Только хорошие умирают молодыми. Фантастический роман

– Надо… – выдохнула с трудом тварь, – отдохнуть. Больно.

Черт побери, пронеслось в голове Олега. Надо было все-таки добить тебя. Теперь возись с тобой, таскай туда-сюда. Тяжелая, сука. Но что теперь поделаешь? Взялся помогать – помогай, любитель раненых крыс.

Вот найдут ее сородичи, откачают, приведут в порядок. Отыщет она новую флейту взамен оставшейся на площади – и снова примется за старое. Добро так легко оборачивается в нашем далеком от совершенства мире злом.

Музыкант сплюнул. У него заныло плечо, на которое приходился вес крысиного тела.

– Может, пойдем? – спросил он. – У меня время не резиновое.

– Что? – не поняла крыса. – А, какая-то поговорка? Ладно, идем. К банку.

Человек и крыса, на время переставшие вести себя как смертельные враги, повернули вниз по улице Труда, к маячившему вдалеке зданию городского муниципального банка.

– Умотала ты меня, – устало сообщил Олег. – Тяжелая.

– Почему ты обращаешься ко мне как к женщине? – не поняла тварь. – А… Ясно. Крыса – слово женского рода. Так?

– Так.

– Вообще-то, – недовольно сказал его собеседник, – я особь мужского пола. По-моему, это можно было заметить.

Олегу больше нечего было делать в драке, как рассматривать, что там у его противника между ног. Так он крысе и сказал.

В ответ раздалось несколько странных звуков. Как будто тварь пыталась чихнуть, но выходил этот чих с тонким присвистом.

– Ты чего? – удивился Музыкант.

Сначала он даже подумал, что раненой крысе стало хуже. Но, прочихавшись, крыса ответила:

– Это смех. Вы смеетесь по-другому?

– Да уж, – пробурчал Олег. – Ничуть не похоже. Значит, вы и смеяться умеете?

– Мы много чего умеем.

– Действительно. Заметно, заметно. Ну, идем прямо к банку.

– Да.

Еще какое-то время они шли вперед. Крыса едва волочила ноги и пару раз не ответила на довольно ехидные реплики снайпера. Она, видимо, берегла силы, хотя по виду твари нельзя было сказать, что ее состояние ухудшается с каждой минутой и она планирует подохнуть, сведя на нет все старания Олега, прямо здесь и сейчас. Возможно, крыса просто решила, что говорить им уже не о чем. Нарушила молчание она лишь один раз, вновь попросив остановиться. Но остановка вышла короткой – похоже, раненая тварь пришла к выводу, что от этих передышек толку мало и лучше поднапрячься и добраться уже туда, куда ей было нужно.

Наконец Олег дотащил крысу до входа в банк. Двери из пуленепробиваемого стекла были заклинены пирамидой металлических ящиков. Музыкант ничуть не удивился бы, если бы узнал, что в них деньги. Не удивился бы и даже не заинтересовался – зачем деньги выжившим после Катастрофы? Сейчас это всего лишь еще одно напоминание о прошлом, бессмысленное и бесполезное. Любопытный курьез.

– Здесь, – просипела крыса.

– Прямо на улице?

– До дверей доведи. Дальше я сам… Внизу тоннели, там есть наш… Назовем это постом.

Олег помог твари добраться до дверей. Она с видимым усилием оторвалась от поддерживавшего ее человека, здоровой лапой ухватилась за дверную ручку, перенесла вес на нее.

– Спасибо.

– Не за что. В следующий раз встретимся – убью, – пообещал Олег.

Он опять разозлился на себя за то, что взялся за возню с раненым противником. И еще больше разозлился за то, что не мог себя вести иначе.

– В следующий раз? – с непонятной интонацией произнесла крыса. – А что? Наверное, он будет, этот следующий раз. Так что я не говорю «прощай».

– Только «до свиданья»?

– Наверное. До свиданья, человек. Тогда и выясним, кто кого убьет.

Серая тварь кое-как пробралась внутрь, протиснувшись в щель между металлическими ящиками и стеной. Музыкант посмотрел ей вослед. Ему очень хотелось выяснить, не пришел ли в себя болтавшийся на плече автомат, но разряжать магазин в спину твари после того, как сам помог ей досюда добраться, было бы донельзя глупо. Непоследовательно. Поэтому Олег дождался, пока покалеченная крыса («особь мужского пола» – ну е-мое!) исчезнет в недрах банка, развернулся и торопливо пошел в сторону «нашего города».

