Монте-Кристо
На День Военно-Морского Флота поехали в Кронштадт. Взяли с собой подружку Алика из параллельного класса Даяну и её бабушку. Гуляли по Петровскому парку. Алику, уже одетому в тельняшку, купили бескозырку. Даяне, к её белому с синими полосками платьицу, выбрали бело-синюю пилотку с вышитым якорьком. Морячка и моряк. Прошли по пирсу с расставленными пушками, корабельными артустановками, снарядами, подводными аппаратами. Посмотрели праздничный парад.
После парада пошли погулять через Овражный парк к Морскому Никольскому собору. Помню ещё с детства вроде и до недавнего времени собор высился над Якорной площадью серой хоть и величественной, но какой-то унылой громадой. С тёмными окнами и позеленевшими поверхностями куполов, как будто из окислившейся меди, обрамлённые желто-ржавыми наплывами по краям. Теперь после реставрации, собор преобразился почти до неузнаваемости. Сияющий в солнечный летний день белый храм с малыми золотыми маковками и основным большим зеркально-золотым куполом производит потрясающее впечатление. Внутри тоже всё выглядит достойно. Не знаю как там было раньше, теперь проводят богослужения.
Вернулись мимо Докового бассейна через Летний сад. Бабушки уже заметно устали и отставали от внуков. Я старался не потерять из виду и тех и других.
Когда уже возвращались в Питер через дамбу, я по ошибке въехал обратно на дорогу в Кронштадт, запутавшись в съездах-выездах с магистрали. Такое иногда со мной случается. Доехав до места развязки-разворота на дамбе, мы решили, раз так уж получилось, выйти и погулять по берегу.
Дети, в своих морских костюмах изображали пиратов и прыгали по валунам, швыряя камни в набегающие волны. А я просто сидел и пялился на жадных чаек в темнеющем небе, которые с завидным упорством пытались поймать летящие камешки, принимая их за пищу.
Кажется, падает атмосферное давление. Снова болит голова. Зайду-ка завтра в аптеку за аспирином к знакомому провизору. Она весёлая и добрая девушка. Как знать, возможно, мы будем жить долго и счастливо. Может быть даже поженимся. А потом я пожалуй её предам и найду кого-нибудь помоложе.
Старые, местами заросшие травой и деревьями, оборонительные форты, одиноко выступают из воды вокруг острова Котлин. Пейзаж, который не менялся здесь уже три века. И который навсегда преобразился плотиной, навсегда разделивший их. Вечные призраки прошлых веков, напомнили мне историю узника замка Ив. Узник смог преодолеть и несчастья, свалившиеся на него, и самого себя. Не без воли случая, конечно.
Графа Монте-Кристо из меня не вышло. Но, и “убежать от себя” никуда не могу. Надо продолжать двигаться. Не могу оставить, предать Алика и мать. Я все ещё люблю Лизу и привыкаю жить с этим безответным чувством. Страшно подумать, что постепенно человек ко всему привыкает. И тут же уже боюсь, что когда-нибудь она всё-таки обратит на меня внимание, а я уже привыкну существовать без неё. Мало ли что может случится – Колобков всё-таки старше и Лизы и меня: инфаркт, инсульт, простатит и импотенция в конце концов (каламбур). Может они просто разойдутся по какой-то причине. Всякое бывает. Как пример, мой отец, которому уже под семьдесят и он, как я случайно узнал, в очередной раз женился. Очевидно же, не на старухе, а на более молодой. Женился, между прочим, уже в шестой или седьмой раз. Даже ребёнок вроде у них родился. Какой по счёту тоже не знаю. Полагаю, что он и сам не знает, судя по тому как часто и активно он общается со мной и моим братом. Так что и у меня в сорок и у Колобкова в его пятьдесят пять ещё есть время не только на одну последнюю настоящую любовь. Разница только в том, что я не столь любвеобилен как мой отец, в этом смысле природа на мне отдохнула. Иногда мне даже кажется, что мой папаша единолично исчерпал некий лимит на любовь в этой жизни, который был предназначен для всей нашей семьи. Я влюбляюсь редко, но метко. Забавно, но мою бывшую жену тоже зовут Елизавета. Звали… Не везёт мне с Елизаветами, хотя… У меня же от бывшей есть настоящий Алик! Без него я бы теперь вообще не смог жить. Везёт, но не всегда.
