Рассказы 7. Час пробил

В руках мужчины блеснул портсигар.

– Понятия не имею, – я пожал плечами. – Никого не видел.

– Спички не найдется? – спросил он с зажатой в зубах сигаретой.

Я демонстративно похлопал себя по карманам, в штанах брякнул коробок.

– Нет.

Наверное, если бы Поля увидела мои глупости, надавала по шее.

– Жаль. – Сигарета вернулась в портсигар.

– Что сказали в медблоке? О детях.

– Первичный осмотр не выявил отклонений. Осталось дождаться анализов. В интересах всего этажа, чтобы с ними все было в порядке.

– Но если с детьми все хорошо…

– Доподлинно мы этого не знаем. Последствия Самосбора могут проявляться по-разному.

– Но если будет все хорошо, то в чем проблема? Им нужна была помощь, работники не стали бы таким заниматься, ваши ликвидаторы тоже…

– Я все понимаю, – мужчина примирительно поднял руки. – Видите ли, с одной стороны, спасителей надо представить к награде. С другой стороны, я считаю правильным отправить их на расстрел. В любом случае данный инцидент не может остаться без внимания. Пока обойдемся средней мерой.

Он показал на заваренный АВП. Работник уже закончил, даже успел сложить инструмент, и теперь ждал окончания нашего разговора, оставаясь сидеть в маске.

Две недели. Четырнадцать суток паек можно будет получить только на обеденном часу в столовой. При трехразовом питании можно чувствовать себя сытым день. Двух порций едва хватает, чтобы восполнить силы. Как протянуть на одноразовом питании рабочую смену и оставшийся день, я не представлял. Безработным придется еще хуже.

– На этаже восемнадцать человек, дети опять же. Почему наказывают всех?

– А то, дорогой товарищ, круговая порука. – Он подошел вплотную, похлопал меня по плечу. – Иногда, знаете ли, она мажет. Как копоть.

Кожанка кивнул работнику и пошел к лестничной площадке.

– Если вдруг будут мысли, кто лазил в шахту, наберите сами знаете куда, – бросил он на ходу. – Спросите Олега Главко.

Когда за уходящими закрылись двери, я посмотрел на часы. Время ужина.

– Сука!

⁂

– Заходят как-то коммунист, капиталист и социалист в рюмочную…

– Лелик, помолчи, – резко обрезал Дима. – Дай подумать.

Мы курили на подоконнике четвертого этажа и старались не замечать дурачка, копошившегося в углу.

В чем разница между этим психом и теми, что отдают идиотские приказы? Один нюхает мусор, другой может расстрелять тебя за неповиновение. Мысли об отце снова захватили меня. Я почти не помнил его. Знал лишь, что он погиб из-за очередного дурацкого приказа «сверху».

Интересно, насколько сверху? Сколько лифтов нужно сменить, о сколько лестничных проемов стоптать ноги, чтобы встретить их? Тех, кто отдает приказы ликвидаторам, чекистам, дружине… Есть ли там хоть кто-нибудь?

Одно я знал точно: однажды это место погубят не дефицит, голод и равнодушие. Не плесень, не жуткие твари из заброшенных коридоров. Даже не Самосбор. Это будут идиоты.

С братом мы бежали от суматохи, которая воцарилась на шестом.

– …Шесть тюбиков биоконцентрата, кило сухарей, четыре сухих брикета, – тетя Полина пересчитывала наши скромные запасы. – Если разделить на троих минимальными порциями, хватит на четыре дня максимум. Что делать дальше, я не знаю.

Она замолчала, поставила точку. Помню, как смотрел на нее и ждал хоть слово. Обвинения в предстоящей голодовке? А может, мне хотелось услышать, что мы все сделали правильно, все не зря и того стоило? По лицу этой женщины никогда невозможно понять, гордится она тобой или упрекает. Поля молчала.

Дима сидел на краю табуретки, грыз губы и думал о чем-то своем.

– Нам авэпэшку заварили? – В квартиру влетела растрепанная Алина. – Что происходит-то, а?

Девушка, не разуваясь, бросилась к холодильнику, достала пару тюбиков биоконцентрата.

– Это все, что у меня есть. – Глаза ее остекленели. – И на работе аппарат сломан, через раз талоны зажевывает.

