«Великое отступление» и стабилизация Восточного фронта. 1915 г.

Пока армии на флангах «польского мешка» сдерживали противника, войска в центральной Польше, оставив 21 июля Варшаву, медленно отходили на линию ж/д Соколов – Седлец – Луков. К концу июля армии Северо-Западного фронта отошли на фронт Осовец – Дрогичин – Влодава – Турийск, чем была решена участь крепости Новогеоргиевск. После падения крепости в руки противника попали свыше 1,2 тыс. орудий.

Вместе с тем удары противника оказались не в состоянии быстро преодолеть сопротивление русских войск – они избегли окружения и благополучно ускользнули от предполагавшегося разгрома. Более того, русским войскам приходилось отходить не только в крайне неблагоприятных оперативно-тактических и организационных условиях, но и соизмерять свой отход с темпами польской эвакуации.

Вследствие ожесточенных боев некомплект в армиях Северо-Западного фронта, почти не получавших пополнений, с 210 тыс. возрос до 650 тыс. человек. Несмотря на тяжелые условия борьбы с противником, обладавшим превосходством сил и практически неограниченным лимитом боеприпасов при большом числе орудий, русские армии отошли и не позволили противнику ни отрезать, ни окружить ни единой воинской части. М. Гофман писал: «Генерал Макензен вел… наступление с юга, верховное командование делало попытку отрезать местами отходящие части русских войск, но это не удавалось…»

Но стратегический успех был куплен дорогой ценой. Постоянный отход как результат тактических неудач и проявляемое войсками крайнее упорство при обороне промежуточных позиций окупились потерей войсками Северо-Западного фронта свыше 400 тыс. человек – основные кадры фронтовых частей были обескровлены.

В начале августа противник особенно напирал в направлении на Белосток – Брест – Ковель. В этот период с особой яркостью высветилась трагедия беженства.

9 августа была сдана героическая Осовецкая крепость, 13 августа – г. Брест. Противник вышел к Беловежской Пуще.

26 августа новое руководство Ставки (Верховный главнокомандующий Николай II, начальник Штаба – М.В. Алексеев) отдает директиву о прекращении Великого отступления, оно начинает бороться с энерцией продолжительного отхода. В данном документе были следующие строки: «Общая энергия наступательных действий противника на всем протяжении [Русского фронта] значительно ослабла… Хотя отход наших войск в известной мере предусматривается общею обстановкой, но слишком спешное оставление позиций при малейшем давлении противника, не отвечает ни соображениям нравственного порядка, ни необходимости выгадывать время и пространство для эвакуации запасов и передвижения беженцев».

В ходе оборонительно-наступательных операций в августе – октябре 1915 г. (Виленская, Луцкая, Чарторыйская, наступление на Серете) фронт был стабилизирован по линии (с юга на север) Черновицы – Дубно – Пинск – Барановичи – Крево – оз. Нарочь – Двинск – Якобштадт.

Великое отступление русских войск на австро-германском ТВД в июне – августе 1915 г. квалифицировать только как отступление можно с большой натяжкой. Планомерный отход в ходе Великого отступления осуществлялся поэтапно, в рамках реализации оперативно-стратегического планирования – его можно квалифицировать как стратегический откат, маневр, характерный для противоборства массовых армий. Русские войска вели активную оборону, наносили эффективные контрудары. Откат русской армии осуществлялся по плану и был сопряжен с решением важнейших стратегических задач, главная из которых – эвакуация «польского балкона». Видел это и противник. М. Гофман отмечал: «По-видимому, русские действительно повторяют 1812 год и отступают по всему фронту. Они сжигают сотни поселений и увозят население».

