Ключи к Акаше

Внутренним взором осмотрел тело. Внешних повреждений не видно. Но внутри… Боль кувалдой ударила по голове и снова не впасть в беспамятство удалось с трудом. Пришло осознание, что если не подлатает организм в ближайшие несколько минут, то не выкарабкается. Сначала он заставил нервные клетки усиленно делиться. Когда новые энергосети соединили управляющий центр с органами, принялся за восстановление клеток в каждом. Сначала подремонтировал сосуды, затем сердце. Клапаны между предсердиями и желудочками пришлось отращивать заново. С лёгкими с их сложной структурой альвеол пришлось помучаться. Кислород двинулся по крови к полумёртвым тканям. Поскольку необходимо удалить как можно быстрее шлаки из организма настроил работу почек и мочевого пузыря. Но почкам потребовалось время, чтобы избавиться от трупного яда, выделившегося при разрушении нефронов. Затем полностью восстановил работу эндокринных желёз. Кровь быстро разогнала гормоны по телу, восстанавливая гомеостаз. Но клеткам не хватало энергии, и он принялся за желудок и кишечник. Лишь после того, как внутренняя среда пришла в норму, наступила очередь мышц и костей. Последними на очереди оказались глаза. Свет резанул не хуже кинжалов, даже показалось, что всё начинается сначала.

Первое, что увидел – лицо склонившегося над ним Наставника. Такое выражение бывает у учёного-отщепенца, после долгих опытов получившего оружие, которым вздумал наказать мир за неприятие его гениальности: восторг, сладость предвкушение мести и гнев.

– Я и не думал, что человек может выдержать мощь Саура, – сказал он.

– Кого? – хрипло спросил Ущербнов.

Наставник разогнулся. На лице проступили холодность и безразличие и лишь в глубине глаз остались крупицы увиденных только что чувств.

– Не важно, – бросил он. – Главное – вы прошли испытание. Возвращайтесь домой. И поспешите, таксист ждать не будет, а добраться до Семипалатинска самому вряд ли удастся.

Борис Андреевич хотел вскочить, показать какой сильный и зажмурился от яркой, как атомный взрыв, вспышки. Сердце глухо забухало, темп биения быстро набрал обороты. В ушах загрохотало, будто находишься в шахте, где рядом работает отбойный молоток. Едва восстановленный мозг сжался от новой муки. Борису Андреевичу с трудом удалось подавить новый приступ. Боль отпустила, он открыл глаза. Вокруг странная, словно облезлая, степь, голубое небо над головой без птиц и ни единой живой души. Попытка встать едва не закончилась провалом из-за сильной слабости, заставляющей снова лечь. Он бы лёг, но от голода скрутило живот. Боль заставила идти. Мышцы не слушались, и сделать первый шаг удалось с третьей попытки. Бориса Андреевича поразила надвигающаяся волнами слабость. Причина – быстрое разрушении нервных клеток. Он восстанавливал их численность, мышцы работали, тело слушалось, но через некоторое время всё повторялось. Причём разрушение касалось и других клеток. Словно какая-то сила поставила цель превратить тело в студень. Удерживаться на грани сознания удавалось с трудом, степь, земля под ногами, небо сливалось в нечто однородно-серое, зыбкое, нереальное. Он оглох, потерялось ощущение тела, но боль, как ни странно, не отпускала. Иногда проходилось продираться сквозь ставший упругим воздух. Несколько раз на пути возникали стены, о которые Борис Андреевич сильно ударялся. Попытка обойти ни к чему не приводила, и он карабкался по ним вверх. Лишь в последний раз, когда сознание вернулось, и смог нормально видеть, дошло, что за стены принимал землю. Сознание снова ухнуло в сумрак, мозг, чтобы хоть как-то уберечься от перегрузки и сохранить личность, почти полностью отключился. И когда Ущербнов снова ударился о стену, то попытался опять её обойти. Не получилось. Он полез вверх. Пальцы проваливались в камень кладки с лёгкостью, но кожа вместе с кусками мяса оставалась на поверхности. За Ущербновым потянулся длинный кровавый след.

