– Так народ, рассаживаемся, а то я уже изрядно проголодался, пока вас ждал. – Протараторил Илья Петрович и подойдя к столу занял центральное место, как бы намекая, кто в доме хозяин.
Слева, скрестив руки и ожидая начала трапезы, уже сидел недовольный Юрий Николаевич. Анастасия Петровна прошла сзади, проведя ему рукой по спине, и что-то шепнула на ухо, от чего итак недовольный Юрий Николаевич стал ещё более недовольным. Он с неохотой встал и помог жене сесть, пододвинув массивный, сделанный под старину стул. С противоположной стороны, по правую руку от Ильи Петровича, расположилась Нина Семеновна.
– Бабуля! – Радостно воскликнула Олеся и побежала обнимать старушку.
– Ой ты моя родненькая! – Так же тепло отреагировала Нина Семеновна.
Видя всю эту семейную идиллию и не зная, что делать, я просто стоял немного позади Олеси и переминался с ноги на ногу, чувствуя дискомфорт и смущение.
– Олесь ну хватит, у тебя гость стоит, ждёт тебя, стесняется. – Начала поучать внучку Нина Семеновна.
– Здравствуй Кирилл, проходи, не стесняйся, вот садись с Олесей рядышком. – Поприветствовала меня старушка и жестом руки указала на один из огромных стульев.
Я так же в ответ поприветствовал Олесину бабушку, подошёл к соседнему стулу и отодвинул его, предлагая Ангелу присесть.
– Кирюха молодец, сразу видно мужик, не то что некоторые. – Услышал я хриплый голос, с ноткой язвительности.
– Илья! – Строго зыркнула Нина Семеновна в сторону сына.
Наконец все уселись на свои места, заняв процентов пятнадцать этого огромного стола.
– Ань, Свет давайте! – Громко скомандовал Илья Петрович и достал из кармана халата какой-то брелок.
В противоположной стороне гостиной открылась дверь и оттуда вышли две пухленькие женщины в тёмно-синей униформе с подносами в руках. Они молча проследовали к столу и принялись очень ловко расставлять содержимое подносов. Расставив всё, одна из женщин забрала подносы и покинула гостиную, а вторая начала зажигать свечи, находящиеся в красивых начищенных до блеска подсвечниках. Илья Петрович встал, направил в сторону люстры брелок и выключил свет, создав тем самым готическую атмосферу.
– Ань, напитки. – Коротко скорректировал действия горничной хозяин поместья.
Служанка так же молча и виртуозно налила прозрачную тянучую жидкость из хрустального графина. Обслужив всех присутствующих, она направилась к противоположной стороне стола и так же наполнила рюмку. Я не сразу обратил внимание, но на другой стороне стола, в центре, было накрыто ещё одно место, за которым никого не было.
– А мы что, кого то ждём? – Удивленно вымолвила Олеся, тем самым озвучивая, тот же вопрос, который возник у меня.
Все за столом молча переглянулись, на мгновенье повисла гнетущая тишина, которую разбавляло потрескивание свечей. Мне стало не по себе, по спине пробежал лёгкий холодок, выглядело всё слишком зловеще, как в добротных ужастиках, которые я так люблю. Я ещё раз взглянул на пустующее место, всматриваясь во мрак, и моё внимание захватила огромная картина, висящая, прямо над столом. Её обрамляла старинная, золотого цвета рама, да и сама картина выглядела, будто ей уже лет двести, но самое интересное, это её содержание. На ней был изображен какой-то библейский сюжет: один человек перерезал горло другому, и всё бы ничего, но взгляд персонажа изображённого на картине, казался таким реалистичным, пронзительным и одновременно знакомым, не могу припомнить, что бы я где то до этого момента видел эту картину. Надо отдать должное художнику, написавшему произведение, так выразительно отобразить взгляд, будто смотрит на тебя и намекает – ты следующий.
– Это для Клавдии Семёновны, – резко разрядил нависшую тишину Илья Петрович. – Предлагаю почтить память усопшей тётушки.
