Ключи к Акаше

Аэропорт встретил толпами провожающих, встречающих и отъезжающих. Накануне трое суток стоял молочный туман, поэтому в зале ожидания царит предреволюционная обстановка. Разозленные до предела долгим ожиданием люди «взрывались» от малейшей мелочи. Протиснуться к кассам удалось не сразу. Сумки, баулы, пакеты, чемоданы и сидящие на них утомленные пассажиры образовали почти непреодолимое препятствие. Борис Андреевич несколько раз падал, то зацепившись за ручки сумки, то от неожиданно подставленной подножки. Извинялся. На него всё равно орали, поносили на чём свет стоит. Один здоровяк, заросший по самые брови волосами, в огромной песцовой шляпе и шубе схватил за грудки.

– Ты чё, козёл, ослеп? – заорал он Борису Андреевичу в лицо. Судя по перегару и окосевшим глазам, мужик использовал часы ожидания самолёта с пользой и оттянулся на всю катушку. Но напряжение полностью снять не смогло даже спиртное, требовалась разрядка.

– В кассу, – пискнул Борис Андреевич.

– Так я тебе помогу, – заявил мужик.

Борис Андреевич почувствовал, как ноги отрываются от земли. На полёт ушло не больше секунды. Грохот падения перекрыл даже невнятные, но громкие вопли диспетчера из репродуктора. В багаже, на который упал Борис Андреевич, хрустнуло. Кто-то схватил за шиворот. От удара в лицо Ущербнов завалился на спину. Хруст повторился. За ним последовал мат. Крепкие пальцы вцепились в воротник дубленки. В живот словно дубиной ударили. Борис Андреев скрючился, в глазах потемнело. Ему добавили сверху по шее, а затем коленом в нос. Темнота в глазах сменилась бордовостью.

– Менты, – сказал кто-то громко.

Его оставили в покое. Зрение постепенно вернулось. Он увидел рядом двух милиционеров. Один, сержант, маленький, плюгавенький, но с гонором. Второй, в чине ефрейтора, повыше, шире в плечах и с лицом больше похожим на наковальню.

– Документы, – потребовал сержант.

– Всё нормально, – сказал Борис Андреевич, утирая ручьём текущую из носа кровь.

– Гражданин, у тебя чё, с ушами проблемы? Я, кажется, ясно выразился, предъяви документы.

Борис Андреевич вытащил паспорт. Сержант выхватил документ из рук.

– Так-с, что тут у нас? Ага, Ущербнов Борис Андреевич. Надо же, – сказал он напарнику, – как фамилия соответствует владельцу. – Он спрятал паспорт в нагрудный карман. – Тебе придётся пройти с нами.

– Куда? – тупо спросил Борис Андреевич.

– Куда надо, – сказал ефрейтор.

– За что? – спросил Борис Андреевич.

– За драку в общественном месте, – пояснил сержант и повернулся к напарнику. – Ты видел, как он дрался?

Ефрейтор кивнул.

– Вот. А за это полагается пять суток ареста.

Он схватил Бориса Андреевича за рукав.

– Не пойду. – Воспротивился тот.

– Чё? – наигранно возмутился сержант. – Сопротивление сотрудникам правоохранительных органов? Посидишь ещё десять суток, а мы пока пробьём по базе, может ты в розыске.

Как Борис Андреевич не сопротивлялся, слуги закона оказались сильнее. Ему профессионально завернули руки за спину и поволокли из зала. Борис Андреевич клялся и божился, что ни при чём, что это его избили, что он законопослушный гражданин, но милиционеры только гадко хихикали, да дёргали руки вверх, отчего вскрикивал и шипел от боли. Это еще больше раззадоривало двух молодых ублюдков. Его завели в отделение милиции при аэропорте: маленькой комнатке со столом, стулом, лавкой и небольшой камерой. За столом над бумагами склонился молодой, прыщавый лейтенант, с неприятными серо-водянистыми глазами. Судя по выражению лица, чтение воспринимается как пытка. При виде товарищей и задержанного он нехорошо оживился.

– Что на этот раз?

– Драка в общественном месте и сопротивление при задержании, – сказал сержант.

– Товарищ лейтенант, я… – хотел сказать Борис Андреевич, но неожиданный удар в живот прервал обращение.