По пути он не забыл нарвать астр. Астры были мелкими – все-таки самосевка, – но главное ведь внимание? В конце концов, цветы – это всего лишь символ.

Хвостов для Штаба сегодня добыть не получилось.

Музыкант решил пока что никому не рассказывать о том, что произошло. Дело было не только в том, что он отпустил раненого врага, не добив его. Просто если те, с кем он говорил о крысе с флейтой раньше, скептически отнеслись к тому, что им поведал Олег, то после известий о том, что эта дивная тварь еще и говорит по-русски, кто-нибудь мог всерьез поставить вопрос о психическом здоровье снайпера. Музыкант привык, что его считают ненормальным, но одно дело – слухи да разговоры, а другое – официальное разбирательство.

Так что подождем до лучших времен. Если они вообще когда-нибудь наступят.

Иришка обрадовалась цветам, поэтому не особенно расспрашивала Музыканта, что да как да где он оставил куртку. Про распоротую штанину и поцарапанный бок снайпер успел соврать, что неудачно споткнулся возле какой-то покореженной железяки. Так что девушка только стрельнула хитрыми глазами из-под черной челки и сказала, потершись подбородком о мохнатые астры:

– Приятно, Олежка. Правда, очень приятно. Пообещай мне кое-что!

– Что?

– Нет, ты сначала пообещай. Ничего невыполнимого, честное слово. Я тебя когда-нибудь обманывала?

– Ну ладно, – не стал спорить Олег. – Обещаю.

– Не делай так больше, хорошо?

– Как?

– Вот так. Не рискуй больше жизнью ради того, чтобы принести мне цветы. Одного раза вполне хватит. И вообще нас, женщин, не стоит баловать. – Она игриво улыбнулась. – Мы, женщины, чересчур быстро привыкаем ко всему хорошему. А цветы – это хорошо.

– Чем же хорошо? – рассмеялся Олег, расшнуровывая ботинки. – Их на себя не наденешь, на вкус они – ничего особенного.

– Можно подумать, – отозвалась Иришка с кухни, куда она убежала наливать воду в вазу, – ты их пробовал на вкус.

– Да ты тоже не пробовала! Никогда не видел, чтобы кто-нибудь ел цветы. Они у всех в вазах стоят, а потом увядают, и их выбрасывают.

– Ну что ты за человек такой! Вот во всем нужно негатив найти! Это знак внимания, балда. Внимание – оно ни в чем не измеряется. Оно либо есть, либо нет, и все равно, что цветы потом засохнут. Внимание-то было – и все тут. Ты есть хочешь, странник ночной?

– Да. Есть. Как зверь. Р-р-р-р-р-р-р! – Олегу было невероятно хорошо, легко, спокойно и умиротворенно. Его ночные приключения, бой с загадочной крысой, которая имела все шансы покончить с его земным существованием, размышления о том, как поступить с раненым врагом, – все отступило перед нахлынувшей вдруг нежностью. Хоть кто-то меня любит, потрясенно подумал Музыкант. Любит – то есть принимает меня таким, каков я есть, не пытаясь переделать под собственные представления об идеальном мужчине. Конечно, мы неосознанно всегда переделываем друг друга, перестраиваем-перекраиваем, полностью этого избежать невозможно. Но она хочет, чтобы я был самим собой, своим собственным. И поэтому я готов принадлежать ей.

Частично.

Иногда.

Но другим я не буду принадлежать даже на этих условиях.

– Ну иди кормись, – Иришка зазвенела посудой. – Потом спать будешь?

– Наверное. На сытый-то желудок…

– Хорошо. Тебе компанию составить?