Но Великое отступление имело для России крайне неблагоприятные как военные, так и экономические последствия. С конца апреля и до 5 сентября 1915 г. (падение г. Вильно) максимальная величина отката русской армии составила до 500 км. Была устранена угроза воздействия русских войск на Венгрию и Восточную Пруссию. Под воздействием территориальных успехов австро-германских войск на стороне Германского блока выступила Болгария, что привело к катастрофе Сербского фронта и, как следствие, еще большей экономической изоляции России. Ю.Н. Данилов писал: «Мы вынуждены были не только вернуть неприятелю завоеванное у него обширное пространство земли, но готовиться к отходу на нашу собственную территорию… Авторитету нашему, особенно на Балканах, был нанесен чувствительный удар. Силы, нам враждебные, подняли головы; все нам сочувствовавшее – приникло и смолкло…»

Огромной утратой, как мы отметили выше, явилась потеря важных регионов, сети стратегических железных дорог и важных ресурсов. Были израсходованы русские резервы.

Пик потерь русской армии в период Первой мировой войны, в т. ч. пленными, приходится как раз на летние месяцы 1915 г.

Офицер-новоржевец вспоминал: «Отступление Русской Армии в июле и августе 1915 года можно назвать ее Голгофой; отсутствие снарядов для артиллерии, пулеметов и даже иногда патронов заставляло отбивать и задерживать противника винтовкой и своими телами. Это стоило нам почти полного уничтожения кадрового состава русской армии. Дух оставшихся в живых заколебался и требовались исключительные усилия со стороны командного состава полка, дабы сохранить и вновь поднять на должную высоту падающую дисциплину и боеспособность, внушить веру в себя и победу над врагом… После дневных боев приходили жуткие ночи. Люди нервничали в это время особенно сильно… В критические минуты ночью офицеры выходили на бруствер окопов и спокойно проходили фронт своей части под обстрелом противника, и это успокаивало солдат. Обычно за два-три часа до рассвета полк снимался с позиции, так как фланги окружались и справа и слева начинающими вспыхивать пожарами, – это сжигали сено или дома уходившие от немцев жители и отходившие войска».

Зачастую летом не получая пополнений в принципе, русские части и соединения превращались лишь в тени своей прежней боевой мощи, теряя и бесценные кадры.

Объясняя повышенные кровавые потери русской армии именно в данный период, русский офицер-фронтовик писал: «С какими же новыми боевыми данными нам пришлось встретиться летом 1915 года? Прежде всего необходимо указать на огромную силу артиллерийского огня противника; на участие его тяжелой артиллерии в полевом бою… Наряду с этим, действия нашей артиллерии были ограничены недостатком снарядов… Таким образом, к силе неприятельской артиллерии присоединялась и относительная безнаказанность ее. Такое положение, давая артиллерии противника полную свободу действий, обрекало все, что было в сфере ее наблюдения, на уничтожение. Такой судьбе должна была подвергнуться, прежде всего, первая линия обороны, которую невозможно было скрыть от взоров противника… занимать ее большими силами являлось бесполезным. Следовало ограничиться наблюдателями и расположением в сильных укрытиях (гнездах) отдельных пулеметов, для встречи неприятельской атаки. Для нас это было недоступно, так как все позиции, которые нам пришлось оборонять, были легкого полевого типа; без искусственных препятствий, или с ничтожными (вроде 1–2 рядов проволоки); для устройства пулеметных гнезд у нас не было ни времени, ни средств».

Таким образом, русская пехота была вынуждена занимать значительными силами передовые позиции и нести от огня противника крупные потери.

М.В. Алексеев писал сыну: «Мерзавцы заняли часть наших территорий южнее Люблина и Холма. Собрав все, что мог, приостановил их движение, но со злобой смотрю на то, что 11 месяцев войны пошли насмарку. И опять мы около Красника, опять около Ополе. Повторение прошлого года и даже похожие тяжелые дни… Войска расстроены сильно и починить все это нелегко… Быть может, за все время войны не было для меня таких тяжелых дней и недель, как теперь переживаемые… Живу верою в лучшее и хорошее впереди…»

