– Так как мы не можем попасть в чертоги Господа, Каин нашёл в загробном мире место, где собирает всех своих детей. Для того что бы, душа не потерялась после смерти, проводятся песнопения. Дух умершего родственника приходит на пение, как правило первого голоса, остальные нужны для что бы сам Каин, услышал и отыскал дорогу. На девятый день он является и забирает усопшего с собой. А поминальные обеды служат для того что бы, дух напитался силой перед долгим путешествием.
– Почему в таком случае, не выпустить петь всех с первого дня?
– Забавно, я тоже самое спросила у бабушки. На что она ответила. Этот ритуал нацелен на призыв духа и если выпустить петь сразу всех, то на такой громкий зов может откликнутся не тот дух.
– Не тот дух, – повторил я. – В смысле злой?
Олеся в подтверждение моих слов, молча кивнула головой. От подобного рода информации у меня сорвало крышу, взорвало мозг и подгорело в причинном месте.
– А ты ещё удивляешься, почему у тебя кошмары. Тут без Безликого начнешь заикаться. – Язвительно заметил я.
– Вот поэтому я и не хотела тебе говорить. Думаю, по той же причине молчала, и баба Клава. Такое тяжело рассказывать.
Мне вдруг стало стыдно за свою последнюю фразу. Зачем я начал язвить? Олеся к концу диалога совсем поникла и опустила голову. Я присел к ней и сказал.
– Прости меня за то, что я ляпнул и спасибо, что всё рассказала. Я знаю тебе было трудно идти на такие откровения.
– Я боялась, когда ты обо всём узнаешь, начнешь меня сторониться и ненавидеть.
– Олесь, я по своей природе не способен тебя ненавидеть. Потому что…
Во дворе раздалась отборная брань. Да это был Илья Петрович, и он разгонял толпу фанатиков, но зачем? Ведь со слов Олеси – это важный семейный обряд! Для чего? Ответ только один: Я не должен видеть, то, что увидел. Тогда возникает закономерный вопрос: почему мне нельзя это видеть?
– Что происходит? Почему он так разозлился, что они сделали не так, разве это не обычаи семьи? – Произнёс я, мысли вслух, сам того не замечая.
– Я не знаю! Не знаю! Их будто всех подменили! Чего они добиваются? Я так больше не могу, что происходит? – Не выдержала Олеся и разразилась истерикой. – Зачем? Зачем они это всё делают? – Девчонка крепко вцепилась в меня, уткнулась головой в грудь и начала всхлипывая рыдать.
– Прости! Прости меня, Кирилл! Я не хотела, чтобы так получилось! Я не понимаю!
Я обнял Ангела, прижал её голову к своей груди и прошептал:
– Не бойся, я во всём разберусь, главное успокойся, нельзя что бы тебя видели в таком состоянии, постарайся держать себя в руках.
Олеся продолжала рыдать уткнувшись в меня и будто не слышала, что я ей говорю.
– Вот голубки, не на минуту нельзя оставить, – раздался хриплый голос из ноябрьских сумерек. – Не успели поговорить, а они уже тут милуются! – Cаркастично продолжал Илья Петрович.
Олеся резко успокоилась и перестала дрожать, приподняла свою голову, взглянув мне прямо в глаза и тихо прошептала:
– Не надо!
– Ребят я конечно всё понимаю, любовь-морковь, но Кирюх ты мне уже сегодня пообещал, а слово как говорится не воробей. – Продолжил давить Илья Петрович.
– А кто сказал, что воробей? – Отреагировал я, прижимая сильнее к себе Олесю.
– Лесь, да отпусти ты его на вечерок со своим крёстным, хлобыстнём пивка, да верну я его тебе в целости и сохранности.
Олеся сильно сдавила меня в объятьях, а потом резко отпустила, выдав:
– Ну вы мужики, вам конечно виднее!
– Да не дуйся ты, всё нормально, посидим с Кирюхой чутка и всё, а у вас, бог даст, вся жизнь впереди. – Продолжал настаивать крёстный.
Я наклонился к уху Ангела и прошептал:
– Все будет хорошо!
Она мне кивнула, набравшись решимости и проявив актерский талант выдала:
– Ладно, ладно идите!