Глава 4. «Серая зона»

С утра пришел посыльный из Штаба, Стасик Панкеев, парнишка лет шестнадцати, с которым Музыкант как-то разговорился на крыльце Штаба, ожидая, пока штабисты закончат какой-то крайне важный разговор, которого ни в коем случае нельзя было прерывать. Стасик принадлежал к интересному поколению: люди его возраста до Катастрофы уже вполне осознанно воспринимали окружающий мир, но как личности они формировались уже после Катастрофы. Несмотря на то что парень еще не достиг возраста, в котором люди Города обязательно носили оружие, заступали в караулы и совершали вылазки в «серую зону», металлический кругляш на его потертой джинсовой куртке уже украшала плетеная нитяная косичка. Пока что одна. Из разговора на штабном крыльце Олег знал, что крысу парень подстрелил чуть ли не случайно – когда носил бумаги на один из постов, который внезапно подвергся атаке тварей. «Крысиный хвост» сплела некая «рыжая Машка», к которой Стасик неровно дышал. По крайней мере, так оно было два месяца назад.

– Музыкант, тебя в Штаб, – сообщил Стасик, торопливо пожимая протянутую руку.

– Что стряслось?

Посыльный пожал плечами:

– Я-то откуда знаю?

– Будет врать-то. Чем вам еще заниматься, кроме как подслушивать? Секретность у нас, сам знаешь, аховая.

– Ну ладно, – не стал особо сопротивляться парень. – Вроде как планируется какая-то глубокая разведка. Но это так, я только краем уха слышал…

– Глубокая разведка… Вон как… – протянул задумчиво Олег. – Хорошо, дуй обратно в Штаб и скажи, что я скоро буду.

– Ты это… Поскорее… – засопел Стасик, которому явно неловко было велеть что-то «самому Музыканту». – Там сказали, чтобы ты одной ногой здесь, а другой – там.

– Мало ли что там сказали, – буркнул снайпер. – Приду-приду. Позавтракаю, побреюсь и приду.

Посыльный бросил на него завистливый взгляд, в котором явно читалось желание уметь и мочь поступать так же, как «сам Музыкант», и не слушаться всесильных штабистов.

– Ты сам поторопись, – добавил Олег.

– Все, исчез! – крикнул парень уже на бегу, стуча каблуками ботинок по лестнице.

– Что, вызывают? – спросила Иришка.

– Угу. Понадобился зачем-то. Чаю налей, пожалуйста.

– Ты правда не будешь торопиться?

– Совершенно.

– А если там что-нибудь очень серьезное? Вдруг действительно вопрос жизни и смерти?

– Если там вопрос жизни и смерти. – Музыкант прошел в кухню и принялся нарочито медленно намазывать масло на кусок хлеба и аккуратно разравнивать его ножом, – они не стали бы присылать посыльного. Доцент сам бы пришел. И вообще – если я им могу срочно понадобиться, пусть ставят телефон.

Телефонная связь в городе худо-бедно, но работала. Только обеспечить всех аппаратами пока что не удавалось. Бой-баба как-то раз на совещании Штаба долго ворчала насчет того, что большинству людей телефон все равно нужен лишь для того, чтобы часами занимать линию бесполезными разговорами. На том и порешили, связав небольшой сетью только членов Штаба, руководителей некоторых служб, командиров боевых групп и постов.

– Так-таки Доцент? – попробовала подколоть Олега Иришка. – Или Вась-Палыч?

– Ну уж нет. Этот не придет ко мне, даже если мир будет катиться в пропасть.

– Эх, Олежка… Ты думаешь, что так хорошо всех знаешь?

– Нет, конечно. Но я точно знаю, кто как ко мне относится. Мне хватает.

– На самом деле? – Иришка поставила на стол любимый Олегов стакан, в который только что налила чаю. – Скажи, например, а как я к тебе отношусь?

– Ты? – Олег растерялся. – Ну… Любишь, наверное…

– Так-так, – подбодрила его девушка. – «Наверное, люблю» или все-таки «просто люблю»?

– Просто любишь. И вообще чего пристала? Ну дай поесть человеку.

Музыкант демонстративно засунул бутерброд в рот и откусил огромный кусок, которым сразу же едва не подавился.

– Олежка-Олежка…

Его женщина присела рядом с ним, ласково провела ладонью по голове.

– Ты у меня иногда как ежик, а иногда – как черепаха. Или даже как страус. То выставляешь колючки, чтобы колоть весь мир, то от этого самого мира прячешься.

– И что же я делаю неправильно?

– И то, и другое. Конечно, иногда нужно бывает уколоть, а иногда – спрятаться. Только ты никак не поймешь, что есть и другие способы.

– Эй… Только не надо учить меня жить, – возмутился Олег.

