Петля анаконды

– А загорел! А поправился! – рокочущим басом поприветствовал меня он. – Сразу видать, с курорта!

Падавший от окна свет отражался в затемнённых стёклах его очков и не позволял разглядеть выражение его глаз. Да, собственно, мне это было и не нужно. Я ни капли не сомневался, что они были такими же холодными и безжизненными, как и всегда. Миллер не относился к числу людей, способных выражать свои эмоции. Он даже в минуты гнева сохранял каменное выражение лица. Порой мне казалось, что это вовсе не человек, а какой-то биоробот.

Это был Генерал. Генерал с большой буквы, настоящий, в самом полном значении этого слова: властный, хладнокровный, расчётливый, ладно скроенный, с большим белым лбом, который казался ещё больше оттого, что его обладатель спереди лысел, и с аккуратно подстриженными на висках, проникнутыми сединой, волосами.

Мы уселись за приставной стол. Миллер выбросил руку вперёд. Недокуренная сигара описала в воздухе дугу и исчезла в стоявшей в углу кабинета урне.

– Где отдыхал? – полюбопытствовал он.

– Где обычно, на Гавайях, – ответил я. (Как будто он этого не знает!)

– Хорошо отдохнул?

– Хорошо.

– Как настроение?

– Боевое.

– Запас сил?

– На максимуме.

– Вот и замечательно, ибо дело, которое тебе предстоит, очень важное.

– А раньше у меня, что, были не важные дела?

– Важные. Но это самое важное.

Миллер сменил положение тела в кресле, взял листок бумаги, написал на нём число и показал мне.

– Это твой гонорар, – пояснил он.

У меня перехватило дыхание: число было семизначным. Таких высоких гонораров мне ещё никогда не выплачивали.

– Но только в случае успешного проведения операции, – вскинул указательный палец шеф.

– Куда на этот раз? – осведомился я.

Ответ Миллера заставил меня помрачнеть.

– На твою историческую родину. В Россию.

Я непроизвольно округлил глаза. Россия меня пугала.

Да, я был в какой-то степени русским. Я родился на Украине и прекрасно владел русским языком. Но это уже была для меня не Родина, а совершенно чужая для меня страна. Я эмигрировал в Америку давным-давно, более тридцати лет назад, вместе с родителями, в далёком-далёком детстве.

– Нет, если ты сомневаешься в своих силах, то так и скажи, – проговорил, заметив мою заминку, Миллер. – Если ты не хочешь браться за это дело, мы подберём кого-нибудь ещё.

Мой взгляд опять упал на листок с суммой обещанного гонорара.

– Не надо никого подбирать. Я в игре, – отсёк я.

– Ну вот и прекрасно, – осклабившись, подвёл черту моим сомнениям Миллер…

Глава первая

1

Россия, Москва

Кафе «Панорама», как обычно, было забито под завязку. Гремела музыка, клубился табачный дым, на стенах пульсировали разноцветные блики вращающихся под потолком зеркальных шаров. Суетливо сновавшие по залу официанты едва успевали принимать сыпавшиеся как из рога изобилия заказы.

– Гляди, Белоснежка и Гном, – тихонько шепнул бармен своему напарнику, осторожно кивая на сидевшую в дальнем углу зала пару – пышногрудую блондинку и низкорослого неряшливого кавказца, лицо которого уродовал тянувшийся от уха до подбородка багровый шрам.

Напарник усмехнулся, и они тут же отвели глаза. «Гном» был горяч и, несомненно, вступил бы в конфликт, заподозри неуважение к своей персоне. А конфликт с ним ничего хорошего не сулил. Мансур Идигов, – так звали кавказца, – был чемпионом страны по боям без правил, и бармены это знали.

Люба Короткевич, – так звали блондинку, – довольно часто бывала в этом заведении. Оно ей нравилось. Здесь было шумно, весело, присутствовал приятный глазу антураж, да и контингент собирался, образно говоря, перспективный. На первых порах она приходила сюда со своей подругой, но затем у каждой из них появился свой ухажёр. У подруги в плане жениха оказалось всё нормально, а вот у Любы с этим поначалу не задалось. Между ней и её первым приятелем вскоре произошла ссора, и они расстались. Но, как говорится, нет худа без добра. Случайная встреча в гольф-клубе, где она работала администратором – и вот он, новый кавалер.