Вместе с тем не смог добиться желаемого и противник. Он понес огромные потери, его оперативно-стратегические замыслы были сорваны. М. Гофман записал в своем дневнике 3 августа (нового стиля), характеризуя некоторые летние потери германских войск на северном фланге «польского балкона»: «Русские собираются очистить Варшаву. На левом крыле Гальвица (армейской группы генерала артиллерии М. фон Гальвица. – А.О.) дела идут лучше после того, как мы уволили одного начальника. Я целое утро телеграфировал главнокомандованию. По-видимому, они начинают понемногу сознавать, что мы были правы (уже упомянутые противоречия между командованием Восточного фронта и Верховным командованием. – А.О.). …Во всяком случае, те 25 000 человек, которые мы потеряли убитыми и ранеными, они нам не вернут».

Х. Риттер отмечал: «В жестоких боях… оба противника понесли большие потери. Русские сумели сохранить себе свободу действий».

Отсутствие согласованности не только между австрийским и германским Верховными командованиями (Э. фон Фалькенгайн – Ф. Конрад фон Гетцендорф), но и внутри германского командования (Э. фон Фалькенгайн – П. фон Гинденбург) имело для Германского блока катастрофические последствия. Если в соответствии с июньским замыслом Э. фон Фалькенгайна в котел попадали до 6 русских армий, то в соответствии с коррективами его плана – лишь две армии. Соответственно, при удаче первой схемы речь шла о выводе России из войны – т. е. Германия приобретала шанс на благополучный для себя исход противостояния (напомним, что шансы у немцев были даже в марте 1918 г., летом же 1915 г. они вырастали в разы). Во втором случае речь шла лишь о тяжелом поражении русской армии, но уже без надежды на заключение сепаратного мира. Возможная судьба войны – такова цена «капризов» и «эгоизма» Ф. Конрада фон Гетцендорфа и П. фон Гинденбурга.

Но это – в идеале. Русская армия, обескровленная, почти без боеприпасов, вносила в эти планы более чем существенные коррективы. И австро-германцам не удалось реализовать «Летние стратегические Канны» ни в первой, ни во второй редакции.

Впечатляют цифры перебрасываемых на восток соединений противника (об этом – далее). Переброски превратились в систему и не ослабевали вплоть до осени.

В столь тяжелой обстановке русские войска могли и должны были рассчитывать на помощь своих союзников. Но англо-французские войска не предпринимали решительных наступательных действий. В то же время если русская армия и нуждалась когда-либо в помощи и поддержке своих союзников, так это именно летом 1915 г. Начальник Штаба Верховного главнокомандующего русской армией в телеграмме от 1 мая на имя генерала Ж. Жоффра и лорда Г. Китченера разъяснял положение русских армий и просил союзников о содействии, во-первых, переходом союзных армий к энергичным наступательным операциям и, во-вторых, – помощью снарядами, винтовками и патронами. Он отмечал также, что является крайне желательным не допускать перебросок немецких войск на Русский фронт с Французского.

И в дальнейшем русское командование обращалось с подобными просьбами к своим союзникам. Союзники же копили вооружение и боеприпасы, объясняя это собственными нуждами. Первая крупная боевая операция англичан и французов началась в Шампани только в сентябре, когда активные действия на Русском фронте завершались. Как говорится, комментарии излишни.

Отметим только, что если это и была «уплата» союзнического долга благодарности за Восточную Пруссию 1914 г., то все же стоит вспомнить, что в августе 1914 г. французской армии не пришлось ожидать русского наступления четыре месяца.

В целом, несмотря на катастрофические потери и отход русских войск, противник нес тяжелый урон, а наносимые русскими войсками контрудары объективно способствовали реализации общесоюзных задач. Постепенно расширяющийся в связи с продвижением противника Русский фронт стал резервуаром, поглотившим резервы германцев и австрийцев. Противник был вынужден выводить войска из боевой линии, сворачивать либо не осуществлять операции, чем пользовались союзники России по Антанте.

