Я проморгался, потёр глаза тыльной стороной ладони и замер, даже не убрав руки от лица. На месте каталки стоял гроб, внутри которого находилось тело, головой направленное на задние двери авто, а ногами ко мне. Тело внутри вздрогнуло, затем дёрнулось ещё раз и как кукла манекен приподнялось. Голова словно на шарнирах, от инерции заболталась из стороны в сторону, но потом зафиксировалась в одном положении. Внутри гроба лежала, нет, не баба Клава что было бы логично в быту последних событий, а даже трудно такое вообразить – Олеся. Нижняя челюсть девушки задвигалась, издавая мычащий звук. Она пыталась открыть зашитый рот. Лицо начало воротить не естественным образом, челюсть щёлкнула и искривилась в левую сторону приоткрыв уголок рта. На левое плечо Олеси опустились пальцы, затем на правое. Из-за спины показался человек. Он приобнял девушку и тут же обратился ко мне:
– Как мило, Ангел хочет что-то сказать, – в голосе хорошо прослеживались нотки восторженной радости. – Дадим же ей такую возможность.
«Неизвестный» просунул три пальца в рот девчонки и дернул вниз. Челюсть поддалась не сразу, но вторым рывком с хрустом открылась и оттуда посыпался ворох влажной земли. Она беззвучно мотала головой, оголяя рот с зубами и пыталась выдавить из себя хоть что-то помимо стона. Застрявшая в глотке земля, затрудняла процесс. Хлопнув пару раз ртом, она всё же закричала во весь голос, растягивая слово.
– Пооомооогииитееее!
– Оооууу. – С досадой на лице, отреагировал сидящий с ней человек и зацыкал.
Мужчина приподнялся, обнял голову девушки и поцеловал в макушку. Сальные, измазанные в грязи волосы, начали ошмётками падать на пол машины, часть осталась между его пальцами, а один клок прилип к губам. Он за мгновение переместился к стеклу, не отрывая от меня взгляда. Медленно его улыбка сошла на нет, и мужчина обрёл серьёзный, угрожающий вид.
– Ты же не хочешь заставлять её страдать Кирилл?
ГЛАВА 6. ОЛЬГА
Никогда ещё август не был таким дождливым. На протяжении месяца, с интервалом через день, тучи сгущали летние краски и выплёскивали содержимое на жителей городка. Всем порой хочется выговориться, выплакаться и природа выбрала свой способ, обильно поливая стеной дождя всю округу. Правда это не мешало августовскому солнцу на следующий день всё подчищать, а семьям с детьми, влюблённым парам, буйной молодежи и старикам, гулять на улице. И заболоченное тучами небо, сквозь густоту которого пробивались золотистые лучи светила, отблёскивающие в капельках дождя, смотрелись вечером особенно органично. Так и сподвигало двинутся в путь. Но только не бегущего, запыхавшегося паренька, скачущего через лужи и торопящегося домой. Он уляпал спортивки и старенькие кроссовки, стрелой проносился, оставляя квартал за кварталом позади, пока из-за маленьких домов, не появился край пятиэтажки, где он жил. В худых руках прижав к самой груди он нёс завёрнутый в пёструю обёртку подарок. Сегодня праздник его любимого человека, стоит поторопиться.
В замочной скважине щёлкнуло, он дома. Здесь всегда царила чистота и порядок, всё прибрано, на своих местах, не успевала осаживаться даже пыль. Полный дзен и Фэн-шуй, как говорят люди, когда всё в порядке. Но последние одиннадцать месяцев, картина написанная некогда светлыми, яркими красками, сменила палитру, холст истрепался, контуры стёрлись – безразличие стало заглавным названием художественного произведения. В коридоре в два ряда стояли помидоры, огурцы, компоты и разносолы, закрученные под крышку на зиму. Всюду разбросанные вещи: на креслах, диванах, висели на стульях, даже те что постираны и поглажены стопкой лежали на гладильной доске. На кухне в раковине, всё чаще оставалась кладезь грязной посуды с тарелками, кастрюлями и сковородками. И ещё куча мелочей в таком ключе, собирающихся в огромный ком. До крайностей редко доходило и в конце концов всё прибиралось, но ненадолго.
