Столь же бездарной затеей считаю с помпой организованные на причерноморском побережье обучающие курсы по технике определения болезней, всё также провалившиеся, не успев и начаться. Здравомыслящие читатели с горечью отмечали странные прожекты Лазарева, сочинённые, по всей видимости, его предприимчивыми дамами – женой и тёщей.
***
Информация о строении невидимого тонкого мира не всегда приходила автору напрямую. Предварительно «переваренную» в ком-либо из его окружения информацию он затем просто «снимал», графически изображая на бумаге. Не всегда он бывал чист для этой ответственной процедуры – приёма новой информации, или просто не хотелось в который раз страдать и мучиться самому: в период написания 3-й книги, к примеру, одна важная мысль пришла к нему через Дениса, было также принято послание через маленького сына Шмонина.
Кстати, и мне однажды довелось стать передатчиком информации – для судьбы Дениса: меня просто распирало от желания освободиться от бремени вдруг зародившейся идеи. Как только поздно вечером Денис пришёл с работы (временно жил у меня), я буквально набросился на него. Денис попросил меня сначала дать ему поесть, покурить, успокоиться, и только затем махнул рукой – валяй!
– Слушай, ты рассказывал, что во время учёбы в институте тобой интересовались не только девушки… Так? Так! Тебя подобное нездоровое внимание любителей юношей докучало. Лазарев экстрасенсорным вторжением выпрямил твоё «ориентационное поле». Короче говоря, одно «пришил», другое в тебе «зашил», причём, наглухо!
– Изъясняйся, пожалуйста, яснее.
– Он перекрыл в тебе возможность меняться! Это прекрасно, что сейчас ты смотришь строго на девушек и не притягиваешь похотливые взгляды престарелых бонвиванов. Но ведь всё это – благодаря магическим пассам шефа. И при всём нынешнем благодушии, ты не растёшь духовно, как нормальные люди, характер у тебя не меняется, рамки твоего мировоззрения не раздвигаются, понимаешь? В подобной ситуации тебе помочь может… обрезание. Денис, отдай в жертву Богу часть себя!
Денису в одной из клиник Петербурга сделали обрезание. Знаю, что он в последующем сделал себе имя в творческой среде города.
***
Ну а той поздней осенью, когда я сильно нуждался в средствах на жизнь, мне надо было состыковаться с Сергеем Николаевичем в каком-либо месте и ехать к нему на дачу. Договариваемся у казино «Слава», что на углу Бухарестской и проспекта Славы.
В дороге я перелистываю научно-популярный журнал.
– Смотрите, Сергей Николаевич, какие завитки фракталов…
– Угу, я видел их раньше. А что это такое вообще?
– По-научному – математическое множество Мандельброта, больше сказать мне нечего. Как я понимаю «по-крестьянски», фракталами можно описать универсальные константы во Вселенной, и они графически повторяются в себе подобных структурах всё меньшего размера и в всё большем количестве и наоборот.
Дорога до границы с Эстонией долгая, я перехожу к писательской технике Сергея Довлатова.
– Довлатов одно время увлекался особой техникой написания текста. Например, в одном предложении все слова у него начинались с разных букв – не должно было быть двух слов с одной буквы. Получается, ломая форму, он достигал плотности в содержании. Вообще-то, саму идею он, как пишут знающие люди, взял у одного французского поэта.
– Не помнишь, как звали поэта?
– То ли Поль Верлен, то ли Франсуа Вийон, не помню точно, но кто-то из этих символистов.
За городом машина разгоняется и, как следовало ожидать, из всего потока машин тормознули именно лазаревскую. Пошли выписывать штраф. Выходя из помещения поста ГАИ, Сергей Николаевич, словно остужая свой вспыльчивый характер, взволнованно тараторит: «Парень-гаишник попался хороший».
