Ключи к Акаше

Дверь бесшумно открылась, человек кошкой заскочил в кабинет.

– Отвези его на Комсомольскую 36. В охранение – трое. Отправь к нему домой парочку. Пусть походят, понюхают, присмотрятся, но предупреди, чтобы не светились.

– Обижаете, Игнат Трофимович, – сказал Центурион.

– Знаю я вас, – сказал Адашев. – Болтун в бой рвётся, дров может наломать, нам потом всем институтом не разгрести.

Центурион скрипнул зубами.

– Я его спать отправлю.

Декан кивнул.

– Мудрое решение. Быть посему. Проводи гостя.

Савелий был в дверях, когда Адашев окликнул:

– Савелий Иванович, помните, что я говорил.

Дверь закрылась. Задышалось легче, будто с плеч тяжёлый груз скинули, даже Центурион пошёл споро, свободнее что ли. И только сейчас Савелий сообразил, что позволил собой управлять. Хочет жить в чужой квартире, отказаться от привычной жизни или нет – никого не волновало и он послушно, как телок на верёвочке, идёт за совершенно незнакомым человеком неизвестно куда. Это взбесило. Но разум загнал злость в темноту сознания строгой цепочкой рассуждений. Что было бы, если бы оказался сейчас дома? Там наверняка ждут и не трое, как в прошлый раз. Стоп, а где гарантия, что всё не подстроено? Может троица на квартире из этой же команды и его развели как деревенского дурачка. Почему? Чтобы рассказал о послании. Но зачем ломать такую комедию, если: во-первых, из машины его выпускали, и он мог пойти на все четыре стороны, хоть улететь; а во-вторых, ребята из машины могли его тихонько упаковать на квартире, привезти в институт или куда-нибудь за город, а там применить один из многочисленных методов получения информации от объекта – от банальных средневековых пыток до применения сыворотки правды, на которую намекнул Адашев. Правда существует вариант, что игра ведётся потоньше и нужны не столько полученные им сведения, сколько сам. Савелий запутался.

– Э, паря, – раздался весёлый голос, – ты чё на ходу спишь аки жеребец?

Савелий вынырнул из тумана логических построений. Перед ним открытая дверь газели. На него, нагло ухмыляясь, уставился Болтун. Сзади, судя по едва заметному дуновению ветра в затылок, стоит Центурион. Остальные не обращают на них никакого внимания. Некоторые даже прикинулись спящими. Савелий запрыгнул в салон. Так же быстро заскочил Центурион. Дверь хлопнула.

– Куда? – спросил Ворчун.

– Комсомольская 36, потом как обычно.

Машина тронулась.

– Так, – продолжил Центурион, – Дипломат и Злыдень к клиенту на квартиру. Фиксируйте любую мелочь и постарайтесь прикинуться булыжником. Ослябя, Мрачный и Сокол – в охранение клиента. Утром вас сменят Печенег, Енох и Минотавр.

– А я? – поинтересовался Болтун

– А ты головка от боеголовки, – сказал здоровяк и заржал.

– Ну и ладно, – не отреагировал Болтун. – Зато вы будете целую ночь не спать, всматриваться до рези в темноту, вставлять спички в глаза, чтоб не слипались, зевать во всю пасть, а я высплюсь.

Назначенные Центурионом грозно засопели.

Машина долго петляла по городу. Савелию даже показалось, что возят кругами. Наконец заехали в один из тёмных дворов, распространённых в старых кварталах Петербурга. Остановились. Центурион выскочил наружу. За ним мгновенно покинули машину ещё трое. Савелий хотел последовать их примеру, но Болтун не позволил встать, жестом показав, чтоб сидел и не дёргался.

– Чисто, – раздалось через мгновение.

– Выходите.

Темнота как в колодце в тёмную ночь. Пока шли к подъезду, Савелий пару раз едва асфальтом лицо не покарябал. Благо хоть идущие сбоку успевали подхватывать.

– Ступенька, – раздалось справа.

Савелий вовремя успел поднять ногу. Жутко заскрипела дверь, но вопреки ожиданиям светлее не стало. Наверняка в подъезде все лампочки побиты.

