Вскипятив дождевую воду в котелке, я набросал туда листьев и соцветий подготовленных лекарственных растений, дал им настояться, добавил несколько капель парализующего яда и начал маленькими глотками пить остывший настой.
Через пару секунд онемело нёбо и гортань, а тёплый настой продолжал проваливаться по пищеводу, частично вызывая его онемение. Желудок, на некоторое время, оцепенел, а потом встряхнулся, справился с ядом и принялся за усиленную работу, разлагая его на безвредные для организма вещества и соединения.
Своим воинам я также давал настой лекарственных стимулирующих трав, но уже без капель яда, а нечего плодить конкурентов и возможных убийц его будущего величества.
Буйная природа радовала своим изобилием и диковинными растениями, которые уже не встречались в моем будущем времени. Мачете, постоянно вгрызаясь лезвием в бесконечные стволы и ветки деревьев, кустарников и лиан, прорубая дорогу, уже успел хорошенько затупиться.
Джунгли казались нескончаемыми, и за недельный переход мы смогли преодолеть не более половины пути. Вокруг иногда попадались прекрасные орхидеи и другие цветы, завораживающие своей чудесной красотой. Но кому мне было их дарить, не воинам же!
Эта нескончаемая дорога уже стала действовать на нас выматывающе. Наконец, ещё через пару дней, показались первые следы присутствия человека. В лесу стали появляться прорубленные тропы, которые, впрочем, очень быстро зарастали буйной зеленью. Постепенно встречались небольшие вырубки ценных пород деревьев, от которых оставались брошенными только кора и ненужные ветки.
Джунгли постепенно сдавали свои позиции, уступая место саванне, но более лесистой, не такой, как на нашей стороне. Последний ночной привал мы устроили на краю джунглей, высматривая из укрытия врагов, которыми для нас были любые встреченные люди.
Ночь прошла, как всегда, спокойно, изредка тишину нарушали крики ночных птиц и грозное рычание хищников, да изредка слышалось шуршание в траве и шум борьбы мелких животных.
На рассвете я построил воинов и перед выходом из джунглей заставив надеть на себя всю скудную экипировку и взять оружие в руки. Мои экспедиционные сотни были оснащены самым лучшим образом, который был мне доступен. Каждый держал в руках круглый щит, на котором был изображен белый косой крест, на чёрном фоне, копьё с длинным лезвием, похожим на меч с гардой, и оружие для ближнего боя.
Это был либо хопеш, либо меч, а у кого-то и топор, или длинный нож, в зависимости от возможностей и предпочтений, а также удачливости в бою. Больше не скрываясь, мы двинулись усиленным маршем в поисках какого-нибудь селения.
Наш проводник здесь уже плохо знал местность и не мог наверняка сказать, где живут люди. Но по косвенным признакам это и так становилось понятно. Пройдя безостановочно еще полдня, мы заметили, что впереди исчезли деревья, кроме одиноко стоящих, и показались неровные лоскуты полей, засеянных разными сельскохозяйственными культурами.
Не доходя до них километров пять, я решил устроить привал и остановиться на ночлег, не желая вести в бой своих людей в незнакомой местности ночью, но, конечно, фактор внезапного нападения у нас из-за этого сильно уменьшался. Первые лучи солнца застали нас уже на ногах, позавтракавшими, бодрыми и готовыми идти в бой.
Разбившись на четыре полусотни, двумя колоннами мы направились к предполагаемой деревне, готовясь вступить с ходу в бой. Пройдя разноцветные лоскуты полей, которые тянулись довольно долго, мы, наконец, обнаружили раскинувшуюся впереди деревню. Она была довольно большой, но такой же беспорядочно нагромождённой, как и все, встреченные мной ранее.