Казалось, Алина вот-вот расплачется, но уже спустя секунды подступающие к глазам слезы испарились от жара вспыхнувшего в зрачках злобного огонька.

– Сволочи! И кто такой этот Олег Главко, побери его Самосбор? – Девушка достала из кармана сложенный листок с призывом выдать нарушителей карантина. Оказалось, такие подбросили в каждый почтовый ящик на этаже.

Я кратко повторил рассказ о встрече с кожаной курткой. Алина скомкала бумажку и бросила в урну.

– В жопу пускай себе засунет. – Села на табуретку, привычно вытянула уставшие ноги. – Придется опять глазки Петру Семенычу строить. Это с работы моей мужик. Он хороший, запасливый. Подкармливает меня. И квартира у него просторная. Как жена его умерла, так он в ней один живет. Что?

Девушка осеклась, заметив наши взгляды.

– Я ему руки распускать не позволяю! Друзья мы, – и почему-то с вызовом посмотрела на меня.

– Чем тут так воняет? – опомнился Дима. – Вова, мать твою!

Из Ирининой комнаты в одних трусах вышел бывший ликвидатор, стрельнул у меня сигарету и застучал дверцами кухонных шкафчиков. Протез его продолжал болтаться бесполезной железякой.

– Отвратительно, – скривилась Алина от вида рваных семейников.

– Ага, – буркнул Вова, отыскав металлическую воронку. – У меня там бутыль на подходе. Десять литров! У барыг на жратву сменяю, так что мы с Иришкой протянем. А вы тут с голоду пухните и даже не просите потом. Догеройствовались, мать вашу.

А затем из коридора послышалась первая ругань.

…Пока я пялился в окно, Димка закурил третью. Подумать только, это я подсадил старшего брата на сигареты.

Мы думали об одном: на что пойдут люди в условиях дефицита. И дело даже не в Алене или Вове, я не брался их судить. Большинство остальных тоже выкрутятся, приспособятся к тяжелым временам, как это обычно бывает: затянут потуже пояса, пойдут побираться или одалживать по другим этажам, у родственников или знакомых, будут выменивать пайки на последние сбережения у барыг с ГнилоНета. Но найдутся те, кто плюнет на это и начнет искать виноватых. А после, превозмогая спазмы голода, потянутся к телефонной трубке. С надеждой, что хотя бы им уж точно сделают поблажку. Вот только поблажек не будет.

Сколько у нас времени, прежде чем терпение соседей кончится? Пара дней? Неделя? Уже сейчас, возвращаясь с работы, голодные и уставшие, они видят заваренный аппарат и руки сжимают найденную в почте бумажку от Олега Главко.

– Итак, кто еще кроме наших знает? – я решил, что пора озвучить общие мысли.

Тетя отпала сразу. Вовик с Ирой тоже вне подозрений, им не с руки связываться с чекистами. Мы до сих пор не знаем, насколько легально тельняшка проживает в этой квартире. Алина? За последние пять циклов нам вроде удалось поладить. Хотелось бы верить, что для нее это что-то да значит.

– Если только мелкие. Ну и родители их, конечно, – пожал плечами Дима.

Здесь сложнее. Как предсказать, во что может обернуться их вчерашняя благодарность, когда детей станет нечем кормить?

– Пока ты ждал с веревкой наверху, тебя кто-нибудь видел?

– Ну-у-у… Только этот ошивался. Он всегда здесь ошивается.

Мы посмотрели на Лелика. Тот сосредоточенно ковырялся в носу, не обращая на нас внимания. Еще один ненадежный язык.

– Надо что-то делать, – Дима подвел черту. Сказал с такой уверенностью, будто уже знал, как нам достать еды на ближайшие две недели. В идеале – для соседей тоже. Жующие рты меньше болтают.

АВП-11 стояли почти на каждом жилом уровне, но встроенный ограничитель не позволял использовать их по талонам с других этажей.

– Мужики на работе болтали, что кому-то удавалось обойти ограничение по талонам. Может, наш однорукий ликвидатор знает больше?

– Сам в это веришь? – Дима усмехнулся. – И в то, что он станет нам помогать? Снова?

– Нет.

Четвертый и пятый отпадали сразу, с ограничителем они сами едва могут прокормиться. Забираться выше седьмого, туда, где никого не знаешь, слишком опасно, к тому же вызовет лишние подозрения.

– Седьмой? – предложил я без особого рвения.

