Долгая здоровая жизнь

– Это он вас проверял. Искушал. – сказал я, отхлебывая ледяного пиво и отгоняя мысли о завтрашнем похмелье. – Провоцировал. А как назывался ваш кружок?

– «Молодость». Он до сил пор существует, только теперь это целый ТЮЗ.

– Чем ты сейчас занимаешься? Ты, кажется, театральный режиссер?

– У меня свой театр, Денисыч! Частный театр. Десять актеров, четыре человека администрации. Ты разве не слышал о «Негативе Салюта»? Это мой театр неформального взгляда на классику. Некрасов, Шоу, Набоков, Ремарк, но в современной нестандартной обработке. Сейчас репетируем Мигеля Сервантеса, но мой Дон Кихот живет в современном Шемышейском районе Пензенской области, возит Санчо Пансу в люльке мотоцикла «Урал» и орудует бензопилой.

Я не знал, что ответить, а Люка продолжал:

– Мы не хило рубим баблосики, зря ты так лыбу давишь, Денисыч. Да и не в баблосах суть, мы просто больные люди, нам скучно жить. Вот мы и придумываем сами себе свои миры, сами их себе строим, сами же в них живем и за деньги пускаем туда гостей. Мы не можем иначе, Денисыч. Я не могу! Мой «Негатив Салюта» – это моя семья, а постановки – мои дети.

Слушая режиссера, я вдруг припомнил, что не так давно видел в интернете рекламную афишу, на которой красно-фиолетовым шрифтом было написано: «АРУТЮН ДАРТАНЬЯН И ТРИ РОСГВАРДЕЙЦА» – по мотивам Александра Дюма. Худ.руководитель – Д.Лукьяненко. А другую постановку я когда-то видел на ютьюбе. Она называлась «12 стульчаков» и была она о похождениях пижонистого пройдохи и уволившегося интеллигента-предпенсионера, разыскивающих в залитых в пластмассу одного из двенадцати унитазных стульчаков россыпь биткоэнов. Весьма любопытная постановка, но в то время я и представить себе не мог, что судьба меня сведет с худруком этого экстраординарного частного театра.

– Так вот, – Люка попыхтел кальяном и выпустил сизые ароматные колечки, долго висевшие в стоячем воздухе. – Юлька с первого дня влилась в нашу студию «Молодость» как кусок масла в пресную кашу. Только после ее появления я стал догадываться, что нам в коллективе не хватало такого человека.

– Каким она была человеком?

– В ней было что-то… Что-то такое… – Люка неопределенно пощупал воздух, словно мог извлечь из него сконцентрированный ответ. – Внутренне напряжение, что-ли… Она была в вечном поиске, что-то придумывала, фантазировала. Читала уйму книг, наверное, наша жалкая библиотека не закрылась только из-за Юльки. Знаешь, Денисыч, в ней сидело зерно какой-то неудовлетворенности жизнью, готовое распуститься в нечто непредсказуемое, стоит ей только найти в своих книгах некое фигуральное подходящее удобрение.

– Хорошо сказал.

– Это она и говорила. Понимаешь, она была немного… Ну как бы тебе это объяснить… Было в ней что-то, чему она и сама была не рада. Она хотела избавиться от этого, но не получалось. Внутренне напряжение приводило ее в депрессивное состояние. Это я тебе по секрету говорю, но она часто мне жаловалась на ночные кошмары, на эпизодические галлюцинации. С ней работал психолог, сказал, вероятнее всего, причина внутреннего напряжения исходит из детства и посоветовал конкретизировать проблему на листе бумаги. В то время Юля вступила в фазу полового созревания и мы с ней сдружились. Ничего такого, о чем ты подумал, у нас была только дружба.

– Ты был старше нее?