Кстати сказать, прокатившиеся когда-либо на лазаревской машине пассажиры отмечали его манеру ездить на сумасшедшей скорости. Предприниматель по имени Валерий, недолго проработавший в офисе после шмонинской команды, выползал из машины Лазарева в полуобморочном состоянии на четвереньках. О Валере, как о бизнесмене, уцелевшем при наезде на него бандитов, в одной из лекций рассказывал Сергей Николаевич: «крышующие» подкатили к бизнесмену, а тот сидит на мели, бандиты не поверили, дали срок, Валерий стал молиться, и бандиты отстали. Но сказать, что человек при этом преобразился, глядя на Валеру, я бы не стал: ну, разве что, немного сдулся, может быть, в амбициях. Вообще в авторских выводах первых книг много преувеличения и поспешности: возможно, это было неосознанной рекламной приманкой для читателя, ну а во-вторых, таким был сам автор – аффективный Сергей Николаевич Лазарев, видящий мир через увеличительное стекло своих возможностей.
Переехав реку Выбье, мы оказались в погранзоне с Эстонией, где нахождение возможно только по специальному разрешительному талону. Но хозяева местных дач для своих гостей оформлением документов, конечно же, себя не утруждали. Многим это сходило с рук, но не для такой «приманки для санитаров», как Лазарев, опосредованной жертвой беспечности которого чуть позже стану я.
Затемно мы добрались до его дачи. Время приближалось к двенадцати ночи, я предполагал уже завалиться спать, но не тут-то было – Лазарев раскочегарил заранее растопленную соседом по даче банную печь, мне же распорядился освободить куски баранины, говядины и свинины от жил и плёнок и в равных пропорциях прокрутить в фарш. Сам же голышом юркнул в сауну, время от времени выскакивая оттуда для контроля процесса готовки. А глубокой ночью, в этой приграничной лесной глуши, где полтора часа назад нас было всего двое, на кухне у Сергея Николаевича сидело и гудело полным-полно народу. В конце ночной посиделки смутно припоминаю, как кто-то понёс меня на руках на второй этаж и бросил в кровать.
Утром с тяжёлого бодуна толпа мужиков таскала бетонные тротуарные плиты для облагораживания дачной территории шефа. Самочувствие у многих фиксировалось как мерзкое. И только радостный Лазарев – «нравится работать в охотку!» – в нетипичной для него цветастой куртке с довольным видом таскал стопку бетонных плит, прижав их к животу.
«Вот паршивец! Дак это он мою куртку испоганил! Она же у меня выходная…» – интеллигентного вида мужчина из добровольных помощников растерянно взирал на изодранную безалаберным хозяином дачи свою, некогда приличную куртку. А Сергею Николаевичу было совершенное безразлично, чью вещь схватить на дачной вешалке, ему главное – «работать в охотку!»
Вечером – опять посиделки с возлияниями. Сергей Николаевич, пытаясь пробиться до сознания своего шурина Пашки, вдалбливает тому: «Завтра приедешь и заберёшь Алексея в Питер, понял?!» Мотнув пьяной головой в ответ, Пашка, конечно же, так и не заедет за мной ни завтра, ни послезавтра, а Сергей Николаевич ни копейки из обещанного так и не даст.
Я остаюсь ноябрьским морозным утром один на даче Лазарева. Уже выпал первый снег. Брошенные хозяевами дачи курочки жалостливым курлыканьем просят еду. В шкафу веранды я нахожу отменного качества круглый рис, отвариваю его, и примешав с тушенкой, наслаждаюсь обедом, угощая остатками трапезы курочек. Насытившись, захожу в дом, и встречаюсь с некой живой субстанцией: на кухне дачи хаотично мигрировало неимоверное полчище тараканов, и они явно выпирали меня со своей территории. Всё у хозяина дачи, сообразно его характеру, представало в гипертрофированном виде. Даже жутко замусоренные кусты за территорией дачного участка (по всей видимости, оставленные еще наёмными строителями), казалось, были загажены с особым изощрением.