Единственный этаж на моей памяти со сломанным аппаратом, который выдавал пайки по любым талонам.

– Ага, и от Сидоровича пулю схватить. У него ж обрез!

В Авэпэшке на седьмом можно не только получить паек с талоном другого этажа, но и вообще с любым: просроченным, дефектным и даже, поговаривают, поддельным. Чем в свое время не постеснялись пользоваться все кому не лень.

Пока один из местных, полоумный старик Сидорович, не прикрыл лавочку для всякого рода сомнительных личностей, которые, бывало, даже из других блоков приходили к чудо-машине. Дед забаррикадировал этаж, пропуская лишь его жильцов, и с завидной точностью отстреливал остальных. Где он взял ствол – оставалось загадкой.

Димка встал с подоконника, прошелся вперед-назад, нервно вытирая ладони о штаны. Замер в нерешительности.

– Есть ведь еще вариант, правда? – наконец он посмотрел на меня.

Я ждал, пока брат разовьет мысль.

– Зачем нам бегать по этажам в поисках пары тюбиков безвкусного месива? Если внизу ждет куча таких баночек с тушенкой! Ты же слышал, что сказал Славик. До потолка!

«Прыг».

– Нет, – отрезал я.

«Скок».

– Но почему?

– Дима, ты совсем дурачок? Мы из-за этого и оказались в заднице. А ты хочешь попасться еще и на контрабанде, чтобы наверняка?

– А какой у нас выбор? Тараканов жарить? Рано или поздно все-равно кто-нибудь сдаст. Так хоть можно было бы жратвы на всех натаскать.

– Внизу опасно, Дима! – я втолковывал прописные истины, как ребенку. – Один раз повезло, но это не значит, что фартанет дважды. Там… там точно что-то было.

Димка молчал, тревожно покусывая губы. Конечно, я ему рассказал то, о чем умолчал перед другими. Всегда рассказывал. Доверял брату все свои страхи и обиды. Свою боль. Он единственный, кому было до них дело среди этого бетона и грязи.

Я рассказал и о звуке мяча, будто гнавшемся за нами по темным коридорам, и о том, что лифт упал ниже, чем мы думали. Никто из нас не подозревал о существовании минус второго этажа до вчерашнего дня. Даже в кабине кнопки с таким номером попросту не существовало.

– Больше в подвал ни ногой, – твердо повторил я.

– Спустимся вместе.

– Ага. А на подстраховку кого поставишь? Лелика?

– Да сдалась нам та веревка! – отмахнулся Дима. – По этой лестнице даже ребенок поднялся! Проще простого.

Я вспомнил шахту и поежился.

– Это очень, очень глупая…

– Да ты послушай! Выйдем после отбоя, так точно никто не заметит. Спустились, набрали тушенки по-быстрому – и обратно. Сами сыты и других накормим, а то и сменяем на что полезное, если останется. Заживем по-человечески!

Я подумал об Алене. О дрожащих руках, сжимающих последние тюбики биоконцентрата. О ребятах, которые вчера спаслись, а завтра будут голодать.

Потом перед глазами стала черная кожанка чекиста.

– А с тварью той… Ну, надо оружие достать.

– Оружие? – я еле сдержался, чтобы не рассмеяться.

– Как думаешь, удастся договориться с Сидоровичем?

– Дима, ты меня пугаешь, – я пристально всмотрелся в брата. В его глазах вновь зажглись угольки, и озорное пламя, казалось, плясало все безумнее с каждой новой идеей.

– Деда? Деда Сидор? – Лелик вылез из своего угла.

– Ну да, мужик с седьмого этажа. Знаешь его? – обернулся к умалишенному Дима.

– Как не знать? – удивился Лелик. – Он тоже коммунистом был, до того как сюда попал. И дедом моим, да.

Мы с братом переглянулись.

– А можешь нас отвести с ним поболтать? Да так, чтобы он не пристрелил нас из ружья своего? – подался вперед Дима.

– А ты, часом, не шпиён? – прищурился Лелик.

– Как можно, товарищ! – с напускной обидой воскликнул брат и широко улыбнулся. – Ну так как?

– Тогда пошли. С нашим человеком поболтать – это оно правильно.

– Ну что? Решайся! – Дима потрепал меня по плечу.