Всем порядком в доме заправляла мать семейства, и она поддерживала чистоту на высоком уровне до недавнего времени. Никто не требовал и не принуждал её это делать, она сама любила стараться для дорогих ей людей. Так было заведено, и никто в семье, не муж не сын не лез на эту территорию. Но одиннадцать месяцев назад, глава семьи погиб. Сын остался без отца, а жена… А жена потеряла частичку себя. Так бывает, когда с восемнадцати лет любишь одного человека. И даже в моменты трудностей и глубокого кризиса в отношениях, он остаётся для тебя центром мира, а ты для него. Единственным выбором до конца дней, о котором ни секунды совместной жизни не жалеешь. А как же сын в таком случае? Он всегда занимал отдельное место, самое лучшие в сердцах родителей, но… Но горе и тяжесть воспоминаний оказались крепче вина, которым женщина, последние полгода глушила свою память и всё чаще оказывалась на дне опустошённой бутылки. Вдова запустила не только квартиру, с не большим беспорядком можно прожить, но и себя. Перестала краситься, укладывать причёску, у женщины великолепный каре чёрного цвета, забыла о парикмахерской, бывало ходила в мятой одежде, а взгляд потускнел и даже в те редкие моменты когда улыбалась, оставался таковым. Кирилл видел это, знал, понимал, как мать тоскует. Он не раз слышал, как она плачет по ночам думая, что сын уже спит. А потому взял уход за домом на себя.
Кирилл прошёл по длинному коридору. «Она снова занавесила все шторы», подумал парень «Так душно». Дверь в зал закрыта, а значит она точно там, знал наверняка, однако остановился что бы прислушаться. Тишина.
– Мам, ты там?
Последовало шуршанье.
– Мам, я вхожу.
Парень дёрнул ручку и заглянул в зал.
– Заходи Кирилл, – спешно вытирая глаза, отозвалась женщина. – Я тут смотрела наши семейные фотографии и…
– Мам! – Прервал Кирилл. – Ты помнишь какой сегодня день?
Женщина немного задумалась, сгребая фотографии, раскиданные по всему столу в одну стопку.
– Сегодня вторник. – Наконец выдала она и отпила из бокала с вином.
– Верно, сегодня вторник, но не просто вторник, а вторник двадцать третье августа две тысячи шестнадцатого.
На лицо женщины резко вылезла досада и стыд за то, что она напрочь забыла какое сегодня число.
– Я совсем забыла.
– Вот это как раз не страшно, главное я не забыл. Мам с днём рождения.
Кирилл протянул обёрнутый в праздничную бумагу, подарок. Женщина встала, обняла сына и поцеловала в щеку.
– Спасибо чижик мой родной. Не нужно было заморачиваться из-за меня.
– Нужно, открывай.
Женщина аккуратно вскрыла упаковку. Там под плёнкой оказалась книга из той самой любимой серии романов за авторством Спаркса. Надпись на обложке, прямо над старичками сидящими у воды в обнимку на деревянной пристани, гласила: «История любви, о которой каждый мечтает! Николас Спаркс. Дневник памяти». Глаза матери засверкали от капелек слёз при виде чудесного подарка, он попал в самую сердцевину.
– Спасибо радость моя. – Ещё раз обняв сына тихо произнесла мама.
– Это ещё не всё.
– Не всё? – Удивилась женщина.
– Нет не всё. И раз ты не задала мне никаких больше вопросов, я полагаю в холодильник ты не заглядывала, а значит снова ничего не ела. Я предвидел такой поворот событий и днем сходил в магнит, купил салатов, тортик и шампанское. Осталось только сделать пюрешку или просто картошки нажарить на сковороде.
Женщина немного повеселела, улыбнулась, но глаза до сих пор оставались на мокром месте. Она ладонью провела сына по щеке, а во второй руке прижав к самому сердцу держала книгу.
– Ты стал у меня таким взрослым. Прости меня, за …
– Мам. Ну хватит тебе.
– И то верно. Пойдём готовить.
