Глава 9. Погоня.
Ночь прошла, в целом, спокойно. Утром, посеревшие от страха, черные пленники тихо молились своим богам, уже думая, что не выживут, но лично мне они были не нужны, а брать лишний грех на душу было ни к чему.
В жарком мареве саванны появились едва ощутимые нотки гари и разлитой в воздухе беды. Сердце тревожно застучало и я, вызвав очевидное недоумение у своих воинов, отпустил пленных негров, популярно объяснив им, зачем я пришёл, и что будет со всеми, когда я вернусь.
Развернувшись, наш отряд ускоренным маршем двинулся назад. Попутно мне пришлось объяснить недоумевающим чёрным товарищам, что они не правы, и сумасшедший вовсе не я, а они, если думают, что надо наступать, оставив неприкрытым тыл.
Я сильно опасался, что мы ненароком встретим большой отряд охотников за рабами и не успеем вовремя вернуться в свою деревню, которая была мне дорога как память о первых днях моего появления здесь. И мы поспешили изо всех сил, стараясь, при этом, не терять бдительность.
Нас никто не искал, и мы тоже никого не искали, стараясь тщательно заметать следы. За первые сутки ничего не произошло, только иногда ветер издалека доносил запах гари. Просеки леса остались позади, а впереди простиралась саванна, ещё окончательно не просохшая после сезона дождей.
На вторые сутки пути мы преодолели половину расстояния до деревни, уже начиная узнавать знакомые места, и вышли к месту битвы с леопардом, чья шкура висела теперь на моём плече.
Хоть картину с меня пиши, или, на крайний случай, поэму. "Чёрный витязь в леопардовой шкуре" А…, звучит?!
Мы быстрым шагом двигались вперёд, по уже знакомой местности, когда, вдруг, из уже начавшей редеть травы вырвалась бешеная девчонка, по имени Нбенге, и бросилась ко мне. Мои уроки маскировки не прошли даром и, завидев отряд издалека, она спряталась в траве, а потом, когда мы прошли близко, и она смогла рассмотреть нас и узнать, подбежала ко мне.
Нагнав колонну, она отыскала глазами меня и с громким плачем бросилась на шею. Заливая слезами мою грудь, Нбенге стала рассказывать, что ночью, когда все спали, на селение напали, и её жители не смогли вовремя убежать.
Двоих воинов убили сразу, другие были взяты в плен, также как и остальные жители деревни. Спаслись только несколько человек, которые смогли затеряться в черноте ночи. Одними из убежавших были старая Мапуту, которая по привычке не спала ночью, и её внучка Нбенге, самым наглым образом спавшая в моей хижине, пользуясь покровительством своей бабки.
Заслышав шум схватки и яростные крики нападающих, они не стали собирать все нужные и ненужные вещи, а взяв минимум еды и разную ценную для них мелочёвку, сразу побежали прочь от деревни, которая уже была, как оказалось, грамотно окружена.
Всё-таки, мои воины так пока и не научились грамотно воевать и обороняться и прохлопали охотников за рабами своими ослиными ушами. Из окруженной кольцом деревни Нбенге с Мапутой вырвались благодаря лишь тому, что внимательно слушали мои наставления, как надо прятаться, и почему.
Да и оказались они сообразительнее остальных, поэтому не помчались сломя голову напролом, а стали передвигаться украдкой и вовремя смогли заметить врагов и ползком проскользнуть мимо оцепления. Переждав ночь в зарослях слоновьей травы, и проследив, куда уводят жителей разграбленной деревни, Нбенге, по команде старухи, отправилась к нам за помощью, надеясь, что мы ещё живы.
И сейчас она стояла, прижавшись ко мне и дрожа всем хрупким, ещё не созревшим, телом, сотрясаясь в рыданиях. Отстранив от себя и вытерев её заплаканную мордашку леопардовой шкурой, я задумался.
Девчонка успела вовремя. Если бы мы напали на старшее селение, я бы не смог бросить его и помчаться на помощь. Да это было бы уже и бесполезно. Охотники за рабами, вместе с добычей, были бы уже далеко и их следы давно растворились в саванне.
