К нам подошёл один из незнакомых мне родственников и молча вручил зажжённые свечи, обмотанные на конце салфетками, наверно для того что бы капающий воск, не обжигал руки. Я молча кивнул и взял свечи, одну передал Олесе, а другую оставил себе. И только тогда обратил внимание, никто не разговаривает и не перешёптывается. Гробовое молчание. Однако каждый знал, что делать, куда встать, где взять и прочее. Но даже не это поражало. Не было суматохи, сумбура, беспорядочного хождения из стороны в сторону, всхлипываний и истошных завываний. Ничей нервный смех не переходил в нарастающий рёв с причитаниями «На кого ты нас оставила», никто не закуривал сигарету, судорожно потирая ладони, не отводил взгляда и не вытирал слёзы у краёв глаз. И уж тем более, никому не нужно вызывать скорую, а до её приезда, отпаивать корвалолом. Нет. Ничего такого. Это больше походило на пьесу, на очередную постановку, хорошо выверенную и грамотно отрепетированную с картонными декорациями, а гроб с хозяйкой квартиры, лишь мастерски выполненная бутафория, в натуральную величину. А именно сейчас, шла подготовка перед последним актом, эдакая кульминация, да вот только актёры отыгрывали из рук вон плохо. Гнетущая маска лица, такая же, как и вчера и не эмоции больше. Наверно вместо еженедельного воскресного ужина, эта семья много лет собиралась на очередные похороны какого ни будь родственника. И это настолько приелось, что стало частью досуга выходного дня, словно Ирония Судьбы или Кавказская Пленница, которые из года в год повторялись на новогодние праздники.
Подготовка закончилась, все встали на свои места. Лишь Нина, сестра покойной, сидела на табуретке, почти у изголовья. Из последнего разговора с Семёновной, если такой вообще имел место быть, я узнал, что её сестре семьдесят восемь лет. Она на два года младше, но на деле выглядела на десять лет старше. Нет не старше, а скорей старее. Худая, с впалыми глазами, щеками и ртом. Руки хворостинки со свисающим, чрезмерным количеством лишней кожи. Должно быть, последние годы, может месяцы она сильно сдала, выглядела как человек вылезший из центрифуги или выжатый лимон. Рядом с ней стояла дочь и по совместительству мама Олеси. И тут контраст сильно менялся. Высокая, стройная женщина, не выглядела не старо, не молодо, но зрело. Не худая и не толстая, но зрелая. Женщина в самом соку – созревшая. Как сказал бы сейчас водитель с моей работы «Глянь какая рыжая чертовка Кирюх, явно все при ней». Обычно, я не обращаю внимание на такие заявления, потому что он комментирует каждую вторую юбку, а я на автомате поддакиваю или киваю. Но на это раз попал бы в точку, в яблочко, оказался бы чертовски прав. Всё при ней. Начиная с пышных, волнистых, рыжих волос и заканчивая длинными ногами и округлыми в нужных местах формами. А всё вместе создавало золотое сочетание, ничего лишнего, очень эффектная женщина.
Рядом с нами, стоял отец Олеси и вот он, не создавал эффектного впечатления. Низковатый, круглолицый, одутловатый, пухловатый с проступающей залысиной, слегка отекший. Брюхо в виде пивного живота или мамона на кривоватых коротеньких ножках. Обрубки, всплыло в голове. Я даже знаю, что сказал бы, всё тот же водитель со скорой «Ха, Глянь Кирюх на мужика. Прям Форт-Боярд» и снова оказался бы прав. И как ему удалось заарканить такую женщину? Везение, удача или фартануло, так фартануло, а может любовь, и сердцу не прикажешь. Не мне, в общем то судить о таких вещах. И всё же вместе, где-то на людях, в магазине или на отдыхе, смотреться они будут, нелепо.
Напротив нас, стоял Илья Петрович, человек как мне кажется, всех дел рук мастер. Именно он, я уверен и хлопотал по всем вопросом и на его плечах достаток всей семьи, выраженный конкретно сейчас в дорогой одежде. А вот последние два персонажа мне не знакомы, они выбивались из общей картины. Не знаю почему и как объяснить. Держались особняком, особенно отрешённо, отсутствовала даже пресловутая гнетущая маска лица. Может они-то и есть дальние родственники и прибыли откуда-то издалека. Хотя больше походило на то, что их взяли с собой для количества, что-то вроде массовки или обслуживающего персонала.