Люба любила мужчин. Именно мужчин, в самом полном значении этого слова. Внешность была для неё второстепенна. Люба в первую очередь ценила силу, и Мансур с этих позиций её просто покорял.

Они разговаривали, смотрели друг на друга. Мансур рассказывал о последних соревнованиях в Махачкале. Люба слушала, кивала, и тут её внимание привлёк стоявший у входа в зал человек.

Студент Игорь Бобров пристально вглядывался в публику. В его мутных, налитых кровью глазах играл «дьявольский огонь», «зажжённый» обильным количеством выпитого только что спиртного. Это был её «бывший».

Люба подалась вправо, спрятавшись за Мансура.

«Однако, лучше будет уйти», – подумала она.

Дождавшись, когда Бобров пройдёт к бару, она взяла Идигова за руку и, мило улыбнувшись, предложила погулять.

– Здесь очень душно, у меня начинает болеть голова, – притворно сморщилась она.

Мансур не возражал. Он положил под бокал несколько купюр, они вышли из-за стола и, огибая танцующих, стали пробираться к выходу. Но едва они окунулись в прохладный вечерний воздух, как Идигов вознамерился вернуться назад.

– Я ненадолго, – сказал он. – Мои баки переполнены, и это создаёт определённый дискомфорт.

Они рассмеялись, Мансур скрылся за дверьми, а Люба отошла в сторонку и принялась ждать.

И тут из кафе вылетел Игорь.

Завидев бывшую подругу, он остановился, приосанился, по-блатному засунул руки в карманы и прокричал:

– А-а-а, вот ты где! Ну, здравствуй!

Люба раздражённо сжала губы. Чёрт бы его побрал!

– Игорь, уйди, пожалуйста, – мягко попросила она. – У нас с тобой всё кончено. Мы с тобой, по-моему, это уже решили. Уйди, пока не появился мой парень.

Но Бобров уходить категорически не пожелал.

– Ах, вот оно что! Понятно. И кого ж ты себе нашла? Может, покажешь?

– Я не рекомендую тебе с ним встречаться.

– Ах, не рекомендуешь! А почему? Боишься, что я сделаю из него бифштекс?

– Скорее это он сделает из тебя бифштекс, – уже строже проговорила Люба. – Игорь, я тебя прошу, уходи, не нарывайся.

– А почему это я должен уходить? – запальчиво прокричал Бобров и сделал несколько шагов вперёд. – Показывай, под кого легла, подстилка!

Следовавшие мимо прохожие стали останавливаться. Люба почувствовала, что в её душе начинает бурлить вулкан.

– Пошёл вон! – прошипела она.

– Че-го?!

– Чего слышал.

– Я не понял, это ты мне?

– Тебе.

– Шлюха ты подзаборная! Да ты знаешь, кто я такой?

Между Любой и Игорем вспыхнула перепалка. «Дискуссия» развивалась по схеме «кто кого переорёт».

Собравшиеся в стороне зеваки с любопытством наблюдали за развитием конфликта. Некоторые, следуя возникшей с появлением электронных гаджетов моде, снимали происходящее на мобильный телефон.

Взаимные словоизвержения прервало появление Мансура.

– Что здесь происходит? – строго спросил он.

Игорь обернулся, смерил соперника подчёркнуто насмешливым взглядом, картинно выкатил глаза так, что могло показаться, будто они сейчас повиснут на ниточках, и, повернувшись к Любе, презрительно произнёс:

– Это что, он? Этот урод?

На лице Мансура не дрогнул ни один мускул. Бобров фальшиво рассмеялся, расправил плечи и развязно изрёк:

– Вали отсюда, пока цел. Эта тёлка пойдёт со мной. Я её снял, – и он самым беззастенчивым образом хлопнул ладонью по мягким тканям Любы, за что тут же получил сочную пощёчину.