Все встали, взяли рюмки, я так же поддался стадному чувству и последовал примеру большинства. Осушив содержимое, взялись за столовые приборы. Как вы думаете, что едят богачи? В жизни не догадаетесь: Щи! На столе стояло много разных блюд, но ничего того, чему можно удивиться. Обычная традиционная русская кухня: мёд, кутья, овощные и мясоколбасные нарезки, пирожки и блинчики, всё что можно встретить на поминках в любом доме, а я то уже в таких вещах опыт имею. Время шло, блюда менялись, и спустя три графина, присутствующие потихоньку стали ослаблять вожжи и расслабляться. Тон разговоров стал потихоньку меняться с официального и культурного, на более неформальный. В основном вся беседа представляла некую викторину: вопрос-ответ, в которой участником был я, а все остальные, стало быть ведущими, которые засыпали меня вопросами: кто я? где я? чем занимаюсь? чем интересуюсь? – что в принципе не удивительно, ведь я человек новый, посторонний. В один прекрасный момент, когда я уже разговорился и чувствовал себя полностью расслабленным, Илья Петрович выдал:
– Слушай Кирюх, как тебе наша Олеська, нравится?
– Ммм что? – Замявшись переспросил я.
А он продолжал наседать:
– Смотри какая умница, красавица, да и с приданным всё хорошо, отличная партия, слепым нужно быть, чтобы не обратить внимание.
Я взглянул на Ангела, она сидела молча, красная как помидор, но всё же ожидала моего ответа. Да и ладно Олеся, у остальных присутствующих этот вопрос так же вызвал неподдельный интерес. Неужели они серьёзно рассматривают меня, как кандидата в мужья, человека, которого видят второй раз в жизни.
– Да! – Коротко, но твёрдо ответил я, да и смысл отрицать, раз уж сами интересуются.
Илья Петрович всё это время сверливший меня глазами, ослабил хватку. Его мимика сменилась с напряжённой на более добродушную, и наверное сам того не замечая, он растёкся в искренней, немного хмельной улыбке. Он встал с места и потянулся через весь стол ко мне, протягивая руку. Я не стал препятствовать этому жесту уважения и повторил за ним. Когда наши руки скрестились в крепком мужском замке он выдал:
– Так держать, уважаю!
Я окинул взглядом всех и на их лицах читалось одобрение. Анастасия Петровна даже выдохнула, будто выиграла джек-пот в лотерею. Одна Олеся пребывала в состоянии лёгкого шока и недоумевания. Я сел на место, а Илья Петрович продолжил развивать уже начавшуюся тему, и похоже остановить его не представлялось возможным:
– Предлагаю выпить за настоящих мужиков. – Уже изрядно поднабравшись, продолжал Олесин крёстный.
Мне конечно это немного льстило, ведь его тост очевидно направлен в мою сторону. Все подняли рюмки и потянулись друг к другу, звонко встретившись в определённой точке соприкосновения, как вдруг краем глаза я уловил тень, где находилось пустующее место. В этот момент раздался сильный удар по столу, вся посуда зазвенела, а наполненная рюмка для бабы Клавы, внезапно опрокинулась расплёскивая своё содержимое по отполированной глади стола. Подсвечник задрожал и накренился в сторону прозрачной жидкости. Служанка Аня резко среагировала и быстро вернула его на место, но капля раскаленного свечного воска всё же не поддалась контролю и вырвалась, окропив синим пламенем столешницу. Внезапно огонь стал сильно трещать и коптить чёрным, как смола дымом. Все попытки служанки усмирить стихию не имели успеха. Пламя, словно живое, продолжало гореть. Не знаю сколько по времени она его тушила, скорее всего это заняло от силы одну минуту, но мне показалось будто прошла целая вечность, настолько сильно это впечатляло. Остальные тоже стояли, как вкопанные и молча наблюдали за потугами прислуги. В свою очередь огонь потух сам по себе, так же как и вспыхнул, оставив на столе тёмные отметины.
– Что это было? – Нервно затараторил отец Олеси, нарушив тишину.
– Да не галди Юрок, я откуда знаю, кто-то, наверное, ногой задел под столом. – Выстроил предположение Илья Петрович.