– Господин лейтенант, – поправил сержант.

Борис Андреевич пробормотал проклятие.

– Ух ты, – сказал лейтенант, – оскорбление сотрудников милиции при исполнении.

Второй удар в живот заставил Бориса Андреевича снова согнуться. Его бросили на пол как тряпку. Он попытался защититься, подтянул ноги. Но носок ботинка вонзился в спину около левой почки. Тело от боли выгнулось дугой, но новый страшный удар в солнечное сплетение заставил скрючиться снова. Боль на несколько минут словно отключила зрение и мозг, он полностью потерял контроль над телом. Дальше всё было как в бреду или сне. Слышался смех троицы, издевательские выражения. Кажется, на него плевали. Умелые пальцы обследовали одежду, вывернули карманы наизнанку.

– Хм, – ударил по ушам голос лейтенанта, – сегодня неплохой улов. Ладно, вытащите его из отделения, но так, чтобы никто не видел.

– Обижаешь, Серёга, не в первый раз, – ответил ефрейтор.

Последний удар отправил сознание Бориса Андреевича в темноту.

Очнулся от холода. Веки поднялись с трудом. Лежит на улице, в каком-то закоулке. Тело болит так, будто грузовик проехал.

– Паспорт, – мелькнула мысль.

Рука послушалась неохотно, малейшее движение отзывалось болью, эхом бившей, казалось, по всему телу. Воры в милицейской одежде отобрали лишь деньги. Пока искал паспорт, каждое прикосновение правой кисти к одежде отзывалось новым приступом боли. Борис Андреевич осмотрел конечность. Кожа на костяшках содрана до костей. Увиденное усилило боль, и Борис Андреевич заплакал навзрыд. Он проклинал родителей за то, что родили и заставили страдать, мир, за жестокое отношение и бога, оставившего с младенчества и никогда не приходившего на помощь. Он кричал, брызгал слюной, утирая рукавом дублёнки потоки, льющиеся из глаз и носа.

Осознание, что делать дальше резко прервало поток изрыгаемых проклятий.

– Вы за это ответите! – зло пообещал он. – Все! Все! Все!

Он вытащил из потайного кармана оставшиеся деньги и ринулся к аэропорту. В зал вошёл совершенно другой человек. Нагло протолкавшись к кассе, он бросил полусонной, занятой маникюром кассирше паспорт.

– На ближайший до Москвы.

– Билетов нет, – сказала кассир безразлично.

Борис Андреевич почувствовал нарастающую ярость.

– На меня забронировали один.

– Как фамилия. – Продолжала своё дело кассир.

– В паспорте указано.

– А чё, так трудно сказать? – спросила кассир.

– А чё, так трудно посмотреть? – рявкнул Борис Андреевич. – Слышь, коза, маникюром будешь заниматься дома. А сейчас раскрой шнифты(жарг. – глаза) пошире, да поработай граблями по клаве. Иначе если я на самолёт опоздаю, твоей милой заднице несдобровать.

– Да что вы себе… – хотела сказать кассир, но увидела избитое, перекошенное яростью лицо.

Она быстро раскрыла паспорт, пальчики запорхали над клавиатурой. Левая щека задёргалась. Она робко посмотрела на Бориса Андреевича.

– Да, действительно, на ваше имя есть билет. С вас десять тысяч рублей.

Борис Андреевич вытащил из скрытого кармана нужную сумму.

– На самолёт уже производится посадка. Счастливого пути.

Борис Андреевич выхватил из рук кассира паспорт с вложенным билетом. Никто из расталкиваемых пассажиров не посмел и вякнуть. Досмотр прошёл быстро. По траппу поднялся в числе последних. Соседка по месту попалась говорливая, бабка лет восьмидесяти. Она сразу начала болтовню о своих детях, внуках и правнуках, перемежая рассказ интереснейшими событиями сразу из трёх сериалов, недавно появившихся на Российском телевидение и с радостью принятых не только пожилой частью страны, но и остальными возрастными группами. Борис Андреевич не слушал. Всё естество клокотало от гнева. Ещё не знал как, но в том, что отомстит всему миру, не сомневался. Осталось выбрать наиболее болезненные способы. Фантазия рисовала одну картину за другой, от которой у нормального человека началась бы непрекращающаяся рвота, и он умер бы от голода, потому что даже смотреть на пищу не смог бы, но Бориса Андреевича это только распалило. Даже инквизиторы прошлого не в состоянии были представить столь изощренные пытки, показавшиеся Борису Андреевичу слишком мягкими и малоболезненными. Надо придумать что-нибудь подейственнее.