– Мне было шестнадцать, ей около четырнадцати, но у нас были платонические отношения. Честно. Она многим со мной делилась, жаловалась на кошмары, но то, что она стала бояться смотреть людям в глаза. И это была правда, она даже от меня отводила взгляд. И от брата с сестрой. Так вот, я посоветовал Юльки прислушаться к психологу и как-то попробовать зафиксировать свое внутреннее волнение на бумаге. Это нужно было для того, чтобы самой разобраться в себе и взглянуть на проблему со стороны. Она с готовностью согласилась, а я сразу пожалел о своем совете. Мне вдруг представилась замызганная художественная мастерская, заполненная сумасбродными полотнами окончательно спятившего человека. Несколько недель… Даже, если не забыл, половину зимы и часть весны Юлька была сама не своя, стала отстранённой, замкнутой. Не о чем, говорит, не спрашивай, не допытывайся. А потом принесла тетрадку на сорок восемь страниц, такую замызганную и мятую будто ей лет двести. На, говорит, прочти, только, говорит, не смейся. Я помню ту тетрадку и подчерк ее припоганнейший, чуть зрение не потерял, когда вычитывал те строчки. Я осилил только две страницы и попросил Юльку переписать все набело, и, если она дорожит нашей дружбой и моим зрением, то желательно напечатать текст на «Ворде».

– Она плохо писала?

– Она не подумала, что никто кроме нее не может разобрать ее черновик. Мало того, что у нее изначально докторский подчерк и миллион грамматических ошибок, так она все перечеркивала, исправляла, дополняла, меняла местами, ставила какие-то знаки и стрелочки. Порой перечеркивала целые страницы, переписывала по-другому, опять перечеркивала, ставила стрелочку на первый текст и помечала его вопросительным знаком и буквой «Б». В итоге я заставил ее все перепечатать на компьютере и скинуть мне текстовый файл на дискету. Раньше были дискеты. Прошел еще месяц прежде чем я, наконец, приступил к чтению.

– Что ты скажешь о рукописи? Я слышал, она называлась «Взгляд».

– Сперва она называлась «Взгляд Смерти», но худрук нашего кружка Свиридович решил, что это название слишком неприятное и может спугнуть часть зрителей. А сама пьеса… – Люка сделал долгий задумчивый вдох из кальяна. – Знаешь, Денис, это было неожиданно. Даже в сухом распечатанном тексте пьеса вызывала некоторую душевную оторопь. Сюжет в ней был выстроен вокруг девушки, которую не отпускает некий взгляд. Ей казалось, что всюду на нее смотрит некто, готовящийся к нападению и жестокому убийству. Во взгляде каждого человека главная героиня видела смертельную угрозу. Направленные на нее фантомные глаза мерещились главной героине в темноте, виделись во снах, казались за спиной и даже во взглядах других людей.

– По правде сказать, не хотел бы я быть той девушкой, – сказал я. – Очевидно, что Юля писала о себе?

– Без сомнения, но кроме как мне она никому в этом не признавалась. Для всех она была жизнерадостной, улыбающейся девчонкой, лишь время от времени поддающейся признакам депрессии. Юля уговорила Свиридовича освободить ее от всех ролей в кружке и дать попробовать порепетировать свою пьесу, выступая в качестве не только автора и исполнительницы главной роли, но еще и режиссера. Она набрала несколько человек, включая меня и за пару месяцев мы подготовили такую потрясающую постановку, что Евгений Никифорович взял ее в постоянный репертуар нашей студии. С этим спектаклем наш кружок «Молодость» умудрился взять главный приз на театральном конкурсе молодежных театром в Москве. Пьеса пошла на «ура»! Люди сидели в зрительном зале как загипнотизированные. Если бы они знали, что главная героиня играет саму себя и что история написана по реальной проблеме, не дававшей Юли покоя…

Люка задумчиво ухмыльнулся и выпустил облачко ароматного дыма.

Вячеслав

Эта глава появилась в книге случайно, изначально я не договаривался с Вячеславом о разговоре, мы вообще не знали о существовании друг друга до самого момента встречи, но, видимо так было угодно Аллаху, чтобы он свел меня с этим человеком именно тогда когда я собирал материал для будущей книги.