Я снова вспомнил отца. И слова Полины отозвались эхом в голове: «Хочешь закончить, как он?».

Я помотал головой.

– Ну и сиди тут, раз ты такой трус! – вспылил Дима. – Пялься в свое окно, вот только там ничего нет и не будет. Слышишь? Хоть глаза все высмотри, туда не сбежать. А я сам справлюсь.

Еще минуту я слушал удаляющиеся шаги в коридоре, снова чиркнул спичкой.

– Твою ж…

⁂

– Короче, товарищи. За вас внучек поручился, но и я в благородство играть не буду.

Сидорович смотрел через узкую бойницу импровизированной баррикады – беспорядочного нагромождения полуразобранных шкафов, драных кресел и прочей ломаной мебели, о первоначальном назначении которой порой сложно было догадаться. Заставленный рухлядью коридор не казался бы такой грозной крепостью без обреза в руках старика. Дуло продолжало смотреть между нами, и это напрягало.

– Первое: на этаж никого не пропущу, даже не просите. Голодовка – проблема шестого. А по теме вашей подсоблю. Хрен его знает, на кой ляд вам ствол сдался, но я в чужие дела не лезу. Хотите убить кого-то, значит, есть за что. Чем расплачиваться будете?

– Жратвой! – выпалил Дима.

– Жратва у меня есть, в отличие от вас. – Сидорович усмехнулся в пожелтевшие усы.

– Я сейчас не про пайки говорю, а про кое-что совершенно другое. Сделаем дело и увидишь. Гарантирую, тебе понравится!

Хотелось пнуть разболтавшегося брата под ребра, но черные провалы ствола отбили желание дергаться.

– Допустим, – хмыкнул Сидорович спустя минутную паузу. – Это за патроны. Но за ствол хочу нечто более весомое.

– Да нам на время только.

– Тогда залог. Ценный, – не унимался дед.

– Как-то это капитализмом попахивает. Разве мы не должны делиться? – ляпнул Димка.

– Да я вам патроны готов под честное слово отдать, разве то не по-товарищески?

Я уже трижды проклял эту затею и этот разговор. Снял часы и протянул старику.

– Автоподзавод, корпус нержавейка, стекло композит – ни разбить, ни поцарапать. Воды не боятся. Циферблат на двадцать четыре часа. Стрелки фосфорные.

– Ого, вещь! – у Сидоровича загорелись глаза. Он сразу примерил часы на руку. – А это что за стрелка?

– Таймер. Уже заведен на три минуты. Как слышишь сирены, нажимаешь кнопку и видишь, сколько у тебя осталось времени до Самосбора.

– Где надыбал такие?

Я промолчал. Единственная память об отце, представителе одной из самых редких в Гигахруще профессий часовщика. Часы, как единственный способ отделить рабочую смену от времени отбоя, всегда пользовались спросом.

– Это залог, – уточнил я твердо. – С возвратом.

Я ненавидел их как символ цикличности собственной жизни. Но представить себя без отцовских часов не мог.

– Ладно-ладно, – пробурчал Сидорович. – Вернете пушку, оплатите патроны, и получишь свой механизм обратно. Минуту обождите.

И скрылся среди заграждений.

– Лелик, а ты тоже здесь живешь? – спросил Дима у нашего психа. Весь разговор тот молча отколупливал краску цвета засохших соплей от стены.

– Угу.

– Так, а чего на четвертом тогда ошиваешься?

– Там их лучше слышно.

Я вспомнил, как Лелик засовывал голову в мусоропровод. Сложно сказать, куда попадают отходы после… В подвал или даже ниже?

– Кого? – спросил я тихо.

– Известно кого! Тех, кто живет на нижних этажах. Они вечно что-то бормочут неразборчиво. Но ничего, однажды мне удастся подслушать. Проклятые капиталисты!

– Тьфу на тебя! – Дима сплюнул.

– Все еще хочешь туда лезть? – я серьезно посмотрел на брата.

Конечно, я пошел за ним. Мы все и всегда делали вместе. Огребали тоже. Дурак погубит себя, и, раз уж не получилось его отговорить, проще сгинуть за компанию, чем смотреть потом в глаза Полине.

Сидорович вернулся с еще одним обрезом и коробкой патронов.

– Старый ты черт, у тебя еще есть? Я думал, ты свой отдашь, – восхитился Дима.