– Можно. – Раздался голос Ильи Петровича.
Я не сразу понял, кому адресована команда, пока не услышал голос читалок. Они стояли около того же стола со свечой и фотографией молодой Семёновны. В роли читалок выступили две бабульки и обеих, я уже видел в нашем дворе. В основном вечером, у первого подъезда в окружении других таких же старушек. Они представляли негласный соседский дозор, потому что знали всё и даже больше и постоянно это самое всё, обсуждали. Кто въезжает или уезжает, за сколько продал недвижимость, кому и за какую сумму. У кого новая жена или невеста, почему теперь он ходит один, ведь они были такая хорошая пара и вместе смотрелись. Какого цвета положил плитку в ванной сосед и с каким заболеванием, неделей позже, его направили в Саратов. Они так же прекрасно осведомлены, где я работаю и какую зарплату получаю. Откуда? Мир тесен. Но ещё теснее Балашов. И такого рода информация, просачивалась через четвёртых общих знакомых или родственников. Насколько она точна, верна и проверена, неважно, это не главное. Главное, что это давало лишний повод собраться вместе и посудачить вечерком у подъезда. Несмотря на это, свою работу читалки выполняли, делали качественно и добросовестно. Громко, звонко, каждое слово не превращалось в кашу из шипения и слюней, а четко отдавалось по залу, хорошо различимо и понятно. Читали они с толщенных книг, с заранее приготовленными повсюду закладками.
Я посмотрел на Илью Петровича. Он мне что-то маяковал глазами, указывая рядом со мной. В послании говорилось: «Глянь на Олесю» и я глянул. Её личико, в реальном времени с телесного цвета менялось на белое, становясь всё бледней и бледней. Глаза как битое стекло, упулились в одну точку, не имея чёткого фокуса, теряя контакт с реальностью. Олеся сжала мне пальцы, и я почувствовал, что сейчас она рухнет, в лучшем случае назад, а в худшем полетит вперед. Но нет. Девчонка удержалась. Илья Петрович снова маякнул, только теперь движение его глаз говорило: «Отведи её на кухню. Скорей». Что я и сделал. Схватив девушку под руку, мы медленно ретировались из зала на кухню. Выходя, я увидел, как мама Олеси подалась за нами, но Илья Петрович остановил её движением как бы говоря: «Всё под контролем, ничего серьёзного, они сейчас вернутся» и та осталась на месте.
Усадив Олесю, я перевёл окно из положения закрыто, в положение форточки. У старушки, хоть и не большая пенсия, но на пластиковые окна деньги выкроила. На стареньком холодильнике «Саратов» всегда лежал пакет с лекарствами, бинтами, пластырями, шприцами, перчатками, там были и капельные системы, и катетеры для внутривенной катетеризации. Кое-что она купила сама, но подавляющие большинство, припер я. Не стоит уточнять откуда и так понятно. Но всё это разнообразие мне сейчас не требовалось, только нашатырь, который точно был, знаю, сам приносил. Это становилось похоже на поиск иголки в стоге сена, долбаный утраченный ковчег найти легче. Почему я паниковал? Работая на скорой, привык держать темп, особенно в условиях экстремальных ситуаций. Если проводить черту между случаями на работе и этим, то эта лёгкая прогулка под морским бризом. Но я паниковал, как практикант, студентик или стажёр. Откуда-то взялась неуёмная, внутренняя дрожь, проходящая по всему организму, отдававшаяся пульсацией в висок.
– Кирилл, мне уже лучше, – шёпотом отозвалась Олеся. – Не надо нечего, не ищи.
Я оставил пакет в покое и присел на корточки рядом с девушкой. Лицо ещё бледное, но взгляд ожил. Повернул запястье руки, проверил пульс. Он тарабанил, как отбойный молоток.
– Всё нормально, пойдем обратно. – Девчонка начала приподниматься, но я лёгким нажатием руки, усадил её обратно.
– Сядь. Обратно она собралась! – Строгача выдал я. – Хочешь воткнулся там?
– Нет.
– Я тоже думаю, нет. Рассказывай, что случилось?