А началось все так: моей любимой супруге, которая категорически не желает фиксировать свое имя в моей книге и которую я любовно называю «Люпинушка» было необходимо съездить в город-герой Волгоград по работе (напомню, что мы живем в городке Ведеск, что в Ростовской области). Узнав об этом, я взялся поехать с ней и, мало того – сесть за руль самому и довести ее до Волгограда и, естественно, привести обратно. Аргументировал я этот неожиданный для нее порыв тем, что не доверяю ее водительским способностям. «К тому же я давно хотел посмотреть на грудь «Родины-матери» в натуральную величину», – объяснил я. Оставив двух сыновей под присмотром моих родителей, мы сели в автомобиль и рванули в Волгоград, до которого, если говорить откровенно, мне не было никакого дела. Решив все свои рабочие вопросы и переночевав в номере местного отеля (где на одном с нами этаже жили приезжие циркачи-дрессировщики с медвежонком и четырьмя собаками), мы засобирались в обратный путь и тут я, как бы между прочим, сказал, что раз уж мы все равно в этом регионе, то почему бы нам не свернуть с федеральной трассы и мимоходом не заскочить в одну деревеньку. Она тут неподалеку. Надо только отклониться на другую дорогу. Это не займет более двух часов времени. «В какую еще деревеньку? – возмутилась Люпинушка почти басовым голосом. – Зачем?» Я показал на гугл-карте, что это за населенный пункт и где он расположен. Конечно супруга высказала мне все что она думает о моем, скажем так – художественно-расследовательском увлечении, употребляя слова и речевые обороты преимущественно негативного характера, но у нее не было выбора, я еще дома вынул ее водительские права и оставил их на комоде. «Вот ты паршивец! – возмущалась она, спускаясь по лестнице отеля и выходя на парковку. – Я-то думала ты ради меня поехал, а ты со своей Зенитниковой возишься! Она не стоит того, Денис! Сдалась она тебе!» Всю дорогу до Исаакиево (так называется тот поселок городского типа, который я пренебрежительно обозвал деревушкой) мы с Люпинушкой ехали почти молча и, наконец, когда мой мочевой пузырь, был готов взмолиться о пощаде, я нажал на тормоз у старого вытянутого вдоль трассы кладбища.

– Тут! – объявил я и пулей припустил к ближайшим кустам боярышника.

Кладбище было стародревнее с гниющими деревянными крестами, высокими кованными оградами с вензелями и осыпающейся краской и из-за разросшегося калифорнийского клена и бурно вьющегося хмеля, превращающих погост в непроходимые амазонские джунгли.

– Если не хочешь торчать здесь до заката солнца, – предложил я жене, – то предлагаю разделиться. Быстрее найдем могилу – быстрее свалим от сюда. Ты ведь этого хочешь?

– Ты заставляешь меня одну лезть в эти дебри? Да тут с позапрошлого века не было ни одной живой души!

– Ну почему же? Вон, смотри, есть свежие могилы. Вон одна… и вон… и вон там еще кажется одна. Гляди, там даже кто-то есть, а ты говоришь – не одной живой души.

– Это зомби.

– Благодари Аллаха, что сейчас не ночь и не зима. Вперед, дорогая!

Мы с Люпинушкой искали могилу Юлии Зенитниковой. Точнее сказать – я удостоверялся в том, что могила Зенитниковой действительно существует на этой земле. Жена выбрала себе ту часть старого кладбища, где, вроде-бы можно было пролезть меж оградами, где виднелась тропка и где сквозь дикорастущие заросли угадывались памятники как будто из нашей эпохи. Мне же досталась самая непролазная половина. Оставив автомобиль на обочине, мы вдвоем вгрызлись в кладбищенские джунгли. Не знаю как супруга, а я всматривался в относительно свежие могилы, читая имена и фамилии когда-то усопших и замечая, что фамилии часто повторяются, что совсем не удивительно для деревенского погоста, где все друг другу какие-то родственники. Кладбище оказалось глубже чем виделось с трассы, мы блуждали долго, пару раз пересекались, обменивались репликами и возвращались каждый на свою половину. На втором круге я стал внимательней вчитываться не только в женские имена, но и в мужские. На третьем – я читал каждый памятник, даже если ему на вид было сто лет. Безрезультатно. Оперевшись о чью-то высокую ограду я позвонил блуждающей на противоположной стороне жене с предложением напоследок поменяться областями поиска, и, если и это не даст результата – собираться у автомобиля.