– Держи карман шире! Пользоваться хоть умеете? Давай покажу.

…Славку мы встретили на лестничной площадке, где он разрисовывал пол кусочком мела.

– Почему ты играешь один? – поинтересовался я.

– Катька болеет, – отмахнулся мальчик. – Ой, а что у вас за пазухой?

– Ничего, малец. – Дима плотнее запахнул гимнастерку, скрывая обрез. – Болеет? А что с ней?

– Так мама говорит, я не знаю.

Я присел на корточки рядом.

– А Катя ничего не рассказывала после вчерашнего? Она видела внизу… кого-нибудь?

– Не, она вообще со мной не разговаривает. Лежит и пялится в одну точку. – Слава пожал плечами.

Мы попросили нарисовать, где он нашел консерву. Оказалось, действительно недалеко, буквально два поворота от лифта до нужного помещения. Дима приободрился.

– Вы снова хотите спуститься? Дядя Сергей, возьмите меня с собой. Я больше не испугаюсь, честное слово! Я вам дорогу показывать буду.

– Спасибо, дружище, ты и так помог. А теперь для тебя еще одно задание. – Я придвинулся ближе к ребенку и заговорщицки зашептал: – Охраняй сестру, ты ей нужен. А еще о нашем разговоре ни слова, даже маме с папой. Понял?

Мальчик кивнул трижды, видно, для убедительности.

– Это будет наш секрет, как у партизанов. Знаешь, кто такие партизаны? Нет?

По правде говоря, я и сам не знал, слышал лишь обрывки баек, из тех, что рассказывают старики после кружки самогона. Из тех, в которых ничего не понятно и ничему не веришь.

– Вот вернется Серега и расскажет. – Дима потянул меня за руку. – Пойдем.

Мы дождались отбоя на кухне, гоняя кипяток. По очереди сыграли с Алиной в шашки и даже выпили по чарке с расщедрившимся Вовчиком его отвратного пойла. Собираться стали быстро и тихо, понимая, что второй раз от Полины нам так просто не ускользнуть. К счастью, тетя вновь была занята утешением нашей соседки.

– …я чувствую, понимаешь? Будто не моя больше дочь. Она не говорит со мной, ничего не кушает, не спит… Правда, даже глаз не сомкнула, а ведь уже сутки прошли! Смотрит только, внимательно так, пронзительно.

Обрывок разговора долетел из комнаты, пока я проверял вместимость наплечных мешков.

– Ну ты сама подумай, какого страху там девочка натерпелась, – тихий голос Полины, казалось, может обволакивать собеседника. – Сколько времени провела одна в темноте. Дай ей время. Вы сейчас очень нужны своей дочери. Вы с мужем и Славик. Будьте рядом и будьте терпеливы. Давай я тебе еще накапаю.

– Это не самое странное, – голос женщины стал приглушеннее, пришлось дышать через раз, чтобы расслышать отдельные слова. – Помнишь платьице ее, то, серенькое? На днях она прожгла в нем дыру спичкой, случайно уронила на подол. Я заштопать не успела. А теперь нет ее, дыры той. А я точно помню… Мне кажется, что с ума схожу.

Всю дорогу до четвертого этажа у меня не выходило из головы легкое платье девочки, прикрывающее тощие коленки. «Сначала был грохот, потом нас подбросило, Катька даже подбородок разбила», – сказал Славка в лифте. Но я не помнил ни единой ссадины на лице девочки.

И лишь скрип открывающихся дверей шахты оторвал меня от странных мыслей. Аварийное освещение больше не горело, теперь в проеме нас ждала лишь тьма.

– Готов? – в притворной браваде Дима похлопал меня по спине.

Нет.

⁂

В первую очередь мы сделали то, о чем я не додумался в прошлый раз – включили свет. Бегло изучив тянущиеся по стенам кабели, Дима потянул меня за собой.

– Смотри. – Он показал на железную коробочку, спрятанную между вереницей проводов. Такие встречались через каждые пять-десять шагов. – Это датчики на Самосбор. Только на этажах их в стены прячут, а здесь решили не заморачиваться.

Рубильники обнаружились уже за первым поворотом. Но тусклое свечение ламп не сделало это место привлекательней, потолки бетонного лабиринта словно опустились еще ниже.

А вот полагаться на маршрут Славы было ошибкой. То ли света спичек оказалось недостаточно, то ли страх заставлял бежать не разбирая дороги, но мальчик перепутал повороты.

