– Господи! о чем ты говоришь! Снимут! Для того, чтобы на его место поставить еще худшего, совсем уж неприличного, вроде Купцова, Варенникова или Макашова! На черта тебе вообще за таких голосовать? Или твоей партии нужен такой «твердокаменный коммунист» в качестве вождя, как Ампилов?

От «твоей партии» Галину Георгиевну все-таки передернуло. – «Она и твоя была!» – подумала она, но вслух сестре ничего не сказала. Горлопан Ампилов ей самой был крайне неприятен несмотря на его верность настоящим коммунистическим идеалам – уж слишком пещерным демагогом он выглядел на фоне демонстраций из хорошо оплачиваемых старух с напяленными на головы пустыми кастрюлями, по которым они вдобавок старательно колотили ложками, если, конечно, не пели советские и революционные песни. Удивительное дело – партия вроде бы каждому своему функционеру обеспечивала достаточную образованность для того, чтобы он хоть как-то мог выглядеть приличным трибуном, тем более, если он действительно журналист, но нет, по нему было незаметно: либо он деградировал, либо свое учебное заведение, как раньше говорили, фуксом проскочил. О Макашове и, тем более, о Варенникове она раньше была лучшего мнения. Однако оказалось, что положительные сведения о них все-таки надо было самой проверять. А то с Варенниковым вот что получилось – казалось бы, видный военный, стратег, ответственная личность, в недавнем прошлом – командующий всеми сухопутными силами страны, но не нашел ничего лучше, чем брякнуть перед тележурналистами, будто социал-демократическая болтовня Зюганова – это не более, чем прикрытие, так сказать – программа-минимум, в то время, как подлинная программа-максимум состоит совершенно в другом, а именно в том, что под ней всегда понимали настоящие коммунисты. Хоть стой, хоть падай! Как такого умника сделали генералом армии? Уму непостижимо! А Макашов? С целью совершения военного переворота вместе с кучкой офицеров пошел «овладевать» центром вооруженных сил Варшавского договора, который уже приказал долго жить. Они убили милиционера и случайно оказавшуюся у своего окна пенсионерку. А центр связи, оказывается, уже не работал, и возбудить вооруженные силы приказом заговорщиков не получилось. Такие вот решительные и мудрые генералы взялись спасать себя, партию и отечество. У одного из них недержание речи, у другого – импульсивность без разума – хоть бы выяснил для начала, работает ли оборудование центра. Ну, в сей верхушке партии вообще не понять, зачем они обещают в случае своей победы на выборах вообще ликвидировать пост президента? Дикость какая-то! С боем овладеть господствующей высотой с цитаделью наверху, откуда можно контролировать всё окружающее пространство, и самим же ее взорвать! Кому мешало президентство? Брежневу, Андропову, Черненко? Мало ли что Горбачев использовал свою должность неподобающим образом – на то и партия, чтобы вовремя поправить. А если партия этого не сделала, то причем тут президентский пост? Словом, восторгаться нечем и некем. Всем давно известно, что за лидерство в партии и за тот же президентский пост идет постоянная драчка. Купцов слишком прост, Селезнев слишком амбициозен и ненадежен. Генералы вообще не пригодны для решения проблем экономики и мирной жизни – не ракетами же и танками их решать! Им только дай распоряжаться всем хозяйством – в два счета развалят все, что можно!

Эту мысль в голову Галины Георгиевны вложил ее милый. Он ей подробно разъяснил, почему военный способ мыслить не годится для управления экономикой. А милым она даже про себя называла самого важного для ее судьбы человека. Так было безопаснее – даже про себя не произносить его имя. До встречи с ним она и представить себе не могла, что у нее может быть такой любовник, да еще столько лет, до самой его смерти.