– Я так и думала, – ответила супруга по телефону, – Нет тут ее могилы. Теперь ты доволен?

– По моим сведения она должна быть на этом кладбище, – я был удручен и расстроен. – Давай еще разок обойдем.

– Хорошо, я это сделаю, но только для того, чтобы в очередной раз доказать, что ты тратишь время впустую, что вместо полноценной оплачиваемой работы ты занимаешься фигней, что могилы Зенитниковой на этом кладбище нет! Откуда вообще у тебя информация, что она похоронена вот именно здесь, у черта на куличках? Найди своего информатора и оторви ему тестикулы! – с этими словами она отключила связь, но я немедленно нажал кнопку повтора вызова.

– Люпинушка, – сказал я в трубку, как только она гаркнула мне «Ты задолбал!», – а какую могилу ты ищешь?

– Ленина! – воскликнула моя ненаглядная. – Юльки твоей Занитниковой, чью-же еще?

– Почему Зенитниковой? Она похоронена под фамилией мужа! – закричал я. – Таплина! Она – Юлия Таплина!

– Твою мать! – теперь уже моя Люпинушка сорвалась на крик. – А раньше нельзя было сказать?

Одним словом – мы переругались и тут писать больше нечего. Все это время жена искала не ту могилу и на ее половине погоста придется начинать все заново. Восхитительно! Я поплелся на ее половину, разгребая ногами уже порядком опостылевший хмель (если это хмель, а не плющ), как вдруг раздался телефонный звонок от жены. Она велела мне немедленно возвращаться на трассу и больше ничего не сказала. Думая, что у моей ненаглядной кончилось терпение и она заставит меня сесть за руль так и не обойдя половину старого погоста, я вышел на трассу и обнаружил, что с нашим автомобилем припаркован еще один – изъеденной ржавчиной, так, что его на техосмотре не пропустил бы не один сотрудник МРЭО ГИБДД, а неподалеку стоят двое – парень с женщиной. Моя любимая Люпинушка что-то им объясняла и кивала.

– Здравствуйте, – поприветствовал меня молодой человек. – Мы вот тут случайно услышали, что вы ищете могилу Таплиных. Ваша супруга сказала, что ищете.

– Ищем. Юлия Таплина и ее дети. – подтвердил я. – А вы можете нам помочь?

– Конечно. Вот она.

И паренек коротким кивком указал на ближайшую могилу. Я быстро вперился глазами в могильный камень – широкая гранитная плита в окружении хромированной современной ограды. На граните нет ни фотографий ни какого-то иного изображения усопших. Только имена и даты. В центре – Таплина Юлия Еремеевна, по обе стороны – имена двух ее детей. Мальчика и девочки. Могила находилась почти на самом виду, ее нельзя было не заметить и наверняка моя Люпинушка проходила мимо нее несколько раз. Могила располагалась у самой трассы, гранитная плита смотрела прямо на проносящиеся со сверхзвуковой скоростью машины. Я бросил на жену укоризненный взгляд.

С минуту мы стояли в молчании, думая каждый о своем

– Простите, можно я спрошу, – заговорила женщина, когда я, достав айфон, сделал несколько снимков могилы, привязывая ее к кладбищенскому пейзажу, – а кем вы приходитесь этим людям?

Ответила моя жена и зачем-то соврала, что мы просто проезжавшие мимо знакомые. Я вновь пронзил ненаглядную укоризненным взглядом. Зачем врать? Почему она стесняется того, что я собираю информацию?

Парень представился Вячеславом, объяснил, что приехал со своей тетей из Исаакиево, откуда, кстати, родом Валерий Таплин и еще он сказал, что был на похоронах Юлии и ее детишек. Оказывается, Таплины (родители Валерия) и Польские (родители Вячеслава) – из одного села (пардон – из одного п.г.с.). Тетя Вячеслава страдала от давления и вернулась в ржавый автомобильчик, а мы втроем присели на лавочку.