– Чего желаете? – пробился сквозь бушующий ураган кровавых грёз голос стюардессы.

Он бросил на девушку яростный взгляд. Она отшатнулась.

– Ничего не надо.

Девушка, белая как первый снег, покатила тележку дальше. В голосе, когда предлагала что-то другим пассажирам, слышалась дрожь.

– а Хуан-Мануэль и спрашивает Амаранту… – упивалась рассказом старушка.

Борис Андреевич перевёл на неё взгляд, но бабулька не видела горящих, направленных на неё углей.

– …мол, как же ты сына потеряла? А Амаранта, вся в слезах и отвечает…

– Заткнись, – грубо сказал Борис Андреевич.

Старушка в недоумении уставилась на него.

– Как вы разговариваете, молодой человек?

– Заткнись или я тебя удавлю, – сквозь зубы прошипел Борис Андреевич.

Бабулька обидчиво отвернулась, а Борис Андреевич снова нырнул в грёзы о будущей мести.

Незаметно пролетели полтора часа. Время приблизилось к полуночи. Из размышлений вывел голос командира экипажа, попросившего пристегнуть ремни. Борис Андреевич яростно выполнил команду. Появилось дикое желание убить не только обидчиков, но и всех членов экипажа, а с ними и пассажиров. Сдерживаться удавалось с трудом, особенно когда на траппе наступили на пятку, да ещё хорошенько обматерили за то, что едва переставляет копыта.

– Не сейчас, – прошептал одними губами Борис Андреевич, – позже.

Он лишь сильнее стиснул зубы и устремился к автобусу. Таможенники подозрительно посмотрели на человека, у которого даже небольшой сумки не оказалось, а рожа явно воровская и побит не зря. Народу в аэропорт понабилось больше чем в Мурманске, но из-за большего размера здания сидячих мест хватило всем. Хотя и тут не обошлось без ругани, недовольных криков и множества сумок, поставленных в проходе между рядами сидений. Борису Андреевичу не было никакого дела до этого. Прорвавшись к кассам, он потребовал билет. Кассир, женщина лет тридцати восьми, долго пялилась на распухшее за полтора часа полёта, с чёрными кругами вокруг глаз, лицо пассажира и пыталась найти хоть какие-то черты сходства с фотографией в паспорте.

– Живее! – рявкнул Борис Андреевич.

Кассир опасливо покосилась на него, но ничего не сказала. И на это раз билет оказался заказан на его имя. Кассир вложила его в паспорт и сонно пожелала счастливого пути. Борис Андреевич не удосужился ответить. До посадки было два часа. Ущербнов, не зная, чем заняться, заходил взад-вперёд по аэропорту. Каждая минута текла так долго, словно время решило поиздеваться над ним. Ущербнов почувствовал, что ещё немного и закипит. Очень захотелось найти виноватого, руки нервно задёргались. Пришлось засунуть поглубже в карманы. Пальцы правой наткнулись на жесткий край карточки, и Ущербнов вспомнил требование гостя. Взгляд пробежался по непонятным словам, попробовал прочитать. Сбился. Ещё раз. Результат оказался тем же.

– Язык сломать можно, – подумал Борис Андреевич. Оставшееся время он потратил, пытаясь хотя бы прочитать слова без запинки. Это не удавалось долго, что вызвало взрыв ярости. Если бы не время улетать, наверняка убил бы кого-нибудь.

В Саратов летел без соседей. Пассажиры уснули, к Борису Андреевичу сон не шёл, и он полностью погрузился в заучивание слов. Но мешали мысли о блюде, всегда подаваемом холодным. Очень хотелось, чтобы оно было горячим, раскаленным, обжигающим и сейчас.