– Порожек, – раздалось слева.

Савелий переступил.

– Еще один, – повторил говоривший.

Савелий снова перешагнул, ругаясь про себя последними словами. Почему они видят в темноте, а он нет?

– Лестница, – сказал Центурион.

Но Савелий всё равно споткнулся. Из уст потекли «благочестивые» слова, от которой даже тьма немного отпрянула.

– Савелий Иванович, – с укором сказал идущий слева, – Вы же интеллигентный человек, а так грубо выражаетесь.

Савелий устыдился. На втором пролёте нога снова запнулась обо что-то, и стыд как рукой сняло. Правда на этот раз ругался про себя, наружу вышло лишь шипение: сильно большой палец правой ноги ушиб. Его подхватили под руки как инвалида и потащили над ступеньками. На четвертом этаже, остановились. Зазвенела связка ключей, щелкнул замок. Дверь отворилась тихо, явно недавно смазывали.

– Заходите, – тихо сказал Центурион.

Савелий пошёл на голос. Носок запнулся о порожек. Голова ударилась о стену. Так показалось. Стена немного отодвинулась, крепкие пальцы вцепились в ворот рубашки. Стена оказалась грудью Центуриона.

– Какой-то он падучий, – раздалось из-за спины.

Савелий набрал в груд воздуха, чтобы ответить.

– Оба вниз, – сказал Центурион, в корне задавливая готовый разразиться скандал.

Хмыкнуло. Осторожные шаги удалились. Центурион закрыл дверь. Щелкнуло. Вяло загорелась одинокая лампочка. Явно сороковка, если не двадцатка.

– Осматривайтесь, отдыхайте, возможно эта квартира станет вашим жилищем надолго.

– Не хотелось бы, – мрачно ответил Савелий.

Прихожая выглядит как после всемирного потопа: на обоях даже рисунка не разглядеть, потолок почернел от грибка, пол прогнил, краска давно облупилась, труха торчит во все стороны как иглы у дикобраза. На двери в уборную, наверняка совмещенную с ванной, коричневые потёки. Вторая дверь, очевидно в комнату выглядит не лучше. Из мебели крючок, прибитый к стене двумя сотками.

– Дверь никому не открывать, на звонки не отвечать, пантакль не снимать и…

– Меня предупредили, – прервал напутствие Центуриона Савелий.

– Напомнить нелишне. Если снимете пантакль, даже мы помочь не сможем. Держите рацию, если что жмите на вот эту кнопку, мы тот час будем здесь. Еда в холодильнике, спички на плите, вода в кране. Всё, отдыхайте.

Дверь закрылась за его спиной.

– Шутник, – пробормотал Савелий.

Разуваться как-то не хотелось, пошёл обутый. С тем, что скрывается за дверями, не ошибся. Ошибся лишь в виде. Санузел действительно оказался совмещенным, но здесь явно сделали ремонт. На полу кафель, стены выложены плиткой до самого потолка. Сантехника явно новая. Даже зеркало над раковиной повесили. По бокам вытянутые как солдаты перед генералом два шкафчика. Савелий заглянул в один. Туалетные принадлежности в полном наборе, причём как мужские, так и женские. Ободренный Савелий открыл дверь в комнату. Она не разочаровала. Здесь тоже порядок. Обстановка спартанская, как он привык: рабочий стол с компом, телевизор, разбирающийся диван, накрытый оранжевым пледом и шкаф для одежды. Мебель хоть и не очень новая, но подобрана с душой. Вдруг навалилась такая усталость, что Савелий даже на кухню заходить не стал. Диван скрипнул от рухнувшего на него тела. Первый раз в жизни, не считая младенчества, Савелий заснул в одежде.

