должно быть, его решила близ себя держать,
чтоб у бояр мятежных соблазну поубавить.
Шуйский.
Может быть и так.
(покои государыни. Глинская. Оболенский.)
Глинская.
Когда доставят князя Юрия – немедля, возьмешь его и заточишь в темницу.
И всю семью его. И всех его бояр.
Оболенский.
Прикажешь, государыня, в опалу суровую ему потом идти?
Глинская.
Суровую… Ты ночью, князь Иван, его задушишь, а сыновей заморим голодом -
никто
не помешает сыну моему в России быть царем.
Не время думать и сомневаться – нам эта кровь нужна!
Я, как волчица, готова грызть их всех – а сколько их,
противников надменно-молчаливых, князей, бояр, и все чего-то ждут.
Ждут случая. Мне надо им внушить не почитание матушки-царицы,
А жуткий ужас перед троном, где будет мальчик мой сидеть.
Не медли, князь,
исполни все, что я тебе велела и ночью приходи. Я буду ждать.
И позови мне Вельяминову.
(входит Вельяминова)
Глинская.
Ты принесла картину?
Вельяминова.
Да, госпожа моя.
Глинская.
Поставь сюда… Что он хотел сказать – художник этот?
Связь с бесом плод приносит, но какой…
Боярыня, ты веришь,
мне с той поры, как вымазалась кровью,
тоска съедает душу. Только кровь
меня опять бодрит,
и только кровь мне чувства оживляет – даже ласки с любовником моим
без крови скучны и не ярки… Кто эта блудница? Быть может я – она…
Довольно, убери.
Мне на обеде с боярами сидеть, и я должна
красивой быть и убранной роскошно.
Зови мне девушек – пусть лучшие наряды ко мне несут!
И жемчуга, и ароматы, краски -
Царица я, хочу затмить их всех.
(Галерея палат. Раннее утро. Оболенский. Шуйский.)
Оболенский.
Велит тебе от имени царя мать-государыня
сейчас скакать к Смоленску
и привезти к ней Воротынского и Рыльских -
они в измене заподозрены.
Шуйский.
Не много ль
измен мерещится теперь и тут и там?
Оболенский.
Ты сомневаешься? Великий князь так мал —
любому тут мечтания закрадутся,
убить дитя и захватить престол.
Я ж поскачу к Ростову,
Шуйский.
Что, и там крамола?
Оболенский.
Слуга ты государю нашему? Смотри…
(уходит)
Шуйский.
Кровавый пир готовит нам княгиня,
какого ж воспитает нам царя?
Когда для мальчика забава казнь и пытка -
у мужа в возрасте они привычкой станут. Должен я
сам воспитать России государя.
А Государыню…
(входит Глинская)
Князь Шуйский, верный наш слуга, и мне и сыну нашему,
ты слышал -
тебе велела ехать к войску
и взять мятежников… Постой, не уходи.
Я обсудить с тобой намерена правление дальнейшее.
Подай мне, князь, вина. И выпей сам за здравие Ивана.
(Шуйский наливает вино)
Шуйский.
Пора. Тянуть уж некуда.
(подает Глинской кубок)
Шуйский.
За здравие царя!
(пьют оба)
Глинская.
Что думаешь ты, князь, о роде Сицких?
Они ведь Рюриковичи тоже, … как и ты.
Князья Массальские . Повсюду лишь угроза,
измена, князь, повсюду. Только ты
нам верен. Сын мой возвеличит
тебя и род твой. Надо воспитать
его правителем достойным – ты поможешь.
Шуйский.
Я воспитаю нам царя – покойна будь.
Глинская.
Здесь холодно… Еще вина налей мне. Мой мальчик будет лучшим из царей.
Чего ты смотришь?
Шуйский.
Жду.
Глинская.
Князь, я слабею. Сон овладевает. Хорошо,
что рядом ты – тебе я доверяю – ты защитишь меня и сына моего.
(засыпает)
Шуйский.
Сюда! Быстрее! Государыня скончалась.
Мне, передав заботу о стране,
и поручив мне воспитание сына – Иоанна.
Теперь скачите вслед за Оболенским,
и, как догоните, немедленно казнить – он мыслил на престол взобраться тайно,
и государыню опаивал.
А мы, пока наш Государь ребенок, понесем
с достоинством груз власти непомерной,
которая и манит и страшит.
Конец.
…
Салы бессмертия. Драма.
Сцена первая. Пляж.
Виктор.
– Нет, все-таки южанам не понять
нас, северян -
бескрайняя вода, песок горячий, солнце – для них привычны,
сердце бьется ровно, без наслаждения
и для фантазий краски посильней нужны, поярче
и выразительней, возвышенней поступки, чуть не подвиг!
Смотри сюда – три девушки с мячом,
их волосы, как конские хвосты,
тела напряжены в спортивной злости,
и для меня – это почти поэма,
у них движения – как музыка,
глядеть возможно бесконечно, сличая линии,
ловя гармонию и утопая в ней.
Серж.
– А я считаю,
у девушки растрепанные волосы в одном лишь случае уместны -
у парикмахера.
Все остальное – лишь отсутствие культуры.
Если правду говорит Диана,
что мода повторяется…
Виктор.
– И мода,
и отношение к предметам, идеал,
но повторяется не копией -
с натяжкой
возможно сравнивать сегодняшних людей
с их пращурами.
Серж.
– Но похожесть есть.
Вот, жили рыцари, дубасили друг друга,
и, в общем, мало кто зависел от других,
сам понимаешь, мужичье не в счет!
Оно всегда скулит о государстве.
И мы такие же – сменили лишь доспехи, забрало – наш экран,
и ролик – меч,
и вместо копий – острый интеллект,
но хватка та же!
И та же тяга к независимости.
Виктор.
Да, хорошо, и что?
Серж.
Забавы ради,
не могу представить,
какие тряпки из античной моды
могли пойти на подиум, чтобы в огне софитов
гламурных шутников
стать свежими.
И что вдруг откопают
дизайнеры
в преданиях, в петроглифах о том,
как волосы хитрее завернуть, а может, срезать по плечо, по пояс?
И главное – а кто это решает?
Виктор.
– Никто.
Мы строим красоту интуитивно.
И почему бы нам не подглядеть в картинках прошлых лет?
Не иронично, и без фанатизма.
Вот, говорят, что в старину
все было гармонично и разумно,
патриархально!
и приводят
дурацкий термин – «первобытный коммунизм»!
Я отсылаю «в ящик», к передачам
про племена, чей быт не изменен
цивилизацией:
у женщин животы
и груди отвисают, измучены родами,
пальцы ног растоптаны в лепешки с мозолями дубовыми,
про зубы – промолчу.
А у мужчин лишь два достоинства – наколка
и…
Серж.
– Я понял.
Мы на пляже -
здесь уши у камней.
И так уж косятся.
Виктор.
Теперь ответь -
какой там мог быть спорт?
Спорт – дело не толпы, а тех свободных,
кто нищетой не связан по рукам -