Ровно в три ночи шасси самолёта коснулись земли. Заспанные пассажиры медленно покидали самолёт, и только один из них выглядел бодрым, резким в движениях и какими-то нервными. На него наверняка обратили бы внимание соответствующие службы аэропорта, если бы в это время не изволили почивать. Таможенный контроль Ущербнов прошёл без проблем. Люди в пагонах даже не обратили внимания на лицо и несколько испачканную одежду. Аэропорт поразил пустотой и неухоженностью. Распад Советского Союза подействовал на экономику страны в целом и на отдельные её регионы плачевно. Но если аэропорты Москвы, Питера и других крупных богатых городов позволяли внедрение каких-то новшеств, то аэропорты провинций, даже обеспеченных различными природными ресурсами, не могли себе нанять даже уборщиков. В результате больше походили на захламленные кладовки и гостиницы для бомжей, коих к тому времени появилось достаточно много. Обрывки газет, этикетки от мороженного и батончиков, обещающих райское наслаждение, замасленная бумага от беляшей и чебуреков, картонные коробки, густо посыпанные шелухой от семечек и окропленные плевками зелёного цвета, валяются чуть ли не по всей территории. Борис Андреевич, поглощенный мыслями о цели и повторяя заученные слова, беспорядка не заметил.

До приезда первого автобуса осталось всего три часа, но Борис Андреевич ждать не стал и решил доехать до места назначения на такси. Работник руля и монтировки, сонный, но наглый, запросил сумму, на которую можно целый год кататься на самолёте от Калининграда до Владивостока, пояснив, что Астаховка находится в другой области, а стало быть и тариф более высокий. В другой жизни Борис Андреевич не стал бы торговаться, а просто повернулся и ушёл. Но постоянные унижения и удары судьбы сделали его совсем другим человеком: целеустремлённым, решительным, хватким, готовым бороться за место под солнцем и заплатить за это любую цену. Торговался не меньше получаса и не столько потому, что денег не хватило бы даже отъёхать от Саратова, а потому что у водилы рожа больно наглая. Цену удалось уменьшить в три раза, но нужной суммы в наличие не было. Борис Андреевич, горящий от нетерпения, решился положиться на удачу. Водила хмыкнул, но про то, есть у пассажира такая сумма или нет, не спросил. Они быстро пересекли спящий город, по парому перебрались на другой конец Волги к Энгельсу. Дальний свет выхватывал из темноты огромные участки степи с длинными широкими лесопосадками. Навстречу побежали названия неизвестных городов, сёл и деревень: Приволжский, Приволжское, Воскресенка, Ровное… Борис Андреевич дёрнулся, когда свет фар озарил указатель очередного населенного пункта – Иловатка. Машина свернула на сельскую, разбитую тракторами, дорогу. Таксист поначалу лишь ворчал, а затем в полный голос начал ругаться и проклинать сначала дураков, так и не проложивших дорогу к деревне, а затем и пассажира, выбравшего столь удалённый от основной трассы населенный пункт. Борис Андреевич терпел, понимая, что сейчас главное не ответ засаленному и пропахшемуся бензином барану. Он ответит. Позже.

Промелькнул новый указатель, с облупленной краской и едва разборчивым названием – Астаховка. Машина нырнула носом в очередную яму, и водила ударил по тормозам.

– Дальше не повезу или плата возрастёт вдвое, – поставил условие он.

– Цена была оговорена, – сказал, сатанея, Борис Андреевич.

– И чё, – невозмутимо заметил таксист, – там оговорили, тут разговорили. Я же не знал, какая здесь дорога. Так чё, будешь платить или ножками дальше пойдёшь?

– Я заплачу, – медленно ответил пассажир, едва сдерживая себя от желания вцепиться водиле в глотку.

– Вот и ладушки. Только сначала гони половину суммы.

Борис Андреевич, не задумываясь, отдал всё, что было.

– Э, гуманоид, – недовольно сказал таксист, – ты кого хочешь надуть?

– Доедем до места, получишь остальное, – твердо сказал Борис Андреевич.

– Ну и жлобы нынче пошли, – включая зажигание и дергая за рычаг, сказал шофёр, – из-за червонца удавятся.

Машина тронулась с места. Таксист продолжал бурчать, понося весь свет в общем, и таких пассажиров в частности, и Борису Андреевичу стоило немалого труда сдерживать порыв души. Он сцепил пальцы с такой силой, что показалось, будто ладони под пресс попали.