Галине Георгиевне едва исполнился двадцать один год, когда началась война, и она в один миг оказалась в военной форме, но не потому, что в числе других идейных комсомолок осаждала райвоенкомат – этого не потребовалось, потому, что она служила телефонисткой в одном из центральных узлов связи в столице, где весь штат сразу перевели на военное положение. Единственным серьезным неудобством для нее явилось отсутствие сапог по размеру ноги. В те, что выдали, Галя свободно влезала, не снимая своих туфель на каблуке, причем и после этого ноге там было слишком просторно. Юбочку же и гимнастерочку она живо подогнала по фигуре сама. А уж фигурка-то, да и вся внешность в целом, у неё в то время была ох как хороша! Галя со смехом вспоминала случай накануне войны, когда зашла в гости в новую семью отца, а там оказался племянник его второй жены Жора – пылкий и красивый молодой человек, полуармянин-полурусский. Увидев ее оживленную, уверенно державшуюся, прекрасную, он просто обалдел от ее высокой груди и ладных ног, да так и оставался сидеть с отпавшей вниз челюстью, пока одна из присутствующих дам не подошла и не захлопнула ему рот точным движением руки. Короче, смотреть на нее тогда, да и многие годы потом было одно удовольствие. И немало мужчин хотели владеть ею не только вприглядку. Но она умела управлять их страстями, Верне – направлять их в удобное для себя русло. Поскольку Галя была по собственному хотению активной комсомолкой, ее быстро выдвинули в партию. Там она тоже была не на последних ролях, тем более, что вскоре ей поручили сообщать содержание разговоров определенных лиц, которые ее обязали прослушивать, и это обеспечивало ей начальный взлет, как будто совсем небольшой – вроде подскока в воздух первого самолета братьев Райт, но на самом деле не менее важный по своим последствиям. Она уже являлась тайным сотрудником органов, перед которым, в зависимости от государственной надобности, могла открыться любая дверь. Еще не закончилась война, когда ее направили на партийную работу в Литву. Конечно, это тогда была не синекура, да и вообще не подарок. Литва, присоединенная к СССР перед самым началом Второй Мировой войны и только «чуть-чуть» приведенная к «нормам» советского общества, после оккупации немцами вновь вернулась к привычному буржуазному строю, который показался жителям особенно милым после сравнения с большевистским. Когда немцев через четыре года кое-как выбили из Литвы, большинство ее населения отнюдь не горело желанием возобновить брак с Россией по-советски. Дожидаться, когда владельцев собственности отправят в Сибирь, расстреляют на месте или загонят в колхоз, уже никто не хотел. Тем более, что после ухода немцев в Литве повсюду осталось много оружия. Попытки в полном объеме и повсеместно установить в республике советскую власть, особенно в сельской местности, терпели провал за провалом. Назначенные республиканскими партийными властями функционеры местных низовых советских и партийных органов систематически отлавливались или отстреливались. В зависимости от этого одним из них доставалась тяжкая смерть, а другим – относительно легкая. Было совершенно очевидно, что партизаны – «лесные братья», укрывающиеся в лесах – пользуются полной поддержкой большинства сельского и части городского населения, прекрасно осведомлены о всех запланированных действиях властей и очень быстро принимают эффективные ответные меры. Войска госбезопасности и армейские части, истребительные отряды из местных коммунистов и комсомольцев, направляемые против партизан, чаще всего наносили удары впустую. Это означало, что в советских штабах у «лесных братьев» имелись свои люди. В помощь одному из районных литовских партийных руководителей и была направлена Галина. Он ей сразу понравился – еще до того, как она проверила и убедилась, что он не работает на два фронта, а потому заслуживает полного доверия республиканских властей – в этом состояла одна из поставленных перед нею задач. Но уверенность в полной благонадежности Виктора пришла в Гале достаточно скоро, потому что он сходу влюбился в нее. Она была заранее подготовлена к подобному обороту событий, но предпочла не остаться у Виктора в долгу не по инструкции или совету своего начальства, а потому что он сам ее очень к себе расположил, и их любовь быстро переросла в счастливый брак. Его даже можно было считать сверх-счастливым, поскольку он мог оборваться буквально в самом начале. Виктор и Галя не питали сомнений в том, что «лесным братьям» будет известно время и место их свадьбы. А ведь это была их излюбленная ситуация для осуществления мщения. Что может доставить лесным молодцам бо́льшее удовольствие, чем совершить нападение во время свадебного торжества, изнасиловать всем скопом советскую невесту на глазах жениха, а затем убить их обоих вместе со всеми из гостей, кто им не понравился. Такой сюжет они разыгрывали привычно и профессионально.