До деревни нам оставался один дневной переход, так что шанс нагнать охотников был, тем более, обременённые рабами, они должны были двигаться вдвое, если не втрое, медленнее нас. Услышав про нападение, воины изрядно возбудились и стали потрясать щитами и бить себя копьями в грудь в припадке ярости и негодования. Оценив их боевой настрой, я дал приказ выдвигаться ускоренным маршем.
Что было хорошим в моих воинах, да, в принципе, и во всех других представителях этого племени, так это то, что они могли очень долго и быстро идти, преодолевая пешком огромные расстояния. Процесс эволюции и естественного отбора давал о себе знать, оставляя наиболее жизнеспособных представителей человеческого племени, проживающих в условиях дикой природы.
Никаких других средств передвижения здесь больше не было. Ни коней, ни ослов, ни верблюдов я ещё не видел, и, тем более, других, более экзотических ездовых животных, вроде страусов, волов или собак. И очень сильно сомневался, что они есть и у охотников за рабами.
Дело в том, чтобы добраться до нашей саванны, нужно было преодолеть влажные джунгли и горы, поросшие той же тропической растительностью, которая окружала окрестности, где проживало племя "банда". Так что, охотникам и их пленникам передвигаться предстояло только на своих двоих. Взяв бешеный темп, мы не смогли его долго поддерживать и вскоре сбавили, до приемлемого, но быстрого.
День пролетел незаметно, а мы продолжали двигаться. Наконец, поняв, что всем надо отдохнуть, чтобы с новыми силами дойти до деревни, а потом броситься искать напавших, я дал команду на привал и сон. Ночь прошла также незаметно, как и день, и, подкрепившись завтраком, мы с первыми лучами солнца уже опять двинулись в путь. Деревню мы достигли, когда солнце даже не успело ещё подняться в зенит.
О том, что в деревне, все, мягко говоря, не хорошо, нас оповестили грифы, кружащие над ней. Мы немедленно устремились вперёд, желая, одновременно, как можно быстрее увидеть её и, в то же время, не желая видеть, зная, ЧТО за зрелище там ждёт.
Подойдя ближе, нашим глазам открылась мрачная картина войны и опустошения. Хижины, которые стоили стольких моих трудов, были разбиты и разграблены. Их пытались поджечь, но глина не горит, поэтому просто разгромили и унесли, что смогли. Повсюду были видны пятна крови, припорошённые пылью, разбитые глиняные горшки и трупы несчастных, которых бросили там, где и убили.
Всё, мало-мальски ценное, было украдено. На единственной в селении короткой улице, лежали трупы стариков, которых и так было немного, и трех воинов, их всех бросили в одну кучу. Трупы уже терзала стая гиен. Отогнав падальщиков, мы вынуждены были наскоро похоронить их. Нет, закапывать в землю мы их не стали, а отнесли далеко в саванну, отдав дань уважения погибшим, в соответствии с африканскими обычаями.
Пока мы возились, увидев нас, появились и выжившие жители деревни. Помимо Нбенге, пришедшей с нами, появилась Мапута и трое подростков, которые были умнее и удачливее остальных и смогли спрятаться. Немного отдохнув и отдав необходимые указания выжившим, я собрал всех оставшихся воинов, и мы выступили из деревни догонять напавших. Подростки выследили их и рассказали мне, в каком направлении увели пленников.
Их путь лежал в сторону джунглей, раскинувшимися за саванной, и с охотниками за рабами нас разделяли двое с половиной суток пути. С собой мы несли небольшой запас продуктов, воды. Остальным грузом было только оружие, поэтому двигались мы налегке.
То здесь, то там мы натыкались на следы проходящих людей. Наблюдая на примятой траве, во время привалов, следы крови, я свирепел. Эти люди мне были не чужие, пусть они были глупые и недалёкие, но они были моими подданными, и я обязан был их защищать. Одолеваемый этими мыслями, я снова машинально убыстрял темп преследования.
На следующий день нам стали попадаться совсем свежие следы, а ближе к полудню, мы наткнулись на труп беременной девочки, которая не смогла выдержать тяжёлого перехода и умерла от изнеможения и побоев. Тот воин, что воспользовался её невинностью, был среди нас, и, посмотрев с яростью на него, я увидел не менее яростный и страдальческий взгляд. Видимо, девочка, всё же, что-то значила для его чёрной души.