Мы осторожно шли по бесконечным коридорам, стараясь не создавать лишнего шума. Осматривали каждое помещение, что встречалось по пути: в пустых проемах лежала только пыль. Когда мы нашли место с разбросанными на полу огарками спичек, я почувствовал, как натягиваются тяжелые канаты внутри. Прислушался, пытаясь уловить знакомый стук.

– Проверим еще несколько и поворачиваем, – тихо сказал я. Уходить слишком далеко от лифта не хотелось.

Дима лишь крепче сжал обрез и упрямо двинулся вперед. Что ж, иногда упрямство действительно вознаграждается.

Та комната отличалась от других размерами и казалась просторней, несмотря на стройные ряды стеллажей.

– Да тут на весь блок хватит… – мы, затаив дыхание, осматривали полки, забитые блестящими консервами.

ГОСТ 5284-84/4

ГОСТ 9936-76/4

ГОСТ 2903-78/4…

Полдесятка ничего не говорящих нам обозначений и ни одной этикетки. Я с ужасом представил, сколько ходок нужно сделать, чтобы унести хотя бы половину.

– Предлагаю взять каждого вида по одной, а остальных набрать уже знакомого тушняка. – Дима гремел банками, набивая рюкзак. От предвкушения сегодняшнего пиршества наши желудки урчали в унисон.

Сложно описать чувство, переполнявшее нас в тот момент. Наверное, нечто оставленное в далеком детстве, за границей обыденной серости. Нечто настолько непривычное, из-за чего мы не сразу заметили лежащее буквально в паре метров тело.

– Сергей! – Дима увидел первым, толкнул меня.

Обглоданные кисти тонких рук, торчащие осколки ребер, разбросанные рядом ошметки кожи со слипшимися от засохшей крови пучками волос и разорванное серое платье…

От едва уловимого, чуть сладковатого смрада в голове разом потяжелело, а желудок скрутило судорогой. Я наклонился, но рвать было нечем, лишь капли мутной жидкости обожгли горло и нос, стекли по губам.

– Да как так-то? – Дима метался между стеллажами, срываясь на крик. – А? Да я же своими глазами… Мы с тобой вместе! Что за тварь могла сделать такое с ребенком?

В сердцах он ударил кулаком полку, отчего несколько консервов с грохотом упали. Не помню, чтобы видел брата настолько злым.

Когда мне удалось отдышаться, все мысли вытеснила одна: что я притащил наверх, в квартиру напротив?

– Дима, бежим… – тихо сказал я, наблюдая за растекающимся на потолке пятном.

Брат не услышал, продолжал сыпать проклятиями и пинать ногами жестянки.

– Быстро! – не смог сдержаться, сорвался на крик. – Смотри!

Коричневая слизь проступала сквозь бетон. Никогда не слышал, чтобы эта дрянь могла так прятаться. Но сейчас она стекала со стен, заливала с потолка стеллажи, покрывая консервы толстым слоем. Еще несколько секунд, и нас тоже затопит.

Мы подхватили набитые мешки и одним порывом бросились к выходу, когда ближайшая к нам лужа вскипела. Я в последний момент успел прикрыть брата. Услышал, как брызги барабанят в спину, словно из лейки о занавеску душа.

Нужно пообещать себе достать для Вовика побольше курева за химхалат, который мы так удачно забыли вернуть.

Возвращались без разговоров, не оглядываясь на пропавшие запасы. Дима смотрел под ноги, из прокушенной губы по подбородку текла кровь. Крик нагнал нас из-за поворота.

– Дядя Сергей! – Славик бежал к нам, шлепая драными сандалями. – Мы с вами хотим!

За ним молча шла… Катя?

– Что вы здесь делаете?

– А я уже не боюсь, честно-честно! А Катька предложила поиграть и мячик наш найти. Вы нам поможете? А вы нашли свои баночки? Можно мы с вами поищем? – Славик запинался, торопясь выговориться.

– Не приближайтесь, твари! Ни шагу! – Дима вскинул обрез, направляя на детей по очереди. – Что вы такое?

Мальчик замер на полуслове, оставив открытым рот. Катя… или то, что приняло ее облик, смотрело спокойно. Ждало.

– Дима, – я осторожно сделал шаг к брату. – Целься в девочку. Только в нее.