Перед нашим взором предстали убогие хижины, в виде навесов, или со сплетёнными стенами из веток, которые считались здесь, наверное, шедевром архитектуры. Мое же воображение они поражали лишь разнообразием примитивности материалов, из которых были сделаны, больше похожих на мусор. Здесь, правда, крыши были накрыты огромными листьями каких-то деревьев, на этом, в принципе, все различия заканчивались.
Деревня ещё спала, и подобная беспечность меня крайне поразила. Я думал, что нас уже успели заметить и подготовиться к горячей встрече, но ничего подобного не наблюдалось. Наконец, на наши молчаливые и угрюмые колонны всё же обратили внимание, и в деревне начался переполох.
Забегали люди, заблеяли козы, завизжали бараны, все стали метаться в разные стороны. Из этой панической среды, всё-таки, смогли выделиться воины племени и, отталкивая своих более бестолковых сородичей, стали сбиваться в какое – то подобие строя, пытаясь дать нам отпор.
А мы уже были почти рядом, быстрым шагом приближаясь к крайним домам, откуда с громкими криками выбегали полусонные женщины с детьми и мчались со всех ног в центр деревни.
Быстрый сбор делал честь местным воинам. Всё-таки, они не раз и не два ходили в грабительские походы и смогли закалить свой характер, да и понимали, какая участь ждёт каждого попавшего в плен и ставшего рабом. Поэтому, когда мы с двух сторон вошли в деревню, нас уже поджидала небольшая кучка воинов из пятидесяти человек, готовых к бою.
Огнестрельного оружия у них не было, и поэтому мой выстрел из револьвера застал их врасплох. Затем две стены из щитов моих воинов взяли их в клещи и разгромили в хлам. Сражаться на два фронта они не смогли и, потеряв половину войска убитыми, разбежались по всей деревне.
Благодаря тому, что мы потеряли только двух воинов ранеными, мне удалось их удержать от жестокой расправы над жителями деревни. Название селения было то ли Нянма, то ли Няла, то ли как-то ещё. Жители не успели разбежаться далеко, и были почти все пойманы и возвращены.
Согнав всех жителей в центр деревни, я отдал приказ обыскать её, тут же стояли и не успевшие сбежать, или раненые воины, взятые нами в плен. После непродолжительных расспросов, с помощью языка жестов и сходных слов родственных языков, я узнал, что жители этой деревни, действительно, отправляли своих воинов в отряды охотников за рабами, а потом перепродавали пленников в другие страны, в частности, Египет.
В семи днях пути от деревни находился крупный местный город Ньяла, через который проходил один из караванных путей. Дальше этот путь тянулся вдоль берегов Голубого и Белого Нила, и, конечно, мной было принято решение продолжить наш путь именно туда.
Захваченная деревня была небольшой и довольно бедной, даже по понятиям Африки, так что, кроме рабов, как считали мои поданные, и новых подданных, как считал я, мы ничего ценного в ней не взяли, оружие и тряпки не в счёт. В качестве рабов я отобрал два десятка мужчин и полтора десятка женщин, в возрасте от 13 до 30 лет, милостиво оставив многодетных женщин с детьми, стариками и мужчинами, которые мне не подошли, дальше здесь хозяйствовать, и даже не спалил их деревню.
Конечно, некоторых женщин, которые были ещё привлекательны, захватчики вынудили дать попользоваться своими прелестями, но это изменить было уже не в моих силах. На всякий случай, я оставил себе двух, наиболее молодых, но не стал их трогать, а, пометив белой краской из глины, как свою собственность, отправил вместе с отрядом воинов в Баграм.
Для сопровождения пленных, воинов я выделил немного, всего двадцать человек, опасаясь даже не того, что пленные взбунтуются и перебьют своих конвоиров, а того, что впереди их опять должны были встретить суровые джунгли, и без хорошей охраны они могли и не пережить все тяготы и лишения этого трудного пути.
Разделившись, мы отправились в прямо противоположные стороны. По мере нашего продвижения, местность впереди становилась всё более засушливой и радовала только отдельно стоящими развесистыми акациями и стадами жирафов, которые величаво расхаживали по саванне.