– Может ты и меня снимешь? – невозмутимо спросил Идигов.

– Захочу – сниму.

Последовал резкий хук в челюсть. Бобров упал. Мансур вытащил из кармана носовой платок и брезгливо отёр пущенный в действие кулак.

– Ты там живой? – наклонился он к поверженному «оппоненту».

Игорь лежал без движения и лишь беззвучно разевал кривую прорезь рта.

Идигов потормошил его за плечо.

– Эй, ты там как?

Из уст Боброва вырвался слабый стон. Мансур выпрямился.

– Цел, – констатировал он. – Минут через сорок аклимается.

Идигов взял Любу за руку, и они неторопливо зашагали прочь. Зеваки взирали ему вслед со страхом…

На следующее утро Люба проснулась поздно. Она сладко потянулась, поднялась с кровати, прошла в ванную, приняла душ. Затем проследовала на кухню, налила чаю, включила телевизор. Чашка едва не выпала из её рук.

«Накануне вечером в Москве, у кафе „Панорама“, ударом в лицо был убит студент Игорь Бобров, – сообщал диктор. – Убийца установлен. Это чемпион России по боевым единоборствам Мансур Идигов. Преступник объявлен в федеральный розыск».

Слова ведущего сопровождала сцена вчерашнего конфликта, заснятая кем-то на мобильный телефон…

2

Россия, Санкт-Петербург

Студентка Олеся Куркина вышла из университета и направилась к импровизированной стоянке машин, на которой ярко выделялась её белая «Тойота» – подарок родителей за успешную сдачу ЕГЭ. Усевшись за руль, она положила сумочку на пассажирское место, завела мотор и стала выруливать между стоявшими по обе стороны «Жигулями»: «Понаставили своих „унитазов“ – не развернёшься».

Демонстративно отвернув нос от проходивших мимо сокурсников: «Коммон херд!» (стадо простолюдинов; англ.), – она выехала на шоссе и помчалась домой.

У Олеси были основания для такого высокомерного отношению к окружающим, ведь она относилась к категории «золотой молодёжи». Мать – председатель городского суда, отец – ответственный сотрудник городской прокуратуры. Как говорится, со всеми вытекающими отсюда для Олеси последствиями. Ей всё давалось легко. Она никогда не знала нужды. Но вот сегодня перед ней стояла очень острая проблема, которая её очень нервировала: вечером в «Юбилейном» будет петь Лепс^[5], а в её обширном гардеробе нет ничего нового.

А ведь на концерте будет вся питерская знать! В том числе и вызывавшая в ней чувство соперничества губернаторская дочка.

«Крашеная кукла! Точно вырядится во что-нибудь эдакое. Папаня на днях вернулся из Парижа и наверняка ей что-нибудь привёз.

Что же делать? Может как-нибудь скомбинировать старые наряды и за счёт этого создать эффект новизны?…»

Мысли Олеси прервала старая, потрёпанная «четвёрка». Она тащилась впереди и мозолила глаз заключённым в жёлтый треугольник восклицательным знаком – «знаком новичка».

Олеся сбросила скорость и раздражённо вдавила клаксон: езжай, мол, быстрее, урод! «Четвёрка» не реагировала. Тогда она включила «дальняк»: мол, сдай в сторону! Реакция по-прежнему нулевая.

Олеся, чертыхнувшись, повернула руль, резко ускорилась и выполнила обгон через «встречку». Вернувшись на покинутую полосу, она обернулась и показала сидевшему за рулём «Жигулей» парню «фак». И тут машину сотряс удар. Олеся инстинктивно нажала на тормоз и выглянула в окно. Представшая её глазам картина была ужасной. На асфальте, на белой «зебре», дымились вывалившиеся наружу кишки. Из лежавшего под её машиной раздавленного мальчика ручьём текла кровь, а чуть поодаль в предсмертных судорогах корчились два его приятеля, которые вместе с ним переходили дорогу.

Олеся изо всех сил надавила на газ и быстро скрылась. Её совершенно не заботило, что она только что лишила жизни трёх детей. Её беспокоило другое – что из-за этого её теперь могут лишить машины…

3

Россия, Владивосток

– Вы позволите, Николай Макарович?