Союзники России совершенно справедливо квалифицировали подвиг русской армии летом 1915 г. как важнейший вклад в дело достижения общекоалиционной победы Антанты в мировой войне. Видели они и главные причины отхода русских войск.

Так, генерал Ж. Жоффр отмечал: «Великолепное усилие южных русских армий… возбуждает наше восхищение. Благодаря их храбрости, им удалось… не потеряв боеспособность, нейтрализовать превосходные неприятельские силы, нанести им громадные потери и оказать тем громадную услугу общему делу. Это прекрасная страница для славы русской армии…»

Таким образом, в ходе Великого отхода была сохранена действующая армия, и противник не смог добиться желаемого стратегического успеха, понеся большие потери. Как это ни парадоксально, именно стратегический откат русской армии, названный Великим отступлением, ознаменовал крах планов противника вывести Россию из войны (как Марна и Ипр 1914 г. ознаменовали крах планов вывести из войны Францию с Англией).

Причем это прекрасно понимали западные союзники, назвавшие этот стратегический маневр «Победа в поражении» (victory in defeat). Великое отступление русских армий летом 1915 г. привело к сохранению русских армий, а значит, второй фронт борьбы с австро-германцами (смертельный для них уже самим фактом своего существования) также сохранился – и это обстоятельство лишило Германский блок теперь уже даже гипотетической перспективы на успешный исход Первой мировой войны.

1.2. ТОМАШОВСКОЕ СРАЖЕНИЕ 13–16 ИЮНЯ 1915 г.

Томашовское сражение 1915 г. или Второе Томашовское сражение (первое, как известно, произошло в ходе Галицийской битвы 1914 г.) – оборонительная операция армейской группы В.А. Олохова (13‑й армии) при поддержке частей 3‑й армии Северо-Западного фронта 13–16 июня 1915 г.

Для того чтобы прикрыть стык между 3‑й и 8‑й армиями Юго-Западного фронта, 1 июня из соединений этих двух армий была образована армейская группа генерала от инфантерии В.А. Олохова. Армейская группа должна была выполнять ответственную боевую задачу на важном стратегическом направлении, и личность командующего имела немаловажное значение. Полковник Б.В. Геруа следующим образом характеризовал генерала В.А. Олохова: «Это был бывший офицер Генерального штаба, спокойный и дельный…»^[11]

Группа В.А. Олохова включала в свой состав 29‑й и 23‑й армейские, 2‑й и 5‑й Кавказские армейские и 4‑й конный корпуса. Группа оперативно подчинялась командованию 3‑й армии. После оборонительной операции при Любачеве войска 3‑й армии отошли за р. Танев, а группа В.А. Олохова 29‑м и 2‑м Кавказским армейскими корпусами заняла фронт Домбрувка – Жуков – Рудки.

Сводка Штаба Верховного главнокомандующего так сообщала о сложившейся на тот момент оперативно-стратегической обстановке: «После нашего отхода за Танев и на линии Городокских позиций противник в течение нескольких дней неослабно нажимал в направлении на Раву-Русскую и на фронте Днестра… На Завислинском фронте, на фронте Бобра и Нарева, на Занеманском участке и в Шавельском районе шли разрозненные бои. Для развития наступления в направлении Равы-Русской неприятель привлек сюда часть сил из Бельгии»^[12].

Главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта генерал от артиллерии Н.И. Иванов подчинил армейскую группу В.А. Олохова командующему 3‑й армией вследствие того, что она действовала в оперативном районе этой армии. Но образование группы было вызвано тем обстоятельством, что вследствие сложившейся после Любачевских сражений оперативно-стратегической обстановки 3‑я и 8‑я армии отступали по расходящимся направлениям. Произошла дезинтеграция Юго-Западного фронта – де-факто он оказался разделен на две группы армий: одна – 4‑я и 3‑я армии – базируется на Люблин, другая – 8, 11 и 9‑я армии – на Киевский военный округ. Фактически группа В.А. Олохова, решая задачи в интересах 3‑й и 8‑й армий, связывала между собой обе группы армий, на которые оказался разобщен Юго-Западный фронт в начале июня 1915 г. Группа должна была действовать самостоятельно, маневрируя и прикрывая данное ей направление, а 3‑я и 8‑я армии должны были поддерживать с ней постоянную оперативную связь.