Глава 4

СМОТРИТЕЛЬ

Адашев после ухода гостя заходил по кабинету. Так ему лучше думалось. В голове, толкаясь и огрызаясь друг на друга, носятся десятки вопросов, но главных два: «Почему Милава не переслала послание в институт?», и «Каким образом на неё вышли так быстро, что он даже не успел вмешаться?» Ответ на первый напрашивался сам собой: девушка боялась, что послание могут отследить. Вроде и ответ на второй вопрос на поверхности: во-первых, имя Милавы широко известно среди археологов даже с мировым именем; во-вторых, она участвовала в раскопках; и, в-третьих, в институте завёлся «крот», что вообщем-то неудивительно. У Ключников свои уши и глаза могут быть в любом институте, особенно занимающемся археологическими раскопками или передовыми технологиями. Милава выносит из института фотографии, человечек отзванивается и всё. Только непонятно каким образом узнали, что Милава реанимировала и прочитала текст. Или здесь всё просто: им нужна была программа, составленная девушкой, и фотографии находки.

– Не проще ли человечку, работающему здесь, вынести необходимое? – спросил сам себя Адашев.

– Не проще, – откликнулся разум. – Человечек мог засветиться – это раз. Хотя вряд ли Ключники знают о том, с кем связались, иначе действовали бы по-другому. Ему не доверяют – это два. И три – нужны были программа, текст и Милава. Они не получили ни того, ни другого, а с третьим промашка вышла, вот и разозлились не на шутку.

– Прости, девочка, – тихо сказал Адашев. Боль ударила в грудь сильно и страшно, как после смерти Милавы, даже голова закружилась. Сердце застучало со сбоями, кабинет словно ухнул в яму, а тело потеряло послушность. Показалось, что ещё немного и душа покинет оболочку. Но Адашев знал час своей смерти.

– Не сейчас, – сказал он.

Пальцы утёрли со щёк два полувысохших ручейка. Надо собраться. Адашев запер дверь и сел на пол. Из уст потекли протяжные утробные звуки, позволяющие быстрее сосредоточиться. Долго не получалось. Лицо Милавы стояло перед глазами словно укор. Адашев понимал, что потенциально виноват в её смерти, но теперь ничего исправить нельзя и надо сделать так, чтобы подобных смертей было поменьше. Как хочется, чтобы их вообще не было, но началась игра с очень большой ставкой и жертв не избежать.

Прошло, как показалось, не меньше получаса, прежде чем пришло успокоение. Сознание провалилось в темноту. Адашев почувствовал, будто тело начинает разрастаться. Бесшумно «ломая» стены оно превысило размер комнаты, «крыла», института, затем разрослось до квартала, а после превысило размер Питера. Адашев увидел город как с самолёта. Пугающая непроглядная чернота облаком «смога» нависла над городом. Ещё остались «светлые кварталы» неподвластные её силе, но живая тьма как огромная амёба ложноножками уже тянется к ним. Адашев вместо привычной лёгкости почувствовал тяжесть в теле, будто он – город, а сверху нависло тяжелое и грозное чудовище. Однако монстр не виноват, что таким появился на свет. Виноваты люди его породившие. Сотни тысяч чёрных мыслей, недовольство жизнью, зависть, гнев, ненависть, презрение и многое другое изливается из человека в окружающий мир, накапливаются, объединяются и дают порождение новому, живому, почти осязаемому. Мысли – это то, что нельзя почувствовать, можно лишь увидеть их проявление в виде любви, душевной теплоты, прекрасных творений или Освенцима, охоты на ведьм, кровавых жертвоприношений. Покидая человека, они оказывают мощное влияние именно на него. Если мысли многих людей на какой-то территории сходны, они образуют эгрегор – астральный образ особой формы, иногда настолько мощный, что он приобретает материальную оболочку и с помощью него человек может управлять природой. Бывали случаи в истории, когда эгрегор принимал вид какого-нибудь бога и являлся людям в физической обличии, радовался, воздавая каждому по заслугам, или гневался и тогда гибли тысячи. Особенно были страшны кровавые боги. Их сила, ментальный образ, поддерживалась жрецами. Для этого приносились человеческие жертвы и тысячи людей ежесекундно думали о боге, опасаясь кары, представляли его образ, и ими же созданный бог, получая подпитку, продолжал существовать, требуя новых жертв. Жрецы же получали от него немного власти, проявляющейся в умении предсказывать, управлять силами природы, лечить и многое другое. Но стоило подняться против такого древнего бога, стоило множеству людей в мечтах уничтожить кровавую тварь, как бог исчезал бесследно. Или почти бесследно.

