Кадавры

Доносчиков, как серийных убийц, совершенно невозможно распознать в толпе – с виду нормальные, даже, может, приятные люди; а на деле – носят в душе неизбывную тягу к причинению вреда.

зараженный войной человек неизбежно начинает воевать – с собой, с семьей, с городом, с улицей, с чем угодно.

сказала Даша, раздраженная тем, что он вклинился

пришлось отгонять их палкой, чтобы поставить

оставила ее умирать? Видишь ли, в чем дело, увидев ее на дне, я и правда ушла не сразу. В голове проклятая чернота, но это был не страх. Точнее, не только страх. Еще была злость, много злости. Я

развивается постепенно, у него есть несколько четких фаз. Видич знал только про первую: узнавание. Пациент видит в лице кадавра черты умершего родственника. Но есть еще две фазы, вторая фаза –

Кажется, это чувство, что я на льдине и мне совершенно не на что опереться – оно теперь и есть мой дом

Испытываю щемящую нежность и экзистенциальный ужас одновременно

Как любой постсоветский человек, мама жила в России, легко совмещая в своей голове две противоречащие друг другу парадигмы: «государство всегда врет» и «государству виднее».

Французов и итальянцев тетя Валя презрительно называла лягушатниками и макаронниками и совершенно искренне недоумевала, за что «они» так «нас» не любят.