Глава 20. Бой за Ньялу.
Недостатка в пище не было, потому что охота приносила свои плоды. О том, что здесь проходил караванный путь по транспортировке рабов, напоминали, время от времени попадавшиеся, человеческие обглоданные кости, разных размеров, свидетельствуя о печальной участи пленников и жестокости окружающего мира. Увы, эта жестокость на растворилась в веках, и даже в наше время прорывается из уст нашей элиты:
– "Ничего, бабы ещё нарожают".
– "Денег нет, но вы держитесь", ну и так далее.
– «И наш мир перенаселён"– хотя, в какой-то мере, это и является правдой.
Не вдаваясь в дебри чужеродных истин, я шагал по засушливой африканской степи и, отправив в разные стороны быстроногих разведчиков, пытался поймать в свои сети какой-нибудь караван, путешествующий здесь, или просто кого-нибудь, кому не повезло здесь проходить.
Никого не попадалось. Горячий воздух создавал тонкое марево, которое колебалось перед глазами, поднимаясь от раскалённой земли к жаркому солнцу, и снова возвращаясь обратно, чтобы, ещё более разгоряченным воздухом, снова подняться вверх.
Вдалеке, сливаясь с линией горизонта, показалась полоса яркой зелени, покрывающей берега великой Африканской реки – Нила, который назывался в этой местности Голубым Нилом. Мы продолжали совершать переход за переходом, но пока так никого и не встретили. Слава бежала впереди нас, а может, я льстил себе, и так просто совпало.
Наконец, мы стали приближаться к цели нашего перехода, и впереди показались уже убранные поля, опалённые жарким солнцем. Вслед за ними показались и городские постройки. Спрятаться среди выжженной саванны, постепенно превращавшейся в полупустыню, нам было негде. Поэтому мой отряд шёл ускоренным маршем, намереваясь с ходу взять город, несмотря на его сопротивление.
Нас уже давно заметили, но мои воины не знали усталости, закалённые постоянными многодневными переходами, и движимые моей, хоть и не железной, но твёрдой волей. Да им и нравилось осознавать себя бесстрашными, сильными воинами, что было явно написано на их решительных и довольных лицах. Тем более, в случае бегства, их ждали очень неприятные последствия, если бы я, конечно, остался в живых.
Я выстроил отряд опять двумя колоннами, по две полусотни с каждой стороны. Город неумолимо приближался, и уже можно было разглядеть низкие глиняные дома, характерные для городов мусульманских народов. Исламизация этого региона уже насчитывала два столетия, и вместе с религией, местным населением были переняты и архитектурные изыски. Ньяла была довольно большим городом, здесь даже присутствовали караван-сараи для караванов и путешественников.
«Приветствуя» наши наступающие колонны, загудели длинные трубы и на окраине стали выстраиваться защитники города. Было их много, и все они были одеты в одежду белых цветов. В туники, халаты, безрукавки и другие разномастные одеяния, вплоть до обычных набедренных повязок.
Вооружены они были также неплохо. У каждого было копьё и щит, луки и оружие ближнего боя. Подозревая, что нам придётся столкнуться с превосходящими силами, я нанёс яд на все наконечники копий своих воинов и на все наконечники стрел.
Подойдя к городу, я перестроил своих воинов в одну линию, а третью полусотню расположил во второй линии атаки. Кроме этого, в резерве, позади основной линии строя, оставил тридцать самых сильных и свирепых воинов.
Защитники города уже ждали нас и с яростными криками выскочили навстречу. Позади них, на царственном белом верблюде, восседал вождь, окружённый группой из пяти всадников, тоже сидящих на верблюдах, но другой окраски. Всадники были вооружены винтовками, и это было уже серьёзно.
Остальные воины были без огнестрельного оружия, но их было не меньше пятисот, и они были настолько уверены в своей победе, что отважно бросились на нас, даже не выпустив стрел, по команде своего предводителя. Дико завывая и входя в боевой раж, они ринулись в атаку, игнорируя всякий строй.