На стенах деревянной двухэтажки висели картины, одна из них изображала скопление звёздной пыли на фоне тёмной космической бездны. При ближайшем рассмотрении, скоплением оказались натоптанные человеческими ступнями следы: как бы, пожили люди на белом свете, наследили и ушли в небытие. Где-то я уже сталкивался с подобным сюжетом – замечаю про себя. В хозяйской спальне, висела икона Богородицы, краски которой иссохли и скрутились настолько, что руки чесались приклеить облупившиеся кусочки заново. Но Лазарев, как мы помним, был категорически против любых реставрационных вторжений в старое художественное творение, чтобы не сбить изначально заданную энергетику.
Рядом с деревянным домом на дачном участке строился каменный коттедж в нордическом стиле – слепленные воедино три части, каждая из них с остроконечными крышами. Войдя в пустой зал средней части строящегося коттеджа, я ахнул от восторга: звенящая ввысь, неземная аура помещения поразила меня до глубины души. Я стоял и молча восторгался атмосферой помещения, в голове заиграли мелодичные аккорды. Да, подобрал хозяин удачное место или пространство сумел организовать грамотно – здесь великолепно, здесь хочется сидеть и слушать живую игру на фортепиано!
Утром следующего дня у меня закончились сигареты, и я выхожу через широкое поле на единственную лесную дорогу дачного села Липово. Оглядываюсь – кругом глухой лес. Отчаянно машу появившейся на дороге легковой машине, и на мой вопрос о ближайшем магазине водитель быстро произносит: «Сыдис!» И молча, прямиком доставляет меня в воинскую пограничную часть: сдавать как нарушителя особого режима. Водителем оказался солдат-кавказец. Выслуживаясь перед начальством доставкой «добычи», он громко рапортует, однако, этим вызывает только ироничный смех сослуживцев: «Бдительный ты наш!» Пытаясь выкрутиться из неловкого положения, он тогда придирается к вкладышу о российском гражданстве к моему еще советскому паспорту – нового образца российского документа в те дни еще не было: «А печать у него поддельная!» Но этим он нагоняет еще больший хохот у парней-сослуживцев.
– Все хотят выжить. Ну, а некоторые, увы, во вред собственной душе, – философствую я на манер Лазарева, будучи приглашённым в кабинет командира части. Добродушный начальник погранзаставы оказался весьма приятным собеседником.
Приближался день моего рожденья – 9 ноября, когда вся вселенная должна была умереть от счастья в связи с моим появлением на свет. Приходил я в этот мир, как мне рассказывали, с неохотой, у матери роды могли закончиться летальным исходом из-за кровопотери. Акушерка крохотной деревенской больницы тем ноябрём в панике выбегает на улицу в густой морозный туман, из которого на наше с матерью счастье вдруг проявляется очертание мужчины, правда, сильно «под градусом». Тётка хватает незнакомого человека за рукав, тащит его в помещение и просит потянуть за показавшуюся часть младенца. Спасителем оказывается не кто-нибудь, а неожиданно приехавший погостить в дальний наслег врач-хирург. Уже хорошо принявший на грудь хирург по имени Пётр тем вечером становится моим вторым отцом.
Ждать мне на даче Лазарева кого-либо из Питера уже не стоило. С усмешкой вспоминаю, как совсем недавно тот же Пашка с упоением упрекал своего зятя: «Да у Серёги семь пятниц на неделе: то в Кипени начнёт строить дачу – бросает, то в другом, то в третьем месте, и все стройки забрасывает». Мол, на такого нельзя положиться. Я выхожу из дачи на ту самую лесную дорогу, стою на остановке, вдали маячили фигуры пьяной компании, но вдруг подъезжает старенький автобус до близлежащего Кингисеппа, ну а там попадаю на транзитный рейс из Ивангорода до Петербурга. Так, почти на нарочном транспорте к часу ночи я оказываюсь на Московской площади. Затем в продолжение «чудесного кино» вдруг подъезжает 31-й автобус и доставляет меня до Купчино. «Вот и помогли мне силы небесные. А Лазарев как обещал мне помочь копейками, так и… пропал» – с этими словами я падаю на подушку в уже наступивший для меня день возраста Христа.