Все присутствующие переглянулись между собой, однако судя по удивлению на лицах, никто этого не делал.
– Ну не знаю тогда, мистика какая-то, тётя Клава, наверное, передает привет. – Сделал умозаключение Илья Петрович.
Я взглянул на Ангела, на ней не было лица, читался только дикий ужас.
– Мне что-то нехорошо. – Еле слышно вымолвила Олеся и рухнула на стул. Её кожа побледнела, а глаза начали закатываться.
– Олеся, что с тобой, Олеся скажи, что ни будь, – резко занервничала Анастасия Петровна, пытаясь судорожно отодвинуть тяжёлый стул. – Юр, что встал? Помоги! Дочке плохо, сделай что ни будь! – Разразилась она криком.
Юрий Николаевич заметался на месте, не понимая, что ему делать.
– Тихо! – Неожиданно выкрикнул я.
Для меня не впервой встречаться с нервными родственничками на вызовах, обычная практика. На удивление родители Олеси замолкли и оторопело следили за моими действиями. Я осмотрел Олесю и понял, ничего страшного не произошло – обычный обморок. Спокойно попросил включить свет и уложил Олесю на пол. Взял со стола салфетку и намочил в водке, не нашатырь конечно, но за неимением лучшего, пользуемся тем, что есть под рукой. Я поднёс салфетку к лицу Ангела, но эффекта это не возымело.
– Есть вода? – Спросил я у присутствующих.
Служанка быстро отреагировала и дала мне стакан. Я окунул руку в воду и резко брызнул в лицо Олесе.
– Фу, кто брызгается? – Сразу же послышался недовольный девичий голосок, оно и ясно, ведь вода один из лучших раздражителей.
Ангел открыла глаза и наши взгляды встретились. Мы смотрели друг на друга, полностью уйдя из этой реальности, не замечая суеты, что кружила над нами. Хотя это и длилось всего лишь миг, но за это время мы успели выразить все наши чувства и эмоции, которые взаимно испытывали. Возникло ощущение, что мы знаем друг друга уже вечность, будто незримая нить судьбы соединила нас ещё в утробе, а может быть и раньше.
– Олесь, Олесь, что с тобой, ты как? Кирилл, что с ней? – Продолжала истерить Анастасия Петровна, выдернув нас из состояния резонанса.
– Жить будет! – Ответил я, не отводя взгляда от Ангела.
– Кирилл ты такой Кирилл! – Улыбаясь вымолвила девушка и медленно начала подниматься.
Трапеза окончилась. То, что начиналось как обед в память о бабе Клаве, завершилось в итоге совсем не так как изначально планировали хозяева дома. Хорошая сервировка, отличная планировка, блюда и служанки, всё отточено и скорректировано, но учесть всего нельзя и появление незваного гостя в очередной раз это подтверждало. Неожиданность читалась во взгляде присутствующих и хоть Илья Петрович пытался сгладить углы, Олеся своим обмороком заострила их сильнее, чем когда-либо. Под предлогом отдохнуть нас выпроводили из обеденной. Напоследок я ещё раз бросил взгляд на картину в конце стола, из потаённых глубин разума снова вылезли слова: «Ты следующий», но заглушив их другими мыслями, направился за Олесей.
Как и двор, дом внутри играл контрастами, от навеянной стариной готики, мы перешли к обычной современной комнате. Фиолетовые обои, постеры на стенах, тумба с зеркалом и встроенной подсветкой, двуспальная кровать с выезжающей из основания плазмой. Рядом прикроватный столик со светильником и ноутбуком, облеплённым наклейками так, что нет живого места. Серые, ночные, переливающиеся шторы, свой кондиционер, по плинтусам снизу протянута светодиодная гирлянда, ковер в котором приятно утопают ноги, а в воздухе сладковатый запах духов. Мне настолько стало стрёмно за свою халупу, что я пришёл к выводу. Самое старое что есть сейчас в комнате Олеси – это я сам. Настолько всё выглядело новеньким и аккуратным.