– В день похорон к нам пришли Таплины и слезно попросили присутствовать на погребении, – рассказал Вячеслав, – хотя лично я вообще не знаю эту девушку. Я и с Валерой-то никогда не общался, он долго не жил в селе.

– Почему же вас позвали? – спросил я.

– Таплины ходили по домам и звали хоть кого-нибудь, – рассказывал молодой человек. У них, видите-ли, совсем не было людей на погребении. Всего двое или трое, будто у умершей и ее детишек не было ни родственником, ни друзей. Это странно, правда? Так вот стараниями родителей Валеры набралось еще с десяток человек и я с моей тетей среди них. И хорошо если из этой десятки нашлась бы хоть пара человек, которая хоть отдаленно знала Валеру. А его жену ни знал никто, не говоря о детях.

– Разве они не приезжали к родителям? Не привозили внуков?

– Не знаю. Может быть. Но никто их ни с кем не знакомил.

– Кто из родственников был со стороны Юлии? Ты знаешь?

– Ее отец и еще кто-то, может это был ее брат.

– У нее есть мать и сестра, разве их не было?

– Было только двое. И вели они себя довольно-таки необычно. – Вячеслав хмыкнул. – Перешептывались и как-то искоса поглядывали на Валерия. Я это заметил. Знаете, было похоже, что они закапывают не трех родных человек, а водопроводную трубу. И что эти двое – отец и брат – такие же чужие Юлии как почти все собравшиеся.

– А сам Валерий?

– О! Тот рыдал в голос! Я никогда не видел, как рыдают мужики и был в шоке. Чудная была картина – все стоят молча, а он рыдает за всех. Он обнимал гробы, целовал их и все хотел открыть крышки, но ему не позволили.

– Гробы были закрыты?

– Да. Никто не видел тела и, может быть это было и лучше. Только три фотографии с черными ленточками. А Валера кричал, дергал крышки гробов, кидался на них, даже запрыгнул в яму.

– Зачем? – спросила моя ненаглядная Люпинушка опять переходя на бас.

– Чтобы не позволить опустить туда гробы. Он хотел посмотреть на своих детей и жену, его с трудом удалось скрутить…

– Скрутить? – изумился я.

– Иначе было никак. Он устроил тут целое представление! Ему пришлось влить стакан водки. Он сразу захмелел и в конце концов отрубился. Его увезли. Но истерика у него была сильнейшая, об этих странных похоронах в нашем селе говорят, как выражается моя тете – по сей день. Наверное, Таплиным до сих пор стыдно за поведение своего сына.

– А почему гробы были закрыты?

– Вроде как тела были изувечены, хотя никто нам этого не подтвердил.

– Что с ними случилось?

– Их как будто убил то-ли маньяк, то-ли какой-то психопат. Какая-то страшная история, о которой никто нам не рассказывал. Валера кричал какие-то жуткие вещи, моя тетя аж крестилась. Он определенно был не в себе.

– Его можно понят, он потерял семью.

– Пожалуй, – согласился Вячеслав, – только мою тетю мучает один вопрос. Может быть вы сможете на него ответить?

– Какой вопрос?

– Почему их, – паренек кивнул на могилу, – закопали именно тут, на нашем кладбище? Они жили в Ростовской области. Как я понимаю, там у них все родственники, а в нашем селе только свекровь и свекор. Даже ни одного знакомого. Почему здесь?

Я переглянулся с моей ненаглядной Люпинушкой и пожал плечами.

– Действительно, – сказал я, – трудно найти более неудобного места для посещения родственниками.

– Но тем не менее посмотрите на этот памятник, – кивнул Вячеслав, – это самый дорогой памятник на этом кладбище. И могила шикарная. Это точно поставили родственники со стороны Юлии, я это слышал от ее отца. И посмотрите, как расположена могила – на самом виду, в первом ряду. Ее нельзя не увидеть с трассы, я сам, когда мотаюсь из Исаакиево в Волгоград каждый раз невольно поворачиваюсь на этот памятник.