Чьи-то пальцы схватили под руки. Пятки так больно ударились о землю, будто спрыгнул с самолёта. Колени подогнулись, он бы упал, но невидимые руки поддержали под подмышки. Сознание прояснилось. Вокруг стоят солдаты, а перед ним офицер, кажется майор: рожа красная, глаза ещё немного и вылезут из орбит от ярости, рот распахивается во всю ширь, голова дёргается, а руки делают странные движения, будто офицер неумело разбрасывает пшеницу на поле и одновременно отгоняет мух. Земля накренилась и ударила в левый бок. Показалось, что упал на жаровню. Зрение затуманилось, будто не в фокусе, а когда очнулся, понял, что лежит на траве. Вокруг валяются солдаты, но как-то странно, завалившись друг на друга, словно спят. Калаши лежат рядом. Он попытался встать, но ощутил на себе что-то тяжёлое. Голова поворачивалась половину вечности. Оказывается на нём лежат двое.

– Нашли матрац, – вяло подумал Борис Андреевич.

Выбраться из-под спящих сразу не удалось, каждое движение вызывало новый прилив обжигающей боли во всём теле и организм норовил отключиться. Через лежащих солдат перебирался словно Гималаи переползал. Подняться на ноги удалось чудом. Борис Андреевич осмотрелся. Рядом бункер, двери открыты и ни одной живой души. Недалеко от входа лежит офицер. Вроде спит, только лицо какое-то бордовое, одутловатое, такое бывает при сильном солнечном ожоге. И на губах запёкшаяся пена. Мир покачнулся, офицер словно накинулся на Ущербнова. Борис Андреевич рывком переставил ногу, равновесие восстановилось. Огляделся. На горизонте маячат ограждения из колючей проволоки и небольшое здание поста. Что-то подсказало, что ему туда. Земля под ногами словно эскалатор задвигалась, и чтобы не упасть пришлось переставлять ноги. Приступ рези в глазах вызвал обильное слезотечение, дорога расплылась в широкую полосу с едва различимыми границами, ноги цепляются друг за друга, проваливаются в несуществующие рытвины, запинаются о невидимые выступы. Шёл как пьяный, страдающий болезнью Паркинсона и поражением мозжечка одновременно. Руки и ноги дёргаются несогласованно, как у марионетки, попавшей в детские руки. Ступни то зависали над землёй, казалось, что под ними земля, а когда переносил вес тела, едва не падал, то сильно ударялись о дорогу. Боль от отбитых пяток молнией ударяла в голову.

Зрение прояснилось у поста. Солдаты не проснулись. Но радовался рано. Новый приступ раскаленной боли послал в долгий нокдаун. Как добрался до такси непонятно.

– А я заждался… – радостно встретил его таксист – Боже, что с вами? – Слова тянулись как на замедлившейся пластинке.

Он подхватил падающего Ущербнова. Борис Андреевич что-то промямлил несуразное. Таксист затащил на заднее сиденье, и пока ехали, поглядывал на бледного до серости пассажира. Ущербнов пытался понять, что с ним происходит и почему тело постоянно разрушается. Таксист поначалу наметился в больницу, но Борис Андреевич воспротивился.

– Да на вас лица нет, – говорил парень.

– На вокзал, – вяло требовал Борис Андреевич.

Таксист плюнул, но не доехал до вокзала всего пару шагов.

– Что-то мне плохо, – сказал он.

Голова ткнулась в руль, и он отключился. Борис Андреевич с трудом выбрался из автомобиля. Боль время от времени будто взрывающая организм изнутри, сделала безразличным к окружающему миру. Единственное, что интересовало – это пища и возвращение домой.