Благо современные ученые заговорили о материальности мысли, хотя ещё древние греки говорили: «Прежде чем подумать, подумай». Для идиота и фраза звучит по-идиотски, но думающий человек поймёт, что прежде чем подумать, например о чем-то неприятном или пожелать кому-нибудь зла поразмышляй, а не отразиться ли это в первую очередь на тебе. Хотя даже кретину понятно, что отразится. Человек, желающий другому зла, находится в состоянии близком к стрессовому. Причем если природный стресс длится несколько секунд, то такой, человек, например, «накручивает» себя или представляет как будет мучить обидчика, пытать, рвать на куски, продолжается сутки и больше, что быстро изнашивает организм. Как следствие – гипертония, сердечная недостаточность, спазмы сосудов головного мозга, приводящие к инсульту и целый букет других заболеваний, связанных не с нервами, а с мыслями. Но обычному человеку хоть кол на голове теши, хоть Буратино стругай – всё едино.

Адашев горько вздохнул. Некоторые люди научились понимать прописные истины, но их ничтожно мало и когда их станет больше – неясно, а время поджимает. Он попытался рассмотреть, что находится за шевелящимся облаком. Не получилось. Чернота словно почувствовала его присутствие, зашевелилась, ощетинилась, раздалось нарастающее невнятное бормотание с оттенками угрозы. Ментальный монстр почувствовал исходящую от Адашева угрозу.

– Не по твою душу, образина, – буркнул Адашев.

Амеба успокоилась, но ощущение злобного взгляда в спину осталось. Если бы жители Питера не думали каждый о своём, а пожелали кому-то конкретному человеку зла или того хуже имели своего бога, тогда Адашеву несдобровать. Да и то амебы вцепилась в сознание миллионами острейших ментальных отростков, пока продирался сквозь неё, чтобы лучше рассмотреть город. Но осмотр никаких результатов не дал: то ли те, кого ищет уже вне города, то ли хорошо замаскировались. Адашев поднялся над планетой. Попытался. Спина, по ощущениям, ударилась обо что-то твердое, огромное, даже не заметившее его, словно стукнувшегося в лобовой стекло автомобиля комара. Адашев развернулся. Вокруг чернота космоса и больше ничего. Лишь ментальный «запах» указал на то, что столкнулся с чем-то колоссальным. Адашев понял, с кем пересёкся путь: Элохим осматривает владения. Недобрый знак. Вторая попытка подняться повыше удалась. Он осторожно облетел планету. Колыбель человечества, могущая стать его могилой, словно гнойники покрыта множеством чёрных безобразных клякс. Каждая не похожа на другую. Наиболее крупные раскинулись над Юго-Западной Азией, Северной и Центральной Африкой, Восточной Европой, США и Центральной Америкой. Остальные пятна поменьше. Ложноножки, словно ища поддержки, тянутся к соседкам. Благо между ними большое расстояние, да и светлые пятна не дают, упираются, стараются выжить.

– Ещё держатся, – сказал Адашев, – только силы слишком неравные.

Но интересовали декана не давно созданные эгрегоры, а новые. Один, теперь разглядеть удалось, со всполохами огня и молний угнездился в центре Питера, второй, крутящийся как смерч, быстро перемещается в сторону России над Финским заливом. Третий, бурлящий как водоворот, двигается к Петербургу со стороны Франции. Четвертый, похожий на неопрятную кучу земли, застыл недалеко от дома Савелия. Адашев хотел выругаться, но сдержался. Впереди «весёлые времена». Надо немедленно связаться со Смотрителем.

Кричать пришлось долго, едва «голос» не сорвал. Смотритель, наконец, соизволил ответить, но пси-тон был не очень дружелюбным.

– Я в кабинете, – сказал он.

Возвращение в тело прошло не то чтобы болезненно, но неприятно, ощущение такое, будто пытаются запихнуть в спичечный коробок. Грудь сдавило так, что дышать невозможно. Но боль отступила быстро, Адашев оказался в кабинете. Перед ним на стуле расположился молодой человек в тёмно-синей тройке в узкую полоску с лёгким отливом. Лиловая рубашка едва видна из-за чёрного галстука с золотой булавкой. Глаза цвета предгрозового неба впились в декана. На лице, аристократическом, с римским носом и тонкими губами застыло нетерпении. По слегка сошедшимся бровям несложно понять, что гость не очень рад встрече.