И начал шариться в верхних шкафчиках над раковиной, в поисках корвалола. Дрожь, что интересно схлынула, так же легко, как и накатила.
– Что ты делаешь?
– Корвалол ищу.
– Не надо, пойдем обратно, со мной правда всё нормально. – Произнесла Олеся, как бы уговаривая.
– Нормально говоришь? А ты сама в это веришь? – Закралось молчание. – То то же. Рассказывай!
– Когда мы вошли, было всё в порядке. А потом стало душно. Ну душно и душно, подумаешь. Комната не большая, народу много. К тому моменту как ты дал мне свечу, стало уже не душно, а жарко, но при этом руки казались ледяными, а ноги, будто по щиколотку в воде. Потом не большая комната стала казаться крошечной, воздуха становилось меньше. Ещё эта вонь от свечей и тогда меня начало мутить. Сердце стало отбивать ритм в груди, а затем в ушах. Тут дурнота, вперемешку с возникшем страхом, настолько подкатила, что в глазах потемнело, а я начала проваливаться и схватила тебя за пальцы.
– Понятно, – ответил я, с уже подготовленным стаканом воды и накапанным в столовую ложку корвалолом. – На-ка хлобыстни. Нервишки у тебя шалят.
– Это серьезно?
– Не забивай голову, пей давай. – И протянул ей ложку. Олеся залпом опрокинула корвалол, подержала во рту. – Глотай. – Поморщилась, но проглотила, выхватив у меня стакан с водой, жадно осушив до конца.
– Может не пойдем в зал? – Теперь Олеся не рвалась обратно. – Тут посидим. А то я …
– Можешь не продолжать. Я думаю ничего страшного, если мы тут подождём.
– Просто я.… я всего один раз присутствовала на похоронах, когда умер дедушка. Мне тогда было восемь лет и многих подробностей я не вспомню, но только не в тот вечер. Помню, как мы ужинали все вместе, шёл летний июльский день. Родители пришли с работы, крёстный тогда ещё женатый, со своей половинкой, только вернулись с Югов. Они каждый год ездили на море и конечно привозили мне, что ни будь в подарок. И этот раз был не исключением. Крёстный привёз мне коричневого игрушечного медвежонка, с повязанным на шее шарфом. Он казался мне настолько забавным, что я придумала ему не менее забавное имя – Бублик. А бабушка, как всегда наготовила на целую капеллу разных вкусностей. Все ели, смеялись, рассказывали анекдоты, истории, травили байки. Один из великолепных вечеров в кругу семьи. Тут дед говорит крёстному: «Пойдём покурим». «Пап, только что курили» отвечает тот. Дед поднимается со стула и направляется на балкончик, мы ужинали тогда на втором этаже. Там было просторно и почему-то всегда прохладно. У нас в Романовке двухэтажный дом с большим участком. Бабушка в вдогонку деду говорит: «Петь хватит пыхтеть, пять минут назад курили». Но дедушка, никак не отреагировав на это, зашёл на балкон. Подкурил сигарету и в туже секунду завалился назад. Он упал с высоты собственного роста, прямо на порожек между комнатой, где мы ели и балкончиком. Все замерли в немом молчании, ошарашенные происходящим. «Пап ты чего?» произнёс крёстный и все бросились к нему. Бабушка закричала на всю комнату: «Петька». А дед лежал, наполовину ввалившись в зал с откинутой вверх головой. Тогда мне казалось, его взгляд направлен в мою сторону. Теперь конечно я в этом не уверена. Его жизнь, навсегда потухла, как та сигарета, которую он так и не докурил в тот судьбоносный день. Но его умирающие глаза, пронзающие должно быть всю жизнь, с момента рождения и до самой собственной смерти, я запомню навсегда. Потом похороны, на которых было, так много народу и люди всё пребывали и пребывали. С тех самых пор, началась чертовщина. Как-то раз, мы играли с подружками у нас во дворе, хотя обычно делали это в доме, но после смерти деда, заходить туда лишний раз не хотелось, не мне, не подружкам. Но что-то нас дёрнуло пойти, то ли пить кто захотел, то ли в туалет, не знаю, да и не важно. Мы втроем зашли в дом. И одна из подружек говорит, Юлька, точно Юлька: «Чуете, палёным пахнет?». Мы все переглянулись и стали принюхиваться. И точно, пахло палёным, будто жги свечи. Мы углублялись внутрь дома, следуя за запахом, пока он не привёл нас к комнате, где спали бабушка с дедом. И нет бы сразу уйти, но мы остались. В этот момент, дверь перед нами распахнулась и резко закрылась. И снова сильный запах палёного. Естественно мы дали дёру, а рассказывать о случившимся, так никому и не решились. Я не очень переношу такие события, после всего этого, – Олеся на мгновенье задумалась и вскоре продолжила. – Уверена, всё снова начнётся.