Но, учитывая, с одной стороны, самостоятельные боевые задачи, поставленные группе, а с другой стороны – все большее удаление групп армий Юго-Западного фронта друг от друга (и как следствие – увеличение промежутка между ними), шло структурирование группы В.А. Олохова в полноценное оперативное объединение – армию. Принимая во внимание склонность германского командования к маневрированию на армейских и фронтовых стыках, скорейшее решение данного структурного вопроса было особенно актуальным. Кроме того, в сложившейся оперативно-стратегической ситуации 4‑я, 3‑я армии и группа В.А. Олохова обеспечивали тыл Северо-Западного фронта и прикрывали фланг его армий на левом берегу р. Висла. Такая ситуация требовала полного согласования действий всех оперативных объединений. Главнокомандующий армиями Северо-Западного фронта генерал от инфантерии М.В. Алексеев вышел в Ставку Верховного главнокомандующего с предложением – включить 3‑ю, 4‑ю армии и группу В.А. Олохова в состав Северо-Западного фронта. Вопрос был решен положительно.

12 июня группа В.А. Олохова начала реорганизовываться в 13‑ю армию. В тот же день 3‑я и 13‑я армии были подчинены командованию Северо-Западного фронта. Им ставилась важнейшая задача – прикрывать общее направление на Брест-Литовск.

К началу Томашовского сражения на фронте войск 3‑й, 8‑й армий и группы В.А. Олохова сложилась тяжелая оперативно-стратегическая ситуация. Так, согласно сводкам Штаба Верховного главнокомандующего от 9—10 июня 1915 г.: «На фронте между Цишановым и Жолкиевым наше положение остается все еще непрочным. В ночь на 8 июня третья гвардейская дивизия находилась в упорном штыковом бою в районе с. Новины, что посредине между городами Любачув и Рава-Русская; ввиду больших потерь она была отведена на фронт Рудка-Верхрата. Между Равой-Русской и Жолкиевым неприятель утром 8 июня потеснил наши войска в районе к северу от Добросина… В промежутке между 3‑й и 8‑й армиями неприятель 8 и 9 июня вел атаки на группу генерала Олохова к югу от Нароля, на участке Рудка-Верхрата. Наша конница, двинутая на разведку восточнее, на участок между с. Верхрата и Рава-Русская, нашла в этом районе лишь небольшие части неприятеля, главные силы коего… сосредоточились в районе Жолкиева для охвата Львовской позиции с севера. Генерал Брусилов отдал приказ об отступлении с Львовских позиций в девятом часу утра 9 июня…»^[13] Взятием г. Львов закончилась Горлицкая стратегическая операция австро-германских войск 19 апреля – 10 июня 1915 г., кардинальным образом изменившая обстановку не только на юго-западном стратегическом направлении, но и на всем Русском фронте в целом.

Стратегическая ситуация к моменту завершения Горлицкой операции и место в ней района Томашова определялись следующим образом: «9 июня, вследствие подхода неприятеля в район Жолкиева, наши войска оставили Львов, продолжая отходить на новый фронт. Противник вместе с тем, несмотря на огромные потери и отсутствие видимых результатов, продолжал ожесточенно атаковать на фронте Днестра. На Таневе было спокойно. Серьезная, но безуспешная атака в десятых числах июня была произведена неприятелем на фронте Ожаров – Завихост. Таково было положение до 13 июня, когда новый натиск неприятельских сосредоточенных сил на Томашов, Белз и Каменку, еще более увеличив входящий угол северо-восточнее Львова, вынудил наши войска, находившиеся восточнее и южнее его, отходить на линию Верхнего Буга и Гнилой Липы.