Губернатор Приморского края Николай Макарович Сидорчук, тучный мужчина с красным, излучавшим непреклонную властность, лицом, поднял глаза и посмотрел на просунувшего голову в дверной проём референта. По кабинету прокатился басистый рык:

– Позволяю, входи.

Референт плотно притворил за собой дверь, просеменил, ссутулясь, к губернаторскому столу и, почтительно наклонившись, положил перед начальником список имён и фамилий.

– Это записавшиеся на сегодняшний приём, Николай Макарович.

Сидорчук вгляделся в бумагу.

– Ястребов, Дорошенко, Гройсман, – лениво прочёл он. – Хм, а кто такой Гройсман?

– Новый управляющий краевым филиалом ВТБ.

– А-а-а, – раздражённо отмахнулся губернатор. – Небось, пришёл упрашивать вернуть кредит. Подождёт. Пустишь его последним. Андреев, Натансон… Ну, с Натансоном всё понятно: будет просить денег на свой грёбаный театр. Пустишь его предпоследним. Нарышкин… Этот опять со своей автотрассой. Хон Ен Мин… Так, а это кто?

– Корейский бизнесмен, – пояснил референт. – Хочет построить у нас крупный торгово-развлекательный центр.

– О! – оживился Сидорчук; у него даже задёргался кончик носа, как у почуявшего аромат редкого блюда гурмана.

Он немного подумал, взял ручку и поставил перед фамилией иностранца цифру «1».

– Пустишь его первым. Вторым пусть идёт Нарышкин. Режиссёра и банкира, как я уже сказал, в самый конец. Ну, а остальных разбросаешь по своему усмотрению.

– Хорошо, Николай Макарович.

Спустя несколько минут перед губернатором предстал респектабельный, пышущий дорогим парфюмом, господин.

– И что вас привело в наши края? – приветливо поинтересовался Сидорчук.

Губы корейца расплылись в широкой улыбке.

– Бизнес. Взаимовыгодный бизнес.

– То, что взаимовыгодный – это хорошо. И чем вы хотите нас порадовать?

– Мы хотим предложить вам строительство современного торгово-развлекательного центра.

Посетитель достал из портфеля буклет и принялся рассказывать о своей компании: что она существует с 1960 года, что дело начинал его отец, что оно досталось ему по наследству, и что их сеть функционирует уже в десятках стран.

Сидорчук слушал и вежливо кивал головой. Точнее, делал вид, что слушает. Ему было абсолютно наплевать, с какого года существует эта фирма, и где она уже имеет место быть. Его больше интересовала не суть, а конкретика. Но, по общепринятому деловому этикету, конкретика всегда должна следовать за сутью. Начинать сразу с неё – это дурной тон. Поэтому он, соблюдая необходимый декорум, терпеливо ждал главного.

– Вот такой объект мы хотим построить и у вас, – наконец подытожил иностранец. – Под него требуется около семисот гектар земли, и мы уже присмотрели себе одно местечко.

Посетитель развернул карту города и обвёл ручкой квадрат.

– Хм, – усмехнулся Сидорчук, – это почти самый центр.

– Мы понимаем, что это будет нелегко, – хитро сузил глаза кореец, – и поэтому хотим спросить, на каких условиях вы будете рады нас там видеть?

– Это будет очень нелегко, – кашлянув, повторил Сидорчук. – На этом участке располагается Покровский парк. Объект, можно сказать, исторического значения. Ему уже почти сто лет.

– Мы понимаем, что это будет очень нелегко, – снова расплылся в улыбке Хон Ен Мин.

Губернатор мазанул его лицо цепким взглядом и увиденным остался удовлетворён: лицо каменное, в глазах алчный блеск, движения спокойные. Всё указывало на то, что человек – деловой.

Сидорчук был опытным чиновником и с подобными типажами сталкивался не раз. Деловые люди ходили у него в предпочтении. Они понимали, как устроена жизнь, и что всякая благосклонность имеет свою цену.

Сидорчук подобрал перетягиваемый толстым ремнём живот.