– Что начнётся? – Спросил я, но Олеся продолжила, игнорировав мой вопрос.
– Иногда, они возвращаются.
– Кто возвращается? – Я смотрел на девушку, и было похоже – она вспомнила что-то ещё, о чём когда-то смогла забыть.
– Кошмары, – тихо прошептала Олеся. – Кошмары.
К концу нашего диалога, Олесино личико приняло телесный цвет, с розоватыми щёчками. Глазам вернулся блеск и чёткий фокус. Лишь маленькие капельки слёз, придавали им немного красноты. Я забрал у Олеси ложку и стакан, которые она держала на протяжение всего рассказа и поставил в пустую раковину.
– Долго там ещё читалки отпевать будут, как думаешь? – Спросила девчонка.
Я хотел открыть рот, как в зале заголосили.
– Раз запели, скоро будут выносить.
– Откуда ты знаешь?
– Когда отца хоронили, мать тоже приглашала читалок. Я помню перед самым выносом гроба, они начали петь.
В коридоре хлопнула дверь, и Олеся дёрнулась. Я выглянул из кухни, это пришли работники похоронки. Они толклись в прихожей и ждали, когда закончат читалки. Молодые ребятки, возрастом где-то от двадцати пяти лет, зарабатывали тем что роют, носят, а потом закапывают покойников по всему городу и прилегающему району. В общем, проводят время на свежем воздухе и заводят множество интересных знакомств. Чёрный юмор. Но ребята оказались ушлые, по крайне мере, один пострел везде поспел. Тот, что выше и плотнее всех, с кабаньей мордой, коротко стриженный, почти лысенький, таких называют – коренастый. Стоял с самодовольной ухмылочкой, и подмигивал Олесе. Потом жестами пытался показать, насколько я понял, что бы та дала ему номерок, а он в свою очередь, вечерком ей наберёт. Он перекидывал взгляд, то на меня, то на Олесю, потом опять на меня и продолжал ухмыляться. Типа плейбой или альфа самец, аля Ланселот – рыцарь круглого стола. И раз он стрельнул глазами, то скоро Олеся, сражённая его мужским началом, прыгнет к нему в койку и конечно раздвинет ноги. Но всё пошло не по сценарию. Олеся, посмотрев на этот спектакль, демонстративно отвернулась ко мне. На этом моменте, даже сам не знаю почему, зубоскалить начал я, конечно же, в его адрес. Улыбку сдуло, но спеси не сбило. Знаю таких товарищей, его воля, да подходящий момент, расквасил бы мне всю морду. Но увы. Не время, не место для этого не благоволило.
– Кретин. – Прошипела Олеся сквозь зубы.
– Не обращай внимания.
Её переполняла злоба и отвращение вызванная могильщиком.
– Ты слышишь?
– Что?
– Читалки закончили петь.
– Мужики заходите. Можно выносить, – донёсся из зала голос Ильи Петровича. – У подъезда есть кто?
– Стоит уже народ. – Ответил один из работников похоронки.
– Значит вынесем к подъезду, соседи попрощаются и двинемся.
И они двинулись, а я стоял и провожал автобус до последнего, пока тот выезжая с улицы, окончательно не скрылся за поворотом. Соседи разбрелись по домам, растащив ногами выпавшие из гроба гвоздики, по улице. Ноябрьский дождь закончился, последняя капля поставила жирную точку в этой маленькой истории. Но где кончалась одна, начиналась другая, совершенно новая.
– Пойдём Кирилл?
– Да, – глухо ответил я. – Замёрзла?
– Есть немного.
– Пиво пьешь? Или скажем вино? – Резко спросил я.
– И то, и то пью. – Не мешкая ответила девушка.