Мои воины закрылись щитами, а лучники дали залп, а потом ещё, и ещё. Стрелы стали попадать в тела нападающих, в ответ послышались гортанные возгласы боли и гнева. Этот акцент указывал на то, что все они были из племени «фур» (отсюда и название султаната – Дарфур).
Крики ярости, боли и гнева наполнили воздух, как шмели одуванчиковое поле. Люди падали и больше не вставали, кто-то, вырвав из раны стрелу, надеялся продолжать бой, но яд сразу начинал действовать и через пару шагов незадачливые герои падали и больше не вставали, тут же коченея, несмотря на яркое солнце и изнуряющую жару.
Мои лучники успели сделать ещё по два залпа, прежде чем наши ряды столкнулись с волной атакующих. Стена щитов вздрогнула, чуть подалась назад, а потом, стряхнув с копий мёртвые тела, шаг за шагом, начала теснить противника. Прежде чем предводитель противника понял, что его отряд несёт огромные потери, мои воины смогли вывести из строя четверть нападавших, практически, не понеся потерь.
Раздался гнусавый сигнал трубы, и волна атакующих стала откатываться назад, оставляя после себя тела убитых, раненые на поле боя отсутствовали. Этим сразу воспользовался я, и мои лучники разрядили в ряды отступающих последние запасы отравленных стрел, чем вызвали волну воплей ярости и страха.
Но ярость и решительность дарфурским воинам не помогли, из-под прицельного огня стрелами смогла выбежать лишь половина отряда. Они учли свою ошибку, в свою очередь, стали осыпать нас стрелами. Но, увы, их стрелы не в состоянии были пробить наши щиты, бессильно втыкаясь в толстую кожу.
Первые ряды моих воинов стали похожи на дикобразов. Я ждал. Дарфурцы ещё десять минут осыпали нас стрелами, окончательно превращая в ощетинившихся дикобразов, либо думая, что мы струсили. Мне было наплевать, что они там о нас думают. Я ждал.
Наконец, их предводитель решил, что с нас достаточно испытания стрелами и направил в атаку своих воинов. Добежав до нас на расстояние броска, они метнули ещё и короткие дротики, чтобы окончательно победить наши щиты. Коротко свистнув, дротики снова стали втыкаться в наши многострадальные щиты, изредка попадая в незащищённые ноги. Завершив метание и закрывшись небольшими и редкими щитами, вражеские воины, с копьями наперевес, двинулись на нас в атаку.
– «Мы банда!», – издал я клич, и весь строй резко шагнул навстречу врагу, ударив его в копья. Послышался громкий хруст ломаемого дерева, раскатистые удары щитов о щиты, дикие крики сражающихся, звон металла и глухое чавканье оружия, проникающего в живые тела.
По моему приказу, третья полусотня вышла из-за первой линии обороны и, обойдя её, ударила справа по рядам атакующих. Не выдержав встречного напора, подкреплённого фланговым ударом, дарфурцы стали откатываться назад. Но у их предводителя оказался спрятан резерв воинов, которых он сейчас и вывел, из-за близлежащих домов, где они до этого времени скрывались, и повёл в атаку. Сам он оставался позади атакующих, как и пятеро окружавших его всадников.
Вскинув ружья, они выстрели в моих воинов. Всё вокруг заволокло белым облаком дымного пороха.
– «Мы банда, банда, банда!» – Вперёд в атаку! Хурра!
И мы понеслись вперёд, вместе с моим резервом из тридцати воинов. На меня вынырнула чёрная физиономия дарфурца, и я без замаха коротко ударил его копьём, подняв и перекинув уже безвольное тело дальше. Второй тоже успел упасть на копьё, а третьего я бил уже в спину, так там и оставив свое оружие.