– Там прекрасный сквер, любимое место прогулок горожан, – озабоченно посетовал он. – Может возникнуть недовольство… Эх, ладно, – стукнул он ладонью по столу, – рискнём. Пять миллионов евро и двадцать пять процентов в управлении.

– Мы согласны, – невозмутимо кивнул Хон Ен Мин. – Мы не сомневались, что встретим в вашем лице отзывчивого и надёжного партнёра. Когда вы позволите принести вам для ознакомления проект?

Губернатор опустил голову, сведя в гармошку толстые складки, собравшиеся в нижней, переходящей в шею, части его лица, и полистал календарь.

– Давайте в четверг, после обеда, – предложил он. – Вас устроит в четырнадцать ноль-ноль?

– Устроит, – согласился посетитель.

Кореец поднялся с места.

– Позвольте выразить вам глубокую признательность за ваше расположение, – учтиво склонился он.

– А мне вам – за ваше внимание, – любезно ответил Сидорчук. – Мы всегда рады проектам, в которых присутствует общий интерес…

4

Россия, Новосибирск

Валентин Степанович Нечаев, лидер Сибирского отделения партии «Свободная Россия», впился глазами в компьютерный монитор и прокручивал новостную ленту одного из наиболее популярных информационных сайтов.

«Арестован бывший министр строительства Новосибирской области. Он подозревается в крупных хищениях из областного бюджета…»

Не то. Банально. В пронизанной насквозь коррупцией стране этим уже никого не удивишь. Считают за обыденность. Привыкли.

«Французские журналисты выяснили, что проданный недавно на аукционе старинный замок в провинции Шампань был приобретён через подставных лиц одним влиятельным новосибирским чиновником…»

Опять не то. Из той же, надоевшей всем, оперы. Здесь требуются свежие, а не трафаретные варианты.

Нечаев отвёл взгляд от монитора, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

Ох, Степанцов! Ну и задал же он задачку! Найти компромат на местные власти, причём такой, который смог бы «на всю катушку» взбудоражить горожан.

Задачка-то не из лёгких! Сибирь – это не Северный Кавказ, где для социального взрыва достаточно одной искры. В Сибири народ медлительный, флегматичный, думающий, и просто так его не расшевелишь.

Немного отдохнув и выпив чашку горячего чая, Нечаев вернулся к просмотру новостей.

«В результате пожара, произошедшего в доме престарелых, погибло более двадцати человек. Прокуратура выявила многочисленные нарушения в организации противопожарной безопасности здания…»

Бабушек и дедушек, конечно, жалко. Но это народ не разожгёт. В качестве сопутствующего элемента ещё рассмотреть можно. Но в качестве основы – однозначно нет.

«Ввиду распространения африканской чумы, санэпидемслужба проводит ликвидацию заражённых свиней в фермерских хозяйствах Новосибирской области. У фермера Теременко забрали всё поголовье. Животные были куплены для выращивания фермером в кредит. Теременко обратился в органы власти с просьбой компенсировать ему понесённые убытки, но получил на свою просьбу категорический отказ. Осознав, что он не сможет вернуть банку взятые взаймы средства, фермер покончил жизнь самоубийством, оставив на произвол судьбы беременную жену и трёх несовершеннолетних детей…»

Во, не повезло мужику! Влип – так влип! Такого никому не пожелаешь.

«Жители Первомайского района Новосибирска обратились к губернатору области Авдееву с просьбой вмешаться в деятельность расположенной на территории района овощной базы. Работающие на базе гастарбайтеры, – в основном, это выходцы из республик Средней Азии, – буквально терроризируют людей. Кражи, грабежи, изнасилования давно перестали быть здесь редкостью. Полиция и руководство района никаких мер не принимают…»

А вот это уже поинтереснее!

Нечаев уже собрался было детально проанализировать последнюю ситуацию на предмет принятия её в качестве «основы основ», но тут в его сознании точно что-то сверкнуло, и его внимание снова переместилось к предыдущей новости.