– Не время, – уговаривал он себя. – Потерпи.

Водитель продолжал бурчать и шёпота пассажира не слышал. Наконец из темноты вынырнул первый дом. Деревенька оказалась захудалой, словно не успела оправится от недавно закончившейся долгой войны. Здания словно пробил радикулит, они скривились на бок, крыши, у тех домов, у которых остались, немного съехали, окна словно глаза, перекошенные горем, уставились на путешественника, отчего создалось впечатление, будто ещё немного и услышишь плач. Дворы заросли какой-то высокой травой, вроде полыни, высохшей и образовавшей неприглядный частокол. Заборы не падают только благодаря подпирающим кольям. Петли проржавели настолько, что калитки перекособочились. Столбы тоже подпёрты, как и заборы. Одинокая собака неуверенно подала голос, но родственная душа не отозвалась и она замолчала.

– Приехали, – сказал таксист.

– Нет, – заявил Борис Андреевич, – мне нужно к Чертову Логу.

Шофёр обернулся. В полумраке блеснули широко раскрытые от страха глаза.

– Рехнулся? Ты хоть знаешь, что это за место? Про него много дурных слухов ходит. Я не верил, пока вот так же в конце осени не произошёл один случай. Пастух с подпаском перегоняли стадо. Пастух решил прикорнуть на небольшой охапке сена. Подпасок вернулся, а он лежит на земле, как будто заснул, только мёртвый.

Водитель замолчал, будто всё сказал.

– И что произошло? – спросил Борис Андреевич.

– Что произошло? – заорал водитель так, будто пассажир находится на другом конце деревни. – Так сгорел почти дотла. Сначала грешили на самого пастуха, мол решил согреться, поджёг сено и брякнулся по пьянке в костёр. Да вот только заморочка вышла: сено оказалось не тронуто огнём. Так же целыми оказались фуфайка и сапоги. Нижнее бельё немного пострадало, но сильнее всего досталось позвоночнику и внутренним органам, а кожа лишь обуглилась и почернела. И подпасок даже крика не слышал. Ученые определили, что смерть наступила мгновенно в результате этого… как его… самовозгорания, о! Так что дальше не поеду.

– Тогда и денег не получишь, – твердо сказал Борис Андреевич.

Таксист немного погундел, пожаловался на тяжёлую жизнь, но пассажир упрямо отказался платить. Пришлось ехать. Деревенька закончилась так же внезапно, как и началась. Машина раскачивалась на ухабах, пришлось вцепиться в поручень. Благо, что осень выдалась сухой, а то наверняка дорогу размыло бы так, что не проехать и на танке.

– Всё, – упрямо заявил таксист, – дальше не поеду. Выходи.

Борис Андреевич хлопнул дверью машины, прошёл несколько шагов вперед.

– Э, а заплатить? – крикнул водитель.

– Вернусь и получишь втрое больше.

– Вернётся он, – буркнул водитель, – а если нет.

– Деньги в правом внутреннем кармане дублёнки. Сам возьмешь, если что. Куда идти?

Водитель немного поворчал, но алчность подавила страх.

– Видишь лесополосу? – сказал он. – Она как раз и ведёт к Логу.

Борис Андреевич всмотрелся в едва рассеиваемую начинающимся рассветом темноту. На горизонте видна тонкая полоска деревьев, занавесом отделяющая друг от друга поля. Идти пришлось минут двадцать. В темноте несколько раз спотыкался о колдобины, рытвины и лежащие на земле ветки. Но как не размахивал руками, всё равно пару раз упал. Проклиная мир и себя за то, что не догадался прихватить фонарь, поднимался и упрямо шёл дальше. Поверхность под ногами пошла вниз, в груди предупреждающе кольнуло.

– Быстро добрались.

Борис Андреевич вздрогнул от неожиданности, обернулся.

– Извините, что напугал, – сказал незнакомец. – Дорога, смотрю, была нелёгкой.

– Что дальше? – раздраженно спросил Борис Андреевич.

– Дальше… медальон, надеюсь, не потеряли?