В контексте маленькой радости и непринуждённого общения мамы и сына проходил вечер. Они вместе варили картошку, убежавшую на плиту, сервировали стол на двоих, откупоривали шампанское, пробка вылетела и едва не разбила плафон люстры, ели и разговаривали. А затем снова вернулись в зал, кушать торт. На разложенном столе, лежали альбомы и фотографии, памятные маячки ушедшего времени.
– Смотри Кирилл.
Женщина взяла первую попавшуюся под руку фотографию. Она сделана ровно год назад в её предыдущий день рождения. Как странно, что именно это фото попалось сейчас, проводя черту, возводя невидимую стену между прошлым и настоящим. На нём стояли Кирилл, Ольга и их, как они его называли папа и единственный муж, втроём отмечали праздник в пиццерии.
– Это же фото с твоего прошлого дня рождения, – сказал Кирилл и перевернул фотографию, где карандашом Ольга написала «Моя семья. Мне 46». – Ты хорошо помнишь тот день?
Конечно она хорошо его помнила. Тот день начался с поздравлений в постель. Затем они классно посидели в пиццерии, наевшись блюдами местной готовки до отвала на десятилетие вперёд. Ходили вечером гулять в парк. А ночью, когда Кирилл пошёл в свою комнату, муж настежь раздвинул шторы, подал руку Ольге и закружил её в медленном танце, тихо напевая песню группы ДДТ – «Адам и Ева». Они блистали в свете луны, под взглядом россыпи звёзд, никаких софитов, никаких посторонних глаз, ладонь в ладони, щека к щеке, ощущая дыхание друг друга. А в конце, муж закончил куплетом песни Джо Кокера.
«Ты так прекрасна для меня,
Ты так прекрасна для меня,
Неужели не видишь?
Ты всё, на что я надеялся,
Ты всё, что мне нужно.
Разве ты не видишь, ты так прекрасна для меня».
Это были минуты, секунды, мгновения маленького счастья одной единственной женщины. Ей не нужен целый мир, всё чем она дорожила, находилось под этой крышей. Так должно продолжаться ещё десятилетия думала она. Но всё что нам кажется истинным, непоколебимым, имеет под собой зыбкую почву.
– Да. Я хорошо помню тот день.
С губ сорвались разбавленные болью слова, а ком в горле под натиском воспоминаний давно перешёл в слёзы, идущие по щекам. Они стекали в торт делая десерт не таким сладким, больше похожим на жизнь.
– Он не был идеален, – резко начала Ольга, стараясь сдержать эмоции. – Как и вся наша жизнь. Мы переживали взлёты и падения, ссорились и мирились, иногда сильно и по таким мелочам. В наши отношения вторгались и встревали, между нами образовывались, казалось непреодолимые пропасти, что однажды едва не совершила самую большую ошибку в своей жизни, я чуть не бросила любимого человека. Но жизнь, где есть только «он» или есть только «я», где нет «нас», единого целого, гораздо невыносимее, чем всё что вставало на нашем пути. Он постоянно твердил мне: «Оль, мы одна команда – ты и я». А когда родился ты, говорил: «Оль, мы одна команда – Кирилл, ты и я». Он всегда ставил нас на первое место, – женщина достала фотографию мужа из стопки, вглядываясь в неё, она продолжила. – Он не был идеален, наверно потому что никто не идеален, и это неважно. Важно то что однажды, он поклялся любить меня такой какая я есть, до конца своих дней. И даже после того как наши объятия разбились, где-то там он все ещё любит меня, как и прежде. Я знаю, я чувствую это.
Кирилл слушал исповедь, внимательно внимая каждому слову мамы, она изливала душу, выплёскивала отчаяние, впервые за долгое время. Его глаза покраснели, щепали от накопившейся влаги, но парень сдерживал напор рвущихся наружу переживаний. Ольга зажмурилась, стиснув зубы произнесла:
– Я не помню его голос.
Руки задрожали, затряслись в истерическом мандраже. Женщина уронила фотографию под стол, закрыв лицо ладонями, взвыла на всю квартиру.
– Я не помню его голос! – Всхлипы резко сменились на тяжелый стон, обильные слёзы перемешивались с надрывистым кашлем.