«…санэпидемслужба проводит ликвидацию заражённых свиней в фермерских хозяйствах Новосибирской области. У фермера Теременко забрали всё поголовье… фермер покончил жизнь самоубийством, оставив на произвол судьбы беременную жену и трёх несовершеннолетних детей…»

Хм! А ведь в этом что-то есть!

Дерзкая, неожиданно возникшая у Нечаева мысль трансформировалась в интересную, обещавшую народные волнения, конструкцию. Но чтобы эту конструкцию можно было воплотить в жизнь, требовалось, чтобы кое-что сошлось.

Он свернул окошко новостей, зашёл в «Мои документы», открыл файл с досье на новосибирского губернатора и принялся изучать информацию об его родственниках.

Жена – владелец сети супермаркетов.

Сын – владелец сети АЗС.

Шурин – владелец цементного завода.

Брат – председатель муниципального банка.

Племянник – …

Нечаев чуть не подпрыгнул от восторга. Его сердце забилось в такт идеи, которая лихорадочно стучала в его голове.

Вот оно! Есть! Племянник – владелец животноводческой фермы, специализирующейся на выращивании свиней.

Так-так! А если историю с фермером Теременко преподнести следующим образом?

Племянник новосибирского губернатора хочет установить монополию на региональном мясном рынке. Дядя-губернатор решает ему в этом помочь. Он подписывает постановление об истреблении свиней в частных фермерских хозяйствах (разумеется, кроме хозяйства своего племянника), ибо свиньи, якобы, заражены смертельно опасной для человека болезнью – африканской чумой. Но на самом деле никакой африканской чумы в Новосибирской области нет. Все доказательства её присутствия сфабрикованы. А истинной целью губернаторского постановления является намерение устранить конкурентов своего родственника. Беспредел новосибирского губернатора доводит людей до петли!..

О, даже заголовок пришёл на ум: «Свиноцид губернатора Авдеева»…

5

Москва встретила меня трескучими морозами. После знойного, солнечного Гонолулу было, конечно, некомфортно таскать на себе кучу всякой стесняющей тело одежды: пуховик, шапку-ушанку, рукавицы, меховые сапоги. Но ничего не попишешь – климат есть климат.

Нет, снег и мороз не были для меня в диковинку. В нашем Нью-Джерси зимы тоже были морозными, так что я к холодам привык. Просто неприятен был сам перепад, как таковой. Ещё совсем недавно – пляж, тёплая вода, песок, и вдруг вместо этого – снег и сугробы. Кому такое понравится?

– Ты, главное, иди по накатанной, – напутствовал меня шеф. – Психология людей везде одна – что в Америке, что в Африке, что в Европе. Все стремятся урвать. Жажда наживы присуща всем: и негру, и арабу, и славянину, – и этим нужно пользоваться. Основная двигательная пружина в жизни человека – это самолюбие. Все люди – дети. Вовлеки их в игру, в которой они смогут играть желанные роли – и они твои. Они послушно пойдут за тобой. Некоторые, правда, считают, что здесь нужно учитывать и особенности национального темперамента. Но национальный темперамент здесь совершенно не причём. Все люди одинаковые. Просто говорят на разных языках. При желании можно организовать революцию и во флегматичной Финляндии. Но только Финляндия нам не нужна.

– А Россия нужна? – простодушно спросил я.

– Россия нужна, – кивнул Миллер. – Нужна, и даже очень. Всё, что ты делал до этого, по своиму значению для национальных интересов Америки – это детский «автограф» на пелёнке.

– А как насчёт загадочной русской души, о которой столько говорится в их литературе? – скорее в шутку, чем всерьёз поинтересовался я. – Она идти по этой накатанной не помешает?

Но Миллер не понял моего юмора.