По какой причине Виктора не было за свадебным столом в тот момент, когда к дому, где шло торжество, подкатили «лесные братья», Гале тогда некогда было выяснять. Она успела только бросить взгляд за окно и выскочить из-за стола к двери. Когда первый распахнувший ее высокий мужик шагнул за порог, в его живот уперся уже взведенный Галинин «Вальтер». Все и вся замерли по обе стороны стены. Немая сцена растянулась на невообразимо долгие секунды. Первому мужику из нападавших было ясно одно – он ничего не успеет сделать до того, как молодая красивая темноволосая женщина в белом подвенечном платье, которую он хотел использовать себе на потеху еще до того, как увидел, всадит ему пулю в кишки и обречет его на долгую мучительную смерть, что бы потом с ней ни сделали. И все-таки ему потребовалось несколько дьявольски долгих мгновений прежде чем уступить этому знанию, а еще – ее взгляду – яркому, неиспуганному, непримиримому, но не ненавидящему – просто готовому к бою за себя, за свою честь и любовь. Наконец, не проронив ни звука, мужик отступил на шаг и закрыл дверь. Галина мгновенно решила, что теперь он прошьет ее очередью из автомата сквозь дверь и отпрыгнула вбок за стену, но нет – очереди не последовало. Снаружи донесся возглас, в ответ раздался какой-то нестройный ропот. Первый голос вновь решительно выкрикнул что-то, затем послышался топот запряженных в повозки лошадей. Банда оставила поле боя, так и не начав его. Это было так непохоже на обычный исход подобных столкновений, что Галина сначала даже не поверила в свою победу. Только когда спустя какое-то время Виктор оказался рядом, она вдруг обмякла в его объятиях совсем без сил.

Может быть, они именно в эту ночь зачали свою Викторию. Жаль, но с Галей давно уже не осталось ни того «Вальтера», ни той пылкой молодой любви к молодому красивому смелому – и притом так многим ей обязанному мужу, ни самого этого мужа. Время героической борьбы, в какой-то степени романтической, несмотря на то, что творилось вокруг, через несколько лет все-таки закончилось и уступило поре спокойных однообразных буден и новой работы, которая не сразу, но увлекла ее. Из райкома партии она была направлена на учебу в ВПШ. Это был для нее самый легкий и подходящий способ получения образования – до сих пор у нее за плечами была только десятилетка, а она чувствовала – для карьеры этого мало.

Выпускников ВПШ принимал и поздравлял с окончанием учебы сам первый секретарь республиканского ЦК. Он с особенным удовольствием пожал руку Галине, и у нее от предчувствия тоже успело сладко защемить сердце. Видимо, он ощутил это во встречном пожатии руки. Первый секретарь был не молод, но и не стар, в его глазах светились энергия и ум, и Галине захотелось произвести на него возможно более сильное впечатление. Вскоре выяснилось – действительно произвела, потому что ее вдруг направили с каким-то срочным, хотя и маловажным документом в Вильнюс именно к первому секретарю.