Вытащив хопеш, я стал рубить им направо и налево, разбивая головы, нанося удары в грудь, плечи и бёдра своих противников. Мои тридцать воинов отборной гвардии молотили рядом всех подряд, мы смешались в бою и стали выдавливать дарфурцев с поля боя.
Их вожак, со своими всадниками, крутился вокруг, но ничего не мог сделать. Время от времени они стреляли, пытаясь переломить ход боя, но в это свалке невозможно было попасть в того, в кого хотелось, и результаты их одиночного огня были плачевны.
Подняв чье-то копьё, я, растолкав вокруг себя воинов, метнул его в верблюда, на котором восседал предводитель, перемещающейся вокруг поля боя и выкрикивающий ободряющие кличи. Просвистев песню смерти, копье воткнулось в шею животного. Верблюд захрипел и завалился на землю, дрыгая ногами и придавливая тушей своего всадника.
Телохранители вождя стали беспорядочно стрелять в меня и всех, кто был вокруг, но их однозарядные ружья очень медленно перезаряжались, а испуганные грохотом верблюды шарахались из стороны в сторону, сбивая прицел.
Не теряя времени, я достал из ременной петли пистолет и открыл из него огонь. Первым же выстрелом я сбил одного из всадников. Перезарядив пистолет, я произвел второй выстрел. Он оказался неудачным, а третий, после перезарядки, снова попал в очередного всадника.
Оставшихся телохранителей снесла волна бежавших с поля боя дарфурцев, не выдержавших натиска и напора моих воинов. К тому же, они потеряли из поля зрения своего вождя, а гибель двух всадников и факт владения огнестрельным оружием противоположной стороны, окончательно их добили и обратили в бегство.
Толпа, больше никем не управляемая, лавиной снесла со своего пути верблюдов, опрокинув их вместе с всадниками, и помчалась спасаться в город. Весь мой отряд кинулся за ними.
Со мной остались мои отборные тридцать воинов. Я не стал рваться в город, а сразу занялся пленными и ранеными. Раненые мне были не нужны, и они остались на поле боя, но уже в другом качестве. В плен мы взяли вождя и двух его телохранителей.
Верблюды разбежались, кроме одного убитого и одного тупого, или наоборот, излишне вялого, который, отбежав на несколько метров, остановился и стал жевать свою жвачку, с самым невозмутимым и флегматичным видом.
Связав пленных и наскоро собрав трофеи, я бросился вслед за своими воинами, которые уже активно грабили, убивали и насиловали всех подряд. Над городом стали подниматься сначала редкие, а потом всё более многочисленные, струйки чёрного дыма.
Единственным местом сопротивления нашему нашествию ещё оставался караван-сарай, откуда слышались глухие винтовочные и револьверные выстрелы. Атакующая волна моих воинов сначала нахлынула на глиняные стены, окружавшие караван-сарай, но встретив сопротивление и ружейный огонь, оставив три трупа, отхлынула обратно. А потом рассредоточилась по остальному городу, продолжая его грабить.
К тому времени, как я выскочил к караван-сараю, всё было уже кончено, и там никого не было, кроме обороняющихся. Они, в свою очередь, дали залп по нам, но мы успели забежать за угол глиняных зданий. Взяв в руки одну из винтовок, отобранных у телохранителей вождя дарфурцев, я осмотрел её. Это оказалась однозарядная винтовка, незнакомой мне конструкции, но это было такое же старое дерьмо, которое попадалось мне и раньше, если не хуже.
Разобравшись с заряжающим механизмом, я упал на землю, и, осторожно выползая из-за угла, выстрелил в сторону дувала караван-сарая. Грохнул выстрел и всё вокруг заволокло едким дымом.
– Как будто из пушки ядром стреляешь, твою мать, – подумал я и снова, перезарядив винтовку, выстрелил в ту же сторону. Патронов было около пятидесяти штук, и я не собирался их жалеть, чтобы потом не нести с собой бесполезную и ненужную тяжесть.