Это был не крик, не стенанье по ушедшему. Её душа медленно умирала, истончалась, превращалась в тлен. Кирилл смотрел широко раскрытыми глазами, боясь вымолвить слово. Он не знал, что сделать, как помочь, но если честно, не мог помочь, было слишком поздно. В коридоре раздался дверной звонок, спустя несколько секунд громыхнуло и в зал залетела крышка, в сопровождение едкого запаха помидоров. Взорвалась банка. Второго звонка не последовало, хотя Кирилл ждал, вместо этого он поймал себя на том что наступило затишье.
– Мам? Ты чего?
Женщина уставилась в дверной проём, резко сменив истерику на полное молчанье и небольшое изумление. Тишину разрывало только её тяжёлое дыхание.
– Мам, тебе плохо?
Ольга продолжала смотреть в пустоту дверного проёма, туда, где никого не было, туда, где никого не могло быть, туда, где она кого-то увидела. Кирилл старался не отрывать взгляда от матери, быстро, мельком глянул туда же. Сомнений нет, там пусто.
– Мам, ты меня пугаешь.
Теперь уверенный что ей плохо, он готов ловить мать, с секунды на секунду она рухнет на пол. В ушах забило, сердце вибрировало по телу. Паника не лучший союзник в таких делах. Ольга накренилась вперед, Кирилл дёрнулся, но женщина встала, уверенно, легко даже не думая падать. Повернула голову, посмотрела на сына, затем снова в дверной проём и опять на Кирилла. Несколько раз легонько кивнула и направилась из зала в коридор.
– Кирилл будь другом, убери фотографии со стола, я пойду прилягу, мне нужно поспать.
За окном заморосило уже который раз за август. Кирилл так и не лёг спать в тот день. Он сидел в зале, занимался тем что вставлял фотографии обратно в альбомы и распределил все, кроме той что залетела под стол. Её он так и не нашел.
Спустя пять дней, 28 августа, Ольги не стало, а через пару месяцев пакуя чемоданы, Кирилл найдёт потерянную фотографию, всё там же под столом. На ней отец, сидя на кухне держит старенькую двенадцати струнную гитару, а на обороте надпись, сделанная маминой рукой. «Мой Лёша. Если мне суждено ослепнуть я всегда буду помнить твой голос». И только после всего этого, по истечению нескольких лет Кирилл подумает. Ей было сорок семь лет, столько же было отцу, когда он погиб. Они не жили долго и счастливо и не умерли в глубокой старости в один день. Но ушли на одном году жизни, достойно пройдя свой путь в месте до конца.
ГЛАВА 7. ДЕНЬ ЧЕТВЁРТЫЙ. ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Боль пульсировала вместе со струйкой горячей крови, стекающей вниз по холодной руке. Над головой виднелся не салон автомобиля, а темнеющий ноябрьский пейзаж в обряде предстоящей ночи. Мне не хотелось шевелиться, несмотря на дискомфорт в руке, лежать под открытым небом, чарующе приятно. Это странно, ведь я не помню, как сюда попал, почему оказался лежащим на сырой земле, под шквалом холодного ветра. И возможно этим всё и закончилось если бы не голос со стороны.
– Кирюх ты живой?
Голос басил и дрожал, и принадлежал Санычу.
– Кирюх. Кирюх?
Сомнений быть не может, точно Санычу. Он видимо стоял поодаль от меня и находился в тридцати секундах от того, на сколько я могу судить по вибрации слов, чтобы удариться в панику. Становилось всё любопытней, что произошло. Пора откликнуться.
– Саныч помоги встать. – Пробормотал я и это получилось тише, чем пытался.
– Живой, слава богу, живой. – Засеменил водитель.
У Саныча, узнав, что я жив, сошла гора с плеч. За то на меня, при попытке встать, она явно опустилась. Тело стало неестественно тяжёлым и громоздким, не поворотливым и грузным, как мешок картошки. Я приподнялся, облокотился на левый локоть и боль резко впилась во всю руку. От этого меня начало заваливать назад, но Саныч подоспел вовремя, не дав мне снова оказаться на земле.
– Держу, давай аккуратно.
– Спасибо Саныч. – Прошептал я и снова получилось как-то тише, чем хотел.