В привокзальном кафе заказал три порции бефстроганова, шашлык, десяток эклеров и запил бутылкой водки. Спиртное немного уняло боль, сознание прояснилось. После сытного обеда направился к кассам. Поезд до Барнаула ушёл, а следующий лишь в четыре часа утра. Пришлось взять билет в плацкартный вагон до Омска. Но и этого поезда ждал два часа, расположившись в одном из кресел зала ожидания. К нему справа подсела пожилая казашка. Лицо словно первый блин, посечено глубокими морщинами. Глаза едва видны, губы тонкие, больше похожи на линии. Одета в какую-то цветную хламиду отдаленно напоминающую халат. На ногах галоши. Голова прикрыта платком. Она жизнерадостно попыталась завести с Ущербновым разговор, но, почуяв исходящее от него амбре и разглядев направленные в разные стороны глаза, передумала. На Бориса Андреевича навалился сон: давали о себе знать истощение организма и выпитая водка. Но такой роскоши позволить себе не мог, потому как сон наверняка плавно перешёл бы в смерть. Пришлось бороться. Стоило векам опуститься, как Борис Андреевич титаническими усилиями, будто вместо век бетонные блоки, распахивал глаза во всю ширь. Но через некоторое время веки опустились вновь. На то, чтобы их открыть, понадобилось несколько минут. Кресло дёрнулось, что-то упало на пол. Борис Андреевич вяло повернул на звук голову. Казашка лежит на полу, лицо бордовое, губы синие, грудь едва поднимается. К ней подскочил парень лет пятнадцати. Он посмотрел на Ущербнова, что-то крикнул, но слова прозвучали как непонятный набор глухих звуков. Глаза в очередной раз закрылись. Ущербнов с трудом подавил желание уснуть. Веки, казалось, поднимаются целую вечность. Старая казашка исчезла. Борис Андреевич осмотрелся. Рядом – никого. Глаза ухватили часы. Время приблизилось к тринадцати ноль ноль. Наверняка поезд подошёл.

Он тяжело поднялся, ходить пришлось учиться снова. Как попал в вагон, не понял. Очнулся в купе, рядом стоит проводница и что-то требует. Слов опять не разобрать. Борис Андреевич протянул билет. Проводница грозно зыркнула на него, отобрала билет и пошла дальше. Он осмотрелся. В купе никого. Очертания предметов опять расплылись. В полубреду казалось, что поезд постоянно дёргается, будто какая-то сила позволяет немного проехать и затем резко останавливает. Странно только, что пейзаж за окном меняется: то вроде город, потом степь, сопки, холмы, станция. Поезд будто перемещается в пространстве рывками, словно телепортируется.

Звуки на время возвращались. В один из таких моментов увидел пробежавшего мимо человека в белом халате. Ущербнов высунулся из купе. Врач склонился над лежащей без движения проводницей. Дальше был вокзал Омска, куда поезд приехал к вечеру, снова такси, аэропорт и самолёт. Очнулся в кресле, гулко шумят турбины, рядом спит мужчина лет тридцати пяти. На лице застыла маска боли, губы почему-то синие. По прилёте в Москву его вынесли на носилках. Покрывалом прикрыли даже лицо. До Мурманска летел без соседей. Боль понемногу отступила и по прилёте в город почувствовал себя сносно. Звуки и ощущения вернулись.

Перед подъездом произошёл странный казус, мир вдруг стал черно-белым, неестественным. Стены перестали существовать. Он увидел на первом этаже скелет, возлежащий на пружинах. Скелет встал, походил по комнате, снова лёг. Слева мяукнуло. Ущербнов рефлекторно повернул голову. В темноте прошёл маленький скелетик на четырёх ногах и с хвостом. Недалеко пробежал ещё один. Борис Андреевич взглянул на руки. Вокруг костей кистей и предплечий виден бело-серый ореол. Такой же вокруг всего тела. До него дошло, что так выглядят рентгеновские снимки. Неужели у него открылся новый дар – рентгеновское зрение? Сомнений не было. Настроение улучшилось, пока поднимался по лестнице и наслаждался новой возможностью боль ушла окончательно. Единственное, что настораживало – исчезновение вместе с ней и ореола вокруг тела. Спать лёг не раздеваясь и не смотря на завывание желудка.

Проснулся от нестерпимого треска, будто кто-то через мощный усилитель включил плохо работающий приёмник. Борис Андреевич рефлекторно закрыл ладонями уши. Не помогло. Он заметался по квартире, но треска в голове меньше не стало. Кинулся на улицу. Треск преследовал, доводя до сумасшествия, мешал соображать и лишь спустя час Борис Андреевич вспомнил, что подобное с ним было. Он остановился, сосредоточился. Треск, словно почувствовав борьбу, усилил натиск, бросил все силы в атаку, но Ущербнову удалось легко усмирить, а затем и загнать в клетку бушующего зверя. Теперь он сможет покидать тюрьму только по желанию хозяина.