Бориса Андреевича цапнул себя за грудь. Обдало холодом, будто окунулся в прорубь с головой. Кругляш исчез. Менты забрали не только деньги. В свете сумерек блеснули зубы незваного гостя, он улыбнулся. Бормоча про себя проклятия, Борис Андреевич зашарил по телу. Что-то ударило по ботинку. Ущербнов зашарил по земле. Пальцы наткнулись на гладкую поверхность. Наверное нитка оборвалась, благо хоть сейчас выпал.

– Наденьте под майку, – попросил незнакомец.

Борис Андреевич завязал верёвку и надел медальон. Грудь немного ожгло, по телу разнеслось приятное тепло.

– Вы на финишной прямой, – сказал незнакомец. – Осталось спуститься в овраг и произнести слова. Но если ошибётесь хотя бы на один звук, следующего дня не увидите.

Отступать не хотелось. Ущербнов повторил про себя фразу. Вроде всё помнит, но каждый шаг к цели словно лишал части уверенности, и на последний казалось, что не помнит толком ни одного слова. Послышался угрожающий шёпот. Так предупреждает о появлении далёкий пожар.

– Слова, – закричал незнакомец, – скорее!

Ущербнов выкрикнул тарабарщину. Показалось, что под ногами раскалилась сковородка. Борис Андреевич попытался сойти с места, но ноги не послушались. Огненная боль стремительно поднялась от пяток до пояса. Борис Андреевич взвыл. Невидимое пламя вцепилось раскаленными зубами во внутренности. Сердце забилось так часто и сильно, что пульсация ощутилась во всём теле. Омерзительно завоняло палёным. Боль достигла головы. Показалось, ещё немного и потеряет сознание. В глазах полыхнуло, раздался тихий женский крик, и всё закончилось. Только с миром что-то произошло. Он погрузился в разные оттенки фиолетового цвета и лишь на востоке – алый. Борис Андреевич посмотрел на руки и едва не вскрикнул от неожиданности. Они оказались разноцветными: гамма варьирует от оранжевого до синего. Осмотр тела дал такой же результат. Борис Андреевич посмотрел назад. На темно-фиолетовой, почти чёрной земле мерцают едва заметные бледно-синие следы. Он моргнул и мир вернул обычную цветность. Стоило захотеть видеть снова в других спектрах и необычная способность возвращалась.

– Как ощущения? – раздалось позади.

Борис Андреевич резко развернулся, но незнакомца не разглядел. Это удалось лишь, когда вернул обычное зрение.

– Что это со мной? – спросил Борис Андреевич.

– Теперь Вы можете по желанию менять качество зрения и видеть в инфракрасном или ультрафиолетовом диапазонах.

Борис Андреевич почувствовал сильное разочарование. Стоило тащится за тысячу километров, чтобы научится такой ерунде.

– Что это даёт?

– Во-первых, такое зрение позволит обнаружить любой посторонний даже очень хорошо скрытый одеждой предмет, – пояснил Помощник. – А во-вторых – это начало. – Он вытащил из кармана коробок спичек. Вспыхнул маленький огонёк. – Всмотритесь в пламя.

Борис Андреевич с неудовольствием выполнил просьбу. Поначалу пламя выглядело как пламя, но, спустя секунд пять, расслоилось на отдельные язычки, скручивающиеся, переплетающиеся друг с другом, образующие нечто похожее на ствол крохотного дерева. Затем форма изменилась, в огне наметились явные очертания женского тела в полупрозрачном платье. Девушка двигается словно в танце, тончайшая ткань крутится вокруг тела, вздымается, опадает, подчеркивая достоинства тонкой в поясе фигуры. Единственное, чего не хватает девушке до полной схожести с человеком – ног, которые от бедер резко сужаются и словно втягиваются в спичку. Послышался тонкий радостный смех.

– Замечательно, – громко сказал незнакомец.

Борис Андреевич дёрнулся от неожиданности, но прекрасное видение, как ожидал, не пропало.

– А теперь, возьмите её в руки.

Борис Андреевич коснулся пламени пальцем. Огонёк послушно перепрыгнул на кожу. Боли не почувствовал. Тогда Борис Андреевич заставил огонёк расширить границы. Пламя быстро расползлось по пальцам, захватило всю кисть и попыталось вгрызться в рукав дубленки, но он не позволил. Пальцы сжались в кулак, и огонек словно впитался кожей. Борис Андреевич захотел, чтобы он появился вновь, и пламя ярко запылало на ладони. В такое чудо не верилось.