– Я подумал ты уже всё.
– Что всё?
– Ну. Того. Убился. – Взволнованно говорил напарник с большими паузами между словами.
– Что произошло, я не помню, как тут оказался? – Задал я вполне закономерный вопрос.
И в ответ получил вполне закономерный вопрос на вопрос:
– Ты совсем ничего не помнишь?
Я покачал отрицательно головой и обнаружил, болит не только левая рука, но и щека с той же стороны, жжёт и щиплет.
– Помню, как мы отъехали от дома пациента, потом я позвонил по телефону девчонке, и машина заглохла. Ты ещё возражать стал и сказал что-то типа: вовремя ты заглохла мать или глохонула, ну как-то так.
Что последовало далее, я тоже помнил, яркий свет, гроб, «Незнакомец», но рассказывать об этом водителю не стал из-за неуверенности происходящего, а потому сделал вид, что запомнил только до момента, как мы остановились.
– А дальше пробел. Ничего. Вот помню, как заглохли и следом всё. Тут.
Саныч смотрел на меня с таким видом будто знал, что я вру.
– Ладно, давай я помогу тебе подняться, нужно ехать, пусть ребята на станции тебя осмотрят.
Поднявшись, в левую ногу прострелило. Теперь заныла и она. Все конечности шевелились, а значит не сломаны, но как итог. Штаны порваны, левый рукав спецовки в лоскуты, тряпкой мотался на руке. От кисти, тонкий, проходящий по всему локтю порез. На левой щеке ссадина содрана до крови. И это не говоря о том, что весь с головы до пят перемазан в грязи. Я посмотрел вперёд, машина скорой стояла на дороге в нескольких метрах дальше от нас.
– Саныч подожди. Ты так и не сказал, что произошло после того как мы заглохли.
Водитель снова посмотрел на меня, но теперь более обеспокоенно.
– Кирилл, мы не глохли.
– В смысле? – Легонько ухмыльнулся я и скривился от боли.
– Мы не глохли, – повторил водила. – Ты вырубился сразу, как только мы отъехали от дома больного.
– Да не, не может быть, – продолжил я отрицать. – Я же помню, как Олесе звонил.
Напарник не отрывал от меня взгляд и становилось ясно, он не врал. Ему просто это не зачем, тем более Саныч не из того типа людей отпускающих шутейки не в то время не в том месте. А сейчас как раз было оно.
– Кирилл, ты на полном ходу выпал из машины, благо скорость была маленькая. Я подумал ты убился.
Не слабое заявление хочу заметить, оно не то что не укладывалось в голове, а попросту в неё не помещалось. Как и не влазила мысль о том, что я мог быть сейчас мёртв. Стоять на той стороне реки Стикс или быть принятым в Вальгаллу, за хоть и не героическую, но всё же эффектную кончину. А потом в маленькой сноске Балашовской газеты, снизу на последней странице, получить свою трехстрочную славу среди пяти других некрологов за скоропостижную гибель фельдшера станции скорой помощи. И только после этого, окончательно кануть в Лету.
– Нам нужно ехать. – Сказал Саныч, и взяв меня под руку, помог доковылять до машины.
Всю оставшуюся дорогу до станции мы молчали. Я не хотел вдаваться в подробности того, как выпал из машины. Думаю водителю этот разговор тоже не представлялся приятным. Меня больше заботило другое. Я совершенно не помню, как уснул, и дело даже не в том, как уснул это никогда не запоминается, а как готовился ко сну. Мысли о том, что нужно прикрыть глаза или пока едем подремать, а если в домашних условиях, так это целая процедура подготовки. И ладно бы если я пришёл сегодня на работу не спавшим, абсолютно уставший, тогда всё более-менее ясно. Но нет. Ничего подобного. Но самое ужасное во всём этом, натуральность происходящего. Ведь даже после пробуждения от яркого правдоподобного сна, на яву всё равно четко прослеживается граница. Можно с легкостью отличить реальность и ощущения от ночного вымысла. Здесь же, в данном случае всё идентично. И теперь под рёв мотора, мелькая мимо домов в глубине поздней осени, где гарантия того что я выбрался из-под завесы грёз, где подтверждение того, что в этом мире я всё же проснулся.