Наставник появился как обычно незаметно и неожиданно. Борис Андреевич ни разу не видел его таким довольным.

– Наше сотрудничество подошло к концу, – с порога начал гость. – Осталось лишь раскрыть новые способности, а дальше сами.

– Кто такой Саур? – спросил Борис Андреевич.

Наставник отмахнулся.

– Бог солнечного огня. Хотя это не совсем верное название, но отражает суть. Человек, которому покорился Саур, он же Шучи, приобретает власть над ядерным распадом и синтезом. Он может создавать или разрушать всё, что вздумается. Когда-то часть этой власти подчинилась Мидасу, правда она же его и погубила. Он мог создавать золото из любого вещества. Ваши возможности гораздо шире.

Ноги перестали держать и Борис Андреевич сел. Открывшиеся перспективы потрясли. Но тут же как ложка дёгтя в бочку с мёдом память подбросила мертвецов, что сменяли на пути следования от полигона до Мурманска.

– Почему вокруг меня погибали люди?

Глаза наставника удивленно распахнулись.

– Люди? Какие? Ах эти… Радиация. Саур попытался воспротивиться пленению и если бы не ваша способность к быстрой регенерации, он бы уничтожил и вас. Поэтому пока шла борьба от вас фонило как от взорвавшегося ядерного реактора.

Он улыбнулся. Бориса Андреевича пробил мороз, так улыбается труп: глаза мёртвые, губы раздвинуты предсмертной судорогой, омерзительно белеют зубы.

– Теперь дело за малым, – сказал Наставник.

Обучение продолжилось. Спектр способностей расширился. Прошёл еще год и в один из вечеров Наставник заявил, что обучение закончено, осталась лишь небольшая доработка.

– Мы, возможно, ещё встретимся, – сказал он. – Примите совет на будущее: способностями старайся пользоваться в полной мере, но делай это как можно незаметнее для окружающих.

– Почему? – спросил Борис Андреевич.

– Потому что в этом мире есть силы, способные вам противостоять, и к войне с ними вы не готовы. Пока. Но придёт время и сможете не обращать на них внимания. Главное – продолжайте расширять способности. Адью!

Борис Андреевич остался один. Остро ощутилось одиночество, потянуло холодом и беспросветной тоской. Наставник – единственный, кто заботился о нём – ушёл. Память, словно ожидавшая этого момента подбросила воспоминание о том, как его вышвырнули с порта и хандру как рукой сняло. Борис Андреевич улыбнулся, в глазах заметались голубые разряды, из носа ударили струи огня, воздух в комнате накалился как в жаровне.

– Время кидать камни пришло, – радостно сказал он, предвкушая потеху.

В управлении порта первым встретил охранник. Высокий, здоровенный как башенный кран, с литыми мускулами и выражением тупого высокомерия на не обезображенном интеллектом лице.

– Чё надо? – вежливо спросил он.

– Пройти, – сказал Борис Андреевич.

– А ты хто такой?

– Хозяин порта.

Охранник нагло заржал. Злость ударила Борису Андреевичу в голову и охранник вцепился в грудь пальцами.

– Что, сердечко пошаливает? – участливо спросил Борис Андреевич.

Лицо охранника посинело, губы покрылись пеной. Он рухнул на пол. Агония длилась не больше минуты. Борис Андреевич не покидал дёргающееся в предсмертных судорогах тело. Месть оказалась очень вкусным блюдом, истома разлилась по всему телу, Борис Андреевич едва не закричал от захлестнувшего тело приятного чувства. Но судороги прервались, тело замерло. Это вызвало новую волну ярости, и охранник мгновенно истлел до пепла, что не принесло Борису Андреевичу радости. Он метнулся вдоль по коридору к некогда своему кабинету. Около дверей в вальяжных позах расположились ещё два крепких, бритых парня. Борис Андреевич не удивился, признав в них двух уродов, отправивших его на больничную койку.

– Эт ещё чё за хрен с бугра? – сказал один.