– Ну раз возражений нет, то погнали. – Илья Петрович по-братски кинул мне руку на плечо и повёл за собой.
Я украдкой взглянул на Ангела и поддавшись воле крёстного последовал вместе с ним.
– Кирюх я конечно люблю свою племяху, но бабы есть бабы, им нас не понять. Не пойми не правильно, но мужикам тоже нужно отдохнуть, поболтать.
– Согласен! – Поддержал я Илью Петровича.
– Ну вот и ништяк, сразу видно нормальный пацан, у Леськи прям глаз – алмаз.
Я безропотно проследовал за Ильей Петровичем, через все кулуары дома и попал в кабинет.
– Располагайся, это мой офис, хочешь на кресле, хочешь на диване.
Да, кабинет Ильи Петровича, как и все части дома был раскошен, в центре стоял ажурный стол, видимо сделанный на заказ, с обеих сторон окружённый коричневыми офисными креслами, а по периметру располагались шкафы и кожаные диваны, что тут добавить, прям место главы корпорации из американских фильмов.
– Я пожалуй, на диванчик. – Сразу определив себе место, ответил я.
– Отличный выбор! – Достав от куда то пару банок пива, поддержал меня хозяин кабинета, вручил одну мне и дождавшись, когда я сделаю первый глоток, сразу напал:
– Кирюх ну что, как тебе Леська? – Сразу впрямую начал Илья Петрович.
– По-моему я уже отвечал на этот вопрос.
– Ты не подумай чего плохого, я вроде бы человек не посторонний, как бы беспокоюсь за племяху, у тебя это серьёзно?
Я глотнул пивка из банки и ответил:
– Ну хотелось бы!
– Что значит ну? Как-то не уверенно ты отвечаешь.
– Зачем вам это нужно? – Ответил я впрямую вопросом на вопрос.
– Как это зачем, Леське ты нравишься, сразу видно. Мне нужны гарантии.
– Я не про себя, я про вас, зачем вам так хлопотать, вы видите меня второй раз в жизни, а уже готовы крестницу чуть ли не замуж выдать.
– Ну так я заметил, как вы во дворе обжимались, вот и интересуюсь на сколько ты серьёзен, а то я знаю таких: поматросил и бросил, сам таким был.
– А что уже случались прецеденты? – Попытался я перенаправить разговор в другое русло.
– Вот именно! Был тут один ухажер ниочёмный, не помню как звать, бегал тут за Леськой, в дом даже вхож стал, а потом взял и срулил. Прошла любовь, видите ли.
– Ну может он испугался?
– Именно, ответственность на себя брать. – Продолжал крёстный гневно унижать бывшего парня Олеси.
– А может он ваши семейные обычаи испугался? – Уже слегка поднабравшись пивка и пропорционально выпитому ещё и смелости, я начал бить не в бровь, а в глаз.
– Ты о чем Кирюх, каких ещё обычаев?
Тут я понял, что просчитался, видимо информация, которую мне рассказала Олеся, всё-таки конфиденциальная, но зачем тогда приглашать меня, раз не хотите, чтобы об этом кто-то знал, надо быть поосторожнее, но всё же разобраться, что тут происходит.
– Да я про обед сегодняшний, насколько я знаю, поминки собираются на девятый день, как-то вы рановато их провели.
– А вон ты про что, да не парься, это просто мамина прихоть, уж очень она любила тётушку, да и я не против, можем себе позволить. – Илья Петрович слегка улыбаясь следил за моей реакцией.
Я же поймав его на откровенном вранье и состряпав такой покерфэйс, которому позавидовал бы даже Адриано Челентано из фильма «Ас», продолжил:
– Да прислуга у вас тоже, какая то странная, песни какие-то поют.
И попал прямо в цель, Илью Петровича даже еле заметно дёрнуло, видимо совсем неудобный вопрос. Он на мгновение отвел свой взгляд влево, придумывая, что мне ответить и слегка посмеявшись выдал:
– Да не обращай внимания, они просто не в адеквате, воюю с ними воюю, ни как всё не избавлюсь от их замашек. Ты то надеюсь не испугался?
– Нет, просто первый раз вижу что-то подобное в жизни, поэтому и поинтересовался, как будто в секту попал.