Несмотря на сомнения, боль оказалась очень уж натуральной, когда товарищи и коллеги сначала послушав красочный рассказ Саныча о моих злоключениях, принялись приводить меня в надлежащий вид. Серьёзные повреждения отсутствовали, а те что имелись в основном косметические, обработали со всем профессионализмом, присущим людям данной специализации. На сегодня, а также на ближайший месяц меня отпустили домой. И ребята провожали мою персону со станции с пожеланиями: хорошо отдохнуть и никогда на неё не возвращаться, а отправиться на поиски лучшей жизни. Юмористы блин! И всё это к лучшему. Ведь теперь, со всей этой заварушкой с машиной, я попаду в негласный реестр захватывающих историй станции СМП. И рассказывать данное происшествие будут всем и каждому в любой удобный момент и подходящий случай, при этом оборачивая во всё более и более невероятные факты.
Домой я отправился на такси. Так настояли коллеги и вызвали машину тоже они. Я бы не смог даже если захотел, как оказалось в отличии от меня, мой мобильник приказал долго жить, превратившись из смартфона в смартхлам. Для Олеси моё неожиданное прибытие, надеюсь будет сюрпризом. На связь с ней я так и не вышел за весь день. Компенсирую это приездом. Такси долетело шустро, водитель выискался настоящий Михаэль Шумахер и Айртон Сенна в одном лице, только по Балашовским меркам и на двенашке, вместо болида. Я расплатился, любезно пожелав удачи и вылез из машины. Таксист дал круг по двору, развернулся и удалился с улицы.
Ночь мягко легла на городские улочки, и сгустившийся сумрак перетёк в темень. Я стоял и смотрел на единственный источник света в нашем захудалом дворе, исходивший от одиноко расположившегося край дороги фонарного столба. Он превозмогая собственные силы, бился в попытках пересилить ночной покров. И сколько я себя помню, ему это неплохо удавалось. Фонарь довершив мою мысль и превратив ситуацию в иронию, потух. И это не показалось мне забавным. Напротив, я подошёл к столбу, остановился всматриваясь в окна зала моей квартиры на пятом этаже. Что-то не так. Эти слова крепко засели в моей голове. В окне показался тёмный силуэт, точно не принадлежавший Олесе. После пары секунд бездействия он ударил обеими руками в стекло. Фонарь на до мной моргнул, я перевёл кроткий взгляд на лампу, всего мгновение, но этого хватило, что бы на том месте, где располагалась чёрная фигура, теперь стояла пустота. Нужно бежать.
Мозг не успевал перерабатывать информацию, ноги несли меня на автомате через лестничные пролёты. Я перескакивал сразу через три ступеньки на поворотах влетая в стены подъезда. Адреналин подкатил сметая страх, сомнения и боль от полученных ранее травм, оставляли лишь щепотку дрожи и мурашки на коже. Врезавшись в дверь квартиры я понадеялся, что каким-то чудом она открыта. Зря. Попытки навалится на ручку со всей дури увенчались ожидаемым провалом. Ключи вовремя попались мне под руку, среди бумажек и мелочи в кармане. Сквозь бешенный, пульсирующий темп, перебирая связку в поисках подходящего, я услышал в квартире бабы Клавы приближающийся топот. С той стороны что-то грохнуло по входной двери. Я отскочил к перилам, ключи лязгнули в темноте об пол. А дверь с ещё большей силой задрожала под напором новых ударов и гулких стуков. Будто кто-то четно пытался выбраться за пределы мёртвой квартиры. Канонада стихла и в туже секунду возобновилась со стороны теперь уже моей квартиры. Неизвестный объект стремительно приближался к коридору. Стальная дверь со свистом отварилась размашистым ударом приложившись к перилам. На встречу, объятая светом, выскочила Олеся. Она смотрела назад, но врезавшись в меня повернула голову. Из её глаз, в разные стороны разлетелись капли слез, зрачки расширились, наполняясь новым ужасом увиденного. В немом безмолвии, губы девушки беззвучно сложились в слово «Нет». Она дала обратную, отстраняясь назад в дом. Оступившись через порог, теряя равновесии Олеся упала на пол, не отводя от меня взора зверя, загнанного в угол, стала пятиться назад. Её ноги заплетались и скользили по линолеуму. Голос прорезал истерическое «Нет». Понимая, что бежать некуда она закрыла лицо руками и оставаясь на полу продолжила верещать. Я забежал в коридор, но приблизившись, Олеся начала брыкаться отталкивая меня ногами и руками. Зарядив мне сначала ладонью в челюсть, она ногтями полосонула по тому месту на щеке, где находилась ссадина. Кровь новым потоком хлынула из раны. Тогда я пробиваясь сквозь шквал тумаков двумя руками схватил её за голову и приблизил к своей выводя глаза на контакт. И что было сил, со всей мощи своей луженой глотки, рявкнул Олеси в лицо:
– Очнись, это я!!!
