Папа будет ругаться

Он и есть жадность, тянущая за собой мертвеца.

– Может, пойдем домой? Мне не хочется оставаться.

– Папа будет ругаться…

– Мама, наверное, обыскалась меня. Слушай, скажешь ему, что мама просила прийти меня пораньше?

– Папа будет ругаться.

– Да, что ты заладила!? – Очкарик дернул девочку за руку, но она не обратила внимания, продолжая идти.

Очкарик опустил голову и тоже пошел. Страх шел за ним.

Труба была достаточно большой, чтобы четверо могли поместиться там. Палочник с трудом втащил тело, отпустил и рухнул на песок, не в силах отдышаться. Руки и ноги гудели. Вибрировали. Он положил их на прохладный песок и откинул голову, прильнув к стене. Следом вошла девочка, почесала зайцу за ухом и принялась его баюкать. Очкарик еще немного потоптался снаружи, но вскоре вошел.

– Зачем ты ее сюда притащил?

Палочник гневно посмотрел на него. Ему не нужно было отвечать, чтобы заткнуть Очкарика.

– Поглядим. – Пропел Палочник, переворачивая тело на спину.

С трудом, стараясь держаться только за плечи, чтобы не измазаться в склизкой массе, выделявшейся из раны в боку.

Любовно.

Нежно.

Аккуратно стряхивая песок с грудей и набухших сосков.

Живота.

С коротких темных волосков на лобке.

С лица, покореженного ножом.

С ровных белых зубов, которые больше не скрывали пухлые губки.

С голубых глаз, что смотрели прямо перед собой.

Кто-то знатно развлекся, отрезая ей веки.

Запечатывая ужас в эти глаза.

Цементируя его засохшими слезами и запекшейся кровью.

Увидев эти глаза без век, Палочник отшатнулся, и чуть было не заплакал, прикрывая рот рукой.

Очкарик блеванул себе под ноги и старался откашляться от этого жгучего вкуса желудочной кислоты. Он не мог смотреть на это тело. Не мог даже заставить себя повернуться в его сторону, чтобы взглянуть на маску, что когда-то была лицом.