Они умирали медленнее. Борис Андреевич не стал трогать сердце. Он перекрыл дорогу нервным импульсам от позвоночника к лёгким и мышцам, отвечающим за расширение грудной клетки. А чтобы они не орали, то же сделал с голосовыми связками. Парни пытались вздохнуть, но спавшиеся лёгкие не расширялись. Лица посерели, пошли синими пятнами. Ещё немного и конец. Но нет, легкие снова наполнились воздухом и парни облегченно вздохнули. Радость длилась недолго. Стоило хоть немного отдышаться, как всё повторялось и так несколько раз. Наконец Борису Андреевичу надоело с ними развлекаться, и он умертвил их окончательно. Пусть теперь патологоанатомы попробуют определить причину смерти. В приемной со стула вскочила секретарша, смазливая девчонка лет девятнадцати с отсутствием какого-либо присутствия в лице.

– Вы куда?

Хватило взгляда, чтобы она приняла исходное положение. Борис Андреевич вошёл в некогда свой кабинет. В нём ничего не изменилось, стены обиты карельской берёзой, слегка подкрашенной золотой краской. На паркете из дуба бордовый ковёр. Занавески тёмно-зелёного цвета. Герб России над креслом. Небольшой сейф в правом углу. Телевизор на тумбочке в левом. У стены широкий шкаф-купе. Большую часть комнаты занимает стол для конференций. За другим, из красного дерева, привезённому по заказу из Индонезии, расселся здоровенный детина, по умственному развитию недалеко ушедший от секретарши. Волосы коротко острижены, в глазах мечутся искорки легкого безумия. Рожа широкая, хоть блины пеки. Шеи нет, голова растёт словно из плеч. Руки такие, что хребет Белазу переломают. Одет, как и полагается культурным пацанам, в спортивный костюм ярко-красного колора.

– Ты хто? – задал стандартный вопрос детина.

– Встань с моего места, – приказал Борис Андреевич.

– Чё?

Он медленно поднялся. Борис Андреевич даже в прыжке вряд ли допрыгнул бы до его груди.

– Уступи дяде место.

– Да ты, мля, знаешь на кого наехал? – проревел детина, выходя из-за стола.

Борис Андреевич усмехнулся.

– На «петушка».

– Ах ты падла! – заорал парень и бросился на него.

Попытался броситься, да ноги отнялись. От грохота падения подпрыгнула мебель. Детина хотел выставить при падении руки, но они отказали. Так и приложился всей рожей об пол. По паркету растеклась небольшая красная лужа.

– Тебе помочь? – участливо спросил Борис Андреевич.

– Да я тебя гов… – Язык скрутило судорогой и вывернуло кончиком к глотке. Детине показалось, что ещё немного и оторвётся. От боли взвыл и забился на полу как выброшенная на берег рыба, а Борис Андреевич занял кресло руководителя. С него так хорошо видно как дёргается от боли такой могущественный и сильный секунду назад, а теперь жалкий человечек.

– Знаешь, – через некоторое время сказал он, – я не буду тебя убивать. Ты понадобишься в дальнейшем.

Боль и паралич отпустили тело. Детина некоторое время лежал на полу без движения.

– Подымайся, – приказал Борис Андреевич.

Парень встал. Лицо как снег, глаза вылезли из орбит то ли от страха, то ли от боли. Губы трясутся, руки дрожат, и, судя по присядательным движениям, ещё немного и рухнет на пол.

– Сядь! – приказал Борис Андреевич.

Парень упал на стул

– Ты хозяин порта?

Здоровяк отрицательно мотнул головой. Говорить без заикания сразу не получилось.

– Не… не… нет. Черкас… то есть Черкасов Вениамин Сергеевич. Он в городе на сходке.

– Теперь запомни, – зло сказал Борис Андреевич, – хозяин порта – я.

Здоровяк кивнул.

– Звать тебя как?

– Зёма.

Борис Андреевич усмехнулся.

– Зёма… это хорошо. Итак, Зёма, сейчас тебе надо сообщить начальнику порта, что он уволен. Ясно?

Зёма кивнул.

– Потом уберешь два трупа, что валяются рядом с приёмной. Как это сделаешь мне до фонаря. Выполняй. Да, и не забудь подмести у выхода.