Эхо раскатом прокатилось уходя к первому этажу. Результат превзошёл ожидания. Наступила тишина, в воздухе витало напряжение. Олеся смотрела на меня в упор, начиная по тихонько узнавать. Агония отступила.
– Кирилл, – последовала пауза – Это ты? – Взахлёб произнесла девчонка. – Это правда ты?
Обхватив крепко и уткнувшись в мою шею, она с новой силой разревелась, даже не пытаясь сдерживаться. Вот только теперь, Олеся плакала не от неминуемой безысходности, а от наступившего спасения.
ГЛАВА 8. ДЕНЬ ЧЕТВЁРТЫЙ. ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Одиннадцатое ноября для Олеси началось с внезапного пробуждения от хлопка двери и звука быстро удаляющихся вниз по подъезду шагов. Девушка сразу смекнула который час, вскочила, скинула обвившееся вокруг ноги оделяло и на носочках подошла к окошку. Через пару секунд заголосил домофон внизу и на дороге показался Кирилл. Он в ритме вальса пересёк единственный во дворе освещённый участок под фонарём и быстро удалился в сторону остановки. Олеся надеялась, проходя, Кирилл посмотрит наверх в окна своей квартиры и тогда, она помашет ему рукой, а он в ответ сделает тоже самое, но этого не случилось.
– Вот я и одна. – В полтона проговорила девушка вглубь пустого зала.
И хотя легла она ближе к четырём утра и поспала только около трёх часов, ложиться назад уже не собиралась. Без Кирилла спасть совсем не хотелось. А раз так, значит время бодрствовать и начинать это делать лучше с кружечки кофе. Олеся собрала диван, сложила простынь, оставила одну подушку и одеяло. Ну так на всякий случай, если захочется после ванной поваляться. А ей захочется. Всё правильно, расписание уже составлено. Кухня и кофе, ванная с отмоканием и далее продолжительное валяние, не дрём, не сон, а именно валяние, часть сегодняшней развлекательной программы. Можно ещё попытаться поиграть в приставки, такой ход мысли тоже присутствовал, но она не умеет ими пользоваться и даже включать и ещё чего доброго сломает. И как результат получит по шее от Кирилла.
– Нет, не вариант. – Смотря на аппаратуру, подытожила девушка и двинулась к первой фазе своего плана.
На кухонном столе лежал листок, на котором Кирилл любезно оставил свои контакты. И подчерк у парня, мягко говоря специфический. Написано всё более-менее внятно, но буквы и цифры не имели четкий наклон в какую-либо сторону, а плясали по бумаге в разные. Олеся улыбнулась, записала данные в телефон и тут же найдя парня в социальной сети «Вконтакте», кинула заявку в друзья и написала. Кирилл не заставил себя долго ждать, шустро ответил, но разговор вышел короткий. Пользователь на той стороне монитора, вышел из сети.
Чайник нагрет, кофе налит и почему бы тогда не совместить приятное с полезным и распить напиток в ванной. Шиковать так на полную. Олеся зашла в ванную комнату и заблокировала по привычке дверь. Бокал поставила на стиральную машинку и скинула майку, оставшись в чёрном, кружевном нижнем белье. Не известно каким местом, но ещё в Романовке девушка почувствовала, в Балашове она задержится больше, чем на один день и взяла с собой сменку, чтобы переодеться. Сейчас она на ней. То бельё в котором она приехала, похожий комплект только синий, висел на батарее и сушился.