В этот момент у Вячеслава заиграл телефон и, ответив, он оставил нас с Люпинушкой одних у могилы Юлии Таплиной и ее детишек, а сам поспешил к дожидающейся его тети. У меня, правда, возникла уйма вопросов, оставшихся теперь лишь на стадии предположения. Увы, мне не удалось расспросить Вячеслава Польского о многом, ведь он жил в селе, где его соседями были родители Валерия Таплина. Оставшись с моей ненаглядной Люпинушкой одни на лавочки, мы перекинулись парой фраз и также засобирались обратно. Я сделал то, что хотел – нашел могилу Юлии и ее детей, убедился, что она действительно есть на этом свете и отныне надежно зафиксирована в памяти моего смартфона с геолокацией.

Я поднялся с узкой скамеечки и встал лицом к трассе, спиной к могиле. Отсюда простирался потрясающий вид средней полосы России – поля, лесопосадки, вдалеке – поблескивала голубизной речушка. Это миниатюрное заросшее кладбище располагалось на небольшом взгорье, я только теперь это увидел, когда в отдалении и чуть ниже остановил свой внимание на постройки поселка городского типа Исаакиево – должно быть в нем проживало тысяч пять. Трасса устремлялась в Исаакиево, разрезала его на две половины и уходило к приземистым постройкам промышленного типа, и далее – к горизонту.

И тут я затаил дыхание и вновь переместил взгляд на предприятие за селом. Я даже хлопнул себя по лбу и указал рукой в нужном направлении.

– Что там? – спросила Люпинушка, вставая со скамеечки и отряхивая облегающие джинсы.

– Это же завод «ЖБИ-Пром», – объяснил я. – Как же я про него забыл!

Я знал это предприятие, раскинувшееся на несколько сотен квадратных метров и ощетинившееся в небо промышленными постройками и оборудованием, я знал и название его и его генерального директора. Я долго смотрел на завод, у меня хорошее зрение и я даже смог разглядеть несколько крошечных передвигающихся по территории точек. Это был надежный завод, бесперебойно поставляющий не только в регион, но и за его пределы строительные блоки, плиты перекрытия, сваи, брусчатку, бордюры и прочую бетонную продукцию.

– «ЖБИ-Пром»? – переспросила Люпинушка, которая мало интересуется моими делами в расследовании дела Зенитниковых-Таплиных и если слышала об этом заводе, то разве что краем уха ибо, как правило для сбора информации для книги я беседую с людьми вне своего дома.

Я быстро повернулся к тому месту, где стоял ржавенький автомобиль Вячеслава Польского, надеясь, что мне удастся окликнуть его и задать еще хотя бы несколько вопросов, но тот уже удалялся по трассе в сторону села и едва ли мог видеть нас с Люпинушкой в зеркальце заднего вида. Как жаль! Хоть догоняй его на своей машине! Супруга потянула меня с кладбища и перед тем как навсегда покинуть это заросшее хмелем сельское кладбище я напоследок сделал пару снимков завода.

Новый сюрприз ожидал меня через несколько дней когда я, мучаясь бессонницей, перелистывал фотографии на айфоне и решил рассмотреть снимок «ЖБИ-Прома» с увеличением. У меня айфон с камерой очень хорошего разрешения, позволяющего увеличить даже самые мелкие и неразборчивые детали (отдельная благодарность моему брату Тимуру, клюнувшему на телевизионную рекламу с участием его любимой артистки, чья эротическая фотография стоит у него на главных обоях на планшете). Я приблизил изображение завода, рассмотрел дворовые постройки, пустую курилку и будку охраны. Я застал момент, когда с территории выезжал грузовик со строительными сваями и охранник сверялся с документами, а бородатый водитель что-то доказывал размашистым жестом. Но это все было лишь фоном к другому – двигая картинку, я наткнулся на окна четырехэтажного здания из силикатного кирпича в котором опознал не иначе как офис. Здание располагалось ко мне строго фронтоном, я мог видеть его по всей длине. И вот что я увидел в одном из окон – фигуру человека. Человек стоял против окна, он был крупным и это все на что была способна моя сверхчеткая камера. Все-таки завод был слишком далеко, чтобы можно было рассмотреть лицо мужчины в оконном проеме – только рыжеватое пятно под носом, смутно намекающее на усы и черные пятна в области глаз.