– Зачем звал, Претор.

– Два Ключника в городе, ещё двое скоро прибудут. Раньше их интересы не пересекались и друг о друге они не знали. Теперь всё измениться. Мне даже страшно представить, что будет с городом. И ещё, я столкнулся с Элох…

Смотритель поднял руку.

– Знаю.

– Знаешь? – удивленно сказал Адашев. – Погибла лучшая моя сотрудница, лучший ученик и это если не брать в расчет жертвы от нескольких стычек с Ключниками. В руки несведущего попало Знание, опасность которого я даже представить боюсь. За ним началась охота и…

– Не трать моё время попусту, – грубо перебил Смотритель. – Всё это известно.

– Известно? Так почему не вмешаешься?

– Зачем звал? – не ответил на вопрос Смотритель.

– Надо поставить в известность Иерофантов. Хотя бы одного.

Смотритель встал.

– Нет.

– А ты не боишься грядущего ужаса?

– Лично мне ничего не угрожает, а пятая раса начинает себя изживать. Пора замостить место для нового вида сапиенсов.

– Ты хочешь построить здание нового мира на костях?

– Почему нет, – равнодушно ответил Смотритель. – Предыдущие здания стояли на кладбищах и разве вы, люди, не поступаете так же?

– Знаешь, когда ты так говоришь, мне кажется, что концлагеря, охота на ведьм, гонения еретиков были придуманы такими как ты.

Губы Смотрителя скривились в неприятной улыбке.

– Я тебя разочарую, человек, все эти мерзости результат исключительно вашей фантазии. И нечего валить с больной головы на здоровую, даже если она принадлежит нечеловеку.

– А разве не вы наши Учителя?

– Ребёнка никто не учит совать пальцы в розетку. Наоборот, говорят, что делать этого нельзя, но некоторые всё равно норовят это сделать. Разве виноваты в этом учителя?

– Возможно плохо объясняли, – буркнул Адашев.

– Или ребёнок идиот, а это не лечится, – парировал Смотритель. – Поэтому для продолжения рода нужно родить нового. А то не дай Бог ещё потомство оставит.

– А первенца со скалы, как в Спарте?

– До свиданья, – сказал Смотритель.

Адашев остался в кабинете один. Из груди вырвался тяжкий вздох. Надо связаться с другими Преторами и… подготовить последние распоряжения.

Глава 5

КЛЮЧНИК ОГНЯ

Поражение вывело Бориса Андреевича Ущербнова из себя. Какая-то девка посмела прекословить. За десять последних лет никто не мог даже косо посмотреть в его сторону, а тут, какая наглость, проявили презрение и неподчинение. Карьеру Борис Андреевич начал в конце семидесятых. Окончив техникум, устроился в Мурманском порту бухгалтером и кладовщиком по совместительству. Тогда и представить не мог, как круто может измениться мир и судьба.