Он чувствовал, что наполовину его возмущение – чистое притворство, а чем оно является на другую половину, Музыкант предпочитал не думать.

– Да я не учу. Не буду. Не собираюсь. Доедай бутерброд, ежик, пей свой чай и побереги свои иголки для Штаба. Вот там они могут тебе пригодиться.

В Штабе Олега действительно ждали. Стоило только войти, как его встретил какой-то полузнакомый пожилой человек с манерами военного еще тех, докатастрофных времен.

– Олег? Ну наконец-то, а то мы уже заждались. Я – Паршин, и меня, представь, тоже Олегом зовут. Ну пошли, пошли, народ уже собрался, тебя одного только не хватает.

Тезка потащил Олега на второй этаж, по лестнице с выщербленными ступенями, на которой как-то раз Музыкант поскользнулся и, упав, разбил себе колено. Словно в такт неприятным воспоминаниям, колено вновь заныло, и не ожидавший такого снайпер поморщился. Паршин это заметил.

– Что, не любишь Штаб? Это нормально, представь себе. Чего его любить? Они тут сидят, в тепле и уюте, за нашими спинами, а нам с тобой отдуваться. Мы же с тобой похожи – мы люди действия, нам подавай поле, да чтобы сам по себе и никто над нами не стоял. Ну что молчишь? Не так, что ли?

Не так, хотел ответить Музыкант. Совсем не так. Не хочу я никакого действия. Ни в какое поле не хочу. Покоя бы мне. Чтобы никто не выдергивал из своего дома, от любимой женщины и от утреннего чая с бутербродом. Но вместо этого Олег кивнул. Говорливый Паршин чем-то ему не понравился.

– Ну ты молчун, – восхитился тот. – Да ладно, брось, уже пришли.

Он толкнул крашенную белой казенной краской дверь, на которой висела табличка «Без стука не входить», и объявил:

– Вот, товарищи-господа, привел!

Внутри царила традиционная атмосфера штабных заседаний: висящая под потолком сизая пелена табачного дыма, разбросанные по столу документы, придавленные кружками с чаем, оставлявшими на бумаге коричневые круги. Доцент вымерял расстояние по карте циркулем, одновременно объясняя что-то ожесточенно жестикулировавшей Бой-бабе. Вась-Палыч, отхлебывая из стакана в серебряном подстаканнике, читал разлохмаченную по краям распечатку. Невысокий седой армянин Арсен, формально в Штаб не входивший, но занимавшийся различными хозяйственными вопросами, тыкал пальцами в кнопки большого бухгалтерского калькулятора. Еще двое людей – их Олег, кажется, где-то видел, но имен не вспомнил, как ни старался – негромко переговаривались, сидя в поставленных друг напротив друга креслах. Когда Паршин открыл дверь, никто сначала даже не подумал отвлечься.

Не обращая внимания на то, что их не замечают, Паршин слегка хлопнул Музыканта по плечу:

– Заходи, дорогой. Тебя все ждут.

– А, это ты, Олег. – Доцент отложил циркуль и повернулся к двери: – И ты, Олег…

– И ты, Брут, – хихикнула Бой-баба.

– А Цезарем, значит, кто будет? – осведомился Вась-Палыч.

– Думаю, что ты, – отозвался снайпер и, не дожидаясь приглашения, уселся в свободное кресло.

Паршин, схватив за спинку стоявший неподалеку стул, дернул его к себе. Стул противно скрипнул ножками по полу и не менее резким скрипом отозвался на то, что тезка снайпера опустился на него.

– Дошутишься, Музыкант, – буркнул Вась-Палыч.

– Не в этой жизни, – огрызнулся Музыкант.

– Да-да, – прервал их пикировку Доцент. – Мы в курсе, что только хорошие умирают молодыми. Так ты говоришь?

– Угу. Зачем звали?

– Зачем звали? За делом. Сможешь в «серую зону» сходить?

Откровенно говоря, Музыкант ожидал чего-то в таком роде. Хотя он, скорее, предполагал, что речь пойдет о вылазке в порубежье. После пропажи нескольких разведгрупп Штаб отказался от глубоких рейдов на территорию, занятую крысами.

– Смогу, – просто ответил снайпер.

– Так… – Доцент довольно потер руки. – А людей с собой провести?