– Не помешает, – заверил меня он. – Загадочная русская душа безвозвратно испарилась, и русские сейчас такие же, как и все. А раньше – да, раньше они действительно отличались от остальных. Когда я изучал психологию в институте заграничной службы Госдепартамента в Арлингтоне, в том курсе даже присутствовал специальный раздел: «Психология советского человека». Она, кстати, хорошо видна по их старым кинофильмам. Советский человек… в смысле, правильный советский человек… не представлял свою жизнь вне государства. Такая, вот, была там государственная система. Государство давало человеку всё: образование, работу, жильё, социальную защиту, – и всё это совершенно бесплатно. Государство охватывало все стороны существования человека. В Советском Союзе культивировалась атмосфера коллективизма. «Ячество» (от слова «я») предавалось анафеме. Высшими ценностями были: сердечность, открытость, верность традициям, взаимопомощь, патриотизм, вера властям. Но всё это исчезло с крушением Советского Союза, и русским, как и всем остальным, стал присущ горизонтальный индивидуализм. Русские сейчас разобщены, их жизнь протекает в атмосфере соперничества, в насаждении преймущества личного над общественным, они полны недоверия к властям. Так что работать в России можно. Современная Россия – это уже не тот монстр, каким некогда был Советский Союз. Советский Союз был империей. Но любая империя существует лишь до тех пор, пока она может расширяться. Если эта возможность исчезнет, она развалится. После Второй мировой войны Советам удалось сформировать вокруг себя плотное кольцо в виде так называемых социалистических государств. Но благодаря неудачной экономической модели, – неудачной для мирного времени, – недостатки которой были нами использованы с лихвой, это кольцо разрушилось, и Россия превратилась в ошмёток. Пусть крупный, но всё же ошмёток. Ты едешь не на пустое место. Фундамент для проведения операции там есть. «Анаконда» готовилась много лет. Мы вложили в неё уйму усилий и денег. Мы создали и обучили необходимую агентуру. Мы заимели агентов влияния на самом «верху», и теперь настала пора вводить в игру уже приобретённые нами козыри.

– Главное, чтобы эти козыри не оказались краплёными, – заметил я.

– Опасаешься, что их взяла под «колпак» ФСБ? Вряд ли, – поставил под сомнение мой пессимизм Миллер. – Все эти годы российские спецслужбы были заняты в основном крышеванием крупного бизнеса, но никак не решением своих непосредственных задач. Во всяком случае, у меня нет информации, что из наших агентов там кто-то провалился… Короче, – подытожил шеф, – все условия созданы, все комбинации определены, партию требуется только грамотно разыграть. Вот это и будет твоей задачей. Кстати, нашим резидентом в Москве является один твой давний знакомый.

– Кто? – вскинул брови я.

– Ван Комп. Насколько я знаю, он, в некотором роде, является твоим крёстным отцом. Значит, сработаться вам будет несложно…

Дин Ван Комп!

Услышав это имя, мне не пришлось рыться в пыльных закоулках своей памяти. И Миллер нисколько не лукавил, когда говорил, что этот человек является моим «крёстным отцом». Ван Комп действительно принял немалое участие в моей судьбе. Ведь это именно благодаря ему, я и попал на эту службу.

Наше с ним знакомство состоялось в Ираке, где я служил наёмником в «Чёрном ястребе»^[6]…

Как давно это было! Тогда я был ещё совсем зелёный пацан!

Наш отряд базировался в Багдаде.

Привыкнуть к Багдаду оказалось нелегко. Это был уже не тот цветущий город, каким знали его те, кому посчастливилось побывать в нём до войны. От одного из самых красивых городов на Ближнем Востоке практически ничего не осталось. Это было хаотичное вместилище руин, канализационных миазмов, повальной нищеты и сети мощных бетонных противоударных стен, разделяющих стихийно образованные анклавы.

Гнетущее впечатление от послевоенного Багдада усиливал и климат. Если зимой там было ещё хоть как-то более-менее терпимо, то летом начинался не иначе как сущий ад: палящее солнце, томительный зной, раскалённая земля! Чувствуешь себя как грешник на сковородке. Мы ведь ходили там не в пляжном одеянии. Мы были упакованы, что называется, ого-го! Такие уж были там требования безопасности: камуфляж, бронежилет, каска, карабин, вещмешок. Пот катил с нас градом. Он лил по лицу, стекал за шиворот, струился бурным ручьём между лопатками. Жестокая головная боль клещами выворачивала мозги. Ходишь вот так весь день и чувствуешь себя куском дерьма в выгребной яме, ибо воняло от всех немилосердно, а помыться удавалось далеко не всегда.