У них состоялась первая долгая беседа в его цековском кабинете. Он узнал от нее то, что хотел, хотя всего до конца все-таки не выведал – Галя догадалась немного сдерживаться, а затем он предложил по-товарищески (а как же иначе!) отобедать в его персональной столовой, зная, что она здесь одна, не дома, и уж лучше он ее накормит, чем общепит. За обедом они выпили бутылку прекрасного грузинского вина. Такого вкусного она не пила за всю жизнь. А потом они без слов перешли в комнату отдыха, где горел мягкий приглушенный свет и стояла широкая тахта, на которую она и присела, успев ощутить упругую мягкость верхнего слоя и подумать, что на нем заниматься любовью будет хорошо. И он занимался с ней этим упоительным делом довольно долго, и ей с ним сразу понравилось как с мужчиной, а не просто как с первым секретарем. Вскоре при новых поездках в Вильнюс она убедилась, что он проявляет в постели не меньше знаний и инициатив, чем Виктор. И он ей действительно был постоянно мил, поскольку никогда не принуждал ее делать то, чего ей не хотелось, и при этом отдавал ей столько нежности и внимания, сколько мог. И потому Галина сама с удовольствием шла навстречу ему и его желаниям, как это было раньше у нее с Виктором, особенно после того, как они в постели разглядывали конфискованные у задержанных порнографические открытки и фото чьего-то домашнего изготовления. После немцев такого добра находилось в обращении очень много. В гостях же у своего цековского Милого она могла уже просматривать с ним хорошо изданные цветные порнографические журналы. Эти, конечно, возбуждали сильней. Милый переводил ей на русский короткие тексты при фотографиях, хотя в основном и без них все было довольно ясно, поскольку изображение говорило само за себя. Жаль было лишь одного – что виделись они достаточно редко- раз в месяц, от силы – два. В этом, конечно, тоже скрывалась своя прелесть – каждое очередное свидание, ожидаемое с нетерпением, служило им праздником и запоминалось надолго, но все же им обоим хотелось бывать вместе и почаще, и подольше. Но у него была должность, оставляющая не так много времени для собственных удовольствий, как того бы хотелось, да и у Галины в Шауляе оставалась семья, от которой нельзя было часто отрываться. Короче, жизнь в разных городах несла на себе явную тень ущербности. Милый предложил ей перевести Виктора на работу поближе к себе – в Вильнюс или его окрестности, но, подумав о муже, Галина попросила оставить его там, где он есть, где все его знают, потому что он там родился, и там ему лучше всего. Попросила только чаще вызывать ее на инструктажи, конференции и семинары, на лекции по международному положению, хотя он и так не забывал о всех этих способах заполучить ее. А потом он предложил ей провести вместе с ним отпуск в Крыму в санатории ЦК КПСС, и она всё очень удачно устроила. Оставив Виктора решать неотложные дела по службе в Литве, она завезла дочь к тете в Москву, а оттуда перелетела к Милому в Крым. После первого опыта такая схема отдыха стала у них постоянной. Плохо было не то, что Галине каждый раз приходилось отчитываться перед ее шефом из органов и даже не то, что надо было как-то объяснять мужу причину отдыха без него, а то, что Виктор стал пить. Сначала без нее, а потом уже и при ней. Явно зная о том, с кем у нее связь, он не перестал любить ее. Она, конечно со своей стороны от него не уклонялась – даже больше того – своей усиленной нежностью и готовностью к сближениям старалась возместить нанесенный мужу ущерб. Ей и впрямь было хорошо с обоими, и она не хотела терять ни того, ни другого. И все-таки она их потеряла: сначала любимого тайно, затем любимого явно. У обоих не выдержало сердце. Ненормированная работа, нервные стрессы, отчасти алкоголь и, конечно, не в последнюю очередь она, Галина. Все же Милый был совсем не молод, но всегда старался быть с ней молодцом. То же можно было сказать и о Викторе. После его смерти она попросила начальника от конторы перевести ее работать в Москву. Это было необходимо в любом случае, потому что она собиралась устроить дочь учиться в московский ВУЗ, а не в литовский, хотя Виктория, как и Галина, знала литовский язык вполне хорошо. Ей без разговоров пошли навстречу, тем самым подчеркнув, насколько всегда были довольны ее работой. Новая работа оказалась непыльной. Ее ввели в состав парткома МГУ (он функционировал на правах райкома КПСС), получила хорошую квартиру в преподавательском доме на Ломоносовском проспекте недалеко от самого университета, и поэтому она уже сама патронировала процесс поступления Виктории на философский факультет. Галине