Сонливость прерывалась вспышками почти сверхъестественной ясности. Короткими, мгновенными: даже нельзя с уверенностью сказать, как широко раскрывались в эту секунду глаза. Или это было продолжение дрёмы, когда час уходит за часом, а тело остаётся на невесомой грани: одно маленькое внушение, один усердный барашек, который увлечёт бродить по лугам сновидений, и душа уже там. Или – спустить ноги с кровати, сесть, – обратный путь головы к подушке станет плотнее, чем пространство впереди. Так недвижимый воздух намекает, что нагретое мечущимися мыслями ложе не принесет облегчения.
И что дальше, сон или явь? С пробуждением всё предстанет по-другому. А сейчас… – только одно желание преследует и наяву, и во сне – желание прохлады. Тоска мечущейся духоты – найти, познать облегчение. Тогда всё душное, сдерживающее останется где-то там, в той жизни, а сейчас – только одно, только одно ощущение, сравнимое с блаженством растворённости, исчезновения, – ощущение прохлады.
Окунуться мягко, без всплеска, и поплыть. Нет стягивающих рамок из резинок и обтягивающих навязчивых лоскутов: нет кожи, оболочки нет, бремени не существует, – лёгкость по имени прохлада.
Блаженная нагота, когда тело чувствует свою наготу, наготу тела рядом и радуется невыразимому познанию, когда губы, не задумываясь, находят путь к поцелую и всему запретному, когда каждая секунда подчинена застывшей бесконечности, когда робкая бледная заря, убаюкав неясную тоску, приносит успокоение и освежающий молодой сон.