В жизни его знали как человека незлобивого, тихого и нелюдимого. К сорока годам так и не женился. Да и кто может влюбиться в маленького, кривоногого, с широкой плешью и жиденькими волосами человека. Картину дополняли пухлый животик, поросячьи глазки и нос, Эверестом торчащий из лица, какого-то рыхлого с пухлыми женскими губами. По причине отсутствия интереса у представительниц прекрасного пола характер Бориса Андреевича подвергся изменению. Он понимал, что заинтересовать как мужчина, не сможет ни одну женщину, поэтому единственным выходом является её покупка. А для этого нужны деньги и немалые. Он начал подворовывать, разрабатывать разные финансовые махинации, недоплачивать с единственной целью – заработать как можно больше. К началу девяностых удалось сколотить приличный капитал. Советский Союз распался, псевдосоциализм сменился псевдодемократией и вседозволенностью. Государственное имущество быстро перешло в руки частных предпринимателей. Борис Андреевич вовремя подсуетился и смог приобрести часть порта. Но куш показался маленьким. Ущербнов быстро раскрутился и вскоре превратился в полноправного хозяина. Счастье продолжалось четыре года. Гром среди ясного неба грянул 19 мая девяносто пятого года. Он на всю жизнь запомнил эту дату. Утром в порт заявились братки из местной недавно сколоченной группировки и предложили «помощь», а взамен потребовали пятьдесят процентов от прибыли со всех операций. Борис Андреевич, естественно, их послал. Крутые пацаны ушли, и владелец порта вздохнул с облегчением, но рано. Спустя два дня его избили. Несильно. Пробыл в больнице неделю, а когда вернулся на работу, на его месте сидел какой-то чванливый урод. Он вкратце пояснил, что порт теперь Борису Андреевичу не принадлежит. Ущербнов устроил сцену, и новый хозяин порта приказал клевретам выкинуть буянящего посетителя. Ущербнов вызвал милицию. Прибывший наряд удостоверился в подлинности документов на порт у нового собственника и ретировался. Это было катастрофой. Борис Андреевич пришёл домой и впервые в жизни напился до беспамятства. Начался долгий запой, благо пить на что было. Из-за пьянства его не брали на работу, да и устроиться в то время было тяжело. Но приключилась ещё большая беда. В январе девяносто седьмого банк, в котором лежала большая часть сбережений, якобы обанкротился. Управляющий по местному телевизору рыдал, бил в грудь кулаком и причитал, что, мол, разорили, подставили и всё в том же духе, но спустя месяц организовал новый банк с другим названием. Естественно, когда приходили бывшие вкладчики, он делал рожу лопатой и говорил, что они никакого отношения к этому банку не имеют. А вскоре и вообще перестал принимать пострадавших. Судебное разбирательство продолжалось почти девять месяцев. Суд оказался на стороне банкира. Да и подкопаться не к чему, ведь ранее возглавляемый им банк обанкротился, о чём официально объявлено и подкреплено документами, а новый – это совсем другое предприятие. Ущербнов впал в прострацию. Шестнадцатого октября в состоянии полного отчаяния подогретого спиртным посетила мысль о самоубийстве. Он метнулся на балкон, сорвал бельевую веревку. Петля долго не получалась, узел затягивался прочно и не скользил по веревке. Дело исправило мыло. Затем подтянул стол под люстру. Руки не слушались, когда пытался завязать узел на крюке, словно организм пытался помешать хозяину. Голова едва вошла в петлю и…

– Я могу помочь вернуть порт и не только, – сказал вдруг кто-то громко позади него.

Ноги у Бориса Андреевича отнялись, петля впилась в шею, едва не задохнулся.

– Ну, зачем же так реагировать на появление ангела-хранителя.

Борис Андреевич медленно развернулся. В дверях комнаты стоит молодой мужчина лет тридцати. Лицо мужественное, идеальных очертаний с в меру широким подбородком, прямым носом и тонкими губами, над которыми расположились тонкие усики. Если учесть, что незнакомец брюнет со смуглой кожей, то небольшой испанской бородки ему явно не хватает в качестве последнего штриха. Одет в белый, глаза режет, костюм, на ногах белые туфли, лишь рубашка чёрная, с таким же галстуком. Борис Андреевич сразу невзлюбил красавчика. Желание удавиться быстро сменилось злостью на весь свет за то, что не родился таким же обольстительным красавцем. Он проклял мир и родителей, не прикончивших его в раннем детстве. На лице незнакомца заиграла улыбка.

– Как вы сюда вошли? – спросил Борис Андреевич.

– Дверь была открыта.

– Кто вы?

– Почему вас интересует то, что не имеет значения?

Снисходительный тон незнакомца вызвал у Бориса Андреевича новый приступ гнева.

– Чё надо? – грубо спросил он.

– Важно не что надо мне, а что надо вам, – ответил незнакомец. – Вы хотите вернуть порт?

– Хочу и что с того?

– Я могу помочь.

– Допустим, – сказал Борис Андреевич, – а что взамен?

– Ничего, – ответил незнакомец и присел на стул.

– Так не бывает, – сказал Борис Андреевич.