С этого момента германско-австрийское наступление, вразрез нашего фронта, приняло уже вполне ясные формы и в дальнейшем свелось к продвижению одной их группы в общем направлении через Сокаль на Владимир-Волынский. В то же время действовавшие левее ее войска противника имели своей ближайшей целью овладение линией Люблин – Холм. На войсках, по преимуществу австрийских, действовавших южнее Сокаля, лежала задача оттеснения на восток наших сил, развернувшихся на Верхнем Буге, Гнилой Липе и Днестре».

Начальник штаба германского Восточного фронта генерал-лейтенант Э. фон Людендорф так охарактеризовал сложившуюся после завершения Горлицкой операции оперативно-стратегическую обстановку: «22 июня (по новому стилю. – А.О.) был взят Львов, вскоре затем – Рава-Русская, и русские были вынуждены отступить к Бугу. Теперь русские были вынуждены отходить и ниже по Висле, в направлении на Люблин и Ивангород». В свете стратегического планирования австро-германского командования особое значение приобретает направление Люблин – Холм – Ковель.

13 июня ударом встык армейской группы В.А. Олохова и 3‑й армии германская 11‑я армия генерал-полковника А. фон Макензена начала Томашовское сражение. Основные события операции развернулись вокруг Томашова (Томашова) – уездного города Люблинской губернии.

Командование германской 11‑й армии применило хорошо себя зарекомендовавшую тактику – удар встык армий не только максимально быстро расшатывал оборону, позволяя осуществить прорыв в наиболее уязвимом месте оперативных объединений, он наиболее эффективно стимулировал русские войска к отступлению. Натиск германских 10‑го армейского, Гвардейского, 22‑го и 41‑го резервных и австрийского 6‑го армейского корпусов пришелся на позиции левофлангового соединения 3‑й армии (24‑й армейский корпус) и правофланговых корпусов группы В.А. Олохова (13‑й армии) (2‑й Кавказский и 23‑й армейские корпуса). В дальнейшем в бой втянулась вся 13‑я армия. Привычно сосредоточив на направлении главного удара подавляющие силы и средства, А. фон Макензен применил излюбленную стратегию сокрушения. Русское командование, выпустив из рук инициативу, обрекло себя на парирование выпадов противника, пытаясь угадать его оперативные решения и стараясь создать сплошную линию обороны – «везде быть сильным». Отказавшись от применения оперативного маневра, единственного средства, позволяющего подчинить себе волю врага, оно само поставило себя в неблагоприятную ситуацию.

На стороне русских в Томашовской операции приняли участие 10 пехотных и 3 кавалерийские дивизии, но крайне слабого состава (например, в 24‑м армейском корпусе на 3 июня числилось около 5 тыс., а во 2‑м Кавказском армейском корпусе – 5,3 тыс. штыков). Общее число штыков в 13‑й армии и 24‑м армейском корпусе 3‑й армии не превышало 40 тыс. В 8 германских дивизиях имелось до 55–60 тыс. штыков. И это без учета дивизий австрийского корпуса. Ситуация в сфере артиллерийского и материального обеспечения была для русских войск еще более тяжелой.

24‑й армейский корпус четверо суток героически отражал атаки главных сил 11‑й армии. 48‑я пехотная дивизия, форсировав р. Танев, контратаковала многократно сильнейшего противника.

Ожесточенные бои развернулись и на фронте 13‑й армии.

Сводка Штаба Верховного главнокомандующего сообщала: «Натиск неприятеля на Томашов, Белз и Каменку продолжается».

Кавказская гренадерская дивизия 2‑го Кавказского армейского корпуса 14 июня встретила наступающего противника у м. Нароль-Място. В Материалах к истории 13‑го лейб-гренадерского Эриванского Царя Михаила Федоровича полка позиции, на которых развернулась дивизия, характеризуются следующим образом: «У м. Нароль-Място проходила линия заблаговременно подготовленной позиции, на которую отходящие части нашей дивизии должны были опереться. Окопы и блиндажи, сами по себе, были хороши, но проволочного заграждения позиция еще не имела, ходов сообщения также не было»^[14].