Оставить труп погибшей на растерзание диким зверям я не захотел и стал рыть для неё яму. Несостоявшийся отец помогал мне обеими руками, а если бы мог, то, наверное, делал это и ногами. Опустив тело в яму и закопав, я постоял над могилой, молясь о невинной и загубленной душе, и с мрачной решимостью дальше повёл за собой насупленных воинов.
Наверное, животные тоже умеют что-то чувствовать. На нашем пути не попалось ни одной стаи хищников, ни слонов, которые вдалеке проплывали мимо величественной походкой. И даже носороги уходили с нашего пути, делая вид, что им тут вообще нечего не нужно.
В этот день мы не смогли догнать охотников за рабами. Но это было даже к лучшему. Нам предстояло подготовиться к решающей битве, чтобы освободить пленников. Наступающая ночь накрыла нас своим незримым пологом и дала, на время, успокоение нашим душам и отдых ногам. С утра, с осторожностью хищников, вышедших на охоту, мы двинулись искать наших врагов.
Караван с рабами мы смогли нагнать к обеду. Пленники, связанные между собой длинной верёвкой, медленно передвигали ногами, понурив головы. Впереди шагали немногочисленные мужчины, потом женщины, и в конце – дети. С обеих сторон этой несчастной колонны шли их довольные надсмотрщики, такого же чёрного цвета, что и пленники. Сколько не щурил я свои чёрные глаза, пытаясь разглядеть врагов, ни одного европейца среди них я так и не обнаружил.
Половина надсмотрщиков имела черты, напоминающие лица кушитских племен, но цвет их кожи был не намного светлее, чем у остальных. Всего я насчитал около пятидесяти воинов. Вооружены они были холодным оружием, и только у предводителя за спиной я рассмотрел что-то очень длинное, отдалённо напоминающее винтовку.
И ещё у двоих я с удивлением обнаружил португальские мушкеты, с расширенным дулом на конце, которые в своей жизни я видел только на картинках и в исторических фильмах.
– Ёшкин кот, эти мушкеты, блин, применялись, как минимум, лет сто назад, – подумал я. А здесь с ними до сих пор ещё щеголяли.
По внешнему виду охотников за рабами можно было сказать, что они опытные воины. Их копья были начищены и блестели на солнце, отражая зайчики длинными лезвиями, похожими на меч. У некоторых были луки, у всех присутствовали ножи. Щиты были не у всех. У тех, у кого не было копья, обязательно был меч. Так что, противник нам достался весьма серьёзный, да ещё и более многочисленный, чем мы.
Пятьдесят против двадцати, как-то не справедливо, плюс пленные. Мои воодушевленные воины хотели сразу напасть на караван. Пришлось им объяснить, что от этого не будет никакого толку, и все мы погибнем в бою, без всякой пользы. И сами погибнем, и других не спасём.
Здесь нужен был хитрый план, и нападать лучше ночью, или вечером. Весь день мы скрытно сопровождали караван. Воины, по моему приказу, замечали каждую деталь и особенности конвоя. К вечеру я наметил примерный план нападения. Нас так и не заметили, что весьма радовало. Не радовало преимущество врага в количестве и качестве воинов. Прикинув все за и против, я принял решение напасть на караван утром, в предрассветной мгле.
Вечером было тяжело, ночью могло погибнуть много пленников, и мне было сложно руководить нападением, а с первыми лучами солнца, когда уставшие караулить за ночь, или только проснувшиеся, воины еще не могли быстро соображать, было в самый раз.
Поздно вечером, отойдя подальше от каравана, и не разжигая огня, мы уселись в круг на траве, и я приступил к своей речи. Конечно, я не супер какой оратор и «настропалялся», в основном, «дуть в уши» наивным девочкам, которых с каждым годом на новом первом курсе становилось всё меньше (видимо, я был не один такой, либо девочки перестали быть наивными, что было более вероятно).
Но, всё-таки, опыт болтовни на любую тему не пропьёшь, и в карты не проиграешь, вот он мне сейчас и пригодился. В течение часа я призывал к совести, родовой памяти, эмоционально взывал к ненависти поработителей и угнетателей свободного народа банда. Закончил я свою пламенную речь, когда убедился, что мои слова не только залетели в уши неграм, но ещё оттуда и не вылетели, и прочно засели в их головах.