– Какая я дура! – Вспылила на всю комнату Олеся, размахивая руками. – Сегодняшнее утро, путешествие без сучка и задоринки. Всю дорогу в машине я думала. А вдруг, вдруг мы уедем и всё. Всё закончится, останется в Балашове. Никаких больше теней и взглядов из темноты, никакого Безликого. Дверь захлопнулась и всё. Так просто. Но дело ведь не в Балашове и не в смерти бабы Клавы, – Олеся остановилась указывая на себя пальцем. – Дело во мне. С самого детства, дело только во мне. И хорошо это осознавая, знаешь, что я сделала? – Олеся задала вопрос, ответ на который ей не требовался, она его уже знала. – Я впутала в это тебя. Молодец, что сказать. – Cаркастично подчеркнула девушка последние слова и уселась на пол, спиной облокотившись на кровать.
Тирада выдалась знатная и весьма неожиданная. Теперь понятно о чём она так озабоченно думала в машине. И такая реакция не удивительна, мысли что терзали её на протяжении нескольких дней, вылились во вполне логичное умозаключение. Я не стал мешкать, присел рядом на одно колено и слегка приказным тоном, но при этом спокойно и ровно попросил:
– Посмотри на меня.
Ангел подняла голову, кончиками пальцев я дотронулся до её губ.
– Олесь, я по своей воле впустил тебя в свою жизнь, по своей воле я нахожусь теперь здесь и по этой же самой воле последую за тобой на край света, а затем и за грань смертельного круга, – после небольшой паузы последовало продолжение. – А теперь я скажу тебе то, что однажды сказал мой отец, моей маме. Олесь мы одна команда ты и я. Никогда не забывай об этом, будут сменяться года, будут покрываться сединой наши волосы, но сказанное сегодня не изменится никогда. Ты веришь мне?
Олеся начала быстро кивать головой и не отводя взгляда, ладонями прикоснулась к моему лицу, затем закрыв глаза, нежно прильнула свои лбом к моему. И конечно у меня наберётся ещё масса слов, но именно здесь и сейчас они не к чему. «КОГДА ЛЮБОВЬ БОЛЬШЕ ЧЕМ СЛОВА».
Ноябрьский день медленно, но верно шёл к поклону. Всё это время мы с Олесей находились в спальне и в основном разговаривали на отвлечённые темы. Не она не я не хотели говорить о наболевшем, а потому болтали о чём угодно, кроме как о главном. Олеся мне показывала свои детские фотографии. Начиная с того момента, где была совсем ещё крохотулька, заканчивая возрастом, где ей может лет четырнадцать или пятнадцать. Ангел, хочу заметить, сильно менялась на протяжение своего взросления. От пухленькой, задорной, трёхлетней девочки, до худенького, с серьёзным видом подростка. А сейчас, это невероятной внешности молодая особа, не восхищаться которой, значит ничего не смыслить в красоте и эстетике. То, что точно осталось ей с раннего детства – задор. И знаю я это не понаслышке. Мы посмотрели школьные фотографии, правда Ангел по какой-то причине не хотела их мне показывать. Не знаю, наверно из-за Артёма, своего бывшего парня с которым училась в одном классе. Но я всё же выцыганил желаемое. Общее фото перед фасадом школы, одно из тех, что делают все учебные учреждения страны, где девочки сидят на стульчиках в чёрных юбочках и белых блузочках, а мальчишки стоят позади, как правило на скамейке. Конечно нельзя забывать про одного особенного ученика, который и не собирался фоткаться, а потому пришёл в чём попало и выглядел соответственно. У Олеси именно такое фото и оказалось, только по серёдке с классным руководителем. Далее под руку попался альбом с одиннадцатого класса. И там уже детки, как могли, пытались нагнать креатива. Фотографировались в разных позах и местах, вместе и отдельно, а под каждым снимком подпись с фамилией и именем. Там тебе и Звягинцев, и Семченко и Колесникова и ещё воз и маленькая тележка стандартных школьных фамилий.
Отложив воспоминания о школе обратно в ящик, мы принялись обсуждать Олесину семью. А конкретнее: отношения между её крёстным и отцом. И тема, мягко говоря скользкая, но так как завёл обсуждение не я, то так тому и быть – поговорим. И начала Ангел зачем-то с извинений за обоих членов семьи. На что я ответил:
– Во-первых, тебе не за что извинятся, во-вторых, это самая рядовая ситуация, – и так как девчонка любит три аргумента, добавил. – А в-третьих у тебя нормальная семья, нечего стыдиться.