ее пост члена парткома, который на самом деле был постом наблюдателя из органов, позволял ей делать для дочери очень многое. Вика без проблем закончила курс факультета и сразу же без труда поступила в очную аспирантуру. Она не была глупенькой, отнюдь нет, но таких, как она – и неглупеньких, и притом очень хорошеньких – было хоть пруд пруди, а ведь вакантных мест что в аспирантуре, что на хороших работах в выгодной организации по распределению хватает далеко не на всех претендентов – и вот здесь-то Галина Георгиевна делала за кулисами сценических площадок, на которых подвизалась Вика, все, что гарантированно обеспечивало ей успех. И дочь за ней действительно горя не знала. Незадолго до окончания основного курса Вика вышла замуж за Василия, который тоже заканчивал тот же факультет по кафедре научного коммунизма. Василий ей понравился – скромный, но умеющий соблюдать достоинство, достаточно старательный и упорный, каким и должен быть уроженец провинции, который поставил себе задачу закрепиться и сделать карьеру в Москве. Еще до близкого знакомства и ухаживания за Викой он стал членом партии, что тоже весьма определенно характеризовало серьезность его замысла. Вику он, насколько можно было судить со стороны, любил саму по себе, и она ему ответила тем же, а потому Галина Георгиевна не видела смысла препятствовать их браку. Для неё, правда, это означало, что придется заботится о карьере не одного родного человека, а двоих. Могло, конечно, немного осложнить и подпортить перспективу дальнейшего продвижения Василия то, что он был полуеврей, но тут уж Галина Георгиевна приложила все силы, чтобы этому факту не придавали преувеличенного значения там, где определялось, кому открыть льготную дорогу к успеху, кому нет. Более того, она сделала Василия «своим человеком» именно там, где надо. Он сразу осознал всю выгоду от служения родине на невидимом фронте. После защиты кандидатской диссертации по тематике научного коммунизма его посвятили в нужные детали «специальной» деятельности, и после этого он сразу получил назначение в одну из непрестижных западно-африканских стран на должность третьего секретаря советского посольства. Галине Георгиевне обещали, что если он хорошо справится с работой в этой стране, то следующее его назначение будет более престижным и выгодным. И Василий справился, а любезная теща не дремала и делала все, чтобы о данном ТАМ обещании не позабыли. Дочь Вики и Василия жила пока с ней – не отпускать же маленькую девочку в Африку гулять ведь «в Африке, большие злые крокодилы» и вообще это слишком жаркая и притом мусульманская страна, в которой какой только заразы не встречается. Но знакомые покровители из «всевидящего ока» партии не подвели, и через три года Василий стал уже первым секретарем в Советском посольстве во вполне приличной восточно-африканской стране. С этих пор Галина Георгиевна просто вела себя как гарант успеха и самостоятельного процветания детей, которые были обязаны таким своим положением главным образом ей, если не сказать, что целиком и полностью. Внучка Рената, Рена, жила за границей вместе с родителями. Время от времени, когда по делам, когда в отпуск они приезжали в Москву и всякий раз привозили много весьма ценного и дефицитного добра, которое порой еще присылали с оказиями. Одна из комнат в квартире Галины Георгиевны была почти целиком заполнена коробками с домашней электронной и разнообразной бытовой техникой, пользоваться которой было здесь пока некому – сама Галина Георгиевна обходилась минимумом – японским телевизором, видеомагнитофоном и пылесосом, а там еще было много всякой всячины, да еще и не в одном экземпляре – и это не считая меховых шуб (это из Африки!), платьев, костюмов, белья, обуви, сумочек и других «мелочей» столь необходимых людям из «света». Несмотря на временную невостребованность этих запасов, Галина Георгиевна испытывала гордость при виде таких предметных подтверждений действенности своих стараний в пользу детей. Теперь ей не доставало одного – чтобы дети вернулись в Союз и жили здесь вместе с ней. Особенно она скучала без внучки. И ребята вернулись в соответствии с регламентом МИД и планами Галины Георгиевны. Но тут началась перестройка, внесшая сумятицу во все сферы жизни, и Василий все никак не получал новое дипломатическое назначение, а числиться в резерве МИДа с ничтожной зарплатой не было никакой возможности и смысла. Василий было ушел из дипломатии и вернулся в университет на преподавательскую работу. Однако за время его отсутствия на родном идеологическом философском факультете многое изменилось в самом неожиданном аспекте: теперь студенты, оказывается, сами могли выбирать себе курс, который хотели прослушать, и это был не научный коммунизм. Если преподаватель хотел остаться в штате, он должен был без промедления предложить такой курс, на который студенты пожелали бы записаться. Василий с этой задачей справился, но после вынужденного отказа от идеологического стереотипа к новой тематике энтузиазма не ощутил. Однако, к счастью, долго унывать ему не пришлось. Воистину, нет худа без добра! Партия, прежде всесильная партия, под давлением обстоятельств отступилась от своего монопольного положения и, предчувствуя дальнейшее ухудшение условий своего существования, решила в этот особый период (вроде Ленинского НЭПа, только в худшем смысле) делегировать свои надежные кадры в сферу оживляющего экономику капитализма и снабдить их для начала партийными деньгами, как было принято называть почти всё финансовое достояние страны. С этой целью ЦК учредил институт доверенных лиц партии, которые были обязаны расписаться в том, что по первому требованию партии они не только вернут в партийную кассу те деньги, которые должны были от своего имени пустить в легальный капиталистический оборот, но и основную часть прибыли, полученную за время превращения в капиталистов, чтобы в дальнейшем идти уже вполне коммунистическим путем, опираясь на мощь оживившейся экономики. Василий в числе многих проверенных партийными органами и органами госбезопасности кандидатур был привлечен к этой грандиозной афере КПСС перед ее распадом. Однако на сей раз дело обошлось без всякого участия Галины Георгиевны, и это довольно сильно насторожило ее. По-видимому, ситуация изменилась настолько, что в ее протекции уже не было никакой нужды, раз уж репутация зятя оказалась сама по себе настолько прочной, что ему доверили весьма крупные суммы без ее заверений и хлопот. Вскоре обнаружилось, что Василию и еще двоим таким же «доверенным лицам партии» было поручено учредить в Москве российский коммерческий банк. Даже если бы он продал все, что привез из-за границы, по спекулятивным ценам, на его долю для учреждения банка денег никак бы не хватило, а он, кстати, ничего и не подумал продавать. Значит, никаких личных средств в дело вкладывать не пришлось. И вскоре этому пришло прямое подтверждение – банковский бизнес Василия стал приносить более чем приличный доход. Обстановка в доме сразу изменилась к лучшему. Виктория с согласия матери организовала обмен ее квартиры на гораздо бо́льшую, из пяти комнат, провела в ней капитальный (как позднее его стали называть – европейский) ремонт и обставила ее совершенно новой модной мебелью. И при этом все привезенное ими из восточно-африканской страны добро даже не было использовано! Нет, разумеется, теперь все это было продано, но заменено еще более совершенными предметами быта и, разумеется, намного более дорогими. Ни Василий, ни Вика больше ни о чем не спрашивали мнения матери. Они обставляли свою жизнь, как полагалось людям их уровня и полета, вполне отдавая себе отчет в том, что они-то знают, что надо делать, гораздо лучше Галины Георгиевны, тем более, что никаких денег ни на серьезные приобретения, ни на прожитье они у нее не просили, а когда она предложила их от себя сама, так просто отмахнулись, как от ничего не значащей мелочи. И все в прошлом столь важные знакомства и связи Галины Георгиевны теперь стали совершенно ни к чему. Дефицит кончился, теперь всё можно было без проблем и почти без задержки приобрести за старый добрый марксов «всеобщий эквивалент». А с этим «эквивалентом» у Василия был полный порядок – в рублях ли, в долларах – на выбор, но все больше – не в рублях. Даже после того, как Вася оставил место в правлении банка, что сперва было сильно озадачило тещу, он продолжал получать доходы со своей доли капитала. А сверх того – он открыл и свое собственное (уже без партнеров) торговое дело, оказавшееся очень выгодным. В двух своих магазинах он продавал новым русским богачам снаряжение для экзотических видов спорта, туризма и охоты, и объемы продаж у него все время возрастали, поскольку нуворишей наросло как поганых грибов после дождя. Василий в этом бизнесе оказался одним из удачливых пионеров, и теперь он подумывал об организации элитарных бальнеологических курортов в средней полосе. Он-то хорошо представлял, что милее русскому сердцу после пребывания за границей. Сколько ни отдыхай на Канарах, Багамах, Карибах, на Мальте, в Италии, Франции или на Мальдивах, там обязательно быстро наскучит и потянет к родной природе, где только и можно вновь обрести душевное равновесие после всякой деловой круговерти.