– Славно. Значит возьмём и то, и то. Мне жутко хочется накатить, с самого утра поднывает. Пойдем, здесь магазинчик недалеко, буквально за углом.
– Пойдём. Тоже не откажусь выпить. – Одобрила идею Олеся, и мы вместе отправились в Бристоль.
Олесю не взяли провожать старушку в последний путь на кладбище. Вместо этого, оставили в Балашове с якобы важным поручением. Пройтись завтра по инстанциям и оплатить все долги по квартире Семёновны. И так как Олеся, не сном не духом, где производить данные платёжные операции, то формально это поручили мне, собственно, как и присмотр одним, а лучше двумя глазами за девушкой. Так и сказали. «А Кирилл если что присмотрит за тобой одним глазком, а если сможет двумя». Эти слова были адресованы Олесе, мамой, которая подошла к нам, когда выносили гроб с хозяйкой квартиры. Она вошла на кухню посмотрела на дочь, но спросила меня:
– Кирилл, что с Олесей?
Я пояснил, как потом выяснилось Анастасии Петровне, что с её дочкой всё хорошо, просто перенервничала, такое бывает и корвалол ликвидировал последствия расстройства.
– Спасибо тебе. Я не успела представиться. Анастасия Петровна, мама Олеси.
– Очень приятно, думаю мне нет нужды представляться, вы и так знаете кто я. – И ведь знала, все как один, поголовно знали, кто я такой. Зато я, о них не знал ничего.
– Олесь, – обратилась она к дочке. – У меня к тебе поручение.
– Какое поручение? – Удивилась Олеся и её глаза, явно увеличились.
– Тебе нужно остаться в Балашове…
– Зачем мне оставаться в Балашове? – Не дав договорить матери, сразу возникла девчонка.
– Во-первых дослушай. Тебе нужно остаться на некоторое время присмотреть за…
– Нет, мам я здесь не останусь, тем более одна. – Начала пылить Олеся.
– Может, дашь мне договорить?
Конечно, это был риторический вопрос, на самом деле он означал «Сейчас я говорю, а ты молчишь».
– Ты останешься в Балашове и присмотришь за домом. Всего пару дней, не больше. Потом мы с отцом приедем и начнём улаживать дела с недвижимостью. За это время, тебе нужно сходить и оплатить все долги по квартире, квитанции лежат на стенке, деньги я оставила там же.
– Но я не знаю куда идти. – Олесино лицо источало лютое недовольство, вперемешку с нарастающим страхом.
– Кирилл тебе подскажет. Поможешь Кирилл?
– Да не вопрос. – На самом деле, мне правда нетрудно, тем более что последний год за квартиру платить ходил я. Оплачивал себе, а за одно и бабе Клаве.
– Ну вот, тем более не заблудишься, Кирилл поможет. Ну и в квартире уберёшься. Снимешь шторы, полы помоешь c окнами, половики расстелишь, пропылесосишь, марафет наведёшь.
– Мам нет. Я не хочу оставаться здесь одна. Да ещё и в чужом городе.
– Ничего с тобой здесь не случится. А Кирилл если что, присмотрит за тобой одним глазком, а если сможет – двумя. На него можно положиться.
Анастасия Петровна подмигнула. От этого мне даже стало как-то не ловко.
– Может лучше потом вместе приедем и … – Олеся посмотрела на мать и поняла, заканчивать фразу бесполезно.
– Я могу на тебя рассчитывать?
Девчонка развела руками, ничего не ответив.
– Спасибо доча, нам сейчас очень нужна твоя помощь. Я на тебя рассчитываю. – Мама наклонилась и поцеловала дочку в макушку.
ГЛАВА 3. ДЕНЬ ВТОРОЙ «ПОСЛЕ»
Олесю явно мамино поручение не привело в восторг. Оно и понятно, остаться одной в чужом городе, на несколько дней в квартире, только что умершей бабушки, не самое великолепное занятие и времяпрепровождение. А ведь на самом деле, так ли оно надо? К чему такая срочность? Квитанции можно оплатить через пару дней, никуда они не денутся. Навести порядок тоже, тем более, вместе куда быстрее. Как по мне, так это лишь мнимая причина оставить девчонку в Балашове. Зачем? Непонятно. Но спорить без толку, и Олеся это знала, а потому её оставили, хоть это и не сказано в открытую, на моё попечение. И первое что мы сделали под моим чутким попечительством, когда автобус скрылся за поворотом, пошли за горячительными напитками.