Иногда мне кажется, что я жду того момента, когда мне станет все равно и я смогу пройти мимо нее, не посмотрев в ее сторону. Но, одновременно, я не хочу, чтобы моя жизнь опять стала ужасно унылой. Я боюсь, что не решусь позволить себе опять полноценно любить, опасаясь новой неудачи. Когда-то я хотел лишь поговорить с ней. Думал, ерунда. Увлечение. Возможно, если бы мы подольше пообщались, а она бы так и не заинтересовалась мной, я бы остыл и мы бы разошлись как в море корабли. В крайнем случае, чтобы избавится, отвела бы меня в лес по грибы и оставила бы в чаще. Я бы беспрекословно пошёл за моей прекрасной ведьмой. Вместо этого, пока она меня игнорировала без всяких объяснений, я в сомнениях и надеждах всё-таки дал волю своим чувствам и влип по самые уши. Мне стало нужно больше. Я захотел обладать ею целиком. Её родственников я воспринимал как своих. Арсения как ещё одного сына. Смешно о таком было думать, не имея ни надежды ни тем более каких-либо обещаний. Грёзы любви! Жестокие и смешные грёзы.
Я достал из карманов всякий завалявшийся хлам. Потом, взобравшись на валун у самой кромки воды, стал быстро облегчать пригоршню уже ненужных мне вещей и забрасывать их подальше в солёную балтийскую воду.
К тому времени уже было понятно, что скоро будет дождь. Ветер, постоянно дующий на дамбе, приобрёл ту степень порывистости и наэлектризованности, который всегда бывает перед летним ливнем. Выбравшись с каменистого берега на облицованную камнем набережную, мы быстро уселись в машину и я успел развернуться в направлении города когда на лобовое стекло попали первые дождевые капли. Стекло начало запотевать и мне пришлось открыть окно, чтобы салон лучше продувало потоком наружного воздуха. Боковое стекло опустилось на несколько сантиметров и тёплый воздух, со вкусом солёной воды и горячего асфальта, ворвался в кабину, разрывая плотный влажный ком воздуха внутри. А я думал, что уже не знаю, что дальше будет и чем всё закончиться.
Говорят, у каждого человека есть кто-то кто запал ему в душу на всю жизнь. И каждый раз хочется, чтобы это был именно тот человек. "Но если ты знаешь, что человек никогда не будет твоим, то любить его можно бесконечно долго”.
Последняя глава?
Ну, как предыдущая глава? Неплохое было бы окончание? Романтичное и, наверное, даже милое. Последняя фраза, кто не знает, от Оскара Уайльда. Ещё помню его же фразу: “Все мы лежим в канаве, но некоторые смотрят на звёзды”. Это тоже актуально для меня. Сейчас объясню почему.
Я долго думал, стоит ли мне писать следующую, последнюю главу. И так всё получилось достаточно глупо. Да и будет ли она последней? Отчасти мои сомнения были вызваны тем, что скрытая до сих пор часть этой истории наверняка удивит, а может и огорчит кого-то из моих родных и дорогих мне людей. Но были и достаточно циничные мысли о том, что из другого возможного финала может получиться вполне себе полноценное продолжение или даже совсем другая история, наполненная, помимо уже известных, новыми персонажами и новыми поворотами сюжета. Но одно происшествие заставило меня всё-таки изложить всё так как есть. Может я просто испугался, что мою историю вообще никто никогда не узнает. Мне хотелось, чтобы кто-то понял меня? Или надо было просто выговориться? Ах, если бы Лиза всё-таки выслушала меня! Если она когда-нибудь прочтёт эту историю, наверняка подумает, что правильно поступила, отправив меня в игнор. Хотя мне всё больше и больше кажется, что если бы она в самом начале просто откровенно поговорила со мной, то и я бы так не мучился и они бы не были вынуждены терпеть всю эту неприятную суету. Наверное, мне просто хотелось почувствовать чуть-чуть эмпатии, толику уважения к моим чувствам.
Да, кстати, ещё подумалось, что в этой истории кое-кто выглядит не очень порядочно, а я получаюсь такой благородный весь в белом и со стихами, что хочется пожалеть самого себя. Но мне не надо жалости, нужна помощь. Может быть даже психиатра. И, в конце концов, я оказался не таким уж сумасшедшим как читатели уже наверняка подумали. Я оказался гораздо хуже!