– Да хватит тебе, какая секта, работники просто хорошие, исполнительные, сейчас таких сложно найти, единственное с прибабахом слегка, мы уже привыкли, и ты привыкнешь, если конечно твои намерения серьёзны.
– Со всем уважением Илья Петрович, намерения мои может и серьёзные, но Олеся же не товар какой и не рабыня, что бы так просто распоряжаться её жизнью, я конечно понимаю, что Вы глава семьи, но всё равно это не даёт вам права решать за неё. – Осушив вторую банку пива и чувствуя себя крайне смело ответил я.
– Ой завязывай со своим правдолюбием. Скажи прямо: Любишь? Нет? – Контратаковал крёстный.
– Люблю! – Признался я. – Однако с вашими методами всё равно не согласен.
– Ну вот, с этого и надо было начинать, а то всё вокруг да около, клещами из тебя вытаскивай. Ей богу как двоечник на экзаменах, – отчитал меня Илья Петрович. – Ты знай Кирюх, я вас благословляю и всегда поддержу, если что. Можешь смело обращаться ко мне.
Наш пьяный разговор продолжался ещё пару часов, за это время, уже изрядно поддав, мы успели обсудить политику, машины, российское кино, рыбалку, компьютерные игры, посмотреть пару роликов на ютубе, пообниматься, двадцать раз пожав друг другу руки и окончательно побратавшись сидели в обнимку на диване:
– Не, ну ты слышал…
Вдруг в дверь кабинета постучались, прервав очередную пьяную реплику Ильи Петровича, и в проёме показалась Анастасия Петровна.
– Мальчики вы не находите, что вам пора закругляться, – скрестив на груди руки и строго смотря, начала отчитывать нас Олесина мама. – Илья ты про завтра не забыл?
– Да не кипятись ты Настюх, всё я помню, уже расходимся.
– Что-то я не наблюдаю. – Продолжила давить Анастасия Петровна.
Илья Петрович грузно поднялся с дивана и с некой досадой вымолвил:
– Ладно Кирилл, рад был пообщаться, но сеструха права, пора в люлю.
Я пошатнувшись, покинул кабинет Ильи Петровича. На выходе расспросил у мамы Олеси, как добраться до комнаты её дочери. Та, коротко обрисовала маршрут, дополнительно приложив к нему дорогу до гостевой спальни, где мне постелили. Я слегка шмыганул носом, мило улыбнулся на сколько это возможно и ответил:
– Мерси, но спасть я буду с Олесей в её комнате.
Анастасия Петровна, шокированная таким поведением, слегка приоткрыв рот, смотрела на меня. Но возражать человеку, который пусть и не сильно, но уже пересёк золотую середину, сродни борьбе с ветряными мельницами. Крайне непродуктивное и затратное по времени предприятие. А потому не стала. Блукать мне не пришлось и на Олесену дверь я наткнулся почти сразу. В комнате горели светодиодные гирлянды, брошенные по плинтусам и работал телевизор. Ввалившись, я гладко пилотировал, приземлившись на край двуспальной кровати. Олеся завидев моё мастерски выполненное планирование на бреющем полёте, оторвалась от ТВ и перелезла ко мне.
– Ну как всё прошло? – Оторопело выпалила девчонка.
Я искренне хотел ответить на бесспорно важный вопрос, но всё внимание приковала к себе, не менее безотлагательная проблема. Сухость во рту или сушняки, самое противное посталкогольное явление, уступающие разве только стыдливым воспоминаниям на утро. Но это будет потом, а сейчас я безуспешно пытался синтезировать немного слюны в обезвоженном организме.
– Олесь, а нет ничего попить?
– Сок будешь? – Предложила Ангел.
– А простой водички нет?
– Сейчас принесу. – На ход ноги сказала Олеся и выскочила за дверь.
Немного погодя, она вошла обратно в комнату со стеклянной бутылкой минеральной воды без газа. Напиток Богов, нектар жизни, источник воды живой – всё по определению вмещала в себя минералка. Утолив одну из низших потребностей пирамиды по Маслоу, я переключился на Олесин вопрос. Девчонка снова забралась на кровать и не отрываясь, с любопытством следила за моим поведением.
– Ты такой чудной, когда выпивший.
– Сильно, да?
– Есть немного.
– Так, а теперь по поводу того, как всё прошло.