– Я понимаю, но всё равно. Так не удобно становится, когда они цепляются друг за друга, особенно когда подобное происходит, как сегодня при тебе.
– Ну бывает Олесь.
– Да слишком часто стало бывать, особенно после того как дедушка умер. Когда он был жив, таких перепалок было гораздо меньше. Но после его смерти шефство над всей семьёй пришлось взять на себя крёстному. Все заботы, расходы, любые вопросы решает он. Бабушка всегда говорит: «Илья у нас рулевой в семье» и у крёстного это правда хорошо получается. Ну сам видишь, – указала Олеся по сторонам. – Он на сколько мне известно, самостоятельно выстроил сеть бизнесов в Романовке и даже Балашове. Начиная от сети моек для машин, заканчивая пунктами приёма металлолома. Не думала, что это может быть на столько прибыльно. И это только то о чём я знаю лично. Но однажды всё совсем усугубилось, после того как крёстный отдал одну из моек под управление папе. Я не знаю, что конкретно случилось, но мойку через несколько недель пришлось закрыть. Её конечно потом восстановили, но занимался теперь этим крёстный сам. И вот тогда отношения у них совсем испортились. Даже мама с папой тогда сильно поругались, отец собрался куда то уходить, а мама ему кричит вдогон: «Беги Юр, беги, только от себя не убежишь, ну нельзя быть таким импотентом во всех делах».
– Да уж. – Кротко вставил я.
– Мне тогда, так папку жалко стало. Это ведь очень обидно.
– Согласен.
– Они потом помирились, через несколько дней. Инициатором к примирению как ни странно стал крёстный, а бабушка присутствовала в качестве парламентёра на переговорах.
– Твои родители, я так понимаю, не очень близки?
– Не очень? Мягко сказано. Я даже не припомню, что бы видела, как они целуются или обнимаются. Банально даже, не улыбаются другу-другу. У твоих ведь не так было? – Поинтересовалась Олеся.
– Даже близко не так. Мои родители постоянно тискались, обжимались. Всё делали вместе. По гостям вместе, корпоративы на работах, тоже вместе, гулять вместе, сходить в банк или за квартиру оплатить, шли так же вместе. И всё в таком ключе. Бывало конечно брехали, не без этого, но в целом как-то так.
– А мы даже когда на море ездили, отца не взяли. Мама сказала: «Пусть работает». Не знаю, стрёмно как-то.
– Олесь, а тебе чего стрематься. Это их жизнь, их отношения. Ты мало того с этим ничего не поделаешь, скажу больше, ты ничего и не должна делать. А по поводу Ильи Петровича, честно тебе признаюсь, я почти сразу срисовал, что он глава семьи.
Олеся слега улыбнулась:
– Да, ты всё правильно срисовал. Бабушка уже давно не участвует в делах. Она говорит, что ей вообще всё равно, делайте что хотите, а ей самой до себя.
– Почему бы и нет. Нина Семёновна детей вырастила, на ноги поставила, внучку понянчила, а судя по недавнему обеду, теперь уже и сосватать успела.
На этом моменте мы с Олесей засмеялись.
– Крёстный конечно умеет шороха навести, но сегодня он переплюнул самого себя. Так в краску меня ещё не вгоняли.
– Всё бывает впервые. – Подметил я.
– А мамка сидела, как воды в рот набрала.
– Да, да, да я тоже заметил.
В коридоре послышался топот и через пару секунд дверь в комнату Олеси приоткрылась, без стука и других опознавательных знаков. В узеньком проёме появилась голова Ильи Петровича:
– Ребятки вы здесь не засухарились? Лесь, Кирилл и дома мог в четырёх стенах посидеть, хотя бы вон двор ему покажи, лабиринт наш, свежим воздухом подышите.
Олеся хитро посмотрела на крёстного:
– Скажи честно, ты зашел что бы не на улицу нас отправить свежим воздухом подышать, а прорекламировать свой лабиринт из живой изгороди.