Незнакомец улыбнулся.

– Бывает, но чрезвычайно редко.

– Что требуется от меня?

– Сначала вытащить голову из петли, слезть со стола и усесться поудобнее. Затем выслушать меня молча, без истерик и предположений о моей умственной неполноценности, сдвинутости по фазе и ушибленности головой в детстве. Вот и всё.

Борис Андреевич слез со стола, пружины дивана скрипнули под его весом. Незнакомец поведал историю, услышав которую нормальный человек позвонил бы в психиатрическую лечебницу и, отвлекая разговорами безумца, дождался приезда санитаров. Но разум Бориса Андреевича от эмоционального удара впал в состояние подобное коме. К тому же очень хотелось верить в услышанное. По окончании разговора незнакомец протянул небольшой дисковидный медальон, сделанный из красного металла, похожего на медь, но с более тёмным оттенком и лёгкий. В центре расположился красный камень, похожий на рубин. На ребре разместились витиеватые письмена, похожие на арабскую вязь. Задняя часть медальона оказалась ровной, отполированной, а вот передняя имела три одинаковых по размеру и форме углубления, разделённые тонкими перегородками. В каждом какой-то рисунок. Видимо из-за древности они немного стерлись, поэтому рассмотреть изображённое удалось с трудом. В одном углублении полыхает что-то похожее на огонь, с замершей, словно в танце, девушкой. Тело ниже пояса находится в пламени, но по верхней части видно – девушка обнажена. Борис Андреевич дёрнулся от неожиданности, думая, что показалось. Но стоило снова посмотреть на рисунок, как девушка опять ожила, задвигалась в неслышном ритме. Ожившее пламя, словно тонкая ткань обволакивает стройное тело. Девушка танцевала до тех пор, пока голова не повернулась к человеку. По глазам Бориса Андреевича словно огнём полосонуло. Зрение вернулось минуты через две. Он взглянул на девушку снова, но она опять стала рисунком. Во втором углублении угадывались черты мужчины в тунике, с молниями в опущенных руках. Борис Андреевич всмотрелся. Зрение будто провалилось в медальон. Он резко увеличился в размере, мужчина ожил. Глаза со звериной ненавистью уставились на человека, в них заметались электрические разряды. Рука поднялась, молния нацелилась в лицо Бориса Андреевича. Он отпрянул, мужчина снова стал рисунком. Только положение рук изменилось. В третье углубление Ущербнов вглядывался более осторожно. В нём ничего необычного видно не было. Художник или гравёр словно решил не тратить драгоценное время и изобразил обыкновенный круг с отходящими от него лучами. Изображение напомнило Солнце в изображении детей. Но чем больше всматривался в рисунок, тем явственнее в круге проступали черты старца с длинными волосами и неприятным жёстким взглядом. Словно пытаясь освободиться, старец зашевелился, попытался разорвать сдерживающие его рамки изображения. Борис Андреевич услышал нарастающий грохот, больше похожий на рёв обвала. Показалось, еще немного и тело вспыхнет от нестерпимого жара. Оторвать взгляд от лица разгневанного старика удалось с трудом. Глаза защипало, Борис Андреевич ощутил, что вымок до нитки, будто попал под дождь.

– Что это? – едва ворочая зыком, спросил он у незнакомца.

– Это порт, деньги, власть и всё, что не пожелаете.

– За него можно много выручить? – бросил Борис Андреевич.

Незнакомец обозначил лёгкую улыбку.

– Он бесценен и особенно для вас. Это путь к могуществу, которого не мог в мечтах представить ни Македонский, ни Чингисхан, ни даже Гитлер.

– Да ну? – саркастически сказал Борис Андреевич. На всякий случай он еще раз взвесил медальон в руке. – Им даже лягушку не прибить, слишком лёгкий.

Лицо незнакомца заострилось от гнева, глаза потемнели, уголки губ опустились, брови сдвинулись, крылья носа приподнялись. Сквозь черты лица проступило выражение жутковатого зверя. Борис Андреевич осознал, что сейчас грань отделяющая от смерти истончилась до почти полного исчезновения. Секунду назад он готов был повеситься, а теперь так остро захотелось жить, будто добрался до мечты, только руку протянуть осталось, но смерть уже замахнулась над ним чудовищной косой.