– Туда и обратно? – на всякий случай уточнил Олег.

– Конечно. Иначе и мараться не стоит.

Это снайперу понравилось меньше. Одно дело – идти в порубежье или «серую зону», надеясь только на себя и отвечая исключительно за себя. И совсем другое – когда тебе на шею посадят каких-нибудь ребят, возомнивших себя спецназовцами, коммандос докатастрофных времен. Они свяжут меня по рукам и ногам, подумал Музыкант. А если еще надо мной поставят командира… Ну уж нет.

– Я могу отказаться? – спросил он.

Вась-Палыч фыркнул.

– Лучше бы, конечно, нет, – перевел это фырканье на человеческий язык Доцент. – А собственно говоря, Олег, почему ты отказываешься?

– Я ничего не могу гарантировать, – осторожно подбирая слова, сказал Музыкант. – Как я хожу по порубежью, я никому объяснить не могу. Хожу – и все тут. Был ли я в «серой зоне»? Да, был. Пойду ли еще? Да, пойду. Но один. Почему один? Потому что не хочу, чтобы сначала на меня понадеялись непонятно по какой причине, а потом будут трупы, и все они останутся на моей совести, потому что у меня нет никакой уверенности, что я мог бы им помочь. Достаточно? На все вопросы ответил?

– Нет, не на все, – вмешалась Бой-баба.

Олег посмотрел на нее с интересом. Среди штабистов Зинаида Вершинина была для него наименее понятным человеком. Музыкант делил людей потому, как они к нему относились: нормально или не очень. К первым относился, например, Доцент. Типичным примером вторых являлся, конечно же, Вась-Палыч. А вот Вершинина не относилась к глухому снайперу никак. Вообще. Как будто в ее мире Олег существовал лишь тогда, когда в нем возникала необходимость. А во все прочее время Музыканта укладывали в спячку в далеком подвале, из которого его извлекали лишь в случае очередного неотложного дела.

– Мы вполне можем приказать тебе, Музыкант. Ты не замечал, что получаешь паек? Что у тебя дома зимой есть отопление? Что ночью к тебе в дом не врываются крысы? А знаешь, откуда все это берется? Почему ты спокойно спишь по ночам? Потому что есть другие люди, и они работают на то, чтобы тебе было сегодня хорошо, а завтра еще лучше. И пока мы руководим этими людьми, и пока ты от них зависишь, я считаю, что мы можем приказывать. И не забывай – ты чуть ли не единственный в городе, кто живет не по графику, кого не ставят в караулы, не назначают в госпиталь – выносить горшки, не гоняют с лопатой картошку сажать.

– Но обрати внимание, – добавил Доцент, – что мы все-таки не приказываем, а просим.

– Ага, – вмешался Вась-Палыч, – индивидуальный подход это называется. Тебе прикажи – ты же наизнанку вывернешься, чтобы все испортить. Нам же дороже выйдет.

– Ой, да помолчи, – поморщилась Бой-баба. – Мы все тут разумные люди. Мы все на одной стороне баррикад. Что нам мешает нормально поговорить и обо всем спокойно договориться?

– То, что вы наверняка уже все решили за меня и теперь собираетесь навязать мне ваш план действий.

– Почему ты так думаешь?

– Я же с вами не первый раз имею дело. Я согласен пойти в «серую зону». Но один. Никаких попутчиков-помощников, которые будут только мешаться под ногами. Расскажите мне, в чем дело, и я все выполню наилучшим образом.

Доцент поморщился:

– Все у тебя так легко выходит. Быстренько сбегаешь туда, найдешь меч-кладенец да отрубишь дракону все его головы – тебе потом принцессу да пол королевства в придачу. Да только не все так просто, Олег.

– Можно, я ему объясню? – вмешался в разговор один из сидевших в креслах незнакомцев – приземистый лысый крепыш.

– Валяй, – махнул рукой Вась-Палыч.

– Олег, меня зовут Дмитрий. Я командую группой, которая несет караульную службу вдоль проспекта Вернадского. Знаешь, где такой?