Галина Георгиевна одобрительно отреагировала на данный план. Это означало, что все потомки предпочтут отдыхать в России рядом с ней, то есть на ее двухэтажной деревянной даче не так далеко от озера Сенеж, которой немало гордилась. Но Виктория заявила, что в таком доме жить не может – ей уже нужен был большой трехэтажный особняк и парковый участок площадью в несколько гектаров – и не где-нибудь, а в районе Рублевки. Сначала Галина Георгиевна не могла взять в толк, откуда у дочери такие непомерные претензии, однако вскоре уяснила, правда не со слов Вики, а из средств массовой информации – там то и дело печатали или демонстрировали по телевизору материалы о загородных стройках новой буржуазии и высшего чиновничества, которые рука об руку «осваивали» в недавнем прошлом заповедные правительственные загородные зоны. Одни давали взятки, другие за них отводили и продавали землю, а в результате и у тех, и у других, как по мановению волшебной палочки, среди леса вырастали особняки и дворцы. Галина Георгиевна, наконец, начала представлять, в какой круг со своими деньгами вошли ее дочь и зять. И если они все богатели и богатели, то Галина Георгиевна становилась все бедней и бедней. Если раньше ее персональная пенсия была заметно выше обычной, то потом стала меньше. Не без труда она переоформила ее на обычную трудовую, но серьезного изменения ее благосостоянию это не принесло. Правда, на свои нужды («на булавки») ей хватало, на содержание же дети действительно не позволяли ей что-то от себя ассигновать, но она-то понимала, что ее состояние действительно ничтожно и в общем семейном балансе не значит почти ничего. Тем более неприятно ей было теперь получать от зятя крупные денежные подарки к праздникам, превышающие в несколько раз ее пенсионные доходы, тем более, что ясно представляла – для него они сущие пустяки, хотя Вика теперь решительно нигде не работала. Чем занимается дочь целыми днями дома и вне дома, особенно находясь с внучкой на своей даче, Галина Георгиевна не очень представляла (план по строительству нового особняка уже начал осуществляться, и все же в один момент по Викиному велению он возникнуть не мог). Даже пока у Рены продолжался учебный год, мать виделась с дочерью очень мало, потому что Вика предпочитала жить не в квартире на Ломоносовском, а в загородном пансионате. Ренату в школу отвозил шофер Андрей – точнее, он завозил ее в школу по дороге из пансионата от дома Галины Георгиевны, затем доставлял Василия к месту работы, а далее возвращался в пансионат и поступал уже в полное распоряжение Вики. Она разъезжала на машине мужа по магазинам, ателье, салонам, выставкам, но отнюдь не за продуктами, поскольку они питались в ресторанах, а готовить домашнюю еду ей было лень.

Галину Георгиевну долго удивляло, что дочь использует машину делового человека гораздо интенсивнее, чем сам деловой человек. Но это как будто всех устраивало – и самого Виктора, и Вику, и даже шофера Андрея, которому щедро платили за классный драйв и ненормированный рабочий день, хотя он прежде был не профессиональным шофером, а инженером-специалистом по ракетным двигателям. Просто в свое время его дед, бывший оперативник КГБ, обеспечил ему водительскую подготовку на спецкурсах в органах (что ни в коем случае нельзя было сравнить с тем уровнем, которого могли достичь обучаемые в обычных водительских школах), а в нынешние времена личный шофер новоявленного буржуя получал во много раз больше, чем любой инженер. Галина Георгиевна уже не первый год считала Андрея не только шофером, но и неким доверенным лицом – почти что членом семьи – он и ее, если надо, возил куда угодно безоговорочно – пока вдруг мелкие наблюдения за Викой, за ее поведением в отношении Андрея, не сложились воедино и не заставили ее открыть глаза, а затем признаться самой себе в истине – уверенное обращение Виктории с шофером и его готовность состоять при ней чуть ли не круглые сутки объяснялось только одним – постельной связью скучающей богатой хозяйки с небогатым и во