Как интересно, она в чужом городе, далеко от дома, где её оставили строгие мама с папой, с человеком…, с человеком…. Эти думы Олеся завершит тремя или четырьмя минутами позже, а пока… Ведь если подумать, когда она встречалась с Артёмом не где-то там за сорок километров от родных краёв, а у себя в Романовке, в месте, где каждый знает другу друга. Ей постоянно прилетало от родителей, они выдавали нравоучения и жёсткого строгача. А теперь оставили свою единственную дочь с человеком…. Олеся смотрела в своё полуобнажённое отражение в зеркале, когда её захлестнуло наваждение. Чувство, бродящее в ней как вино уже несколько дней, в надежде что бутылку вот-вот откупорят. Ощущение, словно забытое слово, что вертится на языке в ожидании, когда его вспомнят. Девушку пронзило откровение, внезапно вылетевшее из бьющейся груди. Они оставили свою родную дочь с человеком, с которым она провела несколько дней, но знает всю жизнь. С человеком, чьё присутствие её не стесняет, а напротив делает собой. С человеком, в чьи руки при первой просьбе, она вверит собственную душу, с человеком которого она….
– Нет, нет, нет, нет, нет подруга, – заговорила вслух Олеся с собственным отражением. – Спокойно. Так ведь не бывает?
Действительно, её выводы верны, так не бывает. Конечно, с самой первой встречи, Олеся прониклась симпатией к Кириллу, но что бы так быстро, в такой короткий срок, возникли настолько явные чувства. Внезапно, как снег на голову, как обухом по темени. Так ведь не бывает – но так было.
Олеся скинула последнею одежду, открыла кран, добавила немного шампуня для эффекта пены, взяла кофе и села в ванную. Она трезво осознавала и обживалась с новыми чувствами, пока изнутри не хлынул поток других откровений. Всё эти ощущения были не в новинку, она испытывала их раньше, но по неведомой ей самой причине, забыла, утратила память о них. Как? Как она могла забыть нечто важное о человеке, теперь Олеся готова признаться, которого так сильно любит. Радость и облегчение ликовали с одной стороны, горе и горечь терзали с другой. Почему терзали? Потому что вспомнив, она хватает и прижимает к себе эти чувства и клянётся больше и впредь никогда о них не забывать, но тут же её одолевает страх того, что подобную клятву, Олеся уже давала и как итог – забыла. Почему забыла? Почему вспомнила сейчас? Хорошие вопросы, но не главные. В тот день одиннадцатого ноября, сидя в ванной с бокалом кофе Олеся не спросила себя нечто более важное. Когда всё это уже происходило?
О многом девчонка успела подумать и не многое сделать, а если точнее, то поесть и притворить третью фазу плана в действие. Олеся занималась так называемым валянием и просмотром передач про дома за границей на канале о путешествиях. Улавливала она не много из того что видела в эфире, ведь всё чаще её мысли уходили глубоко в себя и обращались к Кириллу. За всё время, а оно перевалило давно за полдень и близилось к вечеру, он ни разу не вышел на контакт. Позвонить сама девушка хотела, но не собиралась, боялась отвлечь от работы и единственное правильное решение в данной ситуации – ждать.
В дверь позвонили. Олеся встала с дивана и тихонько, бесшумно прошла в коридор, прислушиваясь к неизвестному посетителю, по ту сторону квартиры. Возникало в голове разное. Может Кирилл вернулся с работы, вряд ли, зачем ему звонить у него есть ключи. Может соседи, это более вероятно, а может какие инстанции или службы. В любом случае Олеся не станет предпринимать ни каких действий если…. В этот момент дверной звонок загудел с новой силой. Если не позвонят повторно. И первый раз девушка не обратила внимание на характер звонка. Но теперь вслушиваясь, он звучал протяжно и заканчивался короткими гудочками. Олеся уверена, будь хозяин дома на месте он сразу бы определил кто пришёл. Скорее всего так звонил один из знакомых Кирилла.