Командир 8‑й роты полка поручик К. Попов так описывал перипетии разыгравшегося боя: «…позиция идет чуть ли не перпендикулярно к фронту наступления противника и, действительно, Тифлисский полк (15‑й гренадерский Тифлисский Его Императорского Высочества Великого Князя Константина Константиновича полк. – А.О.), стоявший левее нас, был далеко сзади и строил новые окопы, а Грузинцы (14‑й гренадерский Грузинский генерала Котляревского полк. – А.О.) окапывались еще левее и чуть ли не на версту сзади Тифлисцев. Сразу бросалась в глаза какая-то ненормальность… Нам удалось убедить Командира не занимать приготовленные окопы, а отойти шагов на 500 назад и построить новые окопы. Я отвел свою роту назад и выбрал новое место, хотя очень не важное, но все же гораздо лучшее, чем готовые окопы с подставленным к противнику флангом.

Вправо от моей роты змееобразной линией окопались 6‑я и 7‑я роты, 5‑й роты мне уже видно не было. Влево на буграх, значительно возвышаясь над нашим расположением, окапывались Тифлисцы, на них и обратили внимание начавшие к этому времени свое наступление австрийцы… и открыли сильный и меткий огонь по окапывающимся Тифлисцам… туда понеслись очереди тяжелой шрапнели, отличавшейся от обыкновенной гнойно-желтым облаком дыма, появлявшимся при разрыве, в то время как у обыкновенной полевой пушки шрапнель дает белое облачко. Сначала я видел, как люди на буграх закопошились, как муравьи, стараясь как можно скорее поглубже врыться в землю… но было поздно, огонь был беглый и видимо наносил Тифлисцам большие потери… люди не выдержали и побежали… Дошла очередь и до нас. Прямо против нас высыпали густые цепи в несколько рядов. Присмотревшись в бинокль, можно было сразу установить, что это австрийцы. К немалому нашему удивлению, наша Гренадерская артиллерия открыла убийственный огонь. Страшно было смотреть, как удачно рвались над цепями наши шрапнели. Но австрийцы не остались в долгу и в свою очередь открыли губительный огонь по нашим окопам… Разгорелся бой страшного напряжения. Наступавшие были уже близко, но не выдержали и залегли в 600–800 шагах. Затем они постепенно стали группами накапливаться в оставленных нами окопах. Их артиллерия била страшно метко – исключительно шрапнелью. Наступавшие цепи все же не выдержали нашего огня и залегли. И подняться им мы больше не дали, так они и остались лежать в 500–600 шагах. Снаряды же рвались одновременно десятками… Бой кипел. Австрийцы пытались подниматься, но мы их быстро укладывали… Ряды роты все редели; все время слышалось по окопу: такого-то убило, такого-то ранило. Но дух сломлен не был, мы не унывали… Несмотря на большую стойкость, проявленную в этом бою, нас снова постигло разочарование: уже в 7 часов вечера приказано было полку отходить. Оставив убитых в окопе, не успев их предать земле, так как это обыкновенно делалось ночью, мы поспешно отошли, не преследуемые противником. Ему тоже хорошо досталось. Так кончился бой 14 июня у Нароля. С 7 часов вечера и до 9 часов утра следующего дня мы шли, не останавливаясь. Под утро перешли Русско-Австрийскую государственную границу и остановились у д. Лозник». Противником Кавказской гренадерской дивизии в этом бою была 41‑я гонведная пехотная дивизия австрийского 6‑го армейского корпуса германской 11‑й армии. Материалы Кригсархива особо отмечают ожесточенные бои за обладание высотами у Нароля.