– Вот и замечательно, – прервал любование незнакомец. – Возвращаётесь домой. Я не прощаюсь, ещё увидимся. Да и самое главное – не афишируйте свои умения. Это чревато.

Занятый любованием горящей кисти Борис Андреевич не заметил, как незнакомец исчез.

– О, Господи! – раздался знакомый голос. – Чур, меня, чур.

Таксист задёргался на краю оврага, осеняя себя крестным знамением, как старушка в церкви, пытающаяся отмолить грехи родственников до двадцатого колена. Борис Андреевич медленно пошёл к нему. Мужик попытался убежать, но поскользнулся на мокрой траве. Пока, дёргаясь как в припадке, пытался встать, Борис Андреевич быстро поднялся на край оврага. Свет от горящей руки выхватил из темноты перекошенное ужасом лицо таксиста. Борис Андреевич схватил его за горло, за мгновение до этого резко уменьшив силу огня в ладони. Таксист заверещал от боли как попавший в капкан заяц. Впервые в жизни Борис Андреевич испытал чувство абсолютной власти, и это оказалось очень приятно.

– Отвезешь меня обратно в Саратов, – приказал он.

Таксист истово закивал. Пока шли к машине, неоднократно оборачивался. В глазах ужас и покорность. Но Ущербнов ошибся насчёт абсолютной власти. Когда до машины оставалось метров пятьдесят, мужик неожиданно бросился бежать. Даже желая, Борис Андреевич не смог бы догнать. Таксист впрыгнул в машину. Зажигание сработало прекрасно. Но стоило машине завестись, как зрение Бориса Андреевича словно провалилось в темноту капота, и он увидел короткие всполохи огня. Машина рванула с места и тут же остановилась. Мотор заглох. Перемежая мат молитвами, таксист пытался завести машину. Зажигание вроде срабатывало, мотор взрёвывал и тут же глох. Борис Андреевич не позволил пламени взрывать пары бензина в двигателе. Таксист с ужасом смотрел, как маленький тщедушный человек с полыхающими оранжевым огнём глазами спокойно садится за заднее сиденье. Новая попытка бегства вызвала мучительную, ноги словно в кипяток сунули, боль. Таксист заорал во всё горло, но тихий голос сзади заставил закрыть рот.

– Ещё раз подобное повторится, и твой обгоревший труп даже по стоматологической карте не опознают. Понял?

Таксист закивал, и боль отпустила.

– В Саратов.

Машина завелась с первого раза.

Саратов медленно просыпался. Люди, запахиваясь в пальто, куртки, кто-то даже в шубы, от утреннего холода спешили на работу. Но большая часть горожан ещё не покинула квартир. Кое-где встречались дворники, сонно двигающие мётлами или собирающие мусор с газонов. Аэропорт встретил так же сонно и неприветливо, как встречает человека давно заброшенный дом. Слышится рёв турбин.

– Деньги гони, – сказал Борис Андреевич.

Таксист беспрекословно вытащил сумму, отданную ему Ущербновым.

– Все. И не вздумай надуть.

Таксист скривился, закряхтел и полез по карманам. Борис Андреевич видел, в каком из них спрятана основная часть. Естественно в этот карман таксист даже не заглянул.

– Больше нету, – сказал водила.

– Лжёшь! – взревел Борис Андреевич. Гнев ударил в голову красным потоком, даже в глазах потемнело. Зрение прояснилось быстро. Таксист оказался на месте. Голова запрокинута, на лице застыла гримаса ужаса и нестерпимой боли. Кожа утратила розовый цвет, глаза мертво уставились в потолок. Изо рта подымается дымок. Гадко воняет сгоревшей плотью. Борис Андреевич спокойно извлёк оставшиеся деньги из кармана таксиста и пошёл к аэропорту. Билет удалось приобрести без проблем. Порадовало еще и то, что у таксиста оказалось столько денег, что хватит на билет от Москвы до Мурманска и даже останется кое-что.