В ответ на мои старания, у них включились глаза, которые хоть и не горели ярким светом в темноте ночи, но ясно давали понять, что моя речь разожгла неистовство в их наивных душах. Добившись нужного мне эффекта, я приступил ко второй части «марлезонского балета», из-за чего, собственно, всё и затевалось, и стал вбивать в голову каждому воину его персональную задачу.
Добившись понимания одного этапа, переходил к следующему, а потом обозначил общую цель нашего отряда и пути её достижения. Если сказать по-простому, то сначала рассказал про план А, а потом про план Б.
Как говорил генералиссимус Суворов: «Каждый негр должен знать свой манёвр!».
Проделав этот титанический умственный труд, мы завалились спать, выставив караул. Проснувшись за полночь, я разбудил и всех остальных. Проверив каждого и убедившись, что за ночь они ничего не забыли, я приступил к выполнению плана. А забывших, я повторно проинструктировал, постукивая при этом рукояткой своего мачете по их глупым головам, для улучшения мозговой деятельности, и тихо нашептывая отборные ругательства.
После чего, собравшись, тихо крадучись, мы направились к лагерю, где ещё спал весь караван. Добравшись, я расположил своих воинов полукругом, то бишь, подковой, не став полностью окружать весь лагерь. Нужно это было для того, чтобы отряд охотников не бился до последнего, а мог спокойно сбежать, бросив на произвол судьбы товарищей и спасая свои жалкие шкуры.
Воинов у меня было мало и окружить своих врагов полностью я всё равно бы не смог, а так оставался шанс на успех. Зная подлую человеческую натуру, а никакой другой натуры у людей, охотящихся за рабами, просто и не могло быть, я так и рассчитал своё нападение.
Караул охотников за рабами поначалу напряженно всматривался в темноту, но с первыми лучами солнца стал всё более и более халатно относиться к выполнению своих обязанностей. Наконец, лагерь стал понемногу просыпаться, в воздухе поплыл дымок от готовящегося жаркого. Люди зашевелились, неохотно продирая глаза после тяжелого сна. По моему знаку, назначенные лучшие лучники выпустили отравленные стрелы.
Когда я их раздавал, поневоле вспомнил юмор про никотин. О том, что капля никотина убивает лошадь, а хомячка просто разрывает. Вот и посмотрим, как мои самые ядовитые стрелы повлияют на людей. Яд был очень токсичным и почти мгновенно парализовывал работу сердечной мышцы, спасибо за это кобрам и прочим гадам. Никого из врагов я жалеть не собирался.
Караван охраняли четыре человека, расставленные по двое, с разных сторон, вот в них-то и полетели первые стрелы. Кто-то из раненых успел вскрикнуть, пытаясь подать сигнал тревоги, но в суматохе просыпающегося лагеря этот предсмертный крик никто не услышал.
И все четверо охранников замертво свалились в траву, корчась в судорогах от смертельного яда. Яд не подвёл, сработав, как я и хотел. Удовлетворенно оценив его действие, я вытащил полую тыквенную кубышку с его остатками и щедро нанёс раствор на лезвие своего копья. Выглянув из травы, оценил обстановку и дал знак атаковать по плану А. Поднявшись из травы, мои воины бросились на врага. Накануне вечером я только что не умолял их не кричать при атаке.
Поначалу так всё и было, но, убив первого своего врага, они не сдержались и понеслось… Распределив заранее все известные нам цели, я сразу побежал в ту сторону, где были охотники с огнестрельным оружием и их предводитель.
На пути мне почти сразу попался один из охотников, грозно размахивающий мечом, а позади него уже подбегали сразу двое, с копьями и щитами. Отбив удар щитом, я ударил охотника копьём, даже не стараясь нанести глубокие раны, главное, прорвать кожу, а яд должен был сделать за меня всё остальное.
Так и случилось. Пропоров ему плечо, я увидел, что он забился в конвульсиях и сразу перешёл к подоспевшим охотникам с копьями. Чудес фехтования ни один, ни второй не проявили, но смогли повредить мой щит и пропороть мне бедро.