– О как значит ты думаешь о любимом крёстном. Ну почему сразу прорекламировать. Запомни Олесенька я не рекламирую, я интегрирую, – потом Илья Петрович обратился ко мне. – Кирюх может пивка?
– Крёстный! – Во весь голос воскликнула Олеся.
– Ладно, ладно, всё, ухожу.
И тут же махнул рукой, указательным пальцем постучал по часам, а затем щелбаном ударил в область шеи. И как я понял расшифровывается это следующим образом: «Ничего страшного, попозже хлобыстнём».
– Вообще то я всё вижу. – Прибавив немного серьёзности в голосе, прокомментировала жестикулирования крёстного, Олеся.
– Всё, всё, всё удаляюсь.
Но тут быстро подхватил я и в ответ Илье Петровичу, одобрительно сложил пальцы в жест окей.
– Кирилл! Ну ты то ещё! – С удивлением смотря на меня, энергично обрубила Олеся.
На этой весёлой ноте, немного похихикав, мы отправились во двор, а Илья Петрович дальше по своим делам.
На улице оказалось действительно классно, свежий воздух, немного леденящий, но очень освежающий ветер, который из далека совсем чуть-чуть, самую малость, доносил запах костра и если не обманывает меня нюх – ещё и шашлыка. До этого мы заходили в дом через гараж, а теперь каким-то образом, по другой лестнице вышли через совсем другое помещение. Ну что тут скажешь, я конечно понимаю лабиринт из живой изгороди, все дела, но как по мне, весь дом был не хуже лабиринта. Чудотворный особняк госпожи Винчестер, полагаю и то менее запутанный, чем Олесено жилище, да что там, сам Минотавр позавидовал бы таким апартаментам, и при попытке самостоятельно их покинуть, настолько бы отчаялся, что сел бы в тёмный уголок и заплакал. Эпично, другого слова на ум не приходило. Миновав живые изгороди и гараж мы прошли дальше. Участок на этом не заканчивался. Вымощенная дорожка привела нас к стеклянным парникам с коричневыми деревянными рамами. Внутри уже горел свет, хотя на улице было ещё светло. Там усердно копошился человек, при виде нас, он остановился и помахал Олесе. Та ответила кивком, но парень не унимался. Да, именно, молодой парень на вид моего возраста. Его обветренные, шелушащиеся губы, медленно расплывались в улыбке, и чем больше растягивалась кожа, тем явственнее выступал из-под клочков плохо сбритых волос, сильно гиперемированный носогубный треугольник. Немного сгорбившись, он снова помахал, только теперь мне. Весь его вид с нездоровым прищуром, вмещал в себя две совсем кардинально противоположные сущности. С одной стороны, которой, блаженная беспечность, а с другой – опасный блеск. Неплохое сочетание – это молодое дарование, в лице садовода-огородника, умудрилось навести на меня саспенса похлеще Кубрика. Несмотря на странную ситуацию, правила хорошего тона никто не отменял. Я отсалютовал двумя пальцами пареньку в парнике и предвидя уже мой вопрос, Олеся сработала на опережение:
– Я понятия не имею что с ним не так, – в пол голоса, процедила через зубы девчонка. – Пойдём. – Cхватив за руку, в сторону поволокла меня Ангел.