Парень поспешно покинул кабинет.

Ждать пришлось недолго. Начальник порта, тот самый, что приказал вышвырнуть Ущербнова из Управления, ворвался в кабинет через полчаса. По бокам неотступно следуют два громилы головы на две выше хозяина.

– Присаживайтесь, господа, – предложил Борис Андреевич. – У нас же сейчас все господа, не товарищи.

– Ты кто такой, урод? – спросил Черкас, нагловатого вида мужчина лет тридцати пяти. Глазки заплыли от беспробудного пьянства. Под ними выпятились чёрные мешки, нижняя губа отвисла, ещё немного и слюни потекут. Второй подбородок омерзительно дёргается при каждом движении. Тело, заплывшее жиром, колышется. И всё это обряжено в дорогой малиновый костюм, оранжевую, так что глаза режет, рубашку и крикливый черный галстук с красными драконами, на деньги от которых можно купить новенький Мерседес. Бориса Андреевича он не узнал.

– Присядьте, – ласково сказал Борис Андреевич.

– Чё? – заорал Черкасс. – Да ты, мля чё, в моём кабинете ещё и распоряжаешься?

Он попытался вцепиться в ворот рубашки Ущербнова, но тело пронзила мощная судорога. Он выгнулся как солдат перед генералом и доской завалился навзничь. Телхраны даже подхватить не успели.

– Я же предлагал присесть, – мягко сказал Борис Андреевич. – Кто не присядет, тот приляжет. Извините за каламбур.

Паралич отпустил, но Черкас вместо того, чтобы последовать совету решил показать крутизну.

– Мочи его, – заорал он телхранам.

Парни тоже оказались без мозгов и метнулись к наглецу. Борис Андреевич решил насладится спектаклем. У одного качка отказала правая нога, у другого левая. Они повалились друг на друга как чурки. Но и до них дошло не с первого раза. Потянулись за стволами. Руки, ведомые чужой волей вместо того, чтобы направить пистолет на ухмыляющегося наглеца наставили оружие на пахана.

– Да вы чё, падлы, охренели? – заорал тот.

Пальцы надавили на курки. Дважды щелкнуло. Пахан дёрнулся так сильно, будто в него угодило ядро от Царь-пушки. Под ним поползла вонючая лужа.

– В следующий раз, – сказал Борис Андреевич ледяным голосом, – пистолеты выстрелят. Уж поверь мне. Поднимите его.

Телхраны быстро усадили Черкаса на стул. Сами встали по бокам. Борис Андреевич поморщился.

– Я сказал –«Поднимите», а не – «Посадите». Ладно.

Он протянул Черкасу ручку и листок бумаги.

– Пиши.

– Чё?

– Дарственную на порт.

– Да ты чё, ох…

Мышцы шеи резко напряглись, голова вывернулась подбородком в сторону и вверх. Нижняя челюсть отвисла до шеи. От дикой боли Черкасс взвыл.

– Пиши, – с угрозой в голосе сказал Борис Андреевич, – иначе для твоего вывернутого тела придётся заказывать эксклюзивный кривой гроб.

Судорога прошла и Черкас быстро заелозил ручкой по бумаге. Руки не слушались, почерк получился корявый, буквы лезли одна на другую и разобрать что написано невозможно. Борис Андреевич взглянул на каракули.

– Ты как учился в школе?

– Плохо, – тихо ответил тот.

– То-то и оно. Вот тебе ещё листок, напиши заново.

Но заново пришлось переписывать три раза. Лишь после этого новый хозяина порта удовлетворился написанным.

– Значит так, – сказал он Черкасу, – с поста начальника порта ты уволен, но если хочешь, я могу предложить пост зама. Бабки большие не обещаю, но на жизнь хватить.

– У меня есть хозяин, – ответил Черкас.

– Кто?

– Седой.

– Вот и «забей с ним стрелку» назавтра, часов на десять утра. Место пусть выберет сам. Свободен.

Черкас тяжело поднялся. На стуле остался мокрый след. Телхраны проводили хозяина до машины, а Борис Андреевич позвал секретаршу и развлекался с ней два часа, не смотря на вонь в кабинете. Он восполнял упущенное.