– Слушай и всё-таки мне кажется, мы взяли слишком много. – Доставая вино и пиво, прокомментировала Олеся.
– Во-первых тебе кажется, а во-вторых не помню, что бы в магазине ты была против.
– А в-третьих?
– Что в-третьих? – Переспросил я.
– Ты сказал, во-первых, во-вторых, а что в-третьих не сказал. Я заметила, многие говоря, во-первых, и во-вторых, никогда не доходят до третьего аргумента.
– А в-третьих не обязательно пить всё именно сегодня.
– А если я хочу всё и сегодня?
– А если ты хочешь всё и сегодня, то готовься пускать слюни на подушку. Хотя тебе и алкоголь не нужен что бы пускать слюни. – Договорив я улыбнулся.
– Ты теперь мне до конца жизни припоминать будешь?
– А ты рассчитываешь провести со мной всю жизнь? – Ответил я вопросом на вопрос.
Мы купили две полторашки пива «Жигулёвское», взяли полторашку «Жатецкого гуся» на пробу, а вишенкой на торте оказалось тёмное бархатное. Естественно всё на разлив. Вином заведовала Олеся, так как я в нём толком не понимал, то и не полез. Закуской же послужили: чипсы, фисташки, девчонка особенно их любит, и желтый полосатик. Теперь всё это добро стояло на столе и смотрело на нас.
– Предлагаю сначала шлифануться, скажем по стаканчику, а потом и обед готовить. А во время готовки шлифануться ещё.
– Отличный план, но, – Олеся захотела что-то добавить, но замялась. – Сходишь со мной вещи забрать?
– Какие вещи?
– Сумка и квитанции с деньгами.
– Конечно, пойдём. Нужно было сразу забрать.
– Слушай Кирилл, ты не против если я у тебя останусь?
– Олесь, о чём речь вообще. Могла бы это и не озвучивать. Я бы тебя сам одну не оставил.
После этих слов у Олеси по всей видимости упал камень с души, что выражалось в явном облегчении.
– Накинь вон те тапочки, – я указал на обувь. – А я кроссовки обую.
Зайдя в квартиру, трудно было поверить, что несколько часов назад здесь отпевали Семёновну, а несколько дней назад, она ещё была жива. Теперь всё иначе и разделилось на «До» и «После», впрочем, уже не впервой. «До» – это когда разделяешь с кем-то годы, затем часы, потом секунды. В итоге настаёт «После». И время того, с кем ты разделял «До», останавливается, а твоё продолжает идти дальше, до того момента пока ты не начинаешь задаваться вопросом. А было ли это самое «До», вообще?
Забрав вещи и заперев квартиру, мы вернулись обратно.
– Олесь, ты квитанции с деньгами сразу в сумку положи, что бы завтра не искать.
– Уже, – Олеся скинула тапочки и повернулась. – Спасибо те…
– Притормози. Я не очень восприимчив к благодарности. Раз на то пошло, то не за что. Давай лучше вот над чем подумаем. Во что тебя переодеть? Не будешь же ты два дня в платье рассекать. Мало ли испортишь, заляпаешь чем или со стаканом пива уснёшь и прольёшь, – Олеся слегка улыбнулась и зыркнула на меня прищурив глаза. – Что? Я как-то купил новый комплект постельного белья, расстелил и в тот же вечер уснул с бокалом бархатного и разлил естественно. Стирал потом руками в тазике.
Это была сущая глупость, но мы стояли в коридоре и закатывались.
– Ладно, ладно, – пытался я успокоиться, но дальше продолжал смеяться. – Так, о чём я говорил. – И снова смех перебил меня.
Олеся укатывалась, пока не произнесла:
– Фуух. Не могу. – И вытерла слезинки от смеха.
– Так, о чём мы. А! Переодеть тебя надо, в платье не удобно, пойдём, – махнул я рукой и направился в спальню. – Думаю, спортивные штанцы и футболочка, сойдут.
Это были спортивные штаны из разряда подходящие всем, на кого не одень, будь то женщина или мужчина. И чёрная футболка, только теперь не с принтом звёздных войн, а с тёмным рыцарем или по-другому Бэтменом. Затаривал я их по относительно дешёвой цене, всего четы сотки за штуку, в магазине «Твоё».