Она чётко прочитала мои мысли по этому поводу. Ослабила железную хватку Олеся, только на подходе к беседке и отпустила совсем, при входе в неё. Последующие тридцать минут после этого, не на йоту не сбавили градус неадекватности. На участке по всему двору то и дело шмыгали туда-сюда люди. Я насчитал как минимум с десяток разных лиц и это не считая молодого Кубрика с проблемными губами и двух домработниц. Сначала двое мужчин по нескольку раз перетаскивали здоровую лестницу от одной части забора к другой. И вроде, ну что тут такого, помимо того, что они не отрывали от нас глаз и при любом удобном случае, устремляли свои очи в сторону беседки. Ушлые работники ставили лестницу, стояли около неё несколько минут, брали в руки, перемещали в другое место и делали тоже самое там. Другой товарищ подметал подъездную дорожку к гаражу. Чистота – залог здоровья. Похвально. Но он вымел так, что с неё можно было есть. И этим не ограничилось, стоило ему уйти, как на его место пришла женщина и принялась делать тоже, с самого начала. Остальные работники, то появлялись, то снова пропадали в живом лабиринте. На минуту мне даже почудилось, откуда-нибудь сбоку появится камера с режиссёром, который скажет: «Стоп, снято. Отдельное спасибо ребятам из массовки». Все эти люди не выглядели как работники приусадебного хозяйства. Они напоминали актёров заднего плана, для создания, подходящего антуража, а перед съёмкой им сказали: «Попытайтесь вести себя натурально, ну типа вы работники. Короче народ, не парьтесь и просто создавайте вид какой-либо деятельности». И только в таком случае, во всём происходящем, имелся хоть какой-то смысл.
– Олеся Юрьевна, может вам подать чай или кофе? – Неожиданно раздалось слева от нас.
– Ань, ты как кошка крадёшься, ей богу, – выдохнула Олеся. – И прекрати уже меня называть по имени отчеству, просто Олеся, помнишь, мы же договаривались.
– Хорошо Олеся Юрьевна.
– Ань! При Кирилле можно. И не на «Вы» а на «Ты».
– Хорошо Олесь.
– Ты будешь что ни будь? – Обратилась ко мне Ангел.
Я немного почесав репу выдал:
– Можно кофейку.
– Ну и мне тогда тоже. – Добавила Олеся.
– Кирилл Алексеевич какие-то особые пожелания? – Обратилась ко мне учтиво служанка.
– Да, есть несколько. Первое, просто Кирилл. – Протянул я руку для приветствия.
Служанка продолжала стоять как статуя и вместо меня смотрела на Олесю, будто ждала одобрения. Потом неуверенно начала выпрямлять руку, отчего правый рукав формы немного задрался вверх, оголив предплечье и чёрную татуировку, набитую ближе к запястью. Палочка и три загогулины, такого мне раньше видеть не доводилось, а потому не знаю, что это обозначает. Я сделал вид, что не заметил тату.
– Второе, можно в кофе одну ложку сахара и не хочу наглеть, если есть, ломтик лимона, – так же учтиво попросил я. – Впрочем мы с Олесей сами можем сходить всё навести.
– Нет, нет, нет. Сидите. Я сама всё сделаю. – Быстро отговорила меня женщина.
Напирать я конечно не стал. Служанка собралась уходить, но мне нужно было задать ещё один вопрос:
– Анна ещё один момент. Не подскажите, что делают все эти люди? – Не глядя указал рукой в сторону двора.
– Какие люди Кирилл? – Спокойно уточнила женщина.
– Ну как…
Я обернулся и густо оживлённый двор, теперь совсем опустел. Даже паренёк в парнике, исчез.
– Аммм… Не важно, забудьте.
Служанка отправилась за кофе, а мне в геометрической прогрессии, становилось не комфортно. В обиход вступало золотое правило моей жизни. Если утро хорошее, то вечер напротив, пройдёт крайне скверно. И так же в обратном порядке. Обстановка накаляла. Либо в кураже последних дней, я окончательно стал параноиком и подозрительной совой, либо дело действительно пахло керосином. С того момента, как мы вышли во двор, Олеся стала особенно молчаливой и в её движениях прослеживалась нервозность. Она дрыгала коленом и постоянно потирала руки и остановилась в тот момент, когда принесли кофе, с разными печенюшками. Из бокалов по всей беседке расплывался запах свежего помола, терпкий и ароматный. Спустя некоторое время в воротах показался Александр Михалыч, а ему на встречу вышел Олесин папа. Они оба направились к гаражу, как я понимаю, осматривать сломанный Рено Логан. Мы лишь успели допить кофе, как по двору раздался рык мотора легковушки и сосед отряхивая руки, принимая благодарности от Юрия Николаевича, удалился, гулко захлопнув за собой металлическую дверь.