Музыкант кивнул. Он был прекрасно осведомлен, что проспект Вернадского являлся фактически частью границы. Это было одно из тех мест, где порубежье сужалось до едва заметной тоненькой полоски. Сам по себе проспект был довольно коротким, претенциозная стройка докатастрофных времен, которой не суждено было завершиться. Там среди недостроенных десятиэтажных высоток то и дело вспыхивали короткие безжалостные схватки между людьми и щупавшими их оборону крысами. В общем, неспокойное место. Кого попало на проспект Вернадского не посылали. Олег подумал, что, если бы Дмитрий носил значок с «крысиными хвостами», он вполне мог бы уже завершить свою десятку и даже начать следующую.

– Хорошо, что тебе не нужно объяснять. В общем, мы там воюем. И вот два дня назад мы нашли одну интересную штучку. Саша, покажи ему.

Второй незнакомец, не говоря ни слова, поднялся из кресла, взял со стола мятый грязный лист бумаги и протянул Олегу.

– Прочитай, – сказал Доцент.

Музыкант посмотрел на лист, который держал в руках. Обычный стандартный лист бумаги для принтера. И поперек него – надпись. Фиолетовой шариковой ручкой. Неровные буквы, явно написанные наспех, намеренно выцарапаны пожирнее, чтобы было видно издалека. Всего два слова. «Помогите нам».

– Вот так вот, – заключил Дмитрий. – Записка была приклеена скотчем к стене дома в порубежье.

– Понятненько, – протянул Олег.

– К сожалению, ничего не понятненько. Кто это написал? Как он там оказался? Каким образом ему вообще удалось выжить и почему он смог сочинить эту записку, да еще и повесить ее напротив поста? Я на эти вопросы отвечать не рискну. Вот поэтому нам и нужно, чтобы ты провел в «серую зону» группу, – сказал Доцент. – Сначала – разведчиков. Потом – бойцов, если вернетесь с какой-нибудь ясной информацией. Мы должны им помочь.

– Кому – им? – спросил на всякий случай снайпер.

– Пленным. Ты думаешь, что крысы вдруг научились писать по-русски?

Знал бы ты, чему они научились еще, подумал Олег, вспоминая недавнюю встречу с говорящей крысой. Я бы тебе рассказал, да ты не поверишь. Вы все не поверите. Спросите, где ее хвост. Как будто крысиные хвосты могут говорить и играть на флейтах. И вообще – незачем. Это ничего не изменит. Действительно, Доцент прав: пленных нужно выручать. Не столь важно, что это за люди, каким образом им не посчастливилось оказаться в «серой зоне», что с ними делают крысы. Важно то, что они – свои и просят о помощи.

– Даже если бы крысы умели писать по-русски, – добавила Бой-баба, – с чего бы они просили помочь? И в чем?

– Да, – согласился с ней Дмитрий, – к тому же в записке нет ни слова о том, кто они, сколько их и – самое главное – где их искать. Скорее всего, писавший торопился и не был уверен, что успеет об этом рассказать. Поэтому задача, Олег, осложняется тем, что, кроме листа бумаги и двух слов, у нас ничего нет. Совсем ничего.

– Ну что, – спросил Вась-Палыч, шумно отхлебнув из стакана, – это меняет дело?

Олег думал недолго:

– Пожалуй, да.

– То есть ты пойдешь в «серую зону» и проведешь группу?

– Да. Но только…

– Что еще?

– Я не хочу, чтобы мной командовали. И не хочу командовать сам. Пусть у группы будет командир, а я буду проводником. Сталкером. Какой-нибудь Дерсу Узала. Но когда я скажу «стоять» – все будут стоять не хуже жены Лота. А скажу прыгать на месте – будут прыгать на месте.

– Многовато просишь, – заворчал Вась-Палыч.

– А мне кажется, вполне разумно, – не согласилась с ним Вершинина. – Доцент, что скажешь? Мне кажется, что главное – результат, а как он будет достигнут – это уже не так важно.

Доцент пожал плечами.

– Группу поведет Дмитрий, – сказал он. – Это совершенно очевидно. Ты согласен на то, что предлагает Музыкант?

Дмитрий испытующе посмотрел на Олега:

– Музыкант, ты нормальный человек?

– Нет, – мгновенно ответил тот.

Доцент, Бой-баба и молчавший все это время Паршин рассмеялись. Вась-Палыч нахмурился. Арсен оторвался от калькулятора и недовольно посмотрел на снайпера.

– Зато честно, – сказал Дмитрий. – По рукам.