Мои удары были более успешными, и даже не нанося им смертельных ран, а попросту, добившись нескольких сильных порезов, я выключил их из боя. Дальше пошла рутина, заметив, что действия яда постепенно ослабевает, следующих двоих я уже бил целенаправленно сильными ударами, подняв одного на копьё, а в щите другого, всё-таки, его оставив. Но зато, я разрубил ему грудь сильным ударом меча.
Вокруг царила паника. Кто-то куда-то пытался убежать. Кто-то, связанный верёвкой, хотел уползти, но ему мешали другие пленники. Дети кричали, козы мычали, чугунная кухонная утварь раскатисто гремела, опрокидываемая в костёр, а глиняная со свистом разлеталась на мелкие черепки.
В общем, обычный бардак боя. Наше преимущество во внезапности, организованности нападения и применении ядов, стало сказываться, и охотники начали проигрывать, уступая нам почти брошенный ими лагерь.
Их вожак, увидев это, что – то громко крикнул и двое его, блин… чёрных мушкетёров стали заряжать свои мушкеты, а я всё никак не мог к ним прорваться, застряв между пленниками, домашними животными и плачущими и мечущимися туда-сюда детьми.
– Млять, млять, млять… матерился я, но никак не успевал добраться до них до того момента, как они выстрелят.
– Бах, бах, – грянули друг за другом два выстрела из мушкетов. Да, они были древними и устаревшими, стреляли дымным порохом, но их убойная сила не становилась от этого меньше. Картечь, вырвавшаяся из широких раструбов, разметала как моих воинов, оказавшихся на её пути, так и связанных пленников и попавшихся животных. Даже пострадал от выстрела кто-то из самих охотников, но вожаку было на это наплевать.
Он что-то неистово орал, вытянув в нашу сторону хопеш.
– О, медный, – подумал я, разглядев в свете солнца его красный цвет.
У меня с собой не было дротиков. Слишком опасно носить их за голой спиной, можно было и порезаться ненароком, а потом корчиться в муках, радуясь своей глупости.
Но, кроме оставшихся меча и щита, у меня были ещё и метательные африканские ножи, очень своеобразного и угрожающего вида, висевшие на моей груди, на ремнях крест накрест (кому интересно, можете посмотреть в интернете).
Вытащив один, я широко размахнулся и метнул его в одного из двух мушкетёров, повторно заряжающих свои мушкеты. Белый и густой дым, от первых выстрелов, уже отнесло ветром, и они находились передо мной как на ладони. Бросок получился удачным и нож, попав в грудь охотнику, опрокинул его навзничь. Тут же брошенный мной второй метательный нож попал в плечо следующему мушкетёру, а третий его добил.
Последний нож метать не было смысла, потому что вожак уже увидел, откуда угрожает опасность и принял меры к её отражению. Заметив меня, он бросил свой хопеш на землю и, приложив к плечу свой карамультук, начал целиться в меня.
Грянул выстрел, который меня даже не задел. Я уже сталкивался с обстрелом и успел броситься на землю перед выстрелом. Пуля просвистела мимо, а я, резко вскочив с земли, бросился на вожака. Тот понял, что перезарядить свою однозарядную винтовку он уже не успевает и, в свою очередь, бросил её на землю, подхватив оставленный на время хопеш.
Это мгновение и стоило ему жизни. Несомненно, он был намного лучший рубака, чем я, чуть ли не впервые держащий свой меч и умеющий наносить им только несколько простых ударов. Но в бою не всегда побеждает мастерство, а чаще – продуманность и холодный расчёт, замешанный на удаче.
Выпрямившись, он успел только подставить хопеш, как тот, вырвавшись у него из рук от силы моего удара мечом, отлетел в сторону, сверкнув на прощание красным отблеском чистой меди.
– Хракс, – и следующий мой удар разрубил его плечо, проникнув в грудную клетку, и застрял в ней. Вытащив меч, я добил его прямым ударом в грудь и стал оглядываться.
Вокруг кипел бой, даже не собираясь прекращаться. Мой отряд уже понёс ощутимые потери, но продолжал яростно биться с охотниками. И нас, и врагов осталось вполовину меньше. Подняв винтовку, я наскоро обыскал вожака, найдя на его теле кожаный патронташ. Увы, патронов в нём было катастрофически мало, всего пятнадцать заполненных ячеек, из двадцати.