Наш отряд был призван заниматься охраной: мы гоняли на бронированных «Хаммерах», сопровождая конвой; катались в затонированных «Паджерах», перемещая какого-нибудь опасающегося за сохранность своей задницы чина; несли дежурство у стратегических объектов; патрулировали улицы. Но, помимо этого, нас время от времени бросали ещё в какую-нибудь грязь. Официально это называлось «зачисткой территории». Мы приезжали в назначенное место, прочёсывали его сплошняком и уничтожали там всё, что попадалось нам на глаза. Убивали мы без разбору. Женщина или мужчина, взрослый или ребёнок – нам это было всё равно, мы не испытывали при этом никаких угрызений совести. Та мера человеческих чувств и поступков, которая свойственна людям в обычной жизни, была здесь неприменима. Наши души были заключены в железный панцирь. Здесь шла война, в которой нас тоже могли убить. Мы просто выполняли свою работу. Мы убивали, а нам за это платили. Так же, как платят трактористу за то, что он вспахал землю. Так же, как платят строителю за то, что он построил дом.

Зачисткам подвергались, в основном, те районы, которые проявляли свою нелояльность к новым властям. Тем, что воцарились с нашей подачи после свержения Саддама Хусейна.

Насаженную нами власть в Ираке приняли далеко не все. Как ни жесток был Саддам, как ни деспотичны были его замашки, а его авторитет в стране был всё же высок. То, что прощается диктатору-соотечественнику, не сойдёт с рук ставленнику оккупантов. Ирак походил на кипящий котёл, который периодически приходилось охлаждать.

Вот после одной из таких «зачисток» и произошло моё знакомство с Ван Компом.

Как-то нас послали в Эр-Рамади, – есть такой городок на западе Ирака, в ста километрах от Багдада, в провинции Анбар, – и поставили задачу – уничтожить человека по имени Мохаммед Аба-Муса. Это был один из лидеров повстанцев, которые доставляли нам очень много хлопот. Нам раздали его фотографии, очертили квадрат, где его можно было найти. Ну а точное его местонахождение мы должны были установить уже сами.

Мы стали думать, как это можно сделать, и в моей голове созрел хитрый план.

– Боб, – сказал я командиру нашего отряда Бобу Шрамму… Кстати, пренеприятнейший был тип: наглая физиономия, циничная улыбка, стеклянные, какие-то безжизненные, глаза. В мрачном настроении, – ему обычно сопуствовало похмелье, – он походил на немецкую овчарку, которую держали на удушающе коротком поводке. – А почему бы нам не проделать вот такую штуку – давай задействуем для этого дела нашу актрисулю. Дадим ей возможность по достоинству проявить свой талант.

Я говорил о Ханае, молодой бабёнке, которая уже давно крутилась в нашем отряде. Это была броская особа с сияющими, жгучими глазами, способными кого угодно сразить наповал. Актриса. Играла до войны в каком-то театре. Чтобы выжить, приблудилась к нам. Оказывала определённые услуги по, так называемой, «школе верховой езды».

– Представь себе такую картину. Сидит на улице окровавленая девушка, в её руках – грудной ребёнок… Будет лучше, если это будет мёртвый ребёнок… Сидит и льёт горючие слёзы. Вокруг неё, естественно, собирается народ. «Меня изнасиловали, искалечили, моего ребёнка убили, а сделал это высокий бородатый человек. А вот, кстати, и его фотокарточка». Народ, само собой, начинает негодовать, и, как знать, может в толпе найдётся какой-нибудь сердоболец, который опознает нашего «клиента» и сгоряча сболтнёт, где он живёт. Ну, а остальное – дело техники.

Шрамму моё предложение понравилось.

– А что, ничего, – осклабился он.

Моя задумка удалась на славу. Ханаа сыграла великолепно, она была без комплексов во всём. Уговорить её не составило никакого труда. Две стодолларовые бумажки – и она без раздумий согласилась.

Как сейчас помню, день тогда был очень жаркий. Дышалось с трудом, пыль обжигала лицо.