– Ты переодевайся, а я пойду вино и пиво в холодильник заброшу и курицу заодно достану.
– Что ты хочешь с курицей делать?
– В рукаве запечь, с картошечкой.
– Курицу на меня оставь, а ты лучше пивка налей и картошку почисть, – скомандовала Олеся. – Сейчас быстренько переоденусь, тушь смою и приду.
– Хорошо, так даже лучше.
Мне почему-то стало очень приятно от этих слов. И всё-таки она хорошая девчонка. Чем я больше общался и проводил с ней времени, тем сильнее чувствовал, она не имеет отношения к кутерьме вокруг смерти бабы Клавы. И не просто чувствовал, а как говорят – нутром.
Стаканы лязгнули друг о друга, и рты наполнились пивом. Об этом с особым восторгом, оповестили вкусовые рецепторы. Когда долго не пьёшь пиво, а потом всё-таки добираешься до него, оно кажется, особенно вкусным и приносит максимум удовольствия. И так по всей видимости не у меня одного. Олеся, сделав пару больших глотков, поставила наполовину опустошённый стакан на стол.
– Давно я не пила пиво.
– Что так? – Отпив спросил я.
– Не хотелось как-то, да и не с кем особо.
– Подружки как же, про которых ты рассказывала, когда дверь в спальню сама открылась.
– Я с ними давно уже не общаюсь. Одна уехала в Москву, а другая тут в Балашове училась, так тут и осталась, насколько мне известно. Теперь наверно уже работает. Правда, мы ещё до того, как им разъехаться, перестали дружить.
– Ясно.
– Ну а ты?
– Что я?
– У тебя много друзей?
– До переезда сюда, у меня вообще не было друзей, не в школе, не в меде. Наверно потому что я приходил и всё время молчал, перекидывался пара-тройкой слов с кем-нибудь, и то если сами подойдут. В меде правда было пару знакомых, но не более. На шашлыки или на попойки никогда не ходил, хотя ребята частенько собирались, даже звали. Но всегда отказывался. Не знаю почему. Правильно меня потом нелюдимым называли, за спиной.
– Ты, нелюдимый? – С неким скепсисом отнеслась к последней фразе Олеся. – Мне так не показалось. Хотя я общалась с зажатыми и стеснительными людьми у нас тоже были такие в классе. Ладно это тогда. А сейчас?
– А сейчас у меня один друг. – И тут я замолчал.
Олеся стояла и ждала продолжения, пока не поняла, что я закончил свой короткий рассказ.
– И! – Допивая пиво, воскликнула девушка.
– Что и? – Включив дурачка, смотрел я на свою гостью.
– Я думала после фразы, цитирую: «А сейчас у меня один друг», ты расскажешь об этом друге.
– Разве и так не понятно?
– Нет.
– Ты!
Теперь я выключил дурачка и пристально смотрел за реакцией Олеси. Она явно не предвидела такого расклада, взяла мой стакан с пивом, глотнула и поставила обратно.
– Прекрасный выбор, одобряю. – С её губ срывался смех, но подавить она его смогла, только до стадии широченной улыбки.
– Полностью с тобой солидарен. – Дальше подыграл я.
– Тебе не кажется, что для друзей, мы слишком мало знаем друг о друге. – Лихо подметила девушка.
– Согласен. Давай исправим эту вопиющую несправедливость, – я встал со стула, протянул Олесе руку и сказал. – Телегин Кирилл Алексеевич, нелюдимый фельдшер, по совместительству твой собутыльник и новый друг.
Олеся не растерялась:
– Морозова Олеся Юрьевна, повар-технолог, незнакомка и …, – девчонка слега задумалась, придумывая, что ещё сказать и выдала. – Твой Ангел хранитель и новый друг.