Он протянул Олегу широкую крепкую ладонь. Музыкант ответил на рукопожатие.

– Вот и ладушки, – удовлетворенно заключил Доцент. – Еще кое-что. Зачем у нас тут еще один Олег. Паршин.

Паршин, услышав, что заговорили о нем, часто закивал головой.

Ага, подумал Музыкант. Сейчас, когда я вроде бы на все согласился, обязательно чем-нибудь эдаким осчастливят.

Но его опасения оказались напрасны.

– Там в районе ваших поисков военный городок. Знаете, где это?

– Да, – отозвался Дмитрий. – Хотя если по справедливости, он не совсем в районе поисков. Так, одной стеной задевает. Да и стены уже, в сущности, нет. Там во время Катастрофы шли какие-то серьезные разборки вокруг танковых боксов. Сами танки до сих пор стоят – похоже, их успели вывести из строя. А вот все, что рядом, выжжено и взорвано.

– Точно, – встрял Паршин. – Танки мы немного того… Попортили. Когда стало ясно, что творится какая-то хрень, собрались несколько офицеров из тех, у кого крыша еще не съехала, ну и решили, что не стоит нашим жестянкам пока что ездить.

Вот оно что, подумал Музыкант. Значит, не ошибся я, угадав в тебе вояку. Да еще и танкист. Интересно только, зачем нам танки. Ну ладно, это уже дело Штаба.

– Так вот, – продолжил Доцент. – Олег, который Паршин, утверждает, что танки можно починить. Причем ремонт требуется несложный. На обратном пути, если будет возможность, загляните в военный городок, и пусть он посмотрит, что там и как. Только быстро, – перевел он взгляд на бывшего танкиста. – Быстро – это значит очень быстро, Олег. Доступно излагаю?

– Чего уж тут недоступного, – пожал тот плечами. – Взгляну одним глазком и сразу все пойму. Я ж на тех танках, считай, пятнадцать лет… Эх-х-х…

Он махнул рукой.

– Вот и отлично, – подытожила Бой-баба. – Дмитрий, Олег, еще один Олег, когда сможете выйти?

Дмитрий перевел взгляд на Музыканта.

– Часов в десять вечера, – прикинул тот. – Командир, твои люди готовы будут?

– Думаю, да. Штаб, что насчет снаряжения?

– А что нужно? – подозрительно спросил Арсен.

– Ничего особенного. Только хотелось бы иметь возможность не считать патронов. И еще кое-что по мелочи.

– Знаю я ваши мелочи, – буркнул хозяйственник. – Когда подойдешь?

– Через час устроит?

– Вполне.

Начиналась обычная суета, с которой был связан любой серьезный рейд в порубежье или «серую зону». Олега эти вопросы не касались, но кое-что следовало уточнить.

– Командир, – окликнул он Дмитрия.

– Что?

– Сколько людей думаешь взять с собой?

– Четверых. Не слишком много?

– Переживу. Тогда давай так: в девять встречаемся у вас, на Вернадского. Куда там лучше подойти?

– Магазин с часами помнишь? Вот туда подойдешь – там у нас наблюдательный пункт. Все? До вечера?

– До вечера.

Музыкант встал и направился к выходу. Уже закрывая за собой дверь, он услышал, как Паршин вполголоса интересуется, кто такая жена Лота.

Олег вышел из кабинета. Пойти домой выспаться перед ночной вылазкой? Опять Иришка будет ворчать… А что он может поделать? Идет война, они все, как ни крути, солдаты. У каждого свое место в строю. Музыкант тоже бывает нужен. Вон Вась-Палыч, если все в порядке, чуть ли не нос от него воротит. А едва припечет – кого на помощь зовут? Правильно, Музыканта: ведь там, где не справляются нормальные, стопроцентно победят – кто? Точно. Ненормальные. К тому же штабисты, вынужден был признать Олег, правы в том, что он и так получает немало поблажек. Вот и пришел один из тех моментов, когда настало время за это расплачиваться.