– Мы не можем знать наверняка. А вдруг они оба? Мы же не можем, Серег, да? – ствол продолжал ходить неровной дугой.

– Дима… – я хотел подобрать слова, выразить догадку, но осекся. В нос ударил запах сырого мяса.

Вряд ли остался хоть кто-нибудь, знающий, как пахнет настоящее мясо, но все почему-то сходились во мнении, что это именно он. Невозможно предсказать следующий Самосбор, случится он завтра или через несколько месяцев. Известно лишь одно: это будет всегда не вовремя.

Прежде, чем я успел договорить, свет над головой сменился огнями тревоги, а по ушам резанула сирена.

Девочка одним прыжком оказалась около Славы, толкнула его в спину, отчего мальчик сделал несколько шагов, нелепо размахивая руками в попытке удержать равновесие.

Грохот выстрела на секунду заглушил орущие динамики. К запаху мяса примешалась вонь пороха.

Смех, тот же самый, что и вчера. Я вырвал из рук остолбеневшего Димы обрез и успел выстрелить из второго ствола. Тварь рухнула у самых ног, подмяв оставленную на полу сумку с консервами.

Мы пятились, не в силах отвести взгляд от детских тел. Мальчик лежал без движения, девочка тряслась в конвульсиях. Она меняла форму, словно пластилиновая фигурка под детскими пальцами, платье втянулось в кожу, руки выросли в локтях… Я на ощупь перезарядил обрез, уронив несколько патронов, которые мы предусмотрительно поделили поровну.

– Надо бежать, – потянул Диму за руку. – Живее!

Датчики срабатывают заранее, у жителей есть от трех до пяти минут после начала тревоги, чтобы убраться с этажа или спрятаться за рабочей гермодверью. А значит, нужно бежать быстро. Я привычно вскинул запястье и выругался, не обнаружив часов.

Тяжелая сумка оттягивала плечи, откуда-то под ноги прилетел резиновый мяч. Ботинки рвали плотную дымку багрового тумана, еще одного предвестника Самосбора.

Поворот.

Второй.

Теперь я видел их, в углах и коридорах: вытянутые фигуры без одежды и лиц. Поверхность их белесых тел постоянно двигалась, словно стекая восковыми каплями, а тонкие жерди лап тянулись навстречу…

– Надо бежать…

– Серега!

– Мы не можем знать наверняка…

– Целься в девочку!

Обрывки наших фраз, наши голоса отовсюду.

Дима вырвался вперед. Он бежал налегке, так и не забрал свой рюкзак. Возникшее перед ним существо быстро менялось: обозначились плечи, шея втянулась, пластилиновое тело приняло форму человеческого, восковая кожа отделилась и позеленела, превратившись в химхалат. Лишь руки остались прежней длины, прижав брата к стене.

Я подбежал ближе и заглянул в серые глаза… Вздернутый нос, светлые волосы. неаккуратно торчащая щетина… Я выстрелил в свое лицо сразу с двух стволов.

– Нормально? – с трудом выдавил сквозь одышку.

Дима кивнул. В том месте, где его схватила тварь, на гимнастерке выступила кровь.

За следующим поворотом показалась шахта. Сколько осталось? Самосбор может появиться в любую секунду, и тогда лучше бы нас сожрали монстры подвала.

Меня ударили в спину, и я покатился вперед кубарем, вскочил, не теряя скорости, за несколько рывков влетел в кабину. Правое колено и рука отозвались болью, но в плечах полегчало. За спиной грохотали консервы – видимо, когти распороли мешок. Обрез остался лежать в багровой мгле.

На четвертом я осмелился обернуться. Но никто не карабкался за нами из темноты, фонарик осветил лишь туман, тянувшийся из кабины через люк.

– Он словно поднимается… – пробормотал я, потирая саднящее запястье. – Как твои раны?

Дима сидел рядом и ерошил волосы побелевшими руками.

– Он был нормальный. А я стрелял в него, Серег. Я убил ребенка! – Губы дрожали, мокрые от слез. – Я не хотел так… я не…

– Знаю. – Я обнял брата, прижал к себе, сколько хватило сил. Хотелось выдавить всю боль из этого тела, забрать себе. – Он был таким же, слышишь? Такой же тварью. Ты никого не убивал.