Так мы и перестреливались некоторое время, пока над дувалом не поднялся белый флаг, и мужской голос оттуда не закричал на чистом английском и без акцента.
– Stop! Stop! Talking!
Португалец Луиш, который всегда держался возле меня, но, в основном, позади, во время битвы, вовсе, потерялся неизвестно где. Сейчас, как это ни странно, он снова оказался рядом, а услышав английскую речь, стал кричать в ответ, коверкая английские и португальские слова.
В ответ мы услышали ещё один голос, матерившийся на чистом португальском, обрушивая все божьи кары на головы чёрных засранцев и грёбаных дикарей, которые собирались его ограбить и убить.
Пришлось вступить в переговоры. В ходе переговоров выяснилось следующее:
– Во-первых, мы взяли в плен хозяина города, некоего Аль-Максума, бывшего мелким шейхом и предводителем местного ополчения и Дарфурской стражи. Был он потомком арабов, ассимилировавшихся здесь и занявших высокое положение в этой местности. И он был готов заплатить выкуп за себя и свой город, размеры которого я не знал и пока не предполагал, что можно ценного с него взять.
Золото, как таковое, мне было не нужно, а нужно было оружие, которого и так у них не было, и что взять с него, я пока не знал, но надеялся на пронырливость португальца.
– Во-вторых, в караван-сарае попалась богатая добыча, в виде большого каравана, с ценным грузом, содержимого которого я не знал, но догадывался, что это либо золото, либо драгоценные камни, либо ещё что-то ценное. А может, и всё вместе, и за этот груз можно было получить в десять раз больше, чем за весь этот город, но как купить на эти ценности оружие, я опять не знал.
Ведь бедного и недалёкого негритянского вождя так легко обмануть, воспользовавшись его наивностью и глупостью. Так что, этот вопрос тоже был открыт, но я, опять-таки, надеялся, что смогу выкрутиться из него.
Было ещё и в-третьих, но об этом позже.
Я оставил Луиша дальше выяснять отношения, направив ему для охраны десять человек, а сам бросился спасать от беспредела захваченный мною город. Бегая по городу, я смог только через три часа утихомирить своих воинов, которые успели насытиться грабежом и убийствами.
Убийства я смог остановить, а грабёж нет, да уже сильно и не пытался. В городе оставалось два очага сопротивления, первым был караван-сарай, а вторым оказался дворец местного падишаха, которым и оказался Аль-Максум.
Дворец представлял собой небольшое сооружение, в виде прямоугольника, окружённого высокой стеной дувала со всех сторон. Там засели остатки войска Ньялы и ожесточённого огрызались, а так как их численность оказалась не меньше ста человек, то они успешно противостояли нападавшим, которых осталось не больше пятидесяти.
Найдя сотника Ярого, которого я стал уже называть Яго, по мотивам мультфильма, я популярно объяснил, что ему нужно собрать наших воинов и добычу, а также забрать трупы погибших и возвращаться к месту битвы, пока мы ещё сохраняли боеспособность. А сам вернулся к караван-сараю.
Луиш Амош.
– Ты, сын бешеной собаки, что родила тебя под кустом бузины, ты что творишь, негодяй! Ты хочешь поднять руку на своих соотечественников, ограбить их и пустить по миру, и всё из-за какого-то чёрного вонючего индюка, которому привалила удача!
– Мать твоя ….! Имел я всех вас, вместе с королём Португалии во главе. Когда я подыхал в песках Дарфура без воды, валялся без сознания от малярии в Камеруне и болтыхался в трюме клипера от морской болезни, никто не вспоминал о Луише Амоше из Лагуша. Никто не хотел спасать его шкуру или помогать ему!
– Даже моей матери и отцу было наплевать на меня! А этот негр (кстати, не вонючий, водные процедуры – фореве), вылечил меня и приблизил к себе. И лучше я буду визирем у короля вонючих негров, чем не менее вонючим нищим, в благословленной Португалии.