Происшествие, о котором я упомянул, случилось в одно из воскресений декабря. Прошло уже несколько месяцев с описываемых ранее событий. Мы с Аликом ехали на соревнования его футбольного клуба. Он должен был играть полузащитником. Погода была достаточно типичная для нашего климата. Температура воздуха около нуля с небольшими колебаниями в плюс и минус. Периодически шёл снег, который даже при сильном снегопаде, мог растаять уже через пару часов без следа. В тот день небо выдавало очередную порцию слякоти. Поля были покрыты белым свежевыпавшим снегом, а на дороге, отбрасываемый с чёрной грязной колеи колёсами машин, снег сбивался в невысокие валы между полосами и вдоль дорожных столбиков на обочинах.
Мы выехали заблаговременно и спокойно с умеренной скоростью ехали по дороге в сторону города. Соревнования должны были начаться только через два часа, правда, в незнакомом мне районе. Не люблю ехать незнамо куда. Всегда почему-то хочется доехать побыстрее, с запасом. Мало ли что. Чтобы было время там на месте уже найти ориентиры, припарковаться и осмотреться. Почему-то вспомнилось, что у конкурсной группы Арсена сегодня тоже вроде соревнования по танцам.
Доехав до станции, я догнал идущую впереди машину, когда она остановилась у знака “STOP” на переезде. Тронувшись следом, мы синхронно набрали скорость где-то до восьмидесяти и, так как расстояние между нами не увеличивалось, а он дальше скорость не набирал, у меня появилась хорошая возможность легко обогнать его. Недолго думая, я совершил эту первую мою ошибку.
Сзади никого. Посигналив поворотником, я вдавил педаль газа и вышел на встречную полосу. Впереди до самого поворота дороги, а это километра два, не было ни одной встречной машины. Поравнялся с обгоняемым и уверенно его опередил. Справа послышался резкий неприятный шум струй воды со снегом бьющих из-под колёс в днище машины. Шум, который предупредил уже о второй ошибке. Руль потянуло влево, я поймал это движение и скомпенсировал усилием рук. Добавил газу, чтобы быстрее завершить обгон.
Обошёл. Правый поворотник и руль вправо, чтобы вернуться на свою полосу. Но это уже третья ошибка. В центре дороги между полос встречного движения образовался слой мокрого снега. Перескочив через него на скорости, ведущие передние колёса Ларгуса, только вырвавшиеся из притяжения обочины, подпрыгнули как на мини-трамплине и потеряли сцепление с мокрой дорогой.
Вся жизнь не пролетала перед глазами. Наоборот, реальность настоящего в эти несколько секунд не покидала. Всегда думаешь, видя подобные инциденты, что вот ведь есть и возможность и время чтобы успеть вывернуть, спасти положение. Но в реальности ничего не успеть, хотя по ощущениям все происходит ужасно медленно. Можно успеть разглядеть комья грязи на обочине и трещины на краске дорожных столбиков, мимо которых летишь в канаву, засохшие стебли камышей, торчащие из-под тонкой корки льда. Осознание, что я подвёл Алика, подверг его жизнь опасности, появилось ровно в тот момент, когда машина слетела с дороги. Капот медленно сминается от удара в рыхлую еще не промерзшую землю. Сбрасываю руки с руля, чтобы не переломать от удара. Успел даже как-то сообразить! Лобовое стекло накрывает волна белой мякоти снега, как пенная волна набегает на берег. Машина делает кувырок раз, другой. Падает на крышу и, кажется, очень долго перевернутая скользит по раскисшей канаве как по водяной горке. Потолок кабины в передней части приблизился к моей голове сантиметров на двадцать. Наконец, останавливается. Через лобовое стекло, смятое и покрытое сетью мелких трещин, начала сочиться грязная вода. Двигатель заглох после первого удара и сигнализация открыла замки дверей. Подушки не сработали, удар был не фронтальный.
– Алик, ты как? – спрашиваю, пытаясь сдержать ужас от мысли, что не услышу ответа.
– Нормально, – слышу обнадёживающий ответ, но он тут же с болью восклицает: – Ой, нога!
– Что с ней? Подожди, я сейчас тебя вытащу!
Мы висели вверх ногами на ремнях безопасности. Я отстегнулся и перевернулся, вставая на мятый потолок, уже покрытый слоем воды. Ноги в кроссовках сразу промокли.
– Нет, ничего, – уже почти спокойно сказал Алик, видимо понял, что с ногой ничего серьёзного.