И начал я свою короткометражную историю с менее интересного, но более весёлого повествования о том, как осушив несколько банок пива к ряду, мы с Ильёй Петровичем дискутировали и вели обсуждения на темы из разных аспектов жизни. Это небольшое путешествие в мир пьяных разговоров, забавляло Олесю, но лишь до тех пор, пока русло прекрасного далёка, не повернуло к менее радужным истокам, у основания которых лежала ложь. Мне пришлось поведать, как Илья Петрович лихо съезжал с диалога, о необычном поведении, его якобы работников, ссылаясь на то что они исполнительные люди, но малость не адекватные. Его информация разнилась с той что была предоставлена самой Олесей ранее. И если я допускаю тот факт, что Клавдии Семёновне действительно было не с руки о таком рассказывать, то с Ильёй Петровичем это же допущение не работало. Почему? Потому что в таком случае, меня не стали бы сюда приглашать. Но меня позвали от лица всей семьи, значит он рассчитывал на то что я увижу гала-концерт его тёпленьких подручных. А раз так, то вектор лжи, исходящий от Ильи Петровича, имеет вполне осознанное направление, в конце которого стоит конкретный результат.
– Это не похоже на крёстного. – Озадаченно подытожила Олеся.
– Олесь, я не хочу обижать тебя и уж тем более твою семью. Я просто проанализировал ситуацию, исходя из последних событий. Больно уж всё скользко. Не думай, что я пытаюсь уличить кого-то во вранье. Но факт остаётся фактом, мне врут и делают это в открытую. Малость неприятно. Ты и сама заметила сегодня, что все какие-то странные. У всего есть мотивы и причинно-следственная связь, просто нужно понять откуда растут ноги. -Попытался мягко округлить, последнюю тему.
По Олесе стало видно, ей жуть как не нравится происходящее и тот не оспоримый для неё самой факт, что я прав.
ГЛАВА 12. ТОЧКА НЕВОЗВРАТА. КИРИЛЛ
Я пробудился, тяжело дыша. В тишине тёмной комнаты, беззвучно мелькали картинки с телевизора. Старый мужчина в очках, со скрипкой в руках, на английском языке давал интервью японскому каналу World Japan. Я приложил руку к груди и почувствовал, как сердце отбивает лёгкую тахикардию. Думаю, ударов девяносто или девяносто пять. Я нащупал между подушками Олесин телефон, достал и посмотрел время. Три часа ночи, кто бы сомневался. На заставке рабочего стола андроида, помимо часов, стояла моя фотография из контакта, вместо предыдущей картинки с пейзажем. Когда Олеся успела её поменять? Ладно, не важно. В довесок к участившемуся сердцебиению, никуда не пропала непреодолимая жажда. Я аккуратно встал с кровати что бы не потревожить Ангела и подошёл к окну. Глубокая ночь охватила рабочий посёлок, погрузив жителей, от мала до велика, в свои сны. И лишь нарастающий ветер, что пронизывал голые ветки деревьев, так же, как и я, беспокойно шарахался по новорождённым суткам тринадцатого ноября. Ангел заелозила на кровати, в четной попытке нащупать меня рукой, и открыла глаза.
– Прости, я тебя разбудил? – Произнёс я, стоя у подоконника.
– Ты чего не спишь? – Сонно поинтересовалась Олеся.
– Пить захотел. Да и так, после пива, тахикардия небольшая. Ну и всё наверно.
Олеся зевая и потирая лицо ладонями сказала:
– Так всё или наверно?
– Сон неприятный приснился.
Олеся услышав про неприятный сон, резко активизировалась:
– Расскажешь?
– Да. Но для начала мне бы горло смочить. Сходишь со мной за водой? Я могу конечно один, но боюсь в таком случае вернусь только на рассвете. Знаешь, будет как во Властелине Колец. Ждите меня с первым лучом солнца. Я приду на пятый день, с востока.
Олеся хихикнула.
– Хорошо, пойдём Гендальф Белый. – Поправляя тунику, вставая с кровати, сказала Олеся.
Мы вышли из комнаты. На протяжении всего пути, дом прибывал в спокойствие и умиротворении. По всюду мягко горели ночники или специальные панели. В коридорах не души, не шороха, не единого звука. Магия ночи во всём своём великолепии. На кухне тускло подсвечивался гарнитур и массивный, серебристого цвета с распашными дверями, холодильник. Олеся заняла место за шкаф-столом, в центре просторной кухни и в полголоса сказала:
– Вон холодильник, что найдёшь – всё твоё.
Это конечно хорошо, но всё мне не требовалось. Только попавшиеся под руку клубника, фанта и минералка. Лимонад я сразу налил по бокалам, а вот минералочку, оставил на дорожку. Хоть Ангела не мучили сушняки, она с большим удовольствием, осушила стакан и последовав моему примеру, принялась за свежую ягоду.
– Расскажешь сон? – Напомнила девушка.
– Конечно, – одобрил я. – Только сразу предупреждаю, сон не очень приятный.
– Ты ведь на самом деле из-за него проснулся?
– В большей степени да. Мне снилась старая квартира, где я раньше жил с родителями. Сон начался с того, что я стою в коридоре. Вокруг меня тьма, ничего не разглядеть, но при этом я прекрасно ориентируюсь. Вдруг пространство вокруг начинает покрываться светом. Но это явление ограничено небольшим диаметром, за гранью которого до сих пор темнота. Я делаю шаг вперёд и пространство справа начинает оживать, проём ведущий на кухню до какого-то момента отрисовывается. Слышно, как на кухне кто-то возится, лязгает посуда, но мне туда не надо, у меня есть конкретная цель. Я делаю второй шаг, и стена слева обретает цвет. Делаю ещё один, останавливаюсь и вижу свою комнату. Часть не заправленной кровати и гриф старой отцовской гитары. Я прекрасно помню, как самостоятельно пытался научится на ней играть, но в процессе порвал нижнюю струну и в итоге забросил это гиблое дело. И вот наконец зал. Именно сюда, мне нужно было попасть. Я остановился напротив дивана, на котором спали родители. Глянул на настенные часы, время двадцать минут второго. Из мрака, снова покрывший коридор, выходит мама. Бледная, с огромными синяками под уставшими глазами и цианотичными губами. Она запинается, задевая ногой пустую бутылку из-под шампанского, стоящую там с самого дня её рождения. Садится на скрипящий диван и приложив правую руку к сердцу, дрожит, качаясь взад-вперед. Она начинает задыхаться и хватать воздух ртом. Облокачивается на спинку дивана и медленно сползает к подушке. Тело последний раз дёргается и всё, конец. А я стоял напротив, наблюдая, как маска смерти покрывает мамино лицо. Не страха, не горечи, не жалости – лишь чувство глубокого одиночества. Затем присел на корточки и пальцами дотронулся до вытянутой руки, смотря в мёртвые зрачки её мутных глаз. После чего проснулся, – я сильно вздохнул. – Вечером, именно в такой позе я её обнаружил, – проглотив огромный ком стоящий поперёк горла, я сказал. – Почему она не позвонила, не сказала что ей плохо?
Олеся растерянно смотрела на меня, пытаясь подобрать хоть какие-то слова:
– Кирилл, позавчера в Балашове, на кухне, я не всё рассказала. Ты говорил, что поднявшись на этаж, у двери столкнулся со мной, но я вместо тебя, видела Безликого.
После этого, Олеся коротко разложила о встрече с женщиной по имени Ольга. По всему сказанному становилось ясно, Ангел встретилась с моей мамой. Но для того чтобы совсем убедиться, я нашел в интернете единственное фото, где присутствует мама и дал задание найти нужного человека. За три секунды, на групповом снимке, Олеся нашла человека, которого при жизни ни разу не видела.
Облокотившись на мраморную поверхность стола, я медленно почёсывал недельную небритость на лице, задумчиво всматриваясь в лопающиеся пузырьки газа в прозрачном стакане, с недопитой Фантой. В итоге стакан сменился кружкой, лимонад – чёрным кофе, а пузырьки – паром, играючи струящимся с поверхности утреннего напитка. Нет, конечно мы не просидели всё время на кухне, дожидаясь запоздалый рассвет мокрой осени. После ночных посиделок, уходили спать, правда глаз сомкнуть не удалось, обнявшись молчали не о чём, потом были якобы разбужены мамой семейства и отправлены на кухню пить кофе, где и обнаружили себя в тех же самых позах, с теми же выражениями лица, что и несколько часов назад.
– Чего такие постные? – Заметил Илья Петрович.
Крёстный вошёл не заметно, совсем без звука, а за ним вкатился Юрий Николаевич. Первый разглядывая наши несъедобные лица, плеснул себе кофейку и не дождавшись ответа, отправился на выход.
– Через пятнадцать минут, чтоб были готовы и стояли перед гаражом.
– Хорошо. – Без особого энтузиазма, равнодушно отреагировала Олеся, даже не поворачиваясь к собеседнику.
Второй крихтя, будто ему не сорок с лишним, а сто сорок с хвостиком, уселся к нам на чашечку горячего, ободряющего кофейка. И нет бы подойти, взять бокал и налить самостоятельно, стал ждать, когда на него обратят внимание служанки Аня и Света. За ночь, лицо Юрия Николаевича приняло красноватый оттенок и нездоровую припухлость. Олесин отец вызывал необъяснимое отвращение. Усугубило неприязнь, то как мужик нагло рассматривал филейную часть работницы. Он не стесняясь дочери, похотливым взглядом вожделел ближнего своего и ближний этот не являлся женой зрелого самца. Олесю это не повергло в шок, от подобной эротики её вид наливался бешеным гневом.
– Ань, ну я долго буду ждать? – Продолжал ворошить жерло вулкана Юрий Николаевич.
– Извините, я вас не заметила, – робко подошла Анна и положила руки на стол. – Что желаете?
– Я желаю…
Олесин папа потянулся к рукам Анны. Не знаю, что меня дёрнуло, но я резким движением, остановил ладонь Юрия Николаевича.
– Анна, можешь идти заниматься своими делами, я сам налью Юрию Николаевичу кофе. – Проговорил я на имени Анна более мягко и на имени Юрий Николаевич более твёрдо, расставляя акцент.
Та сразу отступила назад. Юрий Николаевич не успел отреагировать. Со своего места как фурия вскочила Олеся, стул отлетел в сторону. Она бешено смотрела на отца:
– Пусть сам себе кофе наливает, слишком много чести. – Вспылила девчонка и размахом шарахнула по кружке из которой пила, дёрнула меня за майку и рывком вывела из кухни.
Мы остановились в гардеробе. Олеся не могла успокоиться, её порядком трясло и лихорадило. Она сжимала и разжимала кулаки напрягая пальцы.
– Какая же стыдоба, какая же стыдоба, совсем оборзел. – Причитала девушка.
Я предпочёл не вмешиваться, пусть немного остынет и выбрал правильную тактику. Через пару минут Ангела отпустило:
– Я в норме, в норме, – вытерла глаза девушка. – Так, давай одеваться, а то крёстный ждёт.
– Мне бы для начала майку сменить. – Теперь подключился я.
Олеся посмотрела и немного засмеялась. С той стороны, где Ангел меня дёрнула, майка у рукава пошла по швам, а на животе остались следы от кофе.
– Боже, прости. – Застыдила себя Олеся.
– По крайней мере кофе был свежий. – Разрядил я.
Через несколько минут, мы стояли под открытым небом и ловили макушками голов, капли дождя. Если вчера погода пестрила лучами и давала надежду на хорошее продолжение до конца ноября, то теперь становилось понятно, солнечный день лишь небольшое вкрапление в качестве исключения. Сезон дождей не собирался заканчиваться, вплоть до матушки зимы. Нас собралось четверо. Анастасия Петровна, крёстный, Олеся и я. Только сев в машину нам огласили, куда двигается экипаж. Оказывается, наш путь лежал на местное кладбище, где покоится Клавдия Семёновна. Мы с Олесей смутились спонтанной поездке к последнему пристанищу бабушки, но вдаваться в подробности не стали, тем более что мне стоило посетить её могилу пусть и сейчас.
Машина вылезла со двора, выскочила на Калинина и начала ход по рабочему посёлку. Дворники периодически сгребали накопившеюся влагу на лобовом стекле, женщины с собачкой пересекали дорогу, встречка моргнула фарами и посигналила, трое мужиков тягали с места заглохшую «Девятку», а товарищ на велосипеде пытался удержать руль и не свалиться в грязь на обочине. Мимо пролетела скорая на лихом форсаже, завернув на Народный переулок.
– Здесь есть скорая? – Недоумённо спросил я, не ожидая такой прыти от посёлка.
– Конечно. И не только скорая. У нас и больница своя имеется, довольно неплохая. – Поддержала разговор Анастасия Петровна.
– Не дурно.
– Ты думал хуже будет?
– Намного.
– Романовка считается райцентром, поэтому здесь есть всё по чуть-чуть.
Автомобиль плавно набирал ход, заходя в небольшую горку.
– Надо было вам раньше сказать, что на кладбище поедем, я хоть бы цветы купил.
– Не волнуйся, мы обо всём позаботились, – не отвлекаясь от маршрута произнёс крёстный. – В багажнике лежит два букета, один ты положишь, другой Леська.
– Чего мы сегодня попёрлись? – Небрежно спросила Ангел.
Несколько секунд вопрос оставался открытым. Илья Петрович кашлянул.
– Дальше некогда будет.
– Намечается что-то фееричное?
На этот вопрос, ни крёстный ни Олесена мама отвечать не стали, дружно проигнорировали, будто ничего не слышали. Илья Петрович уходя от ответа, настроил волну «Дорожного радио», где после проигрыша, продолжился третий куплет песни «Ты не один». Хит старенькой, но проверенной временем группы «ДДТ». На моменте где поётся «…нам мерещится дым, ты уехал за счастьем, вернулся просто седым…», Илья Петрович громко вздохнул. И вздохнул, не как личность, убегающая от ответа или семьянин, хранящий тайны клана, или работяга тянущий лямку за тех, кого приручил. А как человек, который однажды сел в машину, включил радио и услышал слова любимой, но давно забытой песни. И для себя осознал простую и страшную истину – он дико устал, и устал до такой степени, что не в силах вспомнить название этой самой песни.
Проехав мимо вывески «РИТУАЛЬНОЕ АГЕНСТВО. ПАМЯТЬ», Илья Петрович припарковался, достал цветы и жестом указал на вход: «Мол пойдёмте». Одна ставня ворот немного дребезжала, издавая скрипучий, монотонный звук, к нему добавлялся не стихающий, ледяной сквозняк, сошедший с громового поднебесья. Анастасия Петровна остановилась, перекрестилась и прошла вглубь, за ней устремилась Олеся, стараясь не отставать от мамы и смотреть ей в спину не оглядываясь по сторонам. Обычная картина Российских кладбищ. Железные оградки, да деревянные лавочки, скошенные, сваренные из труб кресты, выкрашенные белой краской. Выцветшие от времени и погоды венки с надписью: «Любимому папе», «Спи спокойно, доченька Ирина. Память о тебе всегда жива», «Спасибо за то, что был рядом. От жены и детей». На одной могилке стоял памятник с выбитой в ручную подписью: «Тише деревья, вы не шумите, малышка спит – её не будите» – АНГЕЛИНА РОСТИНА 07.03.2010. – 04.10.2017. Усыпальница семилетней Ангелины находилась как раз между двумя молодыми берёзками.
– Это дочка Витьки Ростина, сварщик от бога, да только глотка широкая. По пьяни решил жену с дочкой, как он любил говорить, уму разуму поучить. Начал колотить супругу при ребёнке, та убежала, решила спрятаться во дворе от пьяного отца. В общем, когда спохватились, искали-искали и нашли через пару дней в собственном колодце. Плавала вместе со своим любимым котёнком Тошкой. Так и похоронили её в месте с любимым питомцем. Шуму было тогда в Романовке. Я их с женой Алёнкой, хорошо знал. Мне когда рассказали о произошедшем, помню приехал к ним домой и хорошенько вмазал Вите, сказал, чтобы он уезжал с Романовки, а то его люди на вилы поднимут. Бедная Алёнка, мы её с мужиками на поминках еле успели из петли вытащить.
– А что с ними потом стало? – Поинтересовался я.
– С Витей не знаю. А Алёнке предлагали с домом помочь и к маме отправить в Архангельск, но она не захотела, сказала её место здесь, с дочерью. Иногда навещаю её.
– Вы чего там встали? – Донеслось эхом из далека от Анастасии Петровны.
– Идём уже, – выкрикнул обратно крёстный. – Пошли. – Cкомандовал Илья Петрович.
Мы зашли чуть ли не с центра кладбища, дойдя до развилки повернули направо, углубились ещё немного и прошли за чёрную, размером по пояс узорчатую ограду. Отсюда начинался длинный коридор могил, расположенных в два ряда друг против друга. Монументы, мини статуи, стелы, гранитные резные памятники с изображениями усопших, кресты из красного дерева, клумбы под искусственные цветы, выгравиронные изречения мудрых на плитах, украшали места упокоений. Настоящий город без окон.
– Здесь лежат наши. – Осматриваясь по сторонам, сказал Илья Петрович.
Ближе к концу погоста, располагалось место погребения Клавдии Семёновны. Под завалом живых цветов, виднелся бугор. Совсем свежея могила, хорошо выступала над общим уровнем земли так как ещё не успела осесть. Я подошёл к кресту с единственной табличкой, аккуратно возложил две синие розы. За мной прошла Олеся и сделала тоже самое. А дальше не слова, не одного лишнего движения, только шелест траурной ленты, поющей на одиноком ветру.
Непогода окончательно разбушевалась, наблюдать за капризами природы оказалось куда комфортнее из окон дома, нежели из салона авто. Теперь, когда мы вернулись, нужно было придумать чем себя занять остаток дня. Олеся предложила экскурсию по дому, а я начать её в комнате с картинами. После непродолжительных препираний со стороны Ангела, мы всё же последовали моей просьбе. Олеся шла аккуратно, заглядывая в то место, где вчера появилась тень. Находиться в этом помещении вдвоем, намного неприятнее, чем с остальными членами семьи. Тишина покрывала комнату, обостряя неприветливость антуража. У Олеси запела телефонная трубка.
– Мама звонит. – Сказала недоуменно девчонка.
– Ответь, может потеряла нас.
Олеся ответила на звонок и после нескольких секунд, улыбаясь положила мобилку, в карман туники.
– Мама попросила подойти на пару минут по личному делу. У неё закончились, скажем так, средства личной гигиены.
– Оу, – и поняв окончательно, о чём идёт речь, ещё раз добавил. – Оу.
– Ну да. Она попросила свои одолжить.
– Я понял.
– Я мигом. Хорошо?
– Конечно. Я тут пока картины посмотрю. А как вернёшься, дальше продолжим экскурсию.
Олеся выскочила из обеденной, оставив меня наедине с живописью. Все картины представляли из себя одну и туже тематику. Портреты людей, мужчин и женщин разных возрастов. Я проходил по кругу всматриваясь в лица тех, кого искусно запечатлели на полотнах. И на что уж я не люблю изобразительное ремесло, в полной мере, ощутил мастерство художника. Интонации, эмоции, выразительность и индивидуальность каждой написанной картины. Не единого лишнего мазка, написавший точно знал, когда остановиться. Одно за одним, произведения мелькали перед моим взором. Из-за недостатка света, пришлось чуть ли не вплотную приглядываться. После портрета пожилого мужчины, я перешёл к последней картине в ряду. Меня пробрало молнией до онемения кончиков пальцев. Я отступил резвым движением назад, врезавшись пятой точкой в массивный стол, не отводя взгляда от увиденного. С огромного портрета на меня смотрела баба Клава. Та баба Клава, какой она мне запомнилась в последние дни её жизни. До чего натурально, не естественно натурально. Или разыгралось моё воображение или действительно автор смог вложить в образ Семёновны, ожидания скорой собственной кончины на предсмертном старческом лице. Я отвернулся и онемел окончательно, заметив в противоположной стороне движение. Пора столкнутся с неминуемым, предупредил меня разум. По полу блеснула тень и сразу за ней вышел паренёк из теплицы, тот что запомнился мне обветренными губами.
– Блин, ты чего меня так пугаешь? – Громко забасил. – Я тут чуть крестиком ноликом от страха не сложился.
Паренёк медленно приближался, сгорбившись окончательно. Он неразборчиво шептал себе под нос. Причина, по которой я ещё не завизжал и не убежал сверкая прятками, заключалась в нём самом. Молодое дарование не источало опасность. Его вид, движения, говорили о другом. Он подошёл, схватил меня за край футболки и шлёпнулся на колени не разборчиво бормоча.