– Что ты хочешь, сын плешивой собаки?
– Какой груз везёт караван?
– Сто чернокожих девственниц.
– Э… купец картофельных очисток. Это ты здесь решил найти девственниц, да и ещё в таком количестве! Не иначе, им всем лет по десять, или меньше! Кого ты хочешь обмануть. О, Иуда, продавший Христа за горсть серебряных монет!
– Ах, ты ж, тварь дрожащая, голь перекатная, – и ты… смеешь меня оскорблять. Да мы сейчас… всех вас уничтожим и заставим плясать пляской святого Витта в петле, на этих засохших акациях, и пусть ваши трупы станут пищей для местных гиен. Да будет у них еда из таких как ты, вечно!
– Послушай, паскуда. Сын вшивой собаки и облезлого больного волка, и отец всех паскуд благословленной Португалии. Не в твоих силах и силах твоих английских друзей победить нас. Этот вождь, по имени Ван, хитрее лисицы, сильнее льва и изощрённее старого еврея, женатого на английской королеве.
– Если вы на нас нападёте, то все поляжете здесь, а нас, просто, станет меньше и тем больше достанется нам ваших богатств, ну и девственниц, конечно, из числа ваших жён и дочерей.
Дальше пошли неразборчивые ругательства на трёх языках, плевание в лицо друг другу, призвание божьей кары на голову противника. Упоминание всех родственников каждого и некоторых по-отдельности.
Обе стороны, не участвующие непосредственно в споре, не понимая ни слова, безучастно смотрели на своих представителей, не предпринимая никаких действий и ожидая, когда спорщики выдохнуться и придут к консенсусу. Но те не желали сдаваться, продолжая уже не ругаться, а вяло препираться.
Положение спас, как обычно, вождь, который вернулся к караван-сараю.
Вернулся я вовремя, как раз тогда, когда все стороны конфликта были готовы опять его решить с помощью оружия. Выслушав доклад Луиша о том, что эти собаки не хотят ничего нам отдавать, а рассказывают о каких-то бабах, которых, якобы, везут египетскому султану и ещё пытаются угрожать, я приступил непосредственно к переговорам.
– Хэллоу, мэн. Больше иностранных слов я не знал. Пнув Луиша, заставил его переводить.
И первое, с чего я начал, это вспомнил о падишахе Ньялы. Тот согласился оплатить выкуп и стал бормотать о хороших ножах и просто прекрасных бусах, из разноцветного стекла.
– Передай ему, Луиш, чтобы он засунул их себе в зад и обвешал ими отвислые груди и дряблые шеи своих жён, если хочет, а мне такие изыски ни к чему.
Дальше сам процесс торга вышел разнообразным, но, в силу наличия огромного количества ругательств, приводить его полностью было бы нецелесообразно. Я тщательно выспрашивал Аль-Максума о том, что у него есть. В конце концов, остановились на запасе зёрен различных культур и даже саженцах плодовых деревьев, что были у них, но не было у нас, вызвав этим недовольство Луиша.
Кроме этого, мы забирали у него ремесленников, которые могли делать железную посуду и инструменты к ним, трёх вьючных верблюдов, запас железных изделий и ножей.
Мои воины усиленно шептали в ухо, что надо забрать жемчужин из его гарема, но что-то мне подсказывало, что эти его чёрные жемчужины мало отличаются от моих собственных, и я отказался от этой мысли. Да и публично униженный враг опасен вдвойне. Так что, ну его, с этим гаремом.
Отпущенные охранники Аль-Максума деятельно занялись организацией выкупа, а я продолжил переговоры с португальским купцом, который, вкупе со своим начальником охраны, очень похожим на английского, то ли дипломата, то ли офицера под прикрытием, продолжал угрожать мне и моим людям, требуя, чтобы их не трогали и отпустили без выкупа.