Поскальзываясь на крошках льда и битого стекла, я на корточках пролез по потолку на второй ряд сидений. Отстегнул ремень безопасности Алика и, придерживая его за плечи и колени, перевернул на ноги. Он невредим, слава богу!
Открыв дверь, помог ему вылезти, выбрался сам.
– Что с ногой? Где болит? – спросил я.
– Здесь – он показал на голень правой ноги.
Закатав штанину, я увидел на его голени небольшой след, какой бывает сразу после удара, когда синяк ещё не начал наливаться кровью, но уже видно его будущие очертания.
– Ничего страшного. Просто синяк. Где ещё болит?
– Нет. Больше нигде – уверенно ответил Алик.
Я вспомнил о своей сумке. Полез за ней в перевёрнутую машину и только тогда заметил, что на мне нет шапки и очков. Достал сумку и вылил из неё воду. Алик стоял на том же месте и смотрел на разбитую машину.
Машина лежала на крыше, немного притопленной в воду, привалившись правым боком к откосу дороги. Задранные кверху колёса были почти на уровне дорожного полотна. Передние так и остались повёрнуты влево, в последней безуспешной попытке зацепиться за дорожное покрытие и выровнять траекторию. Сигнал поворота продолжал моргать, несмотря на вынутый ключ зажигания. Видимо, что-то замкнуло и реле не отключилось от питания.
По обочине дороги подбежали люди из попутной машины, остановившейся неподалёку. Крупный мужчина и женщина, ниже его почти на голову с бледным от испуга лицом. Оба среднего возраста, видимо супруги.
– Эй, как вы? Живы?
– Мы в порядке.
– Кто-то ещё есть в машине?
– Нет, никого.
На дороге остановились ещё машины, водители предлагали свою помощь.
– Папа, что ты наделал? Зачем ты обгонял? – спросил Алик, чуть не плача от обиды.
– Дурак потому что! – я махнул рукой в сторону машины, – Ладно, ничего страшного. Главное, с нами всё в порядке.
– Да, с нами всё в порядке – повторил Алик за мной, пытаясь зацепиться за эту мысль и успокоиться.
Алика начала бить мелкая дрожь. Надо его побыстрей отсюда эвакуировать домой, а там может ещё успеем на соревнования, если поехать на второй машине. О чём я думаю! Какие нафиг соревнования? Его надо согреть, успокоить, напоить чаем и спать уложить.
– Помогите вылезти, – я позвал людей на дороге.
Подвёл Алика к склону канавы и поддержал, пока его не подхватили сверху и не втащили на дорогу. Мужчина закутал его в огромную куртку и усадил в тёплый салон машины.
Оба наших телефона потеряны. Алик со своим играл и упустил из рук, когда машина начала кувыркаться. Мой телефон удалось выудить из воды за провод зарядного устройства, естественно уже в неисправном состоянии.
– Мы уже вызвали скорую, – как будто отвечая на мою мысль, сказала женщина, – У вас шишка на лбу. Сотрясения нет?
– Нет, вроде, – я ощупал голову.
Подъехал экипаж скорой помощи. Врач-женщина осмотрела Алика, никаких травм не обнаружила, но посоветовала всё-таки проехать с ними в больницу:
– Вы сейчас в шоковом состоянии, храбритесь и не можете адекватно оценивать своё состояние, – уговаривала она, – Лучше лишний раз проверить. Да и больница рядом.
Мне показалось, что её больше беспокоила шишка на моей голове, и я нехотя согласился.
За несколько минут машина скорой, с включёнными спецсигналами, довезла нас до районной больницы. Нас провели в приёмный покой и велели ждать дежурного врача.
В комнату где мы находились, разделённую перегородкой на две части, время от времени приходили и уходили пациенты. Некоторые сами, некоторые сопровождаемые медперсоналом. Одного рабочего с травмой ноги привезли на каталке. Он был в полубессознательном состоянии и его периодически начинало трясти как в лихорадке. Мы с Аликом тихо разговаривали о нашей неудачной поездке и пытались подбодрить и поддержать друг друга. Вошла женщина и села на соседнюю скамью. Она кого-то сопровождала в больницу и теперь ждала с обследования.
– Алик, прости, что я тебя подвёл.
– Ничего страшного. Главное, с нами всё в порядке, – отозвался Алик и мы с ним обнялись, – А машина – это ерунда, железка.