– Что от меня требуется? – хриплым голосом спросил он.

Зверь, секунду назад глянувший через лицо незнакомца, убрался в его глубины.

– Уже лучше, – сказал гость. – Начинаете соображать. Вам необходимо найти три части этого медальона.

– И как же я…

– Я помогу. Одевайтесь.

– Зачем?

Незнакомец не ответил. Борис Андреевич быстро натянул штаны, накинул рубашку. Свитер в шифоньере искал минут пять и только потом вспомнил, что вытащил два дня назад, и бросил на стул. Он не любил этот свитер, подаренный коллегами на день рождения словно в качестве издевательства. Голова в него пролезала с трудом, да и шея потом чесалась, но другого не купил, деньги уходили на расширение и модернизацию порта. Проклиная коллег, он попытался втиснуть в узкое горло голову. Ткань словно специально не пожелала растягиваться, а когда голова прошла, чем-то больно скребанула по ушам. Кровь ударила Борису Андреевичу в голову с такой силой, что едва не лишился чувств. Мир словно окунулся в багровые тона. Зубы сжались с такой силой, что мышцы на скулах вздулись омерзительными буграми, придавая лицу, неприятному от природы, ещё более отталкивающий вид. Кожа покрылись бурыми пятнами, пальцы сжались в кулаки, мышцы тела напряглись от хлынувшей в них дурной силы, и Борис Андреевич решил, что чего бы ни стоило, найдёт все части медальона. Он метнулся в прихожую, накинул некогда гордость – дубленку, и так же быстро вернулся в комнату, будто боялся, что незнакомец исчезнет.

– Я готов.

Незнакомец поднялся. В пальцах появилась небольшая карточка с золотым тиснением по краям. Он протянул её Ущербнову.

– Прочтите.

– Асхритхортса рждавьюбхреньи тмсапрофчйыкси цпрвникушадртранья Вайдьюта, – с трудом проговорил Ущербнов. – Что это за бред?

– Выучите так, чтобы говорить без запинки. Сейчас вы поедете в аэропорт. На ваше имя заказан билет до Москвы. По прилёте в Шереметьево выкупите билет до Саратова. После доберётесь до автовокзала и возьмете билет до Иловатки. Конечный пункт назначения – деревня Астаховка, а точнее Чёртов Лог, расположенный рядом. Я буду ждать там. Деньги у вас есть, не скупитесь, тратьте. Всё окупится.

Он вышел в прихожую. Борис Андреевич немного замешкался, а когда выскочил, чтобы проводить гостя, того и след простыл. Он быстро обулся, пальцы вцепились в ручку двери. Она не открылась. Теперь вспомнил, что прейдя домой, закрыл замок на два оборота. Это не особенно удивило. Он выскочил в подъезд. За спиной раздался лёгкий щелчок. Бориса Андреевича ожгло. Ключи то остались в пальто, да и паспорт не захватил. Не зная зачем, сунул руку в нагрудный внутренний карман дублёнки. Пальцы ухватили что-то вроде небольшой книжечки в твердом переплете. Вытащил. Паспорт. Уже не удивляясь, порылся в штанах и обнаружил ключи от двери. Настроение немного приподнялось. Быстро спустился на первый этаж. Дверь подъезда широко распахнулась от удара. В лицо пахнуло холодом октябрьской осени. Небо к вечеру прояснилось, полная луна, словно пуп, заняла центральное положение. На западе алеет изумительной красоты закат. Небольшая стайка облаков у горизонта словно со стыда приобрела бордовый окрас. На границе между потемневшей синевой и пылающим огнем небом словно течет бирюзовая река. Она постепенно смещается к краю горизонта, словно победившая пламя вода. Но и ей суждено быть поглощенной сумраком наступающей ночи. Борис Андреевич метнулся к ближайшему отделению Сбербанка. На счету кое-что осталось. Он снял почти всё. Половину сунул в потайной карманчик, размещённый в нижней части правой штанины, остальное распихал по другим карманам.