Слушая его, я перебирал наконечники стрел с нанесёнными на них ядами. Затем дал знак привести мне любого пленного, лучше раненого. Когда пленного доставили, я надрезал ему ладонь наконечником стрелы с парализующим ядом.
Пленник стал вопить от страха и говорить, что у него онемела рука. Тогда я резанул ладонь второй его руки другим наконечником, но уже с ядом, вызывающим рефлекторные судороги. Пленный упал и стал дёргаться в конвульсиях.
Третий наконечник я уже вонзил ему в грудь, и был он смазан смертельным ядом, чтобы не мучить несчастного. Через десяток секунд тот затих. И я, с совершенно омерзительным выражением лица на своей чёрной морде, улыбнулся всем присутствующим…, и разговор сразу перешёл в деловое русло, без оскорблений и невыполнимых требований.
Что вёз караван, я так и не узнал, но зато, стал обладателем прекрасного одиннадцати зарядного американского карабина, образца 1873 года, и ящика с патронами к нему. Нашлись патроны и для моего старого однозарядного английского ружья, правда, немного, всего 50 штук. Мелочь, но всё равно, приятно.
Ну и, довеском к нему пошёл ещё один револьвер, но уже шестизарядный, который выделил от своих щедрот присутствовавший при этом торге англичанин, естественно, с запасом патронов к нему. На этом торг был закончен, и я уже было расстался с ними, когда мне пришла в голову мысль показать мои алмазы.
Было их у меня с собой немного, и не самых крупных, но зато чистой воды и разной цветовой гаммы. Увидев, как разгорелись глаза у европейцев, я сказал, что хочу их продать за оружие. Но, увы, купец не мог мне ничего больше предложить за них.
Тогда я предложил им купить их за деньги, например, за серебряные кроны, рейсы, доллары, франки или песеты, а лучше, за марки. Также я брал золотые соверены и гинеи, ну и червонцы, само собой.
В итоге, я продал все продемонстрированные алмазы, предполагая, что сильно продешевил, но наличность мне была нужна, для дальнейших операций деньги-товар-деньги. Так было проще работать с авантюристами, которые, я не сомневался, в скором времени, найдут путь на мои территории.
Естественно, меня стали расспрашивать, откуда у меня камни, на что я отвечал, что это трофеи, которые я отбирал у беженцев, со всех концов Африки. И некоторые из них я нашёл на территории Конго, удерживаемой бельгийцами, и так убедительно врал, что мне поверили… наверное.
Закончив торг и отдав алмазы, я забрал новенький винчестер. При этом, демонстративно швырнул старое ружьё под ноги его бывшему владельцу, Аль-Максуму, отчего заставил того побагроветь от гнева.
Забрав деньги, вся моя команда удалилась быстрым шагом в направлении поля боя. Все ценные трофеи там были уже собраны, так же, как и трупы погибших воинов. Трупы мы похоронили в большой вырытой яме, не имея возможности и времени их сжечь. К вечеру, загрузив трофеи на верблюдов и забрав пленников, мы двинулись ускоренным маршем домой, взяв направление на запад.
Нас никто не преследовал и тому были две причины. Первая причина заключалась в том, что преследовать нас было некому. Дарфурцы тушили пожары в разоренном городе, хоронили убитых и были совершенно деморализованы неожиданным нападением.
Вторая причина была в том, что охрана каравана ждала другой караван, приплывший по Нилу, и который, действительно, вёз груз золота и пряностей, а также редкие ценности, такие как слоновую кость и рабов из Африки, в том числе, экзотических наложниц из различных племён, для гарема Египетского шаха. Из-за этого они и желали выпроводить нас, как можно скорее, и опасались, что, увидев столь ценную добычу, мы нападём и сможем все это захватить.
И хоть охрана караванов была усиленной, но никто не хотел рисковать своим достатком и благополучием, не говоря уже о жизни, из-за странного безвестного чёрного дикаря, мастерски владевшего ядами и умевшего воевать огнестрельным оружием.