В последующие дни бои частей 2‑го Кавказского армейского корпуса развивались по уже ставшей традиционной схеме – ожесточенная схватка днем и, как правило вследствие неустойки у соседей, отход вечером и (или) ночью. Ограниченная маневроспособность русских войск привела к тому, что тон задавала инициатива противника, а сохранить весь фронт от прорыва при активности более сильного врага было невозможно. Основное внимание обращалось на предохранение от фланговых обходов со стороны противника.

Так, К. Попов писал: «Бой 15 июня рисуется мне в каком то тумане… В результате нас обошли где-то слева и мы отступили в этот день весьма поспешно и с большими затруднениями.

Отходя к лесу, мы настигли наших пулеметчиков, выбивавшихся из последних сил под тяжестью несомых ими пулеметов… В бою 15 июня немцы проявили много настойчивости и энергии. Когда мы отошли уже верст на 15 от той позиции, что занимали утром, и остановились в большой деревне Пасеки, чтобы перевести дух, туда же вкатилась команда немецких велосипедистов и была нами захвачена целиком в плен. Оказывается, они думали, что Пасеки уже в их руках».

Постоянные бои, даже арьергардные, заставляли противника терять темп, срывали его оперативное планирование и в конечном итоге способствовали стабилизации Русского фронта.

Конец Томашовской операции Кавказская гренадерская дивизия встретила на линии Красностав – Грубешов: «Переночевав в Тарноватке, утром 16 июня полк тронулся по шоссе на Замостье. Некоторое время мы шли по шоссе; с нами двигались по тому же шоссе части 3‑й гвардейской дивизии в таком же измученном виде, как и мы… Эриванцы уперлись флангом в шоссе на Замостье, правее были Горийцы (201‑й пехотный Горийский полк 51‑й пехотной дивизии 2‑го Кавказского армейского корпуса. – А.О.)… приступили к самоокапыванию. Вскоре обозначилось немецкое наступление. Здесь произошел редкий эпизод: против Эриванцев и Горийцев немецкая артиллерия выехала на открытую позицию так, что все орудия были видны простым глазом, примерно в 1,5 версты от наших линий. На глазах у всех, снявшись с передков, артиллерия открыла беглый огонь по отходившим по шоссе нашим обозам. Когда свидетели этой картины уведомили наши Штабы, оказалось, что у наших артиллеристов нет снарядов. В бою под Наролем весь запас снарядов был израсходован… Установившись, немецкая артиллерия открыла огонь куда-то далеко по шоссе в тыл. Я понял, что они нас не видят. Гренадеры как бы вросли в землю. Немецкие цепи приближались. Вот уже их дозоры в 100 шагах от наших цепей, за ними в отдалении двигаются в сомкнутом строю баталионы. На шоссе замаячили кавалерийские разъезды… немецкие цепи подошли вплотную к нашему расположению… Вдруг кто-то не выдержал и выстрелил. Как электрический ток пробежал по всей линии. Винтовки разрядились. Наши части открыли частый огонь. Немцы на несколько минут приостановились… перешли моментально из сомкнутого строя в рассыпной и повели наступление. Артиллерия сделала паузу и открыла по нашему расположению беглый огонь страшной силы… сразу засыпала нас шрапнелью. Помимо легких орудий у них оказались еще и тяжелые, и в две минуты вся наша линия была, как в тумане, от рвущихся снарядов и от вздымаемой ими пыли»^[15].

Потери 13‑го лейб-гренадерского Эриванского Царя Михаила Федоровича полка в Томашовской операции: в бою 14 июня у Нароль-Място – до 200 нижних чинов, 15 июня у Лозник – 2 офицера и до 200 нижних чинов и 16 июня у Ксенжостаны – Лабуны – 4 офицера и до 500 нижних чинов.

Активное участие в Томашовских боях приняла и входившая в состав 23‑го армейского корпуса 3‑я гвардейская пехотная дивизия. К. Попов свидетельствует: «В то время, когда мы были под Осередском, 3‑я гвардейская дивизия стояла левее нас и вынесла на своих плечах тяжелые бои. Сейчас она была в сильно поредевшем составе».