Я остолбенел, узнав человека и даже хотел растолкать жену. А человек в окне, казалось, смотрел прямо на меня, пряча глаза за темными очками. Крупный мужчина с усами и в черных очках. С такого расстояния он не мог разглядеть меня, разве что точечную человеческую фигурку, но он мог различить большой могильный памятник с тремя высеченными на нем именами.

Это без всякого сомнения был генеральный директор завода «ЖБИ-Пром» – это был тот, о ком мы разговаривали с Вячеславом Польским.

Это и был Валерий Валерьевич Таплин.

Сергей Джамшудов

Хозяин квартиры впустил меня в свои однокомнатные чертоги, вызывающими ассоциации со старой непосещаемой ни кем библиотекой. С первого взгляда было видно, что Сергей Ильясович Джамшудов никогда не был женат. Не был, и не будет.

– Давно вы знакомы с Валерием Таплиным? – спросил я, осторожно присев в старое глубокое кресло, сперва стряхнув с него налет пыли.

– Что есть время, молодой человек? – заговорил Сергей Ильясович многозначительно наморщив лоб. Для встречи гостя он одел чем-то пахнущий пиджак, брюки, но не удосужился стряхнуть к рукава что-то напоминающее паутину. – С какого мгновения начинать отсчет и как далеко от нас горизонт безвремения, если все сущее не имеет ни начала ни конца?

– Хорошо. Если начинать отсчет в обратном порядке с минуты нашего с вами разговора, то сколько времени прошло до дня вашего с Таплиным знакомства?

– Ах, вы пришли издеваться, молодой человек, – на морщинистом изможденным жизнью лице Сергея Ильясовича появилась складка грустной улыбки. – Что-ж, у вас есть на это полное право, я не в силах применить к вам моральное давление по причине нашего с вами равного социального статуса. Кроме того, по вашей одежде, поведению, манере выстраивать слова и произношению шипящих окончаний, объективно видно, что ваш уровень развития интеллекта по определенным параметрам превосходит мой, что дает вам некоторое право воздействовать на меня путем…

– Сергей Ильясович, я ни в коей мере не рассчитывал воздействовать на вас никаким путем и мое образование не имеет никакого значение. – ответил я, поражаясь тому, что господин Джамшудов выглядит и разговаривает как старик-мудрец, которому не хватает седой окладистой бороды и кривой трости. При том, что они с Валерием Таплиным из одного поколения, а тому нет и сорока. – Я просто спрашиваю.

– Однако, смею заметить, что в вашей интонации я уловил не понравившийся мне флер не уместной в разговоре с малознакомым собеседником иронии. Вы читали «Тошноту» Сартра, молодой человек? Вероятнее всего от вас последует отрицательный ответ, при том, что за этот роман в 1964 году мсье Жан-Поль стал лауреатом нобелевской премии от которой поспешил отказаться. И от ордена Почетного Легиона он также отказался. И знаете в чем таилась причина его столь не логичных с точки зрения простого обывателя решений?

– Сергей Ильясович, можно ли вернуться к нашему разговору о Валерии Таплине?

– Для характеристики позиции Сартра подходит им самим приведенная в статье «Экзистенциализм – это гуманизм» цитата Понжа: «Человек – это будущее человека», – продолжал Сергей Ильясович, будто не услышав меня. Он принялся делать шаги по тесной заваленной книгами комнате и от меня не ускользнул тот факт, что он хоть и в брюках, но без носок. – Сам же мсье Жан-Поль писал, что человек обречен быть свободным, ибо…

– Сергей Ильясович…

– Простите, какой был вопрос?