Семинар на Чайковского
В помещении бывшего мебельного салона на улице Чайковского летом проходил двухдневный семинар. Старинные фасады домов на Фурштатской и Чайковского в тени деревьев от слабого дуновения ветерка бликовали солнечными просветами, и оттого словно оживали. Как известно, Лазарев пытался вложиться в бизнес по продаже мебели, но быстро прогорел.
Зато авторская вещательная деятельность, теперь уже полностью перешедшая под контроль супруги, процветала, обретая признаки комфорта для клиентов: чай, соки, печенье на столике, продолжительные перерывы для слушателей лекций – Марсовна заворачивала продукцию фирмы, прочно ставшей отныне сугубо семейной, в глянцевую упаковку.
Среди угрюмых, сосредоточенных на личных проблемах, участников семинара резко выделялась вальяжная команда молодых людей, излучавших здоровье и благополучие – будто они случайно забежали с клубной вечеринки на занимательную беседу о карме. Это были приятели владельца бывшего мебельного салона. После теории лектор принялся отвечать на вопросы слушателей. Небольшого росточка узбек застенчиво задаёт вопрос о причине физической неразвитости своего малолетнего сына, на что весь из себя энергичный и деловой Лазарев автоматной очередью выдаёт: «Ну, это от гордыни». Дальнейшие его ответы на вопросы слушателей тоже не отличаюсь оригинальностью: гордыня на столько-то процентов, ревность на столько-то. «Как-то всё по одной схеме…» – беззвучно читалось на лицах семинаристов.
Выступление лектора шло бодро, на проблемы выступавших он откликался односложной конструкцией типа: что вы хотите, если у вас поле плохое? Бойко орудуя универсальной отмычкой от всех тайн, Лазарев в запале вдруг загибает прозападный мировоззренческий крендель. Дело в том, что семинар на Чайковского состоялся сразу по приезде Сергея Николаевича из Соединённых Штатов. Очарованный там хваткостью американцев, он весь пыхтел деловитостью и прагматикой, и наносил резкие мазки на очередной картине своего обновлённого мировоззрения. После рубящих слов о вреде восточного преклонения перед нравственностью, Сергей Николаевич вдруг ляпнул: «Жить надо по западному принципу «любовь и деньги», вот и всё!» Мол, нравственность, сострадание, коллективизм – всё это ненужный для человека балласт, пришедший с востока. В воздухе аудитории зависает многозначительная тишина, а во мне слова лектора моментально отзываются эхом: «Вот дурак!» С этими словами мне захотелось встать и покинуть зал. Но я тогда подавил в себе бунтарские искры, учитывая, что на семинар я попал по договорённости с автором бесплатно, да и шокировать публику демаршем не хотелось.
Когнитивный вираж Лазарева на семинаре про «любовь и деньги» толкнул меня уйти в мысли. В сердцах иной раз я проговаривал про себя: Бог одну половину человечества развратил, давая всё (западу), другую – оболванил, ущемляя во всём (восток). Разумеется, давал, в первую очередь, информацию: в виде религиозных истин, и отсюда на западе всё – и культура, и мышление, и развитие. А вот востоком я признаю не хрестоматийно разграничиваемый Кавказом и Босфором водораздел Азии от Европы. По моим ощущениям, восток – это отделяемая Гималаями и Тибетом монголоидная Азия, и не более того. Индия – родительница западного мира, индоевропейской языковой семьи, западного образа мышления с его кастовым подходом к решению жизнеустройства – делить, разграничивать, варьировать. На планете, условно выражаясь, сосуществуют синовосток и индозапад – как духовно проявленный мужчина и материально выразительная женщина. Когда я представляю Бога личностью, как это принято в западном исполнении, ни любви, ни уважения я не испытываю, а когда воспринимаю истину просто как суть всего, то становится тепло и ясно.