На следующий день присмиревший Черкас сообщил, что хозяин ждёт в доках, даже машину прислал. Борис Андреевич знал место встречи хорошо. Там можно не только человека убить и труп спрятать, но и целую армию положить и никто не найдёт. Только прежде чем выйти из офиса Борис Андреевич просканировал пространство вокруг. На крыше соседнего здания, предназначенного под снос, «проявился» человек.

– - Хотите поиграть в войнушку, детки? Ну что ж, я – за, – пробормотал Ущербнов.

О снайпере явно знали и Черкас и водитель, вышедший из машины, чтобы увидеть, как накажут наглеца. Борис Андреевич ступил на порог, театрально потянулся, постоял, давая возможность стрелку прицелиться. Снайпер спустил курок, но выстрела не последовало. Он быстро передёрнул затвор, прицел уставился на голову. Щелчок и снова осечка. Он ещё раз передёрнул затвор, но нажать на курок не успел. Руки и ноги вдруг перестали подчиняться. Винторез с грохотом упала под ноги. Пальцы вцепились в парапет. Он медленно как сомнамбула встал на край крыши.

Братки с удивлением смотрели, как их товарищ «рыбкой» нырнул на бетон. Череп лопнул как перезревшая хурма. Мозги брызнули в разные стороны, серыми кляксами поползли вниз по стене, растеклись по бетону. Но вид безголового трупа вызвал в душе Бориса Андреевича чувство глубокого удовлетворения, какого-то катарсиса. Водитель долго не мог открыть ему дверцу, руки затряслись как с перепоя. Так же долго не мог попасть ключами в замок зажигания.

– Что возишься? – спросил Борис Андреевич.

Водила побледнел, занервничал сильнее, связка ключей загремела громче, раздался тихий скулеж. Наконец машина завелась и резко рванула с места. За ними поехал и Черкас.

Несколько раз водитель бросал взгляд в зеркало на сидящего позади пассажира.

– На дорогу смотри, – морозным тоном сказал Борис Андреевич.

У водителя даже вены на шее побелели, и на всём пути следования он ни разу не посмотрел в зеркало заднего обзора.

В доках встретил пожилой человек, лет пятидесяти с охраной на трёх джипах. Одет со вкусом в тёмно-серый костюм в узкую полоску, чёрные туфли и темно-синюю шёлковую рубашку. В такой же, как и рубашка, галстук вдета золотая иголка с небольшим, если судить по блеску, алмазом. Голова седая, прикрыта чёрной широкополой шляпой. Одного взгляда на лицо хватило чтобы понять – он и есть мозговой центр. В глазах, водянисто-серых, выцветших от возраста, просматривается недюжинный ум, опыт и угроза. Он и вида не подал, когда из джипа вышел живой труп. У остальных «варежка» распахнулась до земли. Видимо промахов у стрелка не было.

– Давайте перёйдём сразу к делу, – сказал Борис Андреевич. – Порт принадлежит мне, и никто на этот торт не смеет пасть раскрывать.

– Ты хоть представляешь, с кем говоришь? – спросил пожилой.

– Естественно. А вот ты, – он сделал упор на местоимение «Ты», – не представляешь.

– Валите его, – сказал Седой и пошёл к машинам.

Братки неспешно достали волыны. Борис Андреевич улыбнулся. Из-под машин вынырнули огненные пузыри. Поток пламени разодрал автомобили на части. Взрывная волна ударила мощно, страшно. Братки даже вскрикнуть не успели, как оказались раскиданы по частям не менее чем в двадцати метрах от автомобилей. Невредимыми остались Борис Андреевич, джип, на котором привезли и машина Черкаса.

Седого отбросило к ногам Бориса Андреевича. Взрывная волна выбила глаз, разлетевшиеся стекла и куски кузова содрали с правой стороны лица кожу и понаделали множество ран в теле.

– Ну и кто кого завалил? – спросил его Ущербнов.

Седой уцелевшим глазом с изумлением уставился на тщедушного человечка. Борис Андреевич моргнул, и сердце Седого перестало биться. Ущербнов повернулся к ошеломленному Черкасу и его браткам. Те аж отступили в ужасе.