– Как давно вы знакомы с…

– Ах да. – ироничной желтозубой улыбкой Сергей Ильясович старался как бы невзначай немного остудить мой пыл. Он разговаривал со мной как разговаривал бы великий мыслитель с глупым озорником, задающим тупые вопросы. – Ну что-ж, молодой человек, отвечу предельно кратко, как заслуживает этого ваше нетерпеливое внимание – с 1991 года от рождества Христова, а если быть еще точнее – впервые мы взглянули друг другу в лицо в поселке Исаакиево за девяносто два дня до развала искусственно созданной на крови миллионов невинных Советской империи. Вы знаете, молодой человек, что Михаил Сергеевич, выступая на пленуме ЦК КПСС в апреле тысяча девятьсот…

– Вы с Виталием дружили в детстве, я вас правильно понимаю? – слушая неторопливую речь хозяина квартиры и не без ехидства замечал паутину в самых различных местах, включая шторы, ящики комода, створки серванта (кроме того, я натолкнулся на паутину на входной двери и на свисающего с нее дружелюбного паучка).

– Ах, детство! Детство! Как далеко и безоблачно ты было! Что может сравниться с детством? Да, молодой человек, в то незапамятное время мы были детишками, цветами жизни, мышками, мошками, пылью вселенной из атомов которой зарождается будущее мироздания… Жизнь, в-прочем, не имеет смысла и тут мсье Жан-Поль, без сомнения, прав. Мошки, как люди, проживают свои свободные жизни и…

– Вы дружили с Валерой? – задал я прямой вопрос, размышляя сколько часов в сутки проводит Сергей Ильясович за чтением философии. Мне показалось, что даже больше чем он отводит на сон.

– Что есть дружба, молодой человек? Есть ли она и что она собой представляет? – Сергей Ильясович, должно быть, представил себя за кафедрой филологического факультета. – Давайте я попробую ответить вам на этот извечный вопрос с позиции экзистенциальной феноменологии. Вот возьмем, к примеру, приклеенную к небу тучу…

– Не стоит, давайте перейдем к следующему вопросу…

– Я отвечу на предыдущий. Мы дружили. Но я начинаю замечать, молодой человек, – опять эта ироничная улыбка, – что вы не склонны окутывать вниманием материю герменевтики и метафизики. Это вызывает легкую грусть, граничащую с некоторой степенью разочарование в современном поколении, забивающим внутреннюю полость души непродуктивными…

– До свидания, Сергей Ильясович, – потеряв терпение, я встал с кресла и стал демонстративно стряхивать пыль со своих брюк. Мне была непонятна его фраза «в современном поколении» – я был почти ровестником хозяина квартиры. Или я так молодо выгляжу или Сергей Ильясович… Нет, не буду оскорблять человека.

– Вы покидаете меня, молодой человек? Ну как же? – растерялся Сергей Ильясович, неожиданно теряя единственного драгоценного слушателя своей филологической белиберды, как пить дать, почерпнутой из множества всевозможных книг, написанных десятками философов и псевдомыслителей, – Вы же так ничего и не узнали о моих мироощущениях. Вы читали мои статьи? Вот взгляните, это мои взгляды на трансце…

– Всего хорошего. – Я протянул Сергею Ильясовичу руку для прощания. Для меня стало ясно, что я ничего не добьюсь от хозяина квартиры. Господин Джамшудов оказался демагогом, много говорящим, но ни о чем не сообщающим. Определенно у него не было кого-то, кому бы он передавал свои философские взгляды, а я, как закоренелый реалист, был не намерен выслушивать его мудрые пустословия. Пусть поищет другого. – Я бы вас послушал, но мне, увы, пора.

– Постойте, – вмиг засуетился Сергей Ильясович, – выслушайте хотя бы о Валерии. Когда-то, когда деревья были большими, мы развлекали себя невинными играми в приставки. В то время, когда в ходу были игровые приставки, через такой длинный электрический шнур, подключаемый к телевизионному приемнику, мы проводили за ними уйму времени, как я теперь понимаю – совершенно непродуктивно. Но это нормально, ведь мы были детьми, детям свойственно… порой наиграемся, а потом он схватит топор и давай за курями бегать…

– Кто?

– Ну мы же о Валере ведем разговор?

– Он бегал за курицами с топором? Помилуйте! Зачем?