На втором дне семинара слушатели после лекции выходили во двор на перерыв, а по возвращении выяснилось, что дверь в помещение салона закрыта, у кого же ключ – неизвестно. Сергей Николаевич, вспомнив схожую ситуацию, когда личный приём в Москве пришлось проводить в сквере, взялся диагностировать каждого прямо в парадной жилого дома. Мне он тогда на ступенях лестницы сказал следующее: «Когда ты молишься, твоя молитва поднимается и застревает в высших слоях, дальше не идёт, и затем опускается и начинает подавлять тебя». После этого откровения меня как обрубило молиться словами, да и раньше я не был сторонником аффермаций.
Семинар закончился, люди еще топтались на месте, чтобы напоследок выспросить у лектора что-нибудь еще. Я подошёл к Сергею Николаевичу и простецки попросил денег на трамвай до дома. Стоявшая неподалеку молодая женщина нервно захихихала: еще бы – все пришли, заплатили немалую сумму за драгоценную возможность услышать самого Лазарева, а тут какой-то, очевидно неместный, парень нахально просит денег на транспорт. Мне же ситуация представлялась вполне обыденной: когда у меня были деньги, лекции-семинары-приёмы я всегда оплачивал исправно, к тому же лектор меня знает достаточно близко. Но тут, как обычно случается с автором «Диагностики», внезапно Лазарев разыграл дурной спектакль: он быстро похлопал себя по брючным карманам – ничего нет, затем метнулся к жене, та беспомощно стала озираться по сторонам, начались метания супругов из большого зала в маленькую комнатку и обратно в поисках копеек на трамвай. По всему было видно, что бизнес-чету вышибла из равновесия моя маленькая просьба. Сергей Николаевич, уже весь запыхавшийся, пунцовый, наконец подбегает ко мне и в бессилии разводит руками: «Лёха, мелочи нет, только крупные купюры!» Я молча развернулся и пошёл пешком от Петроградки до Купчино.
Оглядываясь назад
Бывший экскурсовод сочинских туристских маршрутов Сергей Николаевич Лазарев за долгие годы выступлений перед публикой нарастил полезный опыт в сжатии информации до доходчивой образности. Меткие образные сравнения автора «Диагностики кармы» ценятся почитателями исследования:
– Что такое глаза? Это мозги, выставленные наружу.
С научной точки зрения, так оно и есть, медики констатируют: глаза есть функциональное продолжение мозга. Но как это сказано!
К вящей радости критиков Лазарева, пёстрыми пятнами проступают и лекторские ляпы:
– За всё надо платить. Вот, развратная эпоха Возрождения логично сменилась мрачным средневековьем.
Понятно, что здесь и школьник может поправить лектора: историческая эпоха Средневековья в странах Европы плавно перешла в эпоху Ренессанса, а не наоборот.
Получить системное академическое образование Сергею Николаевичу вряд ли позволила бы его беспокойная судьба, ну а для официальной, «лакированной» биографии договориться с руководством какого-либо вуза выправить диплом – в нашей стране, до недавнего времени, не было проблемой. Шмонин однажды поручил мне съездить в один питерский вуз за справкой для шефа. Благородной внешности проректор по учебной части в амбарной книге «Факультет, отделение, годы» указательным пальцем проводил по строке «Лазарев Сергей… отчислен», и многозначительно посмотрел на меня.
***
О своём пристрастии к спиртному автор «Диагностики кармы» обильно делится с читателями: в текстах первых книг автором выпито много спиртного. Бывало, в состоянии под градусом или после того автор позволял себе пришедших на приём посетителей ошарашить таким «диагнозом», что те просто впадали в исступленное состояние ужаса: «В норме у вас должно быть 10 единиц, а у вас зацепка на 20 тысяч!»