Ложь, за которую мне никогда не будет стыдно. Дима вырвался из моей хватки.

– Зачем ты так говоришь? Нет, я видел, это был мальчик, Славка, понимаешь? Это был он!

– Дима, брат…

Из шахты потянуло мясом. Над головой взревела сирена.

– Да твою ж мать!

Дима вскочил и бросился к лестнице. Прежде чем бежать за ним, я плюнул на распоротый вещмешок. Там ничего не осталось.

Самосбор может занять один этаж, а может расползтись на все пятьдесят. По одной из многочисленных догадок, так он преследует бегущих, хоть Вовчик и утверждает, что это бред. Но даже бывший ликвидатор не знает всей правды, потому-то здесь каждый и верит в удобное.

– Погоди, – я окликнул брата на шестом. Отсюда сирена слышалась слабее. – Да не лети ты так!

– Я должен сказать им сам! – бросил он через плечо.

Пришлось высказать все, что думал в тот момент об этой затее, но догнать упрямца мне удалось лишь у квартиры напротив. Мы секунду пялились на узкую полоску света из приоткрытой двери. Здесь никто не оставляет гермозатворы открытыми, тем более ночью.

Дима вошел первым.

Пропитанный кровью ковер я увидел уже из-за спины брата. Два тела с обглоданными лицами смотрели в потолок остекленевшими зрачками. Ноги сами погнали меня обратно в прихожую.

Я прислонился к стене и закрыл глаза. Так легче, когда ничего нет. Эмоции слились воедино, мягкие, словно пластилиновые твари, они меняли одну причудливую форму на другую. Всмотрелся во тьму, пытаясь различить хоть что-нибудь, но понял: осталась лишь усталость.

– Это я предложил спуститься. Дважды я. Если бы не… – донеслось из комнаты.

– А я притащил тварь сюда. – В ответ захотелось рявкнуть. – Не смей мазаться этим дерьмом в одиночку. Не мы их убили, черт бы тебя драл!

До меня дошло, что сирена уже несколько минут как слышится гораздо ближе. Будто уже с пятого. В коридоре загорелся красный свет, на долю секунды опередив мысль.

– Самосбор. Пошли отсюда, – мне пришлось вернуться в комнату и буквально силой тащить брата за собой.

– Да-да, иду, пусти.

Он вытолкнул меня на самом пороге, щелкнул замками за моей спиной.

– Что ты творишь?

– Послушай, брат, я пока сам, ладно? – его голос с трудом различался за дверью и воем сигнала. – Мне нужно все обдумать. Одному. Так будет правильно. Иди домой.

– Да что ты мелешь? Мертвецам не нужны твои извинения, кусок ты кретина! Не поступай так со мной, сука, слышишь? Дима!

Я орал и колотил в стальную обшивку без толку. Слюна из охрипшего горла смешалась с кровью на сбитых ладонях.

– Что происходит? – Поля стояла сзади, на пороге нашей квартиры. – Где Дима?

– Все нормально, – просипел я. – Хорошо, да. Дима пока побудет у соседей.

Я подошел и мягко втолкнул женщину в прихожую. Закрыл за нами дверь.

– Все остальные дома?

– Ира в ночную, Алина у подруги осталась. Подожди, но что с Димой? – тетя безуспешно пыталась поймать мой взгляд. – Что он там делает? Куда вы опять лазили?

– Так надо, – отрезал я, делая вид, что проверяю затвор.

– Ты дебил? – из комнаты вышел Вовчик. – Вот скажи, малой, ты совсем дебил – сюда это тащить?

Я дернулся, будто протез тельняшки прилетел мне под дых. Но ликвидатор говорил про мой халат, заляпанный слизью со спины.

– Живо отмываться!

Стальная клешня крепко схватила меня за шкирку, потянула за собой и бросила на дно ванной прежде, чем я успел сказать хоть слово. Когда только успел батарею поставить?

– Вова! Да подожди ты, дай нам поговорить!

– Отвали, карга старая, не до тебя!

– Сергей, скажи правду! Что произошло? Вы опять туда спускались? Зачем?

Полина осыпала вопросами, пока Вова поливал меня из душа. Ледяная вода заливала глаза и нос, бывший ликвидатор не церемонился.

– Раздевайся, – бросил он, когда напор ослаб, а трубы загудели, извещая о конце дневного лимита. – Полностью.