В животе громко заурчало. До отправления осталось два часа. Борис Андреевич слонялся по аэропорту, но от голода желудок словно накинулся на внутренности и с каждой минутой боль усиливается. Обострившееся обоняние улавливает любой запах пищи. Ущербнов как ищейка точно мог определить, чем недавно позавтракал тот или иной пассажир или что было завёрнуто в бумажку на полу. Голод терзал посильнее палача, и Борис Андреевич не выдержал. Всю жизнь питался в столовых, экономил каждую копейку, а тут вдруг самолюбие взыграло, и отправился в ресторан аэропорта, с дикими ценами на блюда. Ресторан – слишком громкое название для заведения, прежде бывшего кафе. Столы и стулья из пластика, кое-где словно погрызены. Занавески, некогда золотистые, а ныне зеленовато-серые стирали ещё в доперестроечную эпоху. Тюль по чистоте тоже недалеко ушёл, приобрел степной, жёлтоватый оттенок. Пол убирали, но не чаще раза в неделю. Кое-где видны небольшие куски грязи. Единственное, что блистает чистотой – это не к месту установленная барная стойка с зеркалами и богатым набором спиртных напитков. Под потолком висит небольшой блестящий шар. Люстры в стиле модерн – из скрюченных в виде спирали полос железа. Наверное с целью предотвращения воровства их скрепили цепями. На столе из утвари – солонка с окаменевшей, словно от вида окружающего интерьера, солью и салфетница без салфеток. Зевающая официантка, время приблизилось к половине восьмого, принесла меню. Большая часть блюд, как водилось в то время, оказалась не готова. Единственное, что мог заказать Борис Андреевич – это вчерашнюю курицу без гарнира. Официантка с удивлением смотрела, как пассажир уплетал неразогретое блюдо с таким аппетитом, будто не ел неделю. Борис Андреевич заказал еще порцию, а затем ещё. Лишь после этого голод отпустил. С сытостью пришла усталость и желание прикорнуть на сутки другие. Пришлось бороться с новым желанием. Но стоило присесть в зале ожидания, как веки опускались помимо воли. Он едва не пропустил рейс.

Опять повезло, соседнее кресло оказалось пустым, и место находилось у иллюминатора. Борис Андреевич с детства любил сидеть у окна, наслаждаясь бегущей навстречу дорогой. Взошло Солнце, по небу словно разлили бирюзу. Но Борису Андреевичу не до любования красот, организм решил взять своё, и сон победил волю. Снился порт. Он прохаживался по причалам, докам, заглядывал в ремонтные мастерские. И всё это снова принадлежит ему. Портовый ревун вскрикнул вдруг женским голосом, затем ещё и ещё. Словно грязные руки схватили Бориса Андреевича и грубо вытащили из сна. Кто-то навис над ним и даже имел наглость опереться о поручень, на котором лежит его рука. Вокруг стоит ор, большая часть пассажиров прильнула к иллюминаторам правого борта. Проводницы пытаются усадить пассажиров, но окрики и просьбы только усугубляют панику, потому что в голосах слышится страх, а не уверенность. Над ним навис какой-то мужик, вглядывающийся в небо. Борис Андреевич посмотрел в иллюминатор. От правого двигателя к хвосту самолёта тянется чёрный дымный след. Одинокие языки пламени пытаются пробиться наружу, ветер рвёт их на лоскуты, забивает обратно, но огонь словно поставил цель выбраться наружу. На смену уничтоженным языкам появляются новые. Липкий ужас заполнил душу Бориса Андреевича. Тело охватила дрожь, ватность и безволие. Опомнился от внутреннего насмешливого голоса, напомнившего о ночной поездке. Борис Андреевич сосредоточился. Огонь, словно проиграв битву с ветром, забился обратно в щели двигателя. Дыму тоже осталось властвовать недолго. По двигателю быстро поползла тонкая корка льда, и он обледенел. Борис Андреевич прекрасно понимал, что положение исправлено наполовину. Если полыхнёт и вторая турбина, падения не миновать. Неужели, когда только-только начало везти, всё закончиться? Впервые в жизни он взмолился. Повезло и самолёт, которому до Москвы осталось несколько десятков километров, дотянул до города. Высаживались пассажиры по аварийному. Самолёт окружило несколько машин скорой помощи, пожарных служб и милиции. Многие из пассажиров прямо на посадочной полосе падали на колени и целовали землю. Некоторые клялись, что больше никогда не полетят.