В уже облагороженной супругой бывшей «бардачной» комнате офиса на улице Шкапина Сергей Николаевич в самом начале 2000-х проводил личные приёмы, на котором был и я, и тогда он «разогревался» водочкой, припрятанной у ног под столом. Естественно, информация клиентам шла соответствующая. Мне, например, «под парами» он тогда поведал следующее: «У тебя скоро начнётся яркая реализация, ты станешь очень известной публичной персоной». Ничего подобного со мной в напророченный день и час, конечно же, не приключилось. Как потом делились со мной остальные посетители с того приёма, он и им, оказывается, раздаривал впечатляющие перспективы. Как заметил его коллега по сфере деятельности Рами Блект, если бы Лазарев в начале своего пути вёл более благостный образ жизни, то не делал бы в дальнейшем грубых ошибок, стоивших и ему, и его читателям тяжёлых последствий.
Сколько бы я ни говорил намеками, ни сообщал открытым текстом Сергею Николаевичу о своём бедственном положении не столько по причине «всплытия грязи» из глубин собственной души, но и по причине «производственных издержек» его грубой манеры работы с людьми, Лазарев с патологическим чувством собственной правоты только отмахивался: «Работа над собой важнее». Конечно важнее! Кормить и одевать тебя все эти годы будет «духовное преображение», коммунальные платежи за жилье также сами собой покроются – ты только работай над собой!
Лазарев часто повторял, что он вырос в нищете. Но принять эти слова в прямом смысле вряд ли стоит. Хотя бы потому, что жить при советском строе и нищенствовать – надо было очень постараться; скорее это субъективное восприятие собственного положения: мы такие умные и способные, а советская власть не даёт нам жить на достойном уровне. То же касается и жалобы автора, что с женой и двумя детьми он в Питере жил в тесноте и бедности. Иметь дядю-прораба, работать под его началом на стройке и не дождаться квартиры в спальном районе Ленинграда, где стройка жилья велась весьма активно – опять же, надо было или намеренно портить себе судьбу несносным характером, к примеру, отказываясь от предложений властей, либо бросить основную работу и жить жизнью свободного художника.
Все мы, советские люди, кроме чиновничьей номенклатуры и артистической богемы, жили скудно в годы социализма, но не воспринимали это за вопиющую нищету. Когда судьба Сергею Николаевичу дала возможность иметь большие деньги, стенания читателей своих книг о развале их судьбы, о нехватке средств на самое насущное автор почему-то уже внимает с полной отрешённостью. Видимо, описанная во второй книге «Диагностики кармы» чудесная история о подкармливании оставшихся без работы супругов отварной картошкой из кастрюли, материализованной на их столе инопланетными кураторами, уверила Лазарева в непогрешимости сочинённой им фразы «сверху помогут, свыше подскажут». При этом, когда самого Лазарева буквально укусит комар, по замечанию близко знавших его людей, он на весь мир кричал, что его растоптал слон.
Кстати, о слонах. Однажды мне приснился слон, на которого я сильно обиделся. Утром просыпаюсь от телефонного звонка: работница «Ленфильма», занимающаяся отбором артистов на роли, приглашала меня в массовку. Я согласился – при моём нищенском положении нужен был любой заработок. Режиссер Огородников снимал фильм о молодых курсантах-лётчиках в годы военного лихолетья, и в предварительной расстановке персонажей в кадре он выбрал меня в качестве той самой печки, от которой плясало дальнейшее действие в эпизоде. Вёл режиссер себя по отношению к артистам избирательно: перед уральскими артистами основного состава он млел: в театрально выспренней позе выслушивал их замечания, самолично подносил им оплаченный продюсером горячий обед, а вот с массовкой обращался как с рабами, не давая им даже выйти из студии перекусить за их собственные же деньги. Для сравнения: когда режиссёр Сергей Бодров-старший, работающий на европейскую киноиндустрию, снимал для своего фильма зимний эпизод в глухом карельском лесу, поил и кормил нас – массовку – через каждые 15 минут, постоянно заботился о состоянии непрофессиональных актёров в экстремальных условиях.