Иным, диалог и вся ситуация в целом покажется странной, но не для нас. Мы стояли скреплённые рукопожатием, давя лыбу на все тридцать два зуба, закрепляя другу за другом, совершенно новый статус. Выйдя за рамки очаровательной незнакомки и Кирилла – соседа бабы Клавы, о котором кто-то, что-то, много рассказывал. Теперь это начало чего-то нового, чего-то, что не нужно писать на бумаге и заверять нотариально. Чего-то, что не нужно подтверждать печатью и подписью. Чего-то, что рождается только в таком вот странном диалоге и рукопожатии. Это – дружба. И хоть сегодня день траура по моей, пусть и не родной, но всё же бабушке, меня переполняли смешанные чувства, от грусти и печали до стыдливой радости. Если есть жизнь на том свете, в любом своём виде, описанном в литературе, то я уверен, что баба Клава на меня не в обиде за чувства, переполняющие сердце. А наоборот, безмерно рада, что я нашел то, что каждый должен найти хоть раз. Почувствовал то, что каждый должен почувствовать хоть раз, прежде чем придёт к своему логическому концу.
– Так, давай разберёмся, – сев на место начал я. – Повар-технолог понятно, твоя профессия, с незнакомкой тоже всё ясно. А вот крыльев у тебя за спиной, я не наблюдаю.
– Ты сегодня ночью, после того как гузном кверху полежал, крепко спал?
– Крепко, но мало.
– Вот! – подняла палец вверх Олеся. – Это потому что, я охраняла твой чуткий сон. Твой Ангел хранитель. Поэтому и не выспалась. – Деловито подчеркнула девушка.
Я посидел немного подумав, почесал подбородок.
– Вот теперь вижу крылья, сразу не заметил. Буду теперь тебя Ангелом называть.
– Так меня ещё никто не называл, – подметила Олеся проговорив в пустой стакан и обнаружив что содержимого нет поставила обратно на стол. -Кирилл, долго ты ещё цедить будешь, а я в пустой стакан говорить?
– Пардон. – Я открыл морозилку, достал пенного и наполнил стаканы до краёв.
Шлифовка закончилась, самое время приступать ко второй фазе, а именно готовить обед, чем мы и занялись.
Кухня наполнилась превосходным ароматом. Уже не терпелось отведать сочную куриную ножку, или белого мяса с грудки, или нежное крылышко в специях. Положить на тарелку картошечки, немного селёдочки пусть и из банки, немного овощного салата из огурцов и помидоров, купленных в местном ларечке и отведать всего этого великолепия. Но пока курица не готова, оставалось только ждать и допивать пиво. Нет, конечно мы выпили не всё, а только добивали первую бутылку. То ли с недосыпа, то ли от того что голодный, а может потому что давно не выпивал, мне звонко дало по шарам. Конечно же не по тем шарам, по другим, которые в голове и отвечают за опьянение. И тут два выхода: дождаться курицы и поесть, тогда эффект опьянения будет меньше, я в этом на сто процентов уверен, либо накатить ещё и благополучно войти в золотую середину. Золотой серединой, я называл состояние, когда тебя максимально расслабило, но ты ещё не пьяный. При этом сохраняется ясность мысли и ума. Отдаётся контроль всем своим действиям, координация ещё не нарушена, а ты весь такой весёлый, активный и даже не прочь поговорить на более тонкие темы, при этом зная, что не взболтнёшь лишнего. И это состояние, когда пьёшь пиво, мне нравилось больше всего, а потому старался, как можно дольше в нём оставаться, а не ударятся в крайности. Правда не всегда получалось. Ещё я заметил, не знаю как у других, а у меня точно. Когда пьёшь не разливное, а обычное пиво, в стекле например, никакой золотой середины нет. Ты просто пьёшь и в какой-то момент, обнаруживаешь себя набуханным. Резко, вероломно, не каких тебе плавных переходов, как от разливного пива.
– Похоже готово. – Открыв духовку, вынесла вердикт Олеся.
– О, наконец то, а то я уже слюнями изашёлся.
Трапеза началась, и всё что стояло на столе, пошло в ход. Крылышко, ножка, грудка, картошечка вперемешку с овощами и селёдка. Заедалось всё это чёрным хлебом, а запивалось тёмным бархатным. Обед оказался вкусным, а главное сытным. И снова, Олеся показала великолепные результаты в поедание пищи. Она доказала, что не из того разряда дамочек, которые за столом долго и томно чвякают и глотают еду, только после того, как распробуют её всем нёбом. На что уж я быстро ем, как мне казалось, но Олеся превзошла меня на этом гастрономическом поприще, как по времени, так и по количеству.