Вытащив бумажный патрон, я стал манипулировать с затворной рамой, пока не сообразил, как она откидывается в сторону, обнажая патронник. Вставив туда патрон и подтолкнув своим заскорузлым огромным пальцем его дальше в ствол, я захлопнул затвор и взвёл большой курок.
Вскинув винтовку к плечу, я наметил огромного воина, принадлежавшего к охотникам и, прицелившись, выстрелил по нему. Грянул громкий выстрел, и клубы белого дыма на мгновение окутали меня, застилая картину происходящего боя. Когда они рассеялись, то огромный воин, пронзённый моей пулей, стоял, качаясь туда- сюда, не в силах поверить, что он убит.
Его сабля выскользнула из ослабевших рук, и он рухнул на землю.
– Победа, – заорал я.
– Мы победили! АААА!
Ход боя был переломлен и охотники, осознав, что их вожак убит и самый сильный воин, вместе с двумя мушкетёрами, тоже, бросились бежать, попутно разрубая всех, кто им мешал, мечами и ножами.
Мои воины стали преследовать охотников, но вскоре бросили, по причине невозможности этого делать дальше, слишком велики были наши потери. Из двадцати воинов, отправившихся со мной в поход, осталось всего восемь. Пятеро были убиты и семеро ранены. У противника потери были гораздо серьёзнее. Я насчитал двадцать пять убитых и семь раненых, остальные сбежали. Раненых мои воины добили, и я в этом им не препятствовал.
Но, к сожалению, это были ещё не все потери, во всеобщей суматохе, от ран и последствий тяжелого марша, погибли и пленные жители моего селения. В живых осталось всего пятьдесят семь, остальные умерли либо раньше, либо в бою, вместе с почти всеми ранеными, которых я, как ни старался, не смог спасти.
Люди были истощены и ослаблены, а у меня, кроме ядов, никаких лекарств с собой не было. Собрав все трупы вместе, своих отдельно, а охотников отдельно, я помолился за их души, и, вырыв яму, мы всех закопали.
Обыскав лагерь и трупы охотников, мы стали обладателями различного холодного оружия, из которого я взял себе только медный хопеш, и то потому, что он мне был удобен.
Свалив в кучу всё собранное оружие, я приступил к его сортировке. Оба мушкета оказались настолько в убогом состоянии, что приходилось удивляться, как они вообще могли стрелять, к тому же, они оказались безнадёжно повреждены в процессе боя. Их раструбы были смяты, а ложа искорёжены.
Может быть, я и смогу их восстановить, но это будет, явно, не сейчас. Затем я приступил к осмотру доставшегося мне в качестве трофея от вожака «карамультука», который оказался однозарядной британской винтовкой. Но уже с применением примитивного бумажного патрона, и калибром не меньше 14 мм.
Вот только патронов к нему осталось всего четырнадцать, и где их можно было еще раздобыть, я, к сожалению, не знал. Оказав первую помощь раненым, мы отошли от места битвы подальше, чтобы не привлекать внимание хищников запахом свежей крови, и, разбив новый лагерь, остались на ночлег.
Почти всю ночь я прислуживался к малейшему шороху, не сомкнув глаз, и боялся, что бежавшие охотники могут вернуться, поняв, что нас по-прежнему намного меньше, чем их.
Но, видимо я думал о них слишком хорошо, и они не соизволили появиться. Утром, зевая, я, собрав весь скот и людей, отправился обратно в разрушенную деревню, с грустью и тоской рассуждая, что опять придётся начинать все сначала, только вот людей осталось в два раза меньше, и ни о каких планах возвышения моего племени нечего и было думать… пока.
До своего селения мы добирались двое суток, по пути потеряв ещё трех жителей, ослабевших от ран. Прибыв в деревню и пересчитав людей, я выяснил, что из двадцати семи воинов, которые были у меня до нападения, осталось восемнадцать, вместе с ранеными и спасёнными из плена.
Из жителей деревни осталась одна старуха, двадцать семь детей разного возраста, двадцать пять женщин и огромная куча проблем со всем этим. Но мне не привыкать, и я стал заново отстраивать своё селение, на время, позабыв про свои захватнические планы.