всех отношениях приятным семейным молодым интеллигентным человеком, вынужденным обслуживать ее и ее прихоти, чтобы содержать свою жену и ребенка. Ну не мог же он, в конце-то концов, быть зависимым от нее и не сделать ее зависимой от себя, да притом и не получать от Вики свое удовольствие! Боже, как это она столько времени не понимала, что дочь и Андрей давным-давно стали любовниками! В душе Галины Георгиевны сразу вслед за прозрением поднялась волна возмущения. Как?! Ее дочь живет со своим, то есть мужним шофером! Это было столь же неприлично, как в старые годы барыне-дворянке жить со своим кучером или лакеем! Неужели нельзя было взять в любовники человека из своего круга? Отчасти Вику, конечно, можно было понять: Василий непристойно растолстел, распустил пузо, которое стало у него как у бабы на седьмом месяце, пешком, естественно, не ходил, трусцой не бегал, на тренажерах, как теперь стало модно, тоже не занимался – сидел себе в офисе у себя или у коллег в креслах, в кресла же погружался в ресторанах, где ел куда больше, чем следовало бы, чтобы сохранять приличную форму и вид. А Андрей, в противоположность ему, был строен, подвижен, хорош лицом, начитан и всё такое – к тому же всегда под рукою. Конечно, и Виктория пока еще отнюдь не подурнела, постоянно следила за собой, регулярно делала массаж, не забывала о косметике, так что заинтересовать собой охочего мужчину для нее была не сверхзадача. Только вот комбинировать семейную и любовную жизнь следовало бы поаккуратней. Вот даже ей при всей их взаимной конспирации с Милым Виктор догадался об их отношениях, хотя прямых доказательств он не искал и не имел. Да уж если на то пошло, то как сравнивать ее тогдашнее положение с Милым и мужем с тем, которое сочла для себя на этот счет приятным и полезным Виктория? У матери при муже была, раз уж на то пошло, связь с владетельным герцогом, в то время как у дочери – с кучером. Есть ведь разница? Есть, и с этим не поспоришь. К тому же Галине Георгиевне было и немного жаль Василия – все же он не обхамел, перестав зависеть от тещи и исключив ее из числа своих наставников и советников. Хотя в этом он все-таки заблуждался – не так уж принципиально все изменилось под Луной. Люди есть люди, как при социализме, так и при капитализме, тем более, что многие, в том числе и сам Вася, выступают в обеих ипостасях: банкир, хозяин торговой фирмы и он же – «научный коммунист». В человеческой природе больших изменений не бывает – они просто не происходят, внутреннее психическое устройство не даёт. Тоже мне фокусники – будто взяли и сразу совсем переделались! Щас! Просто над прежней кладкой отпал (или отбили) слой штукатурки – и вот вам пожалуйста – новый человек, новое лицо! А, черт с ними! Пусть сами живут и разбираются со всем этим. Не видят ущербности нового бытия – и ладно! Все равно в нынешней жизни существует то, что и в прежней. Всё старо, как мир. Вон – Виктория балует в мужниной постели с Андреем и в то же время стремится не упустить из виду Василия, чтобы он не спутался с какой-нибудь аппетитной бабой, которая, чем черт не шутит – вдруг корысти ради попытается его увести. С чем тогда останется Вика, не имея ни собственных средств, ни работы, ни желания работать – с дипломом кандидата философских наук? Только с отступными деньгами, с которыми она вряд ли сумеет хорошо управляться. Алименты на Ренату – это уже ненадолго. Скоро вырастет, школу закончит. Если Виктория думает, что в случае разрыва с Василием тут же подцепит другого состоятельного мужа, то на ее месте лучше было бы не исходить из такой уверенности – вон сколько вокруг куда более молодых, красивых и охочих до богатых содержателей и мужей девок, готовых сразу на все услуги! В общем, устроиться в новой жизни с сексом ему будет совсем не трудно – проще, чем Вике, которой уже не из чего станет платить зарплату своему любовнику-шоферу, если Василий не заберет его в другую семью с собой. Не исключено, что он и новой бабе приглянется. Как теперь говорят – такова се ля ви!