Поразмышляв таким образом, снайпер решил забежать в туалет. В небольшом помещении с двумя кабинками и четырьмя фарфоровыми писсуарами вдоль стены не было никого. Хорошо, подумал Олег. Тихо. Только вода негромко журчит. Можно было бы, конечно, снять слуховой аппарат – тогда станет еще тише. Но что, если кто-то войдет? Все-таки когда вокруг люди, стоит иметь возможность нормально говорить с ними, да и обижать окружающих показной глухотой не стоит. Музыкант расстегнул штаны и спокойно сделал дело, за которым сюда зашел. Застегнувшись, он шагнул к двери и вдруг услышал голоса.

Говорили о нем.

Один голос стопроцентно принадлежал Паршину. Остальных снайпер не опознал: скорее всего, кто-нибудь из охраны или вызванных в Штаб людей.

– Музыкант-то? – ворчливо переспросил один из тех, чьего голоса Олег узнать не смог. – Да что про него скажешь? Хрен разберет, чего ему надо. Отключит свою штуковину на ухе – и не поговоришь с ним, как с человеком. Ходит в «серую зону» – возвращается живой, точно заговоренный.

– Ага, – подхватил другой голос, звонкий, молодой. – У меня вон браток был, Серега, душа-парень, дрался как бог, стрелял что твой Робин Гуд. И то из «серой зоны» не пришел. Хотя этому Музыканту до Сереги далеко. Но вот он почему-то все время живой остается, а Серегу убили.

– Так он же все-таки за нас, – это уже Паршин.

– За нас-то он за нас, – подтвердил ворчливый. – Если бы он еще и против был – все, пиши пропало. Боюсь я его. Он какой-то в себя погруженный. Нормальный человек – ему же с другими поговорить надо, а этот что? Обращаешься к нему – он на тебя глядит, а сам будто и не видит: мысли-то у Музыканта явно не здесь где-то. Нет, стрелок он отменный, это ты, Леха, со зла такое отмочил, но что у него на уме, никто не знает. Непонятный он какой-то.

– Я все правильно сказал, – обиделся молодой Леха. – Люди знаете что говорят? Что он умеет с крысами разговаривать.

Олег внутренне похолодел. Умом-то он понимал, что рассказанное незнакомым ему Лехой – не более чем очередное суеверие. Но, елки-палки, как же близок парень к правде, даже если сам он того и не подозревает. А Леха тем временем продолжал:

– Он, я слыхал, особые слова знает, какие можно крысам сказать, и те сами лапки задирают и под выстрелы подставляются. С такими словами любой может хорошим снайпером стать: знай только командуй серым, куда им идти и как строиться, а потом курок нажимай. А еще он над пулями колдует.

– Ты сам видел? – со смешком спросил ворчливый.

– Да все это знают, – обиженно бросил Леха в ответ. – Сам догадайся – чем еще можно его везение объяснить?

Олег подумал, что будет забавно, если кто-нибудь из обсуждавшей его троицы решит посетить туалет и обнаружит там предмет своего интереса стоящим с приложенным к двери ухом.

Ворчливый все не соглашался с Лехой.

– А что ты сам у него этих слов не спросишь? Представляешь, все бы такие слова знали! Да мы бы в три дня всех тварей перебили.

– Так он тебе их и сказал, – ответил раздосадован но Леха. – Ты что, не понимаешь? Если те слова будут другие люди знать, какие у Музыканта тогда преимущества останутся?

Паршин, слушавший обоих своих собеседников и сам в разговоре особо не участвовавший, наконец решил вмешаться:

– Просто дело в том, мужики, что мне с ним в одной группе на задание идти. Вот я и думаю, насколько ему доверять можно.

– Доверять-то можно, – рассудительно произнес ворчливый. – Но думать он о тебе вряд ли будет. Слишком уж он сам по себе. Так что ты на него, как говорится, надейся, но и сам не плошай.

– А я тебе так скажу, – добавил Леха. – По-моему, Музыканту главное, чтобы было чем перед людьми покрасоваться. Так что если ему покажется, что можно совершить подвиг, он полезет его совершать обязательно. А вас кинет. Потому что он – вот такой вот уникальный Музыкант, а мы все – хрены с горы.

– Ладно-ладно, – (Музыкант не видел сейчас Паршина, но мог представить, как бывший танкист часто-часто кивает головой), – попробую учесть. Ну спасибо, ребята, за рассказы, за советы.

– Удачно тебе вернуться.

Трое разошлись. Никто из них так и не собрался заглянуть в туалет, служивший сейчас Олегу местом подслушивания.