– Ну вот, Черкасс, теперь твой хозяин я. Возвращаемся в офис.

Дела пошли в гору. Правда несколько раз машину пытались подорвать, нанимали снайперов, из гранатомёта даже стреляли, но все попытки оказались безрезультатными. Но… Как-то решил отобедать в недавно приобретённом ресторане. Меню состояло из лучших блюд: омаров, устриц в винном соусе, салата из кальмаров и жаренной в кляре форели. К блюдам подавалось красное вино тысяча девятьсот четырнадцатого года, невероятно редкое и дорогое по причине начала первой мировой и упадка сельского хозяйства во многих странах Западной Европы. Несочетаемость яств не вызвала у Бориса Андреевича никаких отрицательных ощущений, он наслаждался вкусом. К вечеру в желудке появилось жжение, постепенно переросшее в режущую боль. Закружилась голова, сознание «поплыло», дышать с каждой минутой становилось труднее, руки и ноги перестали подчиняться. Ущербнов не сразу догадался, что причина в медленно действующем яде, а когда дошло жизнь приблизилась к опасной черте. Яд поразил большую часть клеток организма и Борису Андреевичу пришлось в который раз бороться со смертью. Он прервал поток нервных импульсов к умирающим клеткам, выжег их, чем предотвратил распространение яда по телу, но пораженных клеток оказалось слишком много. Особенно сильно пострадали мозг, почки и печень. От последней остался жалкий кусок живой ткани. Сознание несколько раз намеревалось помутиться, но чудовищным усилием воли удавалось удерживаться на краю беспамятства. Постепенно количество клеток восстановилось. Затем пришлось выпить не один литр воды, чтобы удалить продукты распада через восстановленные почки. После этого их пришлось реанимировать снова. На всю процедуру ушла ночь.

В ресторан ворвался как взбешенный носорог. Клевреты отловили всех сотрудников. Естественно никто не признался в содеянном, но Борису Андреевичу не составило труда узнать, кто причастен к отравлению. Им оказался управляющий. Уже в начале допроса Борис Андреевич увидел, как от мозга к надпочечникам хлынула волна электрических импульсов. Из надпочечников в сосуды устремился адреналин, сердце забилось часто-часто. Кожа покрылась едва заметной испариной. Лёгкие заработали мощно, будто управляющий прибежал в Мурманск из Лондона. Тело в инфракрасном диапазоне приобрело ярко-оранжевый оттенок. Даже пальцы рук покраснели. Борис Андреевич не стал умерщвлять управляющего в ресторане. Сначала, отпустив остальных, узнал заказчика, а затем вызвал скорую помощь. Управляющий упал ему в ноги, просил простить.

– Ты меня убил, – сказал Ущербнов, – а мертвецам жалость неизвестна.

Приехавшие медики констатировали смерть от внезапной остановки сердца. Причина осталась неясна. После этого Борис Андреевич нашёл заказчика по кличке Сява. Этот моральный урод, прославившийся оставленной за собой горой трупов из конкурентов, тоже умер от сердечного приступа, прямо во время «светской беседы» с девочкой по вызову. Смерть наступила не сразу, а после получасовой агонии. Борис Андреевич решил немного позабавиться. Его информаторы сообщили, что Сява на даче. Ущербнов подъехал к месту действия, в то время как хозяин огромного особняка приступил к наиболее важной части «разговора». Сердце Сявы словно взорвалось. Он заорал во всё горло. Девушка поначалу подумала, что от страсти. Клиент свалился на пол, лицо на глазах посинело, а на губах появилась пена. Сява схватился за грудь, от ногтей на коже остались длинные кровавые полосы. Он словно хотел добраться до источника боли и орал как резанный. До девушки дошло, что реакция пацана нестандартная и на радостную не тянет. Она приняла правильное решение, и к воплю Сявы прибавился ещё один. Вбежали телхраны. Они тупо пялились на дёргающегося на полу хозяина и закутавшуюся в одеяло вопящую шлюху. Первые биты информации минут через пять преодолели витиеватый серпантин до мозга и телхраны вызвали «Скорую». Боль внезапно отпустила. Сява поднялся, рот открылся.