Порядком успело потемнеть и за одно похолодать. И если первое бросалось в глаза, особенно на фоне, по очереди зажигающихся фонариков по всему двору, то второе едва ощутимо, в силу застеклённой и отапливаемой беседки. Сквозь толщу стекла, послышался звук. Мы с Олесей незамедлительно отреагировали. Я вопросом:
– Что это?
Она одновременно со мной, словом:
– Капец. – При этом звонко хлопнув себя по лбу.
Я встал и открыл одну из створок беседки настежь и приглушенный звук, трансформировался в мелодию. Только она исходила не из колонки или граммофона, а от людей. По очереди, в центр вымощенной дороги, ведущей к гаражу, выходило по одному человеку, добавляя тихо начинавшейся песне, ещё больше звучания. Они прибывали с интервалом секунд в тридцать и ловко без заминок, попадали в такт. Всего в ноябрьском сумраке при свете красных фонариков, собралось шесть человек. Закинув головы к верху, устремившись к небу, певцы лихо голосили.
– Траурная песня, реквием по душе, которая не вернётся в земные чертоги. – Шёпотом произнёс я.
Нота за нотой, возбуждали во мне недавние воспоминания.
– Я уже слышал эту песню.
Со стороны могло показаться, что всё моё внимание устремлено на поющих. На самом деле я их не видел. Перед глазами мелькала картина мертвенной тьмы, из того самого сна, в котором впервые в моей жизни появился «Незнакомец».
– Ты не мог раньше слышать эту песню. – Утвердительно заметила Олеся.
– Мог, – гнул, я свою линию. – В тот день когда мы впервые с тобой встретились, во сне, перед самым появлением «Незнакомца», звучала эта песня.
Ангел подошла сзади и положила дрожащею руку на моё плечо.
– Эта песня исполняется только в нашей семье.
Я повернулся, пронзая Олесю холодными глазами.
– С этого места поподробней!
Девушка убрала руку и немного отстранилась.
– Это одна из традиций в нашей семье. После смерти, в течение девяти дней проводятся песнопения. Они начинаются с запевания непосредственно в день смерти, одним человеком и заканчивают в конце пением девятерых. Сегодня их шесть, потому что прошло ровно шесть дней со дня смерти бабушки Клавы. С другой подобной традицией, ты уже сегодня сталкивался. Поминальные обеды. Так же проводятся в течение девяти дней.
– А люди что сейчас поют, тоже члены вашей семьи?
– Ну, да, но не совсем.
– Олесь, кто вы на самом деле?
– Мы…у нас не совсем обычная семья.
– Вы сектанты? – Пошёл я на прямую
От последнего вопроса, Олесю слегка перекоробило.
– Хорошо давай перефразирую вопрос. В чём заключается необычность твоей семьи?
Ангел собралась с духом, выдохнула и начала:
– Считается, что наш род берёт своё начало от далёкого предка, Старшего сына Адама и Евы – Каина.
– Это тот самый Каин, что убил своего брата? – Уточнил я.
– Да. Наш род тянется по факту от первого человека убийцы на Земле.
– Но разве родословная Каина не обрывается на Всемирном потопе?
– В нашей семье считается, что нет. Когда Каин убил Авеля, он предстал перед Господом в раскаянье за свой поступок. Но Всевышний не мог простить Каина и нарёк на него и весь его род, вечную кару. И сказал, что потомки от крови к крови твоей, не сойдут с лика земли во веки веков до самого судного дня. Но даже в таком случае, не попадут они в царствие небесное и после смерти, а будут бороздить пространство между небом и землёй. Поэтому считается, что предки выжили во время Всемирного потопа, так как сам Господь Бог исключил их гибель. Не подумай ничего плохого – это история нашей семьи и слышала я её от бабушки тысячу раз, а потому рассказываю, как запомнила.
– Ясно. Но что насчет этих людей?
– Это последователи и единомышленники. Мы помогаем друг-другу при жизни и им не безразлично наше существование после смерти. Они хорошие люди и тоже наша семья. Мы не секта, не берём пожертвований, никого насильно не держим. Эти люди здесь по собственной воле и желанию.
– В чём тогда смысл песнопений? – Я заваливал Ангела вопросами.