Женщина извинилась, что невольно услышала наш разговор и решила нас подбодрить рассказом о своей автомобильной аварии. Несколько лет назад они с сыном ехали на машине и, вылетев с трассы, сильно покалечились. Пришлось делать несколько сложных операций с долгим периодом реабилитации. Последствия до сих пор дают о себе знать. Сын за руль с тех пор даже не садится. Так что мы с нашими синяками и ссадинами буквально отделались лёгким испугом.
Наконец пришёл врач. Мельком осмотрел Алика, а мне назначил томографию моего бедного мозга и рентген распухшего от ушиба колена. Взяли анализ крови на алкоголь. Ага, вот зачем меня в больницу уговаривали ехать. Потом отпустили.
Я хотел поймать попутку, но на оживлённом перекрёстке никто не останавливался, чтобы взять двух бомжеватого вида человечков в мокрой грязной одежде. Пришлось дойти до автобусной остановки и вскоре мы добрались домой.
Мать, конечно, расстроилась. Да я ещё и неоправданно растянул рассказ об аварии, не зная как лучше сказать и акцентируя внимание, что с нами всё хорошо. Из-за этого она решила, что с кем-то другим плохо и мы ей что-то недоговариваем. В общем, кое-как успокоили её вдвоём с Аликом.
Невесёлая атмосфера усугублялась ещё и тем, что у нас в доме не было электричества. От временного нас отключили, а постоянное ещё не построили. Второй месяц мы пользовались электрогенератором, который мог качественно обслуживать только я: доливать бензин, масло и запустить ручным стартером, в случае отказа электрозапуска. Попробуйте отключить дома электричество, особенно в пасмурный зимний период, и уже через пару часов, проведённых в темноте, первые признаки упадка морального духа дадут о себе знать.
Запустив генератор и убедившись, что Алик поел и укладывается спать, я переоделся в сухую рабочую одежду, надел резиновые сапоги и, взяв у матери единственный теперь действующий телефон, вызвал эвакуатор.
На второй машине подъехал к месту происшествия, включил аварийную сигнализацию и выставил знак. Ларгус, малозаметный с дороги, лежал в канаве уже облепленный хлопьями снега. Сигнал поворота уже не мигал. Пожарные приехавшие на место ДТП перед нашим отбытием в больницу, судя по следам на разбитом капоте, отжали крышку и вырезали аккумулятор. Передний бампер, полностью оторванный, валялся неподалёку в грязи, обнажая согнутые несущие балки кузова. Госномер на бампере отсутствовал, его я чуть позже нашёл сзади метров на двадцать, там где машина при падении первый раз воткнулась носом в землю. У смятой двери багажника в канаве плавала пустая красная пластиковая канистра, вывалившаяся через разбитое стекло.
В своё время, выбирая новую машину, не последним аргументом была мысль, что когда-нибудь у меня будет полная семья, а возможно и ещё ребёнок. Вот тогда семиместный, просторный Ларгус придётся как никогда кстати. Настоящий семейный автомобиль. Всем бы хватило места. Мечтатель. И вот теперь он умер. Грустно будет теперь смотреть на проезжающие мимо Ларгусы.
В гости к богу не бывает опозданий… Хорошо, что с Аликом ничего не случилось! Все повреждения машина приняла на себя. А ведь могло случиться и так, что я бы хоронил сына, сидя в инвалидном кресле, например. Ничего хуже не представить.
Или если бы я лежал сейчас в канаве дохлый или раненый и никто бы не помог, никто не вызвал бы ни скорую помощь ни пожарных, не помог бы вылезти из всей этой холодной грязи. Незнакомые люди, видя попавших в беду, стремились помочь пострадавшим. Без лишних просьб и не ожидая особых благодарностей. Хотя другие, такие же незнакомые, чуть позже не захотели подвести от больницы, не видя явную необходимость помощи. А добрые знакомые, воспитанные и во всех отношениях приличные и “цивилизованные” люди вообще отказали в добром слове и даже позволили себе издеваться над сброшенным в канаву неудачником.
Для них вполне естественно, что Колобков не поехал выручать дочь во время того транспортного коллапса. Посмеяться над наивной просьбой о помощи – нормально. А потом ещё с улыбкой пересказывать друг другу подробности смешной издёвки над чудаком. Испытывают ли они вообще к кому-нибудь сочувствие? К пострадавшим в авариях и терактах, пожарах в торговых центрах и всяких прочих трагических случаях? Или просто к тем кому плохо в трудную минуту. Понимают ли они о чём спектакли, на которые они всей семьёй так благочинно ходят в Мариинку, или это для них что-то вроде цирка и лишний повод посмеяться “за дёшево” под музыку Леонкавалло?
Любовь. Она должна делать человека сильным, а они все слабые. Один ради Большой Любви бросает жену в нищете и дочь в беде. Другая соглашается на такую подлость, а на человека, который посмел её полюбить смотрит как на говно только потому что он не засунул свои чувства в задницу и посмел просить объяснений. Третья, уже от избытка материнской любви, оскорбляет и издевается над человеком которого видит только второй раз. Мудрая и адекватная женщина? Любовь ли превращает человека в такое? Или они уже были такими? Любовь проявляет все качества человека и плохие и хорошие. Они считают себя вправе так поступать, оправдываясь своей Любовью, тем что у них то “всё нормально”. Любовь, которая не спасает ни мир, ни даже собственного ребёнка. В фильме Бумер один из главных героев, бандит, оправдывая свои преступления произносит: “Это не мы такие, это жизнь такая”. Цивилизованные люди, конечно, не бандиты, но с готовностью уходят от порядочности по такому же принципу, типа я не подонок, это просто c'est la vie!
А может всё совсем наоборот? Это я слаб и вообще лох, а они всё делают правильно. Лги, притворяйся, изменяй, предавай, издевайся, калечь судьбы других людей! Всё якобы во имя Большой и Светлой Любви! Видите ли, заклинание “никто из нас не застрахован, чтобы полюбить несвободного” якобы может оправдать любую пакость. “Это Жизнь!”… Вот это жизнь!… Жизнь ли это?… Тут главное произносить с “правильной” интонацией, а то заклинание не сработает. Но если якобы такова жизнь и страховки ни у кого нет и быть не может, то и я могу поступить как посчитаю нужным ради своей Любви и своего Счастья.
Но что же я мог сделать? Лиза приняла своё решение и я был вынужден с ним согласится. Заинтересовать её мне не удалось. Вызвать Колобкова на поединок? Мне это мнимое благородство ничего не даст, даже при удачном исходе. Остаётся только злодейство! Устранение соперника. Например, ткнуть шило в печень пока он занимается на спортплощадке во дворе. Или под видом ограбления обработать бейсбольной битой. Просто падение случайного кирпича на голову в неположенном для курения месте. Совсем дерзкое и внезапное: прямо на работе, проходя мимо по лестнице, внезапно оглушить и столкнуть в пролёт. Дальше Гравитация всё сделает сама. Миллион вариантов. Но все эти планируемые акции имеют недопустимый изъян: у меня не будет алиби. Как в тот вечер, когда я был в шаге от успешного провала и только звонок Алика меня остановил.
Получается, мне нужен сообщник. Исполнитель для работы или подставной свидетель моей непричастности. Друзья, родственники, знакомые не подходят в помощники по вполне понятным причинам. Тем более, что друг Каркушкин, который на словах был готов “за друзей горло порвать врагу” у меня был как пример. Нанять каких-нибудь бомжей или отморозков “с района” – тоже крайне ненадёжно. Неужели нет безопасных вариантов? Кто ищет, тот всегда найдёт!
В общем, несколько месяцев назад я со всеми разумными предосторожностями раздобыл все нехитрые технические устройства для своего плана и приступил к реализации его информационной части. Два десятка сим-карт, флешка, юсб-модем, старый кнопочный мобильник. Всё куплено по объявлениям в интернете у разных незнакомых людей за наличные. Симки без идентификации владельца. На загрузочной флешке установил операционку Tails, обеспечивающую конфиденциальность и поддержку доступа в так называемый “даркнет” по технологии Tor.
The onion router (Tor) позволяет, при соблюдении определённых правил, обмениваться информацией в интернете, максимально скрывая любую информацию о своей личности. Можно сказать, что это скрытая сеть внутри глобального интернета, изолированная посредством своих анонимных сетевых служб и шифрования от любых средств контроля того “чистого” интернета, которым мы обычно пользуемся.
Анонимность рождает вседозволенность. Именно там, в “тёмном интернете” обитают совсем не виртуальные отморозки, маргиналы, нацисты, извращенцы, процветает торговля оружием, наркотиками и детское порно. Именно с этим технологическим беспределом и пытаются бороться власти, выдумывая дурацкие с точки зрения обывателя законы для контроля над интернетом.
Включая режим параноика и выключая телефон, я уезжал в различные уединенные места, где нет людей и видеокамер, и выходил на связь. Ноутбук загружался с флешки в Tails, так что на нём не оставалось никаких информационных следов. Через левый модем и симку подключался к сети Tor.
Не скажу где, не долго и не коротко, но я нашёл исполнителей нужных мне услуг по вполне откровенному объявлению на одном из форумов. Правила общения простые, но строгие: шифрованные открытым электронным ключом сообщения отсылаются в автоматически создаваемый электронный ящик. Не забыть приложить свой открытый ключ. Ответ зашифрован уже моим открытым ключом на мой анонимный ящик. То есть только двое знают где сообщения и как их расшифровать. Оплата в биткоинах через гаранта. При том, что трафик идёт с неизвестного модема через неотслеживаемый Tor, выглядит всё вполне надёжно и анонимно. Напрямую связать эту виртуальную реальность со мной можно было бы только если бы кто-то заранее отслеживал мою “тёмную” активность специальной аппаратурой. Но вряд ли кто-то этим занимался, а после уничтожения модема, флешки это невозможно в принципе.
Оставалось только сообщить исполнителю информацию о жертве: фото, адрес, маршруты, распорядок дня. Да произвести оплату в биткоинах. Для этого и нужны были два десятка не персонализированных сим-карт, с привязанными электронными кошельками, для внесения наличных мелкими порциями с разных терминалов. И всё. Моя проблема была бы решена. Идеальное преступление. По крайней мере настолько идеальное, что мою причастность невозможно было бы доказать. Единственное что могло произойти – меня бы кинули на бабки, не выполнив задание. Хотя отзывы об их работе исключительно положительные. Да-да, о них даже пишут отзывы довольные клиенты.
Но четыре месяца назад, на дамбе, я избавился от этого своего “мусора”. Нет, мне не стало вдруг жалко старого Колобка. Мне было плевать на него. Кстати, не подумайте, я и не собирался его убивать. Хотя на эксцесс исполнителя мне тоже плевать. Я хотел его только покалечить. Чтобы Лиза жила с инвалидом не только моральным, но и физическим. Мне хотелось, чтобы она страдала от того, что любимый человек хоть и рядом с ней, но физически недоступен. Чтобы он стал для неё ненужной обузой. Я желал сделать ей больно. Но осознание этого моего желания как раз и спасло его. Я хотел причинить боль той Лизе, которую я полюбил и ради которой был готов на всё, которой я когда-то искренне желал счастья. Предать её. Мою леди Зелёные рукава. Мою любовь. Но разве это – Любовь?
Я устал и чувствовал приближение простуды после нескольких часов, проведённых с мокрыми ногами. Прислонившись к перевёрнутой двери Ларгуса, я задел рыхлый слой налипшего мокрого снега, и он стал медленно съезжать с этой, кажется, единственной неповреждённой детали корпуса. И тут мне показалось, что я сошёл с ума. Может я ударился головой слишком сильно? Через уцелевшее стекло, изнутри салона мёртвого Ларгуса, на меня смотрело неживыми глазами бледное знакомое до боли лицо: полуулыбающийся лик Моей Лизы.
Под крышей Ларгуса, между рядами сидений, есть очень удобная и достаточно вместительная полочка. При аварии вещи, лежащие там, разлетелись по салону. Помимо шерстяного пледа, дорожной подушечки для шеи и каких-то старых забытых бумаг, там лежали мои эскизы и образец фотопортрета – рабочие материалы, использованные при написании портрета. Стягивающая рулон резинка лопнула. Свёрток развернулся и теперь рисунки и фотографии свободно плавали по воде.
Из ступора меня вывел только окрик со стороны дороги – приехал эвакуатор…
Дом погружён в темноту. Генератор уже давно выключен – закончилось топливо. В окне комнаты мамы заметно отблеск слабого света от настольного фонаря на батарейках. Я вхожу в дом, снимаю грязные сапоги и мокрую одежду. Алик спит. Я стою и прислушиваюсь к тишине дома. Потом иду к маминой комнате, тихо спрашиваю:
– Ты спишь?
– Нет, – тихо и спокойно отвечает она.
Я вхожу и присаживаюсь на край кровати, на которой она лежит, укрывшись одеялом:
– Ма, прости меня…