Охранник плотоядно ухмыльнулся и спросил, что я стану делать.
– А как бы ты хотел? – я провела пальчиком по кромке бокала, тот мелодично откликнулся.
– Я-то? – Кречинский почесал в затылке. – Я приду завтра. Поменяю смену с ребятами.
– Вот как? – я нахмурилась, точно припоминая завтрашнюю повестку дня. – Не думаю, что это хорошая идея, а впрочем… приходи.
"Что бы с него получить? – задумалась. – Он глуп, это вне сомнений, однако не лишен возможностей… потребовать мягкого кресла? настольную лампу? флакон дживанши? ещё вина? больше Пруста?" – я улыбнулась таким детским запросам. Опыт учил, что всякое излишество ведёт к краху: не мы покупаем удовольствия, они покупают нас.
"Ах, боже мой, уже бокал вина и строчка любимого автора стали излишествами! Куда катится Мир?"
Следующим утром я была особенно холодна, капризна и тиранила Аббаса сверх всякого здравомыслия. Он даже вызвался повезти меня на острова, чтобы я развеялась. Я не хотела… раскричалась, кинула в шашлычника чашкой, но… переменчиво согласилась.
/вы только не подумайте, что я мелкая стерва и сучка. Жизнь меня учит подчиняться обстоятельствам, плыть по течению. Я подчиняюсь и плыву.
Поездка получилась скучной и даже вялой (глупо ждать веселья от Ницше). Мы петляли по выгоревшей тропинке, Аббас держал меня за руку, что-то говорил, жестикулировал. Я не слушала его болтовню, припоминала Салоники – когда мне хочется глубокой истории, я посещаю именно этот отставленный богом городок. Не так давно в нём решили проложить метро и откопали город. Да-да, античный город с храмами, улицами, погостом и даже весёлым домом в два этажа… мне доводилось работать в этом заведении. Чахоточный работорговец Меркул продал меня хозяйке за шестнадцать полновесных тетрадрахм… дивные были денёчки.
Через пару дней в супермаркете мелькнуло знакомое лицо – "посланник случая" ступил на территорию Мамоны. Первым возникло предположение, что Костя Михайлёв зашел что-то купить, только я отмела эту догадку, как ошибочную, ибо появился он поздним вечером и уже держал в руках наполненный пакет.
– Плохо выглядишь, – так он сказал.
Костя заговорил с Кречинским (мой любовник дежурил той ночью опять); я навострила ушки.
– Ты часом не болен?
Кречинский пошутил (выглядел он, действительно, паршиво):
– Все там будем. Кто раньше, кто с опозданием.
Костя протянул пакет:
– Мама передала. Оладушки, ты любишь.
– Обожаю. – Кречинский сунулся в пакет лицом: – М-м-м! прелесть! Как мама?
– Мама в порядке, – проговорил Костя и нетерпеливо переступил. – Как ты? Я за тебя волнуюсь.
– Ничего.
"Ни-че-го…" – мысленно повторила я. Наши с Костей линии жизни явственно пересекались, но чего ради? Почему здесь? Зачем сейчас? Этого я не понимала, а потому нервничала. Слегка.
– Послушай, – Костя ухватил охранника за руку. – Пойдём к нам. А? У нас Баженов, я тебе рассказывал…
"Смотри ка, отыскался целитель!"
– …Пойдём, пусть он тебя посмотрит. Он удивительный доктор! Просто невероятный!
Кречинский посмотрел на часы, оглянулся на юламейку, сказал, что это неудобно:
– Я ж на работе.
– Всего полчаса! – не унимался Костя. – Я прошу! Ради меня!
– Да что с тобой такое? – удивился Кречинский. – Квакнул ты, что ли сухаря?
"Судя по развязному предположению, они друзья". – Вслед за мыслью вспыхнула зависть: я попыталась припомнить своего последнего друга и не смогла.
Часть 2. Кречинский
Костя лгал. Чуточку лукавил. Недоговаривал. Дело в том, что здоровье Кречинского его не волновало. Нет, волновало, конечно, но во вторую очередь. Главным образом "посланец случая" надеялся, что охранник поговорит с Баженовым по-мужски. Строго.
"Униформа у него военная. Берцы. – Костя окинул приятеля взглядом. – Дубинка у пояса хороша. Внушительная". Если бы он только вообразил, для чего Кречинский использовал эту дубинку в последний раз…
…Ещё когда Гольдштейны (предыдущие "хозяева" целителя) легко и без малейшей мзды согласились расстаться с Баженовым, Костя насторожился: "Что-то не так, – подумал он. – У Гольдштейна снега в горах не выпросишь. С чего такая щедрость?"
Баженов оказался замечательным лекарем – это правда. Он осмотрел маму, сосчитал пульс, проверил дыхание и даже обнюхал – "каждая болезнь пахнет по-особому". Потом сварил на огне зелье из трав и решительно выкинул все имеющиеся в доме таблетки – мама вопила, но Баженов оставался непреклонен. Чтобы успокоить гражданку, он сунул ей за щёку шарик опия (назвав его леденцом), и приказал сосчитать от двадцати в обратном порядке. На цифре "девять" мама уснула, лицо её разгладилось и напоминало моську подростка, коему обещали купить велосипед.
Утром маме значительно полегчало. Она приготовила завтрак и поздоровалась с молоденькой соседкой – факт, не описанный в современной истории.
Надобно отметить, что Костя с мамой жили в отдельной комнате шестиквартирного дома, выстроенного литерой "С" и примыкающего полукружьем к скале. Внутренний дворик, большей частью, был использован под хозяйственные нужды, и часто становился предметом споров между жильцами.
Баженов (повторюсь) оказался замечательным медиком, и будто бы в противовес такому его таланту, Верховный Учитель отяготил лекаря скверным характером. И это при том, что Баженов имел наружность сельского учителя… или церковного звонаря… или пасечника – седовласого, окладистого, вызывающего уважение.
На второй буквально день, Баженов оттрепал мальчишку из второй квартиры за уши (за какую-то мнимую провинность), поругался с его мамашей (злобно) и обещал "ноги выдернуть их папаше, ежели тот явится пред его ясны очи".
А на следующее уже утро Баженов был застигнут за вопиющим варварством: он прожигал самокруткой наволочки, что сушились в глубине двора. Делал это систематически, по всем четырём углам, насквозь. Хозяйка белья – заметив бандитизм – заголосила, но Баженов и её приструнил грубым словом.
Напряжение в доме стремительно нарастало.
– Так-то он мужик золотой, – описывал Костя, заглядывая Кречинскому в лицо, – любую болезнь может вылечить. Вот у меня веко дёргалось от умственного напряжения, так он по шее мне ударил, в какое-то особое место, и прошло.
– По шее тебе накостылял?
– Нет, легонько. – Костя показал, как происходило лечение. – Тут важно знать место.
– А-а-а… – протянул Кречинский. – Был у нас в роте один прапорщик. Обожал личный состав лечить подобной методой.
– Ты уж, – просил Костя, – переговори с ним строго. Так, мол, и так… держите себя в руках, товарищ Баженов.
Кречинский спросил, с чего всё это начинается:
– Не может же так просто здоровый нормальный мужик на людей кидаться. Без видимых причин.
– Понимаешь…
Выяснилась специфическая привычка старика Баженова. Каждое утро, по холодку, он сбегал босиком к привозу и задёшево из молочной фляги покупал у деревенских мужиков красное сухое вино. Для этой цели приносил бидончик и стакан. Стаканом отмерял нужную ему порцию, и отказывался покупать, если продавец мерил банкой или каким-то иным способом. "Серебряный стакан силу целебну имеет, – объяснял. – Понял-нет?"
Вернувшись домой (в комнату Константина и его мамы), Баженов переливал вино в чайник (из подобного армейского чайника товарищ Сухов отпаивал закопанного Саида), добавлял специи, травы, порошки. Нагревал чайник над конфоркой. Затем разрезал вдоль батон белого